***
Было душно просто до жути - Лев, что и так обычно спал очень чутко, проснулся и, недовольно вздохнув, сел на кровати. Воздух казался густым подобно киселю, и Львову казалось, что он просто-напросто задыхается от зноя. А ведь лето только началось... Откинув одеяло, мужчина положил ступни на ещё тёплый пол и с лёгкостью поднялся. Древесина тихо поскрипывала под его весом, когда он подошёл к окну и открыл его створки, слегка запачкав недавно вымытое до блеска служанкой стекло. На улице было ровно так же тихо и душно - благо, воздух не был столь затхлым, как в помещении. Лев расслабленно опёрся руками на подоконник и склонил голову. Уже несколько дней на небе не было и облачка, посему Луна светила очень ярко - даже прищуриваться приходилось, как глянешь на неё. Еле ощутимый ветерок забрался под воротник тонкой рубашки и мягко огладил весьма крепкую спину. Немного переведя дух, Львов по уже устоявшейся привычке слегка высунулся на улицу, на всякий случай крепко, до побелевших костяшек вцепившись руками за деревянную раму окна. На площади Рынок было очень тихо, как и на самой Галицкой улице, что прилегала к ней и на которой обитал и сам город Льва. Это почему-то тоже успокаивало мужчину. Став твёрдо на ноги обратно, он аккуратно потянул на себя оконные ставни, стараясь не дребезжать стеклом. Те стали на место, а Лев удовлетворённо кивнул и развернулся. Надо всё-таки поспать... Мимолётно скользнув взглядом по небрежно сложенному на стуле тяжелому зелёному жупану* без узора, галичанин опять лёг в постель, по пояс укрывшись одеялом. Только вот... уснуть уже не получалось - мало того, что, казалось, стало ещё жарче, так и виски совершенно внезапно прострелило мигренью. Тихо зашипев, львовянин перевернулся на бок и, согнув ноги в коленях, подтянул их к груди. Некоторые сомнения уже закрадывались ему в голову, но мужчина пытался отогнать их от себя. Мало ли от чего голова может разболеться. В тяжёлые резные двери кто-то настойчиво постучался. Даже если Галицкий бы и спал сейчас, то мигом бы проснулся - спал он очень чутко. Оперевшись ладонью на перину, мужчина приподнялся и непонимающе нахмурился. Кому это не спится ночью? Однако... просто так его бы будить не стали. Шершавое, в прожилках дерево опять приятно согрело ступни, пока Лев поспешно накидывал на плечи жупан - не стоило показываться перед людом в неглиже. Голова уже прямо раскалывалась от боли. Быстро застегнув верхнюю одежду на несколько гаплыков* на левой стороне, он подбежал к двери и открыл её. На пороге топталась невысокая темноволосая девчушка, которая только-только поднесла ладонь, чтобы постучаться вновь. Прищурившись от непривычно яркого света масляной лампы, мужчина сложил руки на груди: - Что случилось? Служанка, силясь успокоиться, принялась подрагивающими руками разглаживать белый фартук, надетый поверх юбки в сине-белую полоску. - П-простите, что разбудила вас... Н-но там пожар начался. Пивоварня горит. Львов моментально похолодел. Теперь сомнений не оставалось. Он частенько горел, пусть и не очень сильно, и это всегда сопровождалось жуткими головными болями и нестерпимым, просто удушающим жаром. Тогда Лев и дышать-то мог едва-едва, с большой натяжкой. Около него тогда постоянно кто-то увивался - опасались отставить одного. - Где именно? - Пекарская улица, господин. Это было очень близко отсюда. А ведь ветер сейчас и ветер попутный... огонь сюда доберётся быстро. - Надо бежать отсюда, и быстрее. - Конечно, господин, - поклонившись, как того требуют правила (галичанин не имел понятия, как об этом можно было ещё помнить в таких условиях), служанка быстро побежала по лестнице на первый этаж, где уже слышался возбуждённый гам и отдельные слова на польском. Поспешно собрав всё самое ценное, уже полностью одетый Лев спустился со своих покоев в шумную толпу прислуги, которая моментом притихла, завидев господина. Терпеть головную боль было уже почти невыносимо, и с тихим шипением мужчина потёр висок. Из присутствующих тут людей никто не знал, что он на самом деле воплощение города - не было никого столь близкого, да и не задерживается тут никто надолго. Так что каждый спишет его дурное состояние на что-то своё: на жару, на то, что из постели среди ночи выдернули... Но только не на то, что пожар раскинул своё всеуничтожающее тело уже дальше одной улицы. Казалось, жидкое пламя сейчас текло по жилам вместо крови, а пульс отдавался набатом где-то в черепной коробке. Только бы потушили и не дали выгореть дотла... - Уходим, и побыстрее. Уже на улице в нос ударил резкий для обострившихся ощущений Льва запах гари. На дальнем конце улицы уже полыхали дома. Нужно было срочно бежать. Яркие всполохи огня рвались в почерневшее от дыма ночное небо и удивительно чётко прорисовывались на его фоне. Громкое трещание иссушенного жарой в первые летние дни дерева заставляло невольно ежиться. Страх ядовитой дымкой окутывал беглецов, заставляя прибавить шаг, лететь изо всех сил к городским воротам, за которыми было их спасение. Только огонь был гораздо быстрее. А всего-то ветер подул в нужную сторону... Дома загорались пугающе быстро. Лев был бы и рад бежать скорее, только вот дышать было нечем. Горячий горький дым забивался куда-то в лёгкие и затягивал невидимую удавку на шее. Совсем рядом упала на колени молодая девушка и чуть ли не склонилась к земле, надрывно кашляя. Галичанин мгновенно подбежал к ней и помог подняться. Светлые кучерявые волосы, наверняка ранее длинные, сейчас обуглились и спадали неровными прядями на плечи девушки. С перепачканного сажей миловидного личика на Льва смотрели перепуганные чисто-голубые глаза. Совсем как у дорогого ему олицетворения... Не позволяя себе выпасть из реальности, Галицкий придержал девушку за плечи, покуда та не смогла стоять более менее ровно. Кивнув в благодарность, та быстро убежала, а он смотрел вслед ей. Опасно заскрипели стены костёла Святого Духа. Будто очнувшись, мужчина побежал следом за потоком остальных беглецов, кривясь от подступающей боли. Ох, сколько бы он отдал, чтобы не встречать сию мучительницу снова и снова... Только вот она всё равно придёт обратно, чтобы с ухмылкой бывалой садистки забрать своё. Уже на полпути к воротам одно из добротных деревянных зданий рассыпалось подобно карточному домику, и Льва чуть не засыпало обломками - благо, он успел отбежать на достаточное расстояние. Только плечо обожгло огнём, отчего загорелась одежда. Львов быстро прибил ярко-жёлтые язычки пламени (благо, ладони уже ничего не ощущали). По предплечью мгновенно побежали пятна волдырей, что стремительно начинали чернеть. Пальцы же уже давно были будто всплошь затушеванные сажей и совершенно ничего не ощущали. В сплошной треск огня неожиданно вклинился громкий взрыв, похожий на раскаты грома во время первых весенних гроз - Арсенал около Нижних стен, наполненный под завязку заряженными порохом и пулями орудиями, взлетел на воздух. Только даже этот гул не мог перекрыть своей громкостью крики сгоревших в голове львовянина... Склонившись в три погибели, галичанин надсадно закашлял. На языке появился кислый, металлический привкус. Внутренне застыв, мужчина отстранил ладонь от губ. На почерневшей ладони причудливо расплылось тёмно-алое пятно, из которого тонкие лучики-струйки потекли вниз, сбегая под рукав потрёпанного уже кунтуша. Неужели его погибель уже близко?... Кто-то неожиданно крепко вцепился в предплечье, вынуждая сдавленно зашипеть от боли и поднять взгляд. Уже знакомая девушка настойчиво потянула к городским воротам, что были совсем близко. Почему он опять зазевался? Знает же, что любое промедление может стоить жизни, но... может, просто умирающий мозг цеплялся за последние осколки реальности, покуда ещё не потерял и это? Лев уже не сомневался, что умрёт. После всепожирающего огня, что безжалостно гуляет не только в центре, но и во всех пригородах, выжить невозможно. Заряженное оружие взрывалось от высочайших температур в городских башнях, но, к всеобщему чуду, те выдерживали в большинстве своём, не рассыпались феерверком камней. Уши уже давно заложило от практически постоянного грохота. Обожженные ладони не болели. Рукавом Львов вытер тонкую струйку крови, что потекла из уголка губ. Последний рывок - и он уже за воротами, в толпе своих горожан - испуганных, опечаленных, рыдающих... Закусив потрескавшуюся губу, мужчина оглянулся. За высокими стенами почти не было видно пламени, но галичанин зато прекрасно ощущал, как оно выжигало всё его нутро. Удары сердца выстукивали в висках громче, чем все ратушные колокола вместе взятые. Как же душно... Последние силы ушли на то, чтобы не закричать.***
Веки казались неподъёмными, будто их кто-то свинцом залил. Темнота под ними ощущалась какой-то неестественной, и от того отталкивающей. Всё, что чувствовал на данный момент Лев - боль, тупую, бескрайнюю и всепоглощающую. Даже дышать было невыносимо. Но если он способен чувствовать хоть что-то... Стало быть, он жив! Он не сгорел дотла! С тихим присвистом вздохнув, Львов еле-еле приподнял тускло-светлые, будто пеплом присыпанные ресницы. Сразу же сверху показалось знакомое бледное лицо в обрамлении светлых кудрей, схожее чем-то на ангелов с фресок в церкви святого Юрия. Под небесно-голубыми глазами прочно залегли тени. - Луцк... - голоса не хватало даже на самые обычные звуки. Вместо них получалось какое-то несуразное хрипение. - Тише... Не говори, ты пока слишком слаб, - Ярослав еле заметно улыбнулся и положил руку сверху на выглядывающую из-под тяжелого соболевого одеяла ладонь львовянина. Обожжённая дочерна кожа уже слезла с неё, но оставались ещё огромные обуглившиеся пятна, которые выглядывали из-под толстого слоя бинтов. Сейчас, когда Лев лежал на тускло отливающих серебром парчовых простынях под мехами, забинтованный по шею, он казался более хрупким, чем он есть на самом деле, и уже это заставляло сердце волынянина захлёбываться болезненной нежностью. И он неусыпно следил за Львом, заботился о нём денно и нощно, только изредка отлучаясь на часок-другой, чтобы неспокойно вздремнуть, и передавая Львов под опеку своего старосты. Немного оттянув одеяло, Луцк аккуратно достал истончавшую руку галичанина и принялся осторожно снимать повязку. Постепенно начали показываться на свет тёмные пятна на бледной коже. Вид был, мягко говоря, неприятен глазу, и оба мужчины это понимали. - Как ты себя чувствуешь? - Лев прикрыл веки, будто прислушиваясь к своим ощущениям, а после опять поднял на старшего взгляд. Столь яркие раньше глаза сейчас казались более блеклыми и тёмными, будто копоть с истлевших улиц на дне залегла. - Пальцев не чувствую... - Немудрено. Они у тебя очень сильно обгорели, - без бинтов пальцы Львова казались тонкими чёрными веточками на ладони у Ярослава. Поджав бледные обескровленные губы, Лев наблюдал за тем, как волынянин неторопливо снимал старые бинты, а затем наложил новые - сперва слой тех, что были пропитаны мёдом, а затем обычные. - Сколько я пролежал без сознания? Луцк пододвинулся ближе и начал разматывать повязку на предплечье, выигрывая себе минуту или около того, чтобы обдумать ответ. - Не знаю... Не смогу тебе точно ответить, потому что время для меня замедлилось, как только тебя привезли ко мне. - Прекрати... - львовянин отвернулся и выглянул в окно, через которое было видно площадь, окружённую стенами Луцкого замка. Усмехнувшись, старший всё так же осторожно помог Льву сесть на кровати, методично сменил все повязки на верхней части тела и уложил обратно. Поправив одеяло, Ярослав поднялся и коротко прижался губами к виску галичанина. - Поспи ещё немного. Во сне и заживает всё легче. Львов не ответил, но Луцк этого и не требовал. Тихо поднявшись, он в последний раз ласково посмотрел на Льва и вышел из опочивальни. Теперь-то он может быть спокоен - раз его Левко очнулся, значит, совсем скоро он станет собой прежним, или даже ещё лучше. Кто его знает... Улыбнувшись, Ярослав пошёл в своё крыло, чтобы и себе вздремнуть часок-другой. Самое страшное уже позади.