Love and Marriage Special: Враги с привилегиями.

****** «Я выхожу замуж». Спокойный, какой-то индифферентный голос Бэкхёна звучит в голове Чунмёна в тот момент, когда одна из горничных короля Бёна, хорошенькая Суён, протягивает ему чашку с кофе. От неожиданности пальцы Кима разжимаются, и дорогая фарфоровая кружка будто в замедленной съёмке валится на пол. На лице Суён, представившей себе ругань главного привратника и то, что стоимость дорогущей безделушки могут запросто вычесть из её зарплаты, возникает испуганное выражение, и Ким успевает затормозить чашку в воздухе прежде, чем та обвалится на не менее дорогущий ковёр, вытканный нимегульскими нимфами, а затем – быстро перехватить рукой, будто всё произошедшее является лишь результатом его врождённой ловкости и удачного стечения обстоятельств. Девушка часто моргает и облегчённо выдыхает, а Ким старательно улыбается и извиняющимся тоном говорит: — Прости, я сегодня немного рассеянный. Не переживай по поводу пятен, я всё объясню господину Ли, и тебя никто не заругает. Можешь идти. В глазах Суён мелькает нескрываемое ликование, и она, сделав книксен, быстрым шагом выходит прочь из приёмной комнаты короля. Чунмён ставит чашку на стол и, сделав глубокий вдох, мысленно спрашивает: «Ты ебанулся? Он что, заставил тебя нюхать какую-нибудь токсичную дрянь, привезённую со встречи с огненными демонами? Говорят, эти ублюдки легально курят самую забойную шмаль!» «Я не ебанулся», — с всё тем же пугающим спокойствием отвечает Бён. – «Как ты думаешь, зачем меня сюда позвал папенька?» «Он что-то говорил о том, что собирается обсудить с тобой итоги нынешней дипломатической встречи», — напрягая память, отвечает Ким. Его Высочество вернулся из поездки в чрезвычайно приподнятом настроении, и Чунмён мысленно надеялся, что это позволит ему хотя бы на некоторое время оставить своего сына и любимого двоюродного племянника в покое. Нутро заполняется нарастающим беспокойством, которое усиливается, когда он снова слышит голос Бёна. Когда Бэкхён говорит вот так, тщательно выдержанным «королевским» тоном, это верный признак того, что он находится в состоянии, близком к истерике. Чунмён представляет себе его, сидящего перед королём с наклеенной улыбкой на лице и старательно держащего невозмутимое лицо, и желание ворваться в кабинет Его Высочества под каким-нибудь благовидным предлогом становится невыносимым. «Верно», — соглашается Бэкхён. – «И я ожидал, как и ты, что это будет очередное дипломатическое задание, например, что меня пошлют в их страну на какой-нибудь саммит, где мне будет нужно фотографироваться в обнимку с местными звёздами и вещать о своей мечте объединить наши народы. Но, как оказалось, папенька действительно решил породнить наши славные государства. Путём династического брака между наследниками престола» Чунмён жмурится и косится на дверь. Должность персонального сопровождающего наследного принца предполагает постоянный мониторинг основных новостей, и Ким вспоминает, как некоторое время назад просматривал статью о свадьбе принцессы Юры и её давнего возлюбленного. Он недоумённо вскидывает брови и спрашивает Бёна: «Династический брак? Но местная принцесса же замужем!» «Замужем», — отвечает Бён. Король за дверью повышает голос, и Чунмён ежится от накатившей на него нервозности. – «Но она – не единственный ребёнок королевской четы. У них есть сын, известный плэйбой, светский лев и просто систематический трахаль местных красоток. Вот он как раз свободен и целиком и полностью готов к браку» «Но твоя сестра тоже замужем», — оторопело говорит Чунмён. Бэкхён в его голове сдавленно хмыкает и одобрительно угукает: «Ну, вот мы и подошли к сути. У королей обе дочери замужем, но зато есть два неженатых сына. А нынешние законы и достижения магической генетики позволяют двум мужчинам жениться и заводить детей. Ну, знаешь, с помощью кокона и так далее. Представляешь, как было бы ужасно, если мне пришлось ещё и самому от него рожать? И через какое отверстие, что интереснее всего, через задницу, что ли?» — Блядь! – выпаливает Ким и вздрагивает, нервно оглядываясь. Репутация представителя эльфийской аристократии предполагает отсутствие подобных высказываний в лексиконе, и Чунмён выдыхает, скрещивая руки на груди. За дверью слышится спокойный голос Бёна, а в голове звучит его нервный шёпот: «Отец сейчас заливается соловьём и пытается обрисовать мне преимущества этого брака. Мол, у меня будет возможность стать представителем королевской семьи одного из старейших и сильнейших демонических государств. Что мы получим нехилые дивиденды за счёт заключения соглашений о сотрудничестве и так далее… Но, блядь, я чувствую себя шлюхой. Как будто…», — голос Бёна за дверью звучит мягко и меланхолично, в то время, как в сознании Кима он, кажется, вот- вот сорвётся и забьётся в истерике. – «Как будто я не его сын, Чунмён. Как будто я какая-то вещь, которую он хочет задорого продать. Кто такой вообще этот Пак Чанёль? Как я могу жениться на человеке, о котором я даже ничего не знаю?!» Пак Чанёль… Его имя кажется Чунмёну до боли знакомым, и он напрягает память, силясь восстановить его смутный образ. Кажется, он встречал его на каких- то крупных политических мероприятиях, вроде как он мелькал вместе со своим родственником в списке самых горячих молодых холостяков… Киму нет дела до подобных самодовольных напыщенных хлыщей, и он кривится, когда понимает, что в будущие мужья Бёну прочат очередного пустоголового бабника, готового на всё, чтобы вскружить голову очередной хорошенькой девице. «Я разузнаю о нём всю подноготную, и тогда мы подумаем, что будем делать дальше», — клятвенно обещает он Бёну, но в ответ не доносится ни слова. Чунмён напрягает слух и слышит за дверью звук отодвигаемого кресла, а затем – громкие шаги. Сердце пропускает удар, и он машинально хватается за практически пустую чашку, напуская на себя расслабленный вид. Вычурная, массивная дверь открывается долго, и наконец глазам Кима предстаёт раскрасневшийся, но довольный до отвращения король Бён и бледный как молоко Бэкхён, который бросает на него быстрый взгляд и моментально отворачивается. — О, Чунмён-а, — радостно говорит Бён-старший и белозубо улыбается, так, что Ким едва сдерживается, чтобы не заехать ему в челюсть. – Вижу, что ты уже ждёшь Бэкхён-а, и это очень хорошо! Потому что у нас есть просто потрясающие новости, и нам, безусловно, в будущем потребуется твоя помощь и непосредственное участие в делах государственной важности. «Да, я в курсе, что ты продал своего сына рогатым уёбкам за выгодные контракты и возможность приобщиться к демоническому золоту и прочим полезным ресурсам, прекрасная новость, я в восхищении», — думает Чунмён, и на губах Бэкхёна, услышавшего его мысли, возникает некое подобие улыбки. Ким старательно скалится Его Величеству и, отвесив ему учтивый поклон, подобострастно отвечает: — Да, Ваше Превосходительство, я буду просто счастлив послужить на благо нашему королевству и помочь вам и Бэкхён-а в ваших дальнейших планах. С чем же это связано? Неужели с вашими недавними переговорами с огненными демонами? Что, Вы наконец-то смогли что- то продать по хорошей цене? Бён-старший слегка прищуривается, затем в его взгляде мелькает нечто, похожее на замешательство, и он уже не так ажиотированно отвечает: — Ну… Можно и так сказать. Вот же мудила, говорит себе Чунмён и встаёт с дивана, делая шаг навстречу мужчине. Он демонстративно ахает и взмахивает руками, выпуская из пальцев чашку. Король таращит глаза, становясь похожим на испуганного суслика, а Ким делает пару мимолётных пасов, так, что кружка моментально изменяет свою траекторию и влетает прямо в грудь Бёна-старшего. Белая ткань мундира покрывается некрасивыми коричневыми каплями, чашка больно ударяет монарха под дых и затем плавно падает вниз, прямо на его тщательно вычищенные ботинки. Его Величество совсем не по-королевски открывает рот, а Чунмён округляет глаза и, ахнув, принимается причитать: — Ах, какой же я неуклюжий! Как я мог так опростоволоситься, простите меня, пожалуйста! Это всё мой восторг от грядущих новостей, прямо не могу сдержать эмоции! Он принимается кланяться, ощущая, как нутро заполняется нарастающей злобой. Чашка взлетает вверх и вновь бьёт короля по ботинку, он подпрыгивает и издаёт совсем не величественный визг, а Бён тихо хихикает, прикрывая рот рукой. При виде его улыбки чувства слегка притупляются, и Ким думает, что ужаснее всего то, что фокус с фарфором – это большее, что он может сделать. Бён всегда мечтал о крепких отношениях и большой, настоящей любви. О доброй, смешливой жене и о том, что отец оставит его в покое со своими династическими играми после того, как старшая сестра родит ему потенциальных наследников. Сам Чунмён никогда не понимал подобных наивных грёз, потому как трезво смотрел на ситуацию и прекрасно понимал, что в их мирке истинные чувства – это огромная редкость. В мире знати и аристократии есть место лишь взаимной выгоде и слиянию капиталов, налаживанию ценных контактов и прочим прагматическим вещам, но для Бэкхёна ему хотелось иного. Чтобы он встретил свою вторую половинку и был по-настоящему счастлив, найдя ту, на кого он сможет опереться и кто будет видеть в нём не просто принца и потенциальный источник дохода, а нечто большее. А теперь его лучшего друга выдают замуж за какого-то козла. За рогатого засранца из народа огненных демонов, известных своим мерзким характером и славной привычкой трахать всё, что движется. Чунмён старательно улыбается Бёну-старшему, хотя больше всего на свете ему хочется запулить ему в голову большой напольной вазой. Пак Чанёль, значит? Надо нарыть о нём и его окружении как можно больше данных, подключить Лухана и его гениальных ищеек, так, чтобы не осталось никаких тщательно скрываемых секретов и слабостей. И не с такими справлялись, пусть даже и без рогов и остроконечного хвоста. Интересно, куда он и ему подобные его девают, когда надевают брюки? А, впрочем, неважно. ****** — Так вот ты какой, Пак Чанёль, — медленно говорит Бэкхён и смотрит на фотографию на экране. Чунмён заглядывает ему через плечо и невольно вздыхает: даже одного взгляда на фото этого Пака ему хватает, чтобы понять, что они с Бёном вряд ли поладят. Ухоженный, лощёный, высокий и фигуристый, с большими глазами и правильными чертами лица, он выглядит так, как будто прямо перед съёмкой с кем-то славно потрахался. И Киму кажется, что в своих суждениях он не так уж и далёк от истины. Пак Чанёль – настоящий, как выражается не слишком стесняющийся в выражениях Лухан, «ебарь-перехватчик». Точно так же думает и Ким, когда начальник пиар-службы суёт ему в руки толстую папку, где один только список бывших подружек занимает добрую половину. «Надеюсь, что нам предоставят его медицинскую карту, а то лично мне совсем не хочется потом лечить тебя от различных венерических заболеваний», — мысленно тянет он, и Бён громко хмыкает. Чунмён трогает пальцем экран, и большая фотография масляно улыбающегося наследного принца сменяется второй, где он стоит на фоне здания Мировой Магической Ассамблеи и позирует для прессы с серьёзным выражением лица. Рядом с ним стоит ещё один молодой мужчина, и Чунмён опускает взгляд в папку, полученную от Лухана, скользя взглядом по тщательно отпечатанным строчкам. Ву Ифань или Крис Ву, представитель древнего аристократического рода Химеруса. Отец – двоюродный брат Его Величества, мать – из царства ледяных демонов, наследница семьи местных баронов. Богатый, хорошо образованный и широко известный в узких кругах как верный соратник принца Пака и его напарник во всех делах и начинаниях. — Он как ты, только из Химеруса,— говорит ему Лухан, и Чунмён, не сдержавшись, фыркает, потому что, чёрт его дери, ничего и близко похожего нет. Этот Ифань – настоящий раздолбай и придурок, которому попросту повезло родиться в нужное время в нужный час. Самозабвенный бабник, так называемый «дипломат», на деле катающийся по всяким местам с легкомысленным бонвиваном Чанёлем и дурящий головы глупеньким девчонкам вроде дочерей и сестёр чиновитых особ. Ким, раздражённо стучит кончиками пальцев по подлокотнику кресла и прикусывает нижнюю губу. Но при всём этом что-то в его облике есть такое, что Чунмён понимает, что этот приятель Пака не так прост, каким кажется на первый взгляд. Тёмные глаза смотрят цепко и тяжело, так, будто Ифань старательно держит на лице маску обходительного простофили, хотя на самом деле в глубине души таит намного больше грязных секретов и помыслов. — Этот его дружок – тот ещё интриган, и мы должны его опасаться, — вслух говорит Чунмён, и Бэкхён переводит на него взгляд. — Он красивый, — помедлив, говорит он. – Только лицо какое-то надменное и наглое. Выглядит так, будто кто- то вывалил перед его лицом кучу лошадиного дерьма, и он нюхает его не переставая. Ким невольно прыскает со смеху, а Бэкхён кривится и со стоном вытягивается на кровати. — Вполне возможно, что с этим Паком можно будет договориться, — нараспев тянет он и щёлкает кончиками пальцев. Дорогая золотая статуэтка, изображающая неправдоподобно худую эльфийку с развевающимися длинными локонами, поднимается в воздух и принимается покачиваться в такт его движениям, а Бэкхён морщится и продолжает. – Может быть, мы с ним сможем подружиться. Хотя, о чём это я говорю? Какие у нас будут общие темы для разговоров? — Ты можешь рассказать ему о классическом искусстве Эльдуса, а он тебе о том, сколько красоток он довёл до оргазма своим огромным членом, — отзывается Чунмён и, положив телефон на покрывало, падает рядом с Бэкхёном, пытаясь перехватить телепатический контроль над статуэткой. Бён толкает его локтем в бок, и они принимаются шутливо бороться. Чунмён пользуется тем, что Бэкхён явно больше увлечён попыткой защекотать его, чем управлением помпезной вещицей, и осторожно ставит её на стол, возле мерцающего компьютера. — Может, с Паком и можно договориться, но если нет, будь уверен, мы устроим ему самые незабываемые смотрины в его жизни, — говорит он и скашивает взгляд на экран. Самодовольно ухмыляющийся Ифань смотрит прямо на него, и Ким по-детски кривится, показывая ему язык. – Кстати, насколько я понял из отчёта Лухана, в столицу, помимо сотрудников службы безопасности и пиар-службы, приезжают сразу трое. Его королевское Величество, твой будущий сиятельный супруг и его вышеназванный приятель, которого я беру на себя. — Только не говори, что попытаешься его соблазнить, — с притворным ужасом в голосе восклицает Бён и ойкает, когда Чунмён поднимает с пола подушку и направляет её в его сторону. — Я, конечно, тебя очень люблю и ценю, но на такие жертвы я не готов даже ради тебя, Бэкхённи, — отвечает он и давится воздухом, когда Бэкхён ловко попадает ему в лоб симпатичной бархатной думочкой, собственноручно вышитой самой старшей сестрой принца. — Ну, держись! – говорит он и хватается за подушку с боевым кличем. Бён, громко смеясь, тут же принимается обороняться, и Ким с теплотой думает, что, кажется, их шутливая возня и разговор по душам явно помогли ему повеселеть и настроиться на позитивный лад. Кем бы ни были этот Пак и его смазливый дружок, в Эльдусе они будут играть по эльфийским правилам, и никак иначе. Он уворачивается от ловкого броска Бёна и вновь косится на холодное лицо Ву, взирающего на него с экрана монитора. Чунмён никогда не чурался однополых отношений, и в голове мелькает идиотская мысль о том, что, не будь Ифань его потенциальным противником и ярко выраженным ветреным ублюдком, вполне возможно, что он мог обратить на него внимание. Другое дело, что такие мужчины, как Ву Ифань, ни за что не обратили бы внимание на такого, как ты, вышколенного зануду, постоянно держащего лицо, дабы скрыть свои истинные мотивы и навыки, до сих пор вызывающие трепет и осуждение даже в самом прогрессивном магическом обществе, шепчет где-то в глубинах подсознания мерзкий шепоток, и Ким встряхивает головой, силясь справиться с мимолётным уколом досады. Да, и какая ему к чёрту разница до того, кто потенциально может проявить к нему интерес? Намного важнее то, что завтра Бэкхёну предстоит лицом к лицу встретиться со своим будущим спутником жизни, и главной задачей Чунмёна будет сделать всё для того, чтобы всё прошло мирно и хорошо. Ради этого он даже готов улыбаться этим похотливым варварам и старательно изображать то, что ему не хочется с помощью своих способностей отправить их обратно в Химерус, одним прицельным броском, точнее, тремя, по одному на каждого. Чувства и привязанности к потенциальному партнёру – это такая фикция, особенно, когда на твоих плечах всегда лежит тяжкий груз ответственности за титул и фамилию, а окружающие требуют от тебя держать лицо и красиво кланяться при каждом удобном случае. Чунмён ненавидит официоз, но, кажется, сросся с ним окончательно и бесповоротно. ******* То, что ни с Ифанем, ни с Чанёлем явно не получится построить продуктивных отношений, Чунмён понимает уже тогда, когда встречает их в аэропорту в сопровождении группы до зубов вооружённых охранников. Пак скользит по нему равнодушным взглядом, и Ким слышит, как он мысленно удивляется тому, что эльфийский аристократ выглядит настолько обычно и неприметно. В голове химерусского недоросля тут же возникает образ высокой эльфийской девушки с огромной грудью, которая томно облизывает губы и нарочито громко стонет, и Чунмён едва сдерживается, чтобы не скривиться. Паковское представление об эльфийской расе явно формируется исключительно на просмотре дешёвого ролевого порно, и Ким старательно улыбается ему, произнося типичные слова приветствия, хотя больше всего на свете ему хочется подставить ему телепатическую подножку и насладиться видом его перекошенной смазливой физиономии. Он учтиво кланяется его Величеству, который, к счастью, думает исключительно о добавлении новых пунктов в контракт о совместной добыче полезных ископаемых в горах Эльдуса, и невольно вздрагивает, когда слышит в голове насмешливый низкий голос: «Задница неплохая, а рожа такая, как будто его только что ёбнули оглушающим заклятием». Он оборачивается и видит позади себя Ифаня, который окидывает его скучающим взглядом и посылает ему учтивую улыбку. — Приятно познакомиться, Чанвун, надеюсь, вы хорошенько позаботитесь о нас в Эльдусе, — говорит он, и Чунмён слышит, как он мерзко хмыкает и злорадно тянет: «А глазки-то как сразу сощурились. Что, замухрышка, обидно, когда дворцовый этикет заставляет проглотить любое говнецо, прилетающее в твою сторону?» — Счастлив с Вами познакомиться, господин Ву, я немало наслышан о Вас, поскольку Ваша репутация бежит далеко впереди своего обладателя, — мягко журчит Чунмён в ответ и кланяется, чувствуя, как внутри загорается огонёк нарастающего гнева. Ифань намного выше и шире в плечах, он стоит напротив Кима и насмешливо смотрит на него сверху вниз, и Ким поджимает губы, когда Ву мысленно сравнивает его с садовым гномом. Он опускает взгляд на тщательно вычищенные ботинки гостя и, незаметно пошевелив кончиками пальцев, развязывает тонкие шнурки. Он поднимает голову, посылая Ифаню очередную учтивую улыбку, и, кивнув в сторону выхода, мягко добавляет: — Прошу, пожалуйста, следуйте за мной. Ваш автомобиль и сопровождающие машины уже готовы к тому, чтобы доставить наших почётных гостей в королевскую резиденцию. Ву делает шаг вперёд, и Ким ловко дёргает его развязанные шнурки. Химеруссец немедленно спотыкается, и Чунмён с нескрываемым удовольствием наблюдает за тем, как на его холодном надменном лице возникает озадаченное и испуганное выражение. — Ох, осторожно! – озабоченно восклицает он и ловко отскакивает в сторону. Ву в последний момент успевает ухватиться за колонну и уцепиться за неё, как морская обезьяна за жемчужный коралл, и Чунмён, цокнув языком, тихо говорит: — У Вас, кажется, шнурки развязаны, господин Ву. Будьте осторожны, а то у нас здесь очень дорогой паркет, если Вы заляпаете его кровью, будет очень неловко! Уши Ифаня краснеют, и Ким с наслаждением слушает его мысленную грязную ругань. Его Величество издаёт тихий смешок и отворачивается, а Чанёль, пребывающий в состоянии редкого раздражения, бросает на него внимательный взгляд и вздыхает, хлопая Ву по плечу. Один-ноль, химерусский придурок, думает Чунмён и, скосившись на ширинку Ву, делает лёгкий незаметный жест. Молния моментально скользит вниз, и Ким мягко улыбается, осторожно следуя за дорогими гостями. Ну, держись, самодовольный мудак. Гном-замухрышка покажет тебе ещё много фокусов, от которых твоя рожа перестанет быть такой самодовольной и надменной. А о Паке отлично позаботится Бэкхён. У него всегда была богатая фантазия, и он явно придумает что-то получше шаблонного фокуса с ширинкой. ******* — Он обо всём знает, — с порога выпаливает Бэкхён, с треском захлопывая за собой дверь. Чунмён от неожиданности едва не роняет ноутбук на пол, а Бён плюхается в помпезное бархатное кресло, подаренное Киму бабушкой Бэкхёна, страдающей полным отсутствием утончённого вкуса. Чунмён медленно переспрашивает: — О чём знает? — Обо всём, — Бэкхён выглядит взбудораженным и каким- то перевозбуждённым, таким, будто только что пробежал кросс по пересечённой местности. – Он знает о том, что у меня есть способности к телепатии и что я владею телекинезом. — Блядь! – вырывается у Сухо прежде, чем он успевает до конца осознать полученную информацию. Мысли в голове роятся с безумной скоростью, он осторожно ставит ноутбук на тумбочку и пытается оценить возможные последствия. Если Пак знает о том, что у Бэкхёна есть подобные тайные навыки, это может обернуться самой настоящей катастрофой. Судя по сегодняшнему поведению Чанёля во время торжественного ужина и тому, как они прожигали друг друга взглядами во время чайной церемонии, между ними явно не возникло взаимного притяжения. Прочитать мысли Бэкхёна у Чунмёна почему-то не получилось, но он явственно ощущал исходящую от него негативную ауру и резкий всплеск магической энергии. Да ещё все эти фокусы с поджогом скатерти и поливанием друг друга соком, после которых Бёна-старшего и короля Химеруса практически трясло от переполняющего их родительского негодования. Ким моргает и издаёт тяжёлый вздох, и тут Бён наносит новый удар: — Он знает и о твоих способностях тоже. И, судя по всему, рассказал об этом Ифаню. — Сука, откуда?! – вновь не сдерживается Чунмён. Он вспоминает, как Бэкхён телепатически велел ему сидеть смирно и не пытаться свалить на Ифаня блюдо с пахучей эльдусской рубиновой рыбой, пристальные, буквально прожигающие насквозь взгляды, которыми его вознаграждали Ву и Пак, и отчётливо понимает, что они с Бёном явно попали. Если Чанёль может оказаться недостаточно сообразительным и наглым, чтобы использовать полученную ценную информацию в своих целях, да и вряд ли он имеет понятие о том, насколько отрицательно относятся в Эльдусе к телепатам, то Ву, этот сучий ублюдок, явно своего не упустит и воспользуется прекрасной возможностью отыграться за расстёгнутую ширинку и своё позорное падение в аэропорту. Ким страдальчески хмурится и прикладывает пальцы к вискам, силясь справиться с накатывающей мигренью, а Бён раздражённо выдыхает и выплёвывает: — Этот мудак сразу стал вести себя как полный ублюдок! Когда я изображал из себя паиньку и водил по заданию папеньки его по дворцу, он внезапно разразился словесным поносом и стал твердить о том, что я никто и звать меня никак. Что ему я нахрен не сдался и что он будет трахать того, кого захочет и когда захочет, а я могу молчать в тряпочку и не вылезать! Естественно, я не сдержался и сказал ему всё, что я о нём думаю! И, знаешь, после этого он сразу стал совсем другим! А когда я швырнул в него подсвечником, так у него сразу был такой вид, будто он обосрался на месте! — Погоди, — Ким искренне надеется, что он только что благополучно словил слуховую галлюцинацию на нервной почве. – Что значит, швырнул в него подсвечником? – Бэкхён поджимает губы и виновато опускает взгляд, а Чунмён вскакивает с кровати и шокированно восклицает. – Блядь, ты что, сам нас и сдал?! Ты растрепал самодовольному ебарю-перехватчику наш самый сокровенный и важный секрет, чтобы он взял и попросту сдал тебя и меня твоему папаше?! Бэкхён, ты что, ебанулся? Ты не мог делать это незаметно и аккуратно, как это делал я с мерзким паковским закадычным дружком?! — Он не расскажет, — твёрдо говорит Бён и скрещивает руки на груди. – Я тебе гарантирую. Он, хоть и редкостный придурок и легкомысленный мудак, но вовсе не сволочь. — Он вылил на тебя персиковый сок и поджёг скатерть из элитных кружев, которая стоит дороже, чем весь их месячный бюджет! – Чунмёна буквально выбешивает наивность Бёна, но он делает глубокий вдох и пытается совладать с эмоциями. – И после этого ты говоришь мне, что он не сволочь? — Он идиот, но он не будет вести настолько нечестную игру, — говорит Бэкхён и кривится. – А за сок, будь уверен, я отыграюсь на завтрашней обзорной экскурсии. Папенька велел мне оказать нашим химерусским гостям самый, что ни на есть, достойный приём, и я с радостью покажу этой рогатой сволочи всю суть эльдусского гостеприимства. Чунмён вспоминает беседу с его Величеством после праздничного обеда и невольно передёргивается. Взбудораженный мужчина вызвал его к себе в кабинет и, залпом выпив рюмку крепчайшей гоблинской настойки, заявил, что в рекламную кампанию королевской свадьбы заложены огромные деньги и что во многом от Чунмёна зависит то, насколько успешно пройдут все запланированные мероприятия. — Мы уже отдали распоряжения касательно всего, что связано с дальнейшим промоушеном их отношений, — заявляет ему Бён-старший, и Чунмён еле сдержался, чтобы не ответить ему, что это сложно назвать «отношениями». Вынужденный брак между двумя абсолютно чужими друг для друга людей, идиотская постановка для фанатов королевских семей, а для родителей Пака и Бёна – ещё и отличный способ подзаработать. Ким растягивает губы в фальшивой улыбке, а Его Величество наливает себе ещё одну рюмку настойки и, скривившись, добавляет: — Завтра, как и было оговорено заранее, будет обзорная экскурсия, во время которой Чанёра и Бэкхён должны показать, насколько сильно они друг другом заинтересованы. Твоя главная задача – сделать так, чтобы им никто не мешался. В частности, чересчур активный дружок Пака-младшего, который наверняка увяжется следом за ними. — Вы предлагаете мне как-то отвлечь его внимание? – спрашивает Чунмён из чистой вежливости, отчаянно надеясь, что король сейчас же рассмеётся в голос и скажет, что вместо этого посылает Кима на какой-нибудь важный саммит по разрешению экономических конфликтов с королевством водных демонов, но мужчина кивает и, вновь опрокинув рюмку, отвечает: — Нужно сделать так, чтобы этот парень держался как можно дальше от нашей сладкой парочки, иначе не получится никаких романтических моментов. Когда вы пойдёте осматривать центр, ты должен как можно скорее взять этого Ифаня в оборот и увести куда-нибудь подальше. Ты же прекрасный собеседник и знаешь, как расположить к себе даже самого несговорчивого упрямца. Покажи ему нашу библиотеку, отведи его в какую- нибудь кондитерскую, ты же прекрасно ориентируешься в городе! Я до сих пор помню, как ты ухитрился договориться с послом воздушных химер, хотя он начисто отказывался подписывать тот важный контракт по добыче эфирных ископаемых! Посол химер и впрямь был нелюдимым засранцем, но все вопросы удалось решить не сколько за счёт уникальных ораторских навыков Кима, сколько благодаря прочитанным мыслям строптивца. Пробравшись в чужой разум, Чунмён с удивлением узнал, что мужчину интересуют не предложенные ему богатые яства и самые экзотические развлечения, а заповедник радужных единорогов, расположенный в двадцати километрах от столицы Эльдуса. Напыщенный и серьёзный мужчина оказался настоящим фанатом этих забавных и умных животных, и, как он позже с восторгом поведал Чунмёну, собрал у себя дома огромную коллекцию вещей с изображениями рогатых созданий. Дальше всё было делом техники: ненавязчиво завести разговор о единорогах, вдохновлённо сообщить, что он также является их огромным фанатом, отвезти его в заповедник на скоростном магомобиле, а позже посол, счастливый и довольный до безумия, был готов подписать всё, что угодно, лишь бы оказать услугу своему новому другу. Но Ву вряд ли можно подкупить единорогами или, на худой конец, летающими медвежатами. Чунмён прикусывает нижнюю губу и ощущает себя малолетней девственницей, отданной на утехи похотливому старику, а его Величество, ничего не подозревающий о его не самых радужных мыслях, с сомнением косится на рюмку и, видимо, приняв решение больше не прикладываться к алкоголю, требовательно смотрит на него в упор. — Ты всё понял, Сухо? – спрашивает он, и Чунмёну хочется запустить ему в голову дорогущей мраморной статуэткой. – Учти, на карту положена не только наша репутация, но и будущее всей эльфийской нации! Если свадьба в итоге расстроится, то это может привести к ухудшению наших отношений, и, что ещё хуже, к военному столкновению! Ты представляешь себе, что будет, если демоны решат на нас напасть?! Не переживайте, Ваше Величество, король демонов – такой же трусливый мудак, как и Вы, так что, он также будет пихать своего сыночка в объятия Бэкхёна и трястись над каждом его шагом, думает Ким, но в ответ лишь в очередной раз улыбается и почтительно кланяется. — Не переживайте, Ваше Величество, — говорит он и скрещивает руки на груди. – Я сделаю всё, чтобы завтрашний день прошёл для господина Ву незабываемо. Можете даже не сомневаться. — Блядь! – врывается в его сознание негодующий вопль Бэкхёна. Чунмён вздрагивает и поднимает голову, медленно возвращаясь обратно в реальность. Его взгляд цепляется за экран телевизора, где уже вещает хорошенькая ведущая, которая просто не скрывает своей радости, озвучивая эксклюзивные новости. Чунмён видит себя, затем выходящего из машины Бэкхёна, далее на экране появляется Пак, и они с Бёном не сговариваясь переглядываются и принимаются громко смеяться. Чанёль выглядит так, будто его только что хорошенько попарили в сауне, а после – макнули головой в свежий сугроб. Блестящие волосы стоят дыбом, на лице застыло ошарашенное выражение ничего не понимающего страдальца, а на губах красуется широкая, совершенно идиотская улыбка. Меньше всего на свете Пак похож на свой привычный лощёный образ, и Чунмён слышит в голове Бэкхёна ликующие вопли. — Надо ему написать сообщение и поздравить с тем, что мы, похоже, стали самой горячей парой Магонета, — хмыкает Бён и берётся за телефон. – О, что тут у нас есть? Представляешь, нашей паре уже придумали имя! Кто- то даже рисует какие- то идиотские картинки, блядь, на этой что, я сосу его член? Почему член извергает огонь? Они не думают, что я таким образом смогу обжечься?! Он, громко ругаясь, принимается дальше копаться в телефоне, периодически разражаясь негодующими возгласами. Чунмён смотрит на экран и с нескрываемым злорадством наблюдает за тем, как оператор крупным планом демонстрирует расстёгнутую им ширинку Ифаня, за которой скрываются совсем не соблазнительные трусы с огненными вишенками. — Сука, почему Чанбэки? – спрашивает Бён и тыкает телефоном ему в лицо. – Почему не Бэкёли? Или они считают, что я ему подставляюсь только потому, что он выше и внушительнее? И он ебёт меня потому, что он типа демон, а они считаются сексуальными гигантами? — Завтра выебешь его морально, так что, не переживай, — говорит Чунмён и заглядывает ему через плечо. Он видит, что Бён смотрит список популярных поисковых запросов за последние часы, и прыскает со смеху, когда замечает в числе трендов «Вишенки Ву». – А я выебу его приятеля. По самые его огненные ягодки, так, что он больше не будет смотреть на меня, как на говно орка. — Ты так часто говоришь об этом Ифане, что мне порой кажется, что ты хочешь добраться до его вишенок в совсем ином смысле, — доверительным тоном сообщает Бён и ойкает, когда Чунмён взмахом пальца посылает в его сторону тяжёлую бархатную подушку. — Я не любитель ягодок, у меня на них аллергия, — парирует Чунмён, и почему- то в голове всплывает идиотская мысль о том, что в их паре, если бы какому- то ненормальному глупцу пришло бы в голову фантазировать об их с Ву отношениях, его имя явно был стояло на первом месте. МёнФань звучит намного красивее, чем ВуКим или ФаньЧун. По крайней мере, Сухо в этом уверен безоговорочно и безапелляционно. ****** Чунмён просыпается посреди ночи и некоторое время молча таращится на украшенный идиотской лепниной потолок. Обустройством главной королевской резиденции Эльдуса занималась бабушка Бэкхёна, известная своей похвальной умеренностью и сдержанностью при выборе одежды и обуви, но явно не обладающая талантом дизайнера и декоратора. Посему всю обстановку дворца можно было охарактеризовать как «дорого и богато», и Ким передёргивается, когда его взгляд цепляется за мозаику, изображающую тучную эльфийскую королеву, сидящую верхом на драконе и с пафосной решимостью смотрящая куда- то вдаль. Он трёт переносицу и вздыхает: сон не идёт, но очень хочется съесть что-нибудь жирное и вредное. Например, пару бутербродов с ветчиной и запить это всё калорийной газировкой. — Иногда можно, ты же согласна со мной, подруга? – говорит Чунмён мозаичной прелестнице и, поведя затёкшими плечами, встаёт с кровати. Конечно, можно вызвать кого- нибудь из слуг, но тогда надо будет срочно приводить себя в порядок и ждать, пока ему принесут тщательно приготовленную и чересчур идеально выглядящую еду. Сухо хочется чего- то простого и вкусного, и он, громко выдохнув, натягивает на ноги тапки и идёт к двери. Тоже, естественно, помпезной и нарочито- роскошной, украшенной натуральными драгоценными камнями и мраморными вставками. Сонная стража окидывает Кима скучающими взглядами, и Чунмён невольно смущается, потому как в их глазах мелькает нечто, смахивающее на осуждение. Мол, тебе надо думать о государственных делах и крепко спать, чтобы завтра с успехом выполнить возложенную на тебя великую миссию, а ты шатаешься тут в дурацкой пижамке с принтом в виде собачек. Ким кланяется каждому из них и заворачивает в коридор, ведущий в служебные помещения. Где- то там, на кухне, всегда можно найти кого-то из поваров, в любое время готовых накормить какого-нибудь ночного обжору. Рот наполняется слюной, и Чунмён невольно сглатывает, воображая всякие вкусности, начиная от спагетти и кончая многоэтажными бутербродами. И замирает, когда слышит в ночной тишине сдавленные шепотки и непонятные шорохи. Одно быстрое движение – и стоящая на небольшом столике дорогая бронзовая лампа бесшумно перемещается по воздуху прямо ему в руки. Сухо перехватывает её поудобнее, едва не сгибаясь от тяжести, и сделав несколько шагов вперёд, громко спрашивает: — Кто здесь? Это кто-то из стражников? Голоса стихают, а шорох, напротив, становится громче. Чунмён понимает, что он доносится из небольшой ниши в стене, там, где стоит огромная напольная ваза с магическими хрустальными цветами. Сердце подпрыгивает от накатившего страха, но он в несколько прыжков преодолевает расстояние до ниши и, выставив перед собой лампу, готовится принять удар. И замирает, когда его глазам предстаёт дивная картина. Прямо возле вазы стоит хорошенькая молоденькая горничная, новенькая, имя которой Чунмён пока ещё не успел узнать и запомнить. Губы покраснели и припухли, юбка задрана практически до талии, так, что Ким может увидеть её кокетливое кружевное бельё. Девушка затравленно смотрит на Чунмёна взглядом нашкодившей зверюшки, а сама она прижата к стенке растрёпанным Ифанем, который выглядит как наевшийся сметаны кот, и по его внешнему виду становится понятно, что вряд ли он и горничная совершали обзорную экскурсию по дворцу, любуясь местными дорогущими артефактами. — О, я вижу, Вы, дорогая, помогаете господину Ву освоиться во дворце, — внутри Чунмёна кипит нарастающая ярость, но он спокойно улыбается девице и, наклонившись, поправляет её задравшуюся юбку. В голове красотки набатом бьётся одна единственная мысль о возможном увольнении и внесении позорной отметки в личное дело, и от неё так и сквозит неприкрытым ужасом и страхом, настолько искренним и детским, что Киму становится жалко дурочку, явно купившуюся на сладкие речи Ифаня, пообещавшей ей золотые горы. — Идите, пожалуйста, и не переживайте, я ничего не сообщу старшему привратнику, — говорит он девице, и в её глазах мелькает нескрываемое облегчение. – Сделайте милость, идите, а то Вам завтра рано вставать, чтобы приступать к работе, не хочется, чтобы на таком очаровательном личике проявились синяки от недосыпа. — Спасибо Вам, господин Ким, — бормочет она и, поклонившись, ужом проскальзывает под руками Ифаня и бросается прочь по коридору, цокая каблучками. Чунмён успевает прочитать её мысли о том, что «молодой господин очень симпатичный и милый», а страх сменяется неприкрытым интересом. Она хочет познакомиться с ним поближе, и Сухо мысленно обещает себе поговорить с привратником и аккуратно подтолкнуть его к тому, чтобы перевести красотку в другую резиденцию, куда-нибудь туда, где шансы столкнуться с ней будут намного ниже. Ким тяжело вздыхает и поводит плечами, силясь совладать с нахлынувшими эмоциями. Он поднимает взгляд на Ву и видит, как тот отталкивается от стенки и смотрит на него сощуренными насмешливыми глазами. — Классная пижамка, — кивает он на Чунмёна и кривит губы в издевательской улыбке. – Что, тоже собрался окучивать девчонок? Должен тебя огорчить, они не особо клюют на невзрачных коротышек в идиотских нарядах с собачками. Или у вас ролевые игры? Ты – её сучка, она – твоя киска? Ким делает взмах рукой, и лампа летит в сторону Ву. В его тёмных глазах мелькает нескрываемый испуг, и он моментально пятится назад. Чунмён осторожно двигает кончиками пальцев, так, что лампа плавно тормозит и с лёгким звоном оседает на пол, прямо возле вазы. Затем хмыкает и пренебрежительно говорит: — Классные джинсы. Жаль, что ты их обоссал, когда я пригрозил тебе своей маленькой безделушкой. — Безделушка у тебя в штанах, а это – здоровенная бронзовая дура, которую ты херачишь по воздуху прямо в мою сторону, — огрызается Ифань. Он явно поставил на свои мысли магическую блокировку, но Чунмён может считать его эмоции, и он ощущает исходящую от Ву нескрываемую досаду и уважение вперемешку с восхищением. Он не боится его и не считает чудовищем? Его силы не вызывают у Ву страха, скорее, интерес и какой-то мальчишеский восторг, и сердце невольно сжимается. Он вспоминает слова Бёна о том, что Чанёль и Ифань не похожи на тех, кто будет использовать их секрет в своих низменных целях, и его ярость понемногу утихает, уступая место лишь лёгкому раздражению. Он отступает назад и, подняв руки вверх, начинает: — Слушай, я… И давится воздухом, когда Ву с внезапной ловкостью подаётся вперёд и хватает его за запястья, притягивая ближе. Мгновение – и не успевший сориентироваться Чунмён оказывается прижатым к стенке, точь-в-точь, как хорошенькая горничная буквально минуту назад. Ву наклоняется к нему ближе, так, что Ким может ощущать исходящий от него лёгкий запах виски и ментоловой жвачки, и, усмехнувшись, хрипло спрашивает: — Что, Чунмён-а, завидуешь? Ведь наверняка ты, такой правильный и занудный, даже никогда и не задумывался о том, чтобы приударить за какой-нибудь симпатичной девушкой. Или симпатичным мальчиком, я попросту не в курсе твоих предпочтений. Как давно ты трахался, Сухо? Судя по твоей пижамке, ещё до восхождения вашего правителя на престол. — Зато моя медицинская карта вряд ли напоминает распухший справочник по половым заболеваниям, — Ву близко, так, что практически вжимается в него крепким сильным телом. Чунмён облизывает губы и дёргается вперёд, пытаясь выбраться из чужой хватки, а Ифань слегка багровеет и едко выплёвывает: — Сука. Что, увидел меня на экране с расстёгнутой ширинкой и наверняка был в полном восторге? Понравились мои пламенные вишенки? Всё это становится на редкость смущающим и неудобным. От Ифаня исходит нарастающий жар, и Ким ощущает, как по коже стекает липкий пот, а дыхание невольно перехватывает от того, что Ву буквально дышит ему в губы, продолжая криво ухмыляться. Давай же, Сухо, ты же не зря вместе с Бэкхёном брал уроки боевых искусств и практиковался в обращении с оружием, настойчиво повторяет внутренний голос, и Ким, собравшись с мыслями, подаётся вперёд и с силой бьёт Ву по голени. Тот в ответ громко вскрикивает и моментально выпускает его из своей хватки, отшатываясь назад. Ким стремительно отскакивает на безопасное расстояние и, потирая ноющие запястья, задиристо выпаливает: — Я вообще шёл пожрать бутербродов и выпить чаю, а тут ты, мудила, девчонок зажимаешь! Что, нельзя подождать, пока папенька Бён и папенька Пак наконец-то сведут своих любимых сыночков, буквально несколько недель, и ты сможешь спокойно уехать в Химерус и там натрахаться до вытекающей спермы из ушей? Или ты, блядь, не в состоянии держать свой хер в штанах? Ты же, ублюдок, представитель демонической аристократии, ты представляешь ваше государство! Представляешь, что было бы, если на тебя наткнулся король или дедушка Бёна? Он бы тут же погнал тебя отсюда взашей, а вместе с тобой и всю вашу весёлую компанию, начиная твоим уёбищным дружком и кончая вашим главным пиарщиком, который выглядит так, будто вот-вот кого-нибудь побьёт? – Ву молча смотрит на него не мигая, и Чунмён заканчивает, прикусывая нижнюю губу. – Мы можем ругаться между собой и устраивать подлянки ради забавы, но потрахаться ты можешь и дома. И, тем более, не пудрить мозги наивной девочке, которой ты явно наговорил всякой ереси, чтобы затащить в койку. — Я ничего ей не обещал, потому что она была согласна просто на секс, — помолчав, медленно говорит Ву. Он потягивается, так, что под спортивным пуловером проступают красиво обрисованные мышцы, и делает шаг в его сторону. – Секс по взаимному согласию. Я никогда ничего не обещаю и не предлагаю кроме того, чтобы хорошо провести время. И, знаешь ли, пока что никто не был против. Удовольствие ради удовольствия, и все довольны. Он наклоняется к Киму и поправляет воротник его пижамы. Затем выпрямляется и внезапно насмешливо добавляет: — Может, ты просто ей завидуешь? Что, начитался фанатских бредней и стал мечтать о наших с тобой феерических соитиях? Прости, малыш Чунмён- а, у меня особо не встаёт на пижамки с собачками. И ты, хоть и смазливененький, остаёшься маленьким вредным ехидным говнецом, а мне нравится, когда моя подружка… Договорит он не успевает: гнев Чунмёна достигает своей критической точки и окончательно вырывается на свободу. Стоящий на окне горшок с каким- то экзотическим цветком, подаренным всё тем же послом химер, бодро летит в сторону Ву, и Ифань замирает с открытым ртом, когда Чунмён ловким движением пальцев переворачивает горшок прямо над ним, так, что богатая удобрениями земля оказывается ровёхонько на его макушке. Коричневая жижа стекает по плечам, по груди, по ногам, по лицу Ву, выглядящего сейчас, как полный придурок, а Ким осторожно ловит руками кадку и, заботливо устраивая цветок обратно, вкрадчиво тянет: — Мне кажется, мы в этом плане с тобой совпадаем. Потому что мне нравится, когда мои партнёры не ведут себя как ебланы, а ещё я скорее потрахаюсь с кем-то в комнате Пака, чем соглашусь на то, чтобы иметь с тобой что-то общее. Ифань молчит, видимо, будучи не в состоянии издать ни звука. Ким степенно подходит к окну и аккуратно ставит цветок обратно. Затем возвращается к Ву и, подняв с пола горстку земли, размазывает её у него на груди. — До завтра, господин Ву, — учтиво говорит он и кланяется. – Надеюсь, мы отлично проведём с вами время за приятной беседой и совместным досугом. Он разворачивается и быстро идёт в сторону своей комнаты. Позади раздаётся громкий заливистый мат, и Чунмён ухмыляется, едва сдерживаясь, чтобы не подпрыгнуть и не вскинуть руки вверх в победном жесте. — Ты не эльф, ты – мелкий злобный гоблин! – кричит ему вслед Ву, и Ким громко смеётся, не глядя показывая назад средние пальцы. Нутро заполняется нарастающим чувством удовлетворения, и Сухо думает, что, наверное, со школьных лет не ощущал такого мальчишеского задора и восторга. Точь-в-точь, как от побед в подростковых пикировках, много- много лет назад, когда было больше свободы, искренности и меньше выматывающих обязанностей и нелепого, опостылевшего официоза. Бутербродов и газировки, правда, теперь совсем не хочется. Чёртов ублюдок Ву Ифань, мало того, что портит ему существование, так ещё вдобавок взялся за его аппетит. ****** «Ты смотришь на него так, как будто вот-вот воткнёшь его головой в клумбу», — Чунмён скользит взглядом по улице и едва сдерживается, чтобы открыто не усмехнуться. Видимо, папенька Бёна и правителя Химеруса искренне считают, что их дети – редкостные идиоты, не видящие дальше своего носа, поскольку не заметить эту толпу разномастных журналистов, выставивших вперёд внушительные объективы и буквально тыкающих в сторону Бэкхёна и Чанёля своими камерами, практически нереально. Вокруг нет никого, кроме репортёров и папарацци: предусмотрительный Лухан и его молчаливый помощник Сехун ещё утром по приказу короля перекрыли центральные улицы города, так, чтобы на них остались лишь полицейские наряды и те, кто принимают участие в высокобюджетной постановке «Первое публичное свидание будущей королевской четы». Всё это выглядит глупо и надуманно, но зрители наверняка будут в восторге, и Ким еле слышно хмыкает, когда Бён мысленно ему отвечает: «Не знаю, как насчёт клумбы, но тот мусорный бак, за которым прячется ведущая эльдусского молодёжного канала, выглядит весьма привлекательно» Одна из девушек с камерой поворачивается в его сторону, и Ким моментально отворачивается, делая вид, что чрезвычайно заинтересован лепниной на соседнем здании министерства иностранных дел. Он машинально поправляет на себе летний пиджак и косится в сторону Пака и Бёна. Бэкхён радостно улыбается Чанёлю, крепко держа его под руку и что- то оживлённо рассказывая ему об истории архитектуры столицы эльфийского государства. Пак внимательно слушает его, глядя ему прямо в глаза, и если бы Сухо не знал, что реальности каждый из них больше всего на свете хочет вцепиться другому в глотку, то он наверняка умилился и даже немного позавидовал такой красивой и яркой паре. Внушительный Чанёль и невысокий Бэкхён, который рядом с ним выглядит особенно хрупким и очаровательным, — Чунмёну хочется пойти и самому запрыгнуть в мусорный бак, лишь бы избавиться от всех этих тошнотворных метафор и идиотских ассоциаций, возникших у него в голове. Сбоку начинается какое-то активное шевеление, и Чунмён невольно скашивает взгляд. Он видит сердитого Лухана, который делает большие глаза и начинает делать загадочные пасы руками. «Хоть бы он скорее увёл этого мудилу, он своими ремарками испортит нам всю картинку», — хорошенькая головка Лухана буквально вспухает от негодования, и Ким понимает, что он во- вот сорвётся и устроит всем присутствующим разнос. Он незаметно кивает пиарщику и стремительно двигается по направлению к Ифаню. — О, господин Ифань, я помню, что вы хотели посмотреть наше новое современное здание библиотеки! Вы как раз вчера вечером спрашивали меня, как туда добраться и есть ли возможность пообщаться с опытным гидом! – ласково щебечет Сухо и цепляется за руку Ву, буквально дёргая его на себя. «Что за херню ты творишь, пронырливый пиздюк?», — обалдело вопрошает его Ифань, явно не готовый к такой внезапной атаке. Вслух Ву хватает исключительно на изумлённое: — Я?! «Даже сориентироваться не можешь вовремя, тормознутый придурок», — Чунмён сладко улыбается ему, кося взглядом в сторону репортёров. – «Ты и в кровати такой медленный? Девушка уже курит и пьёт чашечку кофе, а ты только понимаешь, что занимаешься с ней сексом?» Ифань багровеет, а Ким энергично кивает и ласковым тоном отвечает: — Давайте я провожу вас туда и устрою вам подробную экскурсию по залам этого прекрасного образца классической эльдусской архитектуры. – Бён смотрит ему вслед тоскливым взглядом, и Чунмён ощущает себя отцом, продавшим любимого сына похотливому сластолюбцу в гарем. — Я уверен, что вам там обязательно понравится, а господин Бён и господин Пак прекрасно проведут время и без нас. — Но… — Ву выглядит настолько напуганным перспективой остаться с ним наедине, что Чунмён ощущает странную помесь досады и удовлетворения. Ифань поворачивается к Чанёлю, видимо, надеясь на то, что тот при помощи особой огненной магии сейчас спасёт его из лап ужасающего эльфийского коротышки, но Пака тут же настигает его собственный кошмар в лице Бэкхёна. Бён буквально вцепляется в него, притягивая к себе ближе, и по его глазам Чунмён удовлетворенно понимает, что он явно собирается устроить Паку незабываемую прогулку. Они с Ву проходят мимо стайки репортёров, спрятавшихся за большим раскидистым деревом сальфидии, и Ким машинально поворачивается на свет так, чтобы получиться на снимках максимально хорошо «Сука, куда ты меня тащишь? Какая библиотека?! Ты всерьёз считаешь, что мне интересны ваши эльфийские книжки?! Да у вас нет ни одного приличного писателя, сплошная фантастика и идиотские любовные романы», — мысленно выпаливает Ву, глядя на него в упор. «А ты как думаешь? Или ты всерьёз считаешь, что Бён-старший и Пак-старший позволили бы тебе портить их свидание? Такое замечательно фальшивое свидание, на которое, помимо звёздной парочки, пригласили ещё целую толпу стаффа и представителей крупнейших мировых медиа-холдингов?» — Чунмён осторожно оглядывается и понимает, что они отошли достаточно далеко от постановочной процессии. Он выпускает Ву и, повернувшись к нему, сердито говорит, но уже вслух: — Нам надо держаться от них как можно дальше, понимаешь? Мы не можем помешать этой свадьбе, но если мы испортим их «романтическую» встречу, папенька Пака и его Величество нам обоим запихнут по ветке прумиуна в задницы! — Что такое прумиун? – спрашивает Ву, и Ким вспоминает мерзкий запах фрукта и невольно передёргивается. Он мстительно обещает себе попросить поваров приготовить что-то из вонючего плода на торжественный ужин и обязательно положить Ву самую большую порцию, но вслух невозмутимо говорит: — Что-то вроде апельсинов. Сладкие такие, только синие и розовые. — Мне насрать на то, что скажут эти старые придурки, я пошёл спасать Чанёля от злобного гнома-узурпатора, — Ифань пожимает плечами и разворачивается, чтобы уйти. Чунмён вцепляется в его руки и с силой щипает тонкую кожу, так, что Ву ойкает и злобно спрашивает: — Ты охуел? — Пойдём немедленно в библиотеку, сраное ты муздоёбище, — упрямство Ифаня выбешивает Кима до алой пелены перед глазами, и он едва сдерживается, чтобы не швырнуть в него мусорным баком. – Ты что, совсем идиот?! Никому, слышишь, никому не нравится, что сейчас происходит. Думаешь, Бэкхёну хочется сейчас изображать любовь к твоему долбанутому дружку? Который перетрахал большую часть красивых девчонок вашего и близлежащего королевства? Любви он хочет, понимаешь? Любви, настоящих чувств, а не вот этого всего! – Эмоции переполняют его, так, что горло перехватывает, и Ким стискивает зубы, глядя на Ву снизу вверх. – Но вместо этого он таскается сейчас с Паком по центру города и готовится к тому, чтобы вечно наблюдать за тем, как он обхаживает горничных за его спиной и путается с бесконечной чередой любовниц! Что, будешь сейчас говорить, что он не такой? После того, как я вчера поймал тебя с той симпатичной девчушкой у антикварной вазы! — Ох, простите, что мы, такие циничные ублюдки, не пришлись тебе по душе! – Ву кривится и отвешивает ему шутливый поклон. – Тебе и твоему приятелю, таким невинным и трепетным эльфийским принцам! Ты думаешь, что Паку хочется обхаживать твоего коротышку? Вы же эльфы, сука, почему вы оба больше смахиваете на высоких гномов? Они стоят на небольшой красивой площади, прямо возле роскошного мраморного фонтана. Шум воды заглушает их голоса, и Чунмён мрачно думает, что, хоть вокруг нет зевак, для случайного зрителя они наверняка со стороны смахивали бы на непринуждённо переговаривающуюся парочку. — Я вот всегда считал, что огненные демоны – это такие крутые и сексуальные ребята с хвостами и рогами, а в итоге приехал ты, надменный чмошник, и твой Чанёль, смахивающую на горную крысу под кокаином, — огрызается он в ответ и издевательски ухмыляется. – Мне тоже было крайне больно и грустно ошибаться. — Мелкая пиздливая сучка, — говорит Ифань и делает шаг в его сторону. – Да ты что, не понимаешь, что они там прибьют друг друга без нашего участия? Мы сами вот-вот друг на друга бросимся, по крайней мере, я сейчас к этому близок. Нам нужно быть там, чтобы в любой момент отвлечь внимание и им помешать, а не то вместо королевского свидания папарацци заснимут королевское разбейебалово! — Ты думаешь, что я такой тупой, и не понимаю, что ты будешь только мешаться и отпускать свои кретинские шуточки? – округляет глаза Чунмён и скрещивает руки на груди. – Ты, блядь, не можешь держать язык за зубами! И тогда это точно превратится в постоянную пикировку, и Лухан натянет тебе жопу на затылок за все выкрутасы! И, знаешь ли, я не шучу, он это умеет, можешь не сомневаться! — Вот та куколка с внешностью лесной феечки? – хмыкает Ву и снова пытается его обойти. Ким с силой пинает его по голени, и Ифань, зашипев, внезапно ловко отвешивает ему пинок под задницу. Ким от неожиданности вскрикивает и круто разворачивается, хватаясь за плечи Ву, а тот говорит мягким проникновенным голосом: — Впрочем, я, кажется, разгадал секрет твоей богатой личной жизни. Ты, наверное, покупаешь себе очень много пакетиков? Бумажных, целлофановых, не знаю, какие ещё там бывают? — Ты считаешь, что я дарю девушкам пакеты, чтобы раскрутить их на секс? – Ву борется с ним, пытаясь вырваться, и Ким ощущает, как начинает выбиваться из сил, — Не приписывай другим свои дешёвые уловки, или у вас в Химерусе вы флиртуете через пакетики? — Нет, я просто думаю, что ты настолько страшный и противный, что, чтобы потрахаться с тобой, нужно надеть тебе на рожу пакетик и не видеть твоё унылое личико, — охотно отзывается Ву и принимается громко смеяться. Чунмён от неожиданности отпускает его плечи, а Ифань сбивается практически на хохот. — Отличная шутка, да? – с трудом выговаривает и стирает выступившие слёзы. – Хочешь, кстати, подарю тебе несколько ящиков с пакетными рулончиками? У моей бывшей есть своя фабрика, и я могу… Договорить он не успевает потому, что самоконтроль Чунмёна, державшийся практически на последнем издыхании, испаряется окончательно, и перед глазами возникает алая пелена. Он оглядывается и замечает мусорный бак, из которого торчит пустая бутылка из-под пива. — Получи, сраная мразотина! – совершенно неинтеллигетно кричит Сухо и, вскинув руки вверх, делает резкое движение пальцами. Бутылка с лёгким звоном вылетает из бака и стремительно летит в сторону Ву. Ифань круто разворачивается, некрасиво открывая рот, и сосуд влетает прямо в его лоб, почему- то не разбившись. Ву издаёт невнятное мычание и пятится назад, прикладывая ладони к краснеющей коже, а доведённый до предела Ким громко смеётся и посылает стеклянное орудие мести назад в бак. Мусорить совсем не хочется, и Чунмён погодя бьёт Ву бутылкой по заднице. — Что, получил, рогатый дебил? – издевательски припечатывает он дёрнувшегося Ифаня. – Что ещё есть у твоих бывших подружек? Может, фабрика по производству защитных ракушек? Потому что если ещё раз ты что- то вякнешь в мою сторону, то я заставлю вот ту бронзовую статую из фонтана хорошенько наподдавать тебе по яйцам своими пудовыми кулачищами. Так, что с тобой не только в пакетах, с тобой даже горные троллихи трахаться не захотят! Ву отнимает руки от лба, и Чунмён видит у него на лбу красивую внушительную шишку. Ким открывает было рот, чтобы съехидничать о наконец-то проявляющихся рогах, как Ифань кровожадно клацает зубами и отчётливо говорит: — Я тебе сейчас эту бутылку в задницу запихаю, мелкий пиздюк. С этими словами он бросается вперёд и ловко хватает Кима за плечи. Чунмён от неожиданности орёт и пытается пнуть начисто потерявшего самообладание демона, но Ифань оказывается проворнее и с силой выкручивает ему руку, старательно пытаясь впечатать его носом в асфальт. — Отцепись от меня, сволочь, вдруг я от тебя подцеплю демонический сифилис, — негодующе шипит Чунмён и дёргается, когда Ву прижимается к нему сзади, так, что его пах притирается к его заднице. — Расслабься, пупсик, наверняка это твой самый близкий контакт с кем-то за последние годы, я понимаю, что ты в восторге, но не выражай его так явно, — пыхтит Ву и пытается перехватить его за другую руку. Он промазывает и с силой щипает Кима за бедро, так, что у того волосы на затылке встают дыбом, и он резко разворачивается, практически сталкиваясь с Ву лбами. Раскрасневшееся лицо Ифаня оказывается настолько близко, что Чунмён практически соприкасается с ним губами, и от ощущения чужого дыхания на коже по телу проходится липкая дрожь. Глаза Ву расширяются, и он, сглотнув, неуверенно начинает: — Слушай, ты… Эмоции переполняют Кима с головой, так, что в сознании что-то щёлкает, и он резко дёргается, с силой кусая Ву за аккуратный нос. Ифань, явно не ожидавший от него подобного финта ушами, громко орёт и подаётся назад, выпуская его из своих рук, а Чунмён падает на асфальт, больно ударяясь об жёсткую поверхность многострадальной задницей. Он шипит и болезненно морщится, наблюдая за тем, как Ву потирает покрасневший нос. — Я тебе не «пупсик», говнюк, я – представитель древнейшего эльдусского рода и уважаемый здесь человек, меня тут каждая собака знает! – шипит он и тянется вперёд, пытаясь схватить Ву за длинные тощие ноги. Ифань моментально отпрыгивает в сторону и, выругавшись себе под нос, резко взмахивает руками. С кончиков пальцев вырываются тонкие струйки огня, и Чунмён запоздало понимает, что Ву запускает пламенную струю прямо в его сторону — Блядь! – кричит он и резво вскакивает с асфальта, но не успевает: огонь попадает точно на его новые, тщательно отглаженные брюки, и Ким ощущает нарастающую панику. — Какого хуя ты творишь, говнюк?! – верещит он и лихорадочно принимается бить ладонями по горящим штанам. Ву заливается радостным, счастливым смехом, кажется, совсем не испытывая никаких угрызений совести, а Ким в одном огромном прыжке преодолевает расстояние до фонтана и с громким плеском буквально влетает в ледяную, не слишком чистую воду. — Ты швыряешься в меня бутылками, я швыряюсь в тебя огнём, по-моему, всё честно, — пожимает плечами Ву и широко ухмыляется, демонстрируя белоснежные зубы с заострёнными клыками. Чунмён переводит дух, понимая, что опасность миновала, и выпрямляется, машинально хлопая себя по бёдрам. Ифань присвистывает, и Ким, опустив взгляд, чувствует, как к лицу приливает алая краска стыда. Огонь не затронул его тело, но зато хорошенько прошёлся по его брюкам, так, что от них осталось что-то, отдалённо напоминающее сильно укороченные шорты. Чунмён едва сдерживается, чтобы не стыдливо прикрыться, а Ву подмигивает ему и одобрительно говорит: — Ты, конечно, вечно насупленный агрессивный коротышка, но ножки у тебя хорошенькие. Стройненькие, ровненькие, прямо загляденье. А знаешь, где обычно хорошо смотрятся такие ножки? Когда они закинуты на чьи-то плечи, например… — Ты ебанулся? – Чунмён выпрыгивает из фонтана и скрещивает руки на груди, отчаянно сдерживаясь, чтобы не броситься на Ву и не расцарапать его довольную рожу. – Блядь, мы должны были просто пойти в сраную библиотеку! В охуенный, сука, храм знаний и интеллигентности, с потрясающим интерьером, невероятной коллекцией книг, среди которых, кстати, есть немало ваших писателей тоже, с отличным кафе, где ты мог бы набухаться нашим элитным виски или ягодным самогоном, а я бы потом тихо отвёз тебя обратно во дворец и сдал на руки маговрачам, чтобы позже тебя отпохмелили и превратили в трезвого зайку, и все были довольны и счастливы! Почему тебе, ублюдок, обязательно надо было всё испортить?! Ты сжёг мне брюки, как я в таком виде покажусь перед местными репортёрами?! — Я ебанулся? – Глаза Ву расширяются, и он возмущённо всплескивает руками. – Я ебанулся?! Ты швырнул в меня бутылкой, укусил меня и едва не швырнул меня в этот сраный фонтан, и после этого ты мне ещё что-то выговариваешь?! Как я, по-твоему, покажусь в таком виде перед папашей Пака, да он живо сядет мне на уши и начнёт зудеть как жирная надоедливая муха, мол, я позорю династию и так далее! Ты мне ещё и фингал, судя по всему, поставил, а я тебе сделал доброе дело, потому как так ты смотришься намного симпатичнее! — Я смотрюсь как проститутка, причём, мокрая! – несмотря на то, что Ву бесит и раздражает, его слова не лишены логики, но Чунмён не собирается признавать это вслух ни за что на свете. Он косится на невозмутимо возвышающуюся над мраморным бассейном бронзовую скульптуру легендарной эльдусской поэтессы Ли Черин, и думает, что из неё получится отличный метательный снаряд. Надо только чуть-чуть, поднапрячься, и у него точно получится поднять её в воздух и хорошенько погонять этого напыщенного хлыща по площади. Его не самые миролюбивые мысли прерывает тихий писк мобильного телефона. Чунмён лезет в карман, мысленно благодаря производителей смартфонов за специальную магическую защиту против стихийного воздействия, и выуживает оттуда телефон. — Что, тебе только что написала твоя подружка? – ехидно интересуется Ву. – Хотя, какая подружка, сотовый оператор предлагает тебе продлить годовую подписку на портал «Лучшие книги для занудных девственников»? Чунмён не глядя показывает ему средний палец и напряжённо смотрит на экран. Он видит входящее сообщение от Лухана и ощущает, как нутро напрягается от неприятного предчувствия. «Чунмён-хён, всё шло отлично, но потом Чанёль слегка перестарался и уронил Его Высочество в лужу! Лужа была не очень глубокая, но господин Бён промок, причём, очень сильно, и мы всей процессией выдвигаемся обратно во дворец! Забирай почётного гостя и тащи его обратно сюда, и я надеюсь, что вы вели себя прилично. Мне же не придётся вечером улаживать дела с газетчиками, которые засняли то, как вы эпично разгромили библиотеку?» — Вот блядь! – в сердцах восклицает Чунмён и трясущимися руками засовывает телефон обратно в карман. Одна мысль сменяет другую, они сумбурные и лихорадочные, и Ким лихорадочным жестом одёргивает на себе пиджак, силясь справиться с паникой. Чанёль ухитрился каким-то образом нагадить Бёну прямо перед объективами камер, надо срочно бежать во дворец, иначе нервный Лухан поднимет на уши всю столицу, да и Бэкхён явно сейчас нуждается в поддержке своего соратника. — Фу, ты же аристократ, представитель древнейшего рода, а материшься как какой-то деревенский самогонщик, — хмыкает Ву и ойкает, когда Сухо подскакивает к нему и с силой бьёт его кулаком в грудь. — Твой придурок Пак ухитрился уронить Бэкхёна в лужу, и теперь всё их восхитительное постановочное свидание провалилось окончательно и бесповоротно, — Ифань округляет глаза и принимается громко хихикать, а Ким нервно хватает его за руку и тянет на себя. — Нас ждут во дворце, вокруг которого столпилась хуева туча репортёров, и представляешь, как они отреагируют, когда увидят нас в таком виде? Тебя, в грязном костюме и с фингалом под глазом, и меня… — Мокрого и в неком подобии средневековых стрингов? – заканчивает Ифань. – Стринг? Стрингулей? Сука, не знаю, как правильно произносится это слово! — Какая тебе нахрен сейчас разница? – Чунмён тянет его в небольшой узкий проулок и с силой щипает за руку. Ву шипит и пытается его пнуть, а Ким принимается лихорадочно нащупывать смартфон в кармане, пытаясь придумать дальнейший план действий. Он может сейчас написать Лухану и попросить его отвлечь писак так, чтобы они смогли пройти через чёрный вход. Или послать кого-нибудь из своих помощников в укромное место, предварительно дав им нормальную одежду, в которую они с Ву смогут переодеться в безлюдной подворотне. Да, определённо, так будет правильно, можно попробовать дозвониться ходящему за Луханом молчаливой внушительной тенью Сехуна и заставить его развить бурную деятельность. — Слушай сюда, специалист по гетерам и шлюховедению, сейчас нам срочно необходимо… — начинает было Чунмён, резко оборачиваясь к насупленному Ву, но замирает, когда слышит за спиной грубоватый низкий голос: — Так, так, и кто это у нас здесь? «Вот же чёрт», — раздаётся в голове Кима раздосадованный возглас Ифаня. Он медленно разворачивается и едва сдерживается, чтобы не заорать в голос, когда видит позади них двух полицейских.Один из них, молодой и высокий, хмуро смотрит на них в упор, а второй, более зрелый и коренастый, делает шаг вперёд и, скрестив руки на груди, спрашивает: — Какого чёрта вы тут шатаетесь? Вы что, не в курсе, что королевский сын сейчас обхаживает своего демонического дружка и всем велели прижать задницы и не высовываться? Или вы надеетесь, что сейчас найдётся какой-нибудь идиот, который захочет снять шлюху? Чунмён ощущает, как у него медленно, но верно отвисает челюсть. Он непонимающе таращится на полицейского и недоумённо переспрашивает: — Шлюху? О чём Вы вообще говорите? Вы что, меня не узнали? Он, в конце концов, член королевской семьи, постоянно мелькающий по телевидению и засветившийся на обложках самых популярных печатных изданий. Он – лучший друг наследника престола, которого в лицо знает каждая собака. Скорее всего, этот мужчина не слишком хорошо видит, мысленно говорит Ким и поворачивается ко второму, более молодому полицейскому. Тот кривится, как будто только что проглотил огромный кислый лимон, и отрывисто отвечает: — А почему мы должны тебя узнавать? Мы что, по-твоему, знаем всех шлюх в этом городе? «Как ты сказал, тебя все тут знают и уважают?» — с издёвкой спрашивает Ифань в его голове. – «Или, погоди-ка, может, я чего-то о тебя не знаю, и наш примерный мальчик Чунмённи ведёт тайную жизнь элитной путаны?» — Вы что, издеваетесь? – взрывается Ким и наставляет на полицейских указательный палец. – Я – Ким Чунмён, двоюродный брат принца Бэкхёна, а вот этот мужчина – Ву Ифань, наш дорогой гость, прибывший к нам из Химеруса вместе с принцем Чанёлем и Его Величеством королём Паком! Какого чёрта вы называете нас «шлюхами», вы что, принимаете алкоголь на посту?! Полицейские переглядываются и внезапно разражаются дружным гогочущим смехом. Старший толкает младшего локтем в бок и, крякнув, парирует: — Ты себя хоть видел в зеркало, парень? Ты думаешь, мы всерьёз поверим в том, что знатные особы шатаются по городу в таком виде? Да у тебя на лице написано, что ты – шалава и что ты вышел в город, чтобы найти себе клиента на вечер, а вот этот смутный тип – твой сутенер. Даже по причёске видно, что он из этих, крышующих, они вечно так патлы зачёсывают. — Вы не поняли, — лицо Ву вытягивается, и он пытается пригладить стоящие дыбом волосы. – Я и впрямь иностранец, он не врёт. — Да мы верим, к нам многие приезжают на заработки, чтобы выманить побольше баблишка из местных похотливых ублюдков, — кивает головой младший. Он косится на Чунмёна и громко фыркает. – Скажешь тоже, принц! Это как та обдолбанная фея, которая тут всем отсасывала за двадцатку за центральным фонтаном! Помните, мы забрали её в обезьянник на прошлой неделе? Кем она там была? Императрицей или женой герцога? — Ладно, хватит с ним яшкаться, надо забрать их в кутузку, чтобы не мешались тут и ни в коем случае не попались на глаза королевской парочке и их свите, — старший делает шаг навстречу им и протягивает к Чунмёну руки. – Пойдёмте-ка с нами, господин принц, тебя ждёт королевская опочивальня с удобной шконкой и отличным интерьером. Как раз замечательно отдохнёте с твоим сутенёром, а позже разберёмся, что с вами делать. Он пытается схватить Кима за плечо, и тот отскакивает назад, непроизвольно сжимаясь. Конечно, можно воспользоваться своей силой, но тогда они узнают, что он – телепат, и позже, когда обстоятельства будут выяснены, информация дойдёт до отца Бёна, и тогда последствия могут быть ужасающими. Чунмён беспомощно моргает и давится воздухом, когда сильная рука хватает его за плечо и рывком оттаскивает назад. Ким врезается лицом в широкую спину Ифаня и инстинктивно хватается за его пиджак, а Ву зажигает огонь на кончиках пальцев и вскидывает руку вверх, буравя моментально замеревших полицейских тяжёлым взглядом. «Как только я на них брошусь, беги», — мысленно говорит ему Ву. – «Беги во дворец и попытайся поднять там всех, чтобы вытащили меня из полицейского участка. Только, прошу, беги как можно быстрее, а то тебя снова кто-то задержит за неподобающий вид. Притяни к себе мусорный бак что ли и прикройся им, всё лучше, чем в этих шерстяных трусах» Он защищает его. Он понимает, что Чунмён не может раскрыть свои способности, и фактически жертвует собой ради того, чтобы он смог вырваться и сбежать. У Чунмёна что-то ёкает глубоко внутри, и он ловит себя на том, что продолжает льнуть к Ву, шумно вдыхая исходящий от него запах. «Между прочим, это ты виноват, что я сейчас выгляжу как стриптизёр для заботливых пенсионерок», — отзывается он, и младший полицейский, прищурившись, тихо бормочет старшему: — Смотри-ка, и впрямь показывает огненные фокусы. Значит, действительно не местный… «Заткнись ты», — миролюбиво говорит Ву. – «Может, у меня такие странные фетиши, и я просто хотел заценить твой тощеватый зад. А теперь беги. Итак, раз, два…» — Сон, глуши-ка их! – раздаётся сбоку крик молодого полицейского, и Ву, дёрнувшись, кулем падает на асфальт. Чунмён успевает заметить в руках старшего небольшой блестящий предмет. Аурный электрошокер, способный вырубить любое, даже самое сильное и свирепое магическое создание, понимает Ким и чувствует резкую боль в боку. Последнее, что он успевает подумать прежде, чем вырубиться и упасть на мостовую, это то, что Ву не такой уж и говнюк, каким он показался на первый взгляд. И что от него пахнет чем-то на редкость приятным. Тем, что Чунмён никак не может описать, но что отпечатывается на рецепторах незримой несмываемой дымкой. ****** Первое, что видит Чунмён, когда приходит в себя, это расслабленное лицо Ву, украшенное внушительной шишкой и переливающимися разными цветами фингалом под левым глазом. Самое мерзкое, что даже будучи грязным, побитым и лишённым привычного холодного лоска Ифань всё равно выглядит омерзительно привлекательным, и Ким глухо стонет, ощущая нарастающую боль в затылке. — Где мы? – сипло спрашивает он, пытаясь приподняться на локтях. Его взору предстаёт серый потолок, светло-бежевые стены, узкая кровать напротив и двери с крепкими стальными решётками, явно укреплёнными специальной магической защитой. — Мы в отеле «Солнечный замок» на лучшем курорте королевства водных демонов, ждём аниматоров на банане и экзотических танцоров и танцовщиц, — с милой улыбкой отзывается Ву, и Чунмён пытается пихнуть его, но лишь ойкает от неприятного спазма, прокатившегося по всему телу ледяной волной. Он неловко садится на кровати и поводит плечами, а Ифань вздыхает и нормальным голосом говорит: — В камере мы. Эти двое идиотов в форме притащили нас в участок и закрыли для того, чтобы прогнать по базе и выяснить, привлекались ли мы раньше или нет, — он качает головой и смотрит на Чунмёна с наигранным возмущением. – Как это так получилось, что они тебя не знают? Ты же вроде местная звезда, а в итоге в слегка потрёпанном виде тебя даже полицейские не распознают! Тебе не кажется, что надо что-то с этим сделать? Побить министра МВД или, например, сделать себе на лице гигантскую татуировку с разноцветным единорогом? — Знаешь ли, я не каждый день появляюсь на публику мокрый и полуголый, — его одежда ещё не обсохла, в камере жуткий сквозняк, и Чунмён невольно ёжится, старательно пытаясь звучать так, чтобы его голос не дрожал от холода. В камере больше нет ни души, кроме их с Ифанем, и Ким с тоской думает о том, что ситуация настолько дурацкая, что нарочно не придумаешь. Зачем он вообще повёлся на его провокации? Надо было попросту попытаться оглушить его каким- нибудь простеньким эльфийским обездвиживающим заклятием и дотащить на себе до этой дурацкой библиотеки вместо того, чтобы пытаться найти с ним общий язык. По Ифаню видно, что он взбалмошный и упёртый, такой, что от него точно не стоит ждать понимания и готовности к адекватному диалогу, только и знает, что зажимать других по углам и пуляться огнём. Чунмён вновь ёжится и вздрагивает, когда на колени опускается помятый и пыльный пиджак, а его плечи обхватывает сильная рука, настойчиво тянущая его к большому, мощному телу. — Ты что творишь? – настороженно спрашивает он. От Ву исходит жаркое тепло, которое передаётся даже через мимолётное соприкосновение кожи с кожей, так, что липкая дрожь уходит, и становится уютно и хорошо. Так, что Чунмён едва сдерживается, чтобы не прижаться к нему ещё крепче. Он поднимает голову и встречается с Ву взглядом. Тот хмыкает и отрывисто говорит: — Не выёбывайся. Ты сидишь рядом и жуёшь сопли, и мне совсем не нужно ещё несколько часов слушать твоё мерзкое сопение. Ты мокрый, полуголый и такой нелепый, что мой долг как представителя демонической аристократии не дать тебе превратиться в насморочную феечку. – Ву и впрямь жаркий и обжигающий, настолько, что Чунмён сглатывает и опускает голову, силясь справиться с нарастающим смущением. Ифань обнимает его не потому, что хочется, а потому, что ему не чуждо элементарное сострадание и желание помочь несчастному эльфу, не обладающему столь удобной демонической терморегуляцией, но почему-то всё это ощущается как нечто действительно интимное и сильное. Так, как будто стена отчуждения и взаимной неприязни между ними трескается, лишая Кима прекрасной возможности ненавидеть наглого и хитрого Ифаня и не испытывать из-за его близости никаких душевных метаний. — Наверное, Бэкхён и Чанёль уже добрались до дворца и теперь пытаются понять, куда мы в конце концов пропали, – нарушает молчание Ифань и, бросив быстрый взгляд на решётки, вздыхает. – Эти говнюки отобрали у меня мобильный телефон, когда я попытался позвонить Кёнсу. Кёнсу – это наш Лухан, такой же злобный и очень активный коротышка. Для тебя все коротышки, ишь, вымахал, как какой-нибудь горный тролль, хочет ехидно парировать Чунмён, но внезапно в голове яркой вспышкой возникает лихорадочная мысль. Он осторожно лезет в карман и едва сдерживается, чтобы не заорать в голос от восторга: полицейские забрали телефон у Ифаня, но не нашли смартфон Кима под бумажником и упаковкой влажных салфеток. Чунмён резко разворачивается к Ву и, ткнув его локтем, прижимается к нему практически вплотную. «У меня есть телефон, а это значит, я могу позвонить Лухану, чтобы он вызволил нас отсюда», — мысленно говорит он Ву, и его тёмные глаза моментально расширяются, хотя внешне тот остаётся совершенно невозмутимым. В дверном проёме показывается Старший и окидывает их подозрительным взглядом. Затем качает головой и бормочет себе под нос что-то вроде «и тут свою шлюху зажимает, извращенец». Чунмён ощущает, как к лицу приливает краска, и мысленно обещает себе, что обязательно устроит головомойку министру юстиции господину Лиму и заставит его провести массовую переаттестацию кадров. Бдительность – это, конечно, замечательно, но не когда представители силовых структур называют двоюродного брата наследного принца «шлюхой». Ладонь Ву крепче сжимается на его плече, и Ким внезапно осознаёт, что Ифань всё ещё прижимает его к себе, так, что Чунмён чувствует исходящий от него жар и практически касается пальцами крепкого сильного бедра, прижимающегося к его собственному. Рот почему-то наполняется слюной, и Ким вздрагивает, когда слышит в голове низкий голос Ву: «Если ты начнёшь звонить, то они запросто могут ворваться сюда и забрать у тебя телефон, да ещё и снова ебануть нас шокером. Надо как-то их отвлечь, чтобы они не слышали, как ты разговариваешь с этим вашим Луханом». «Ты можешь попробовать зачитать им рэп или спеть какую-нибудь песенку. У ваших местных бойзбэндов недавно вышел прилипчивый хит про волка, преследующего свою прекрасную жертву, уверен, эти ребятки будут просто в восторге от твоего внезапного припадка художественной самодеятельности», — Чунмён осторожно вытаскивает телефон из кармана и, задержав дыхание, косится на дверь в изолятор. В проёме видно надутое лицо Младшего, сосредоточенно пялящегося перед собой, и Ким напрягается, силясь залезть ему в голову и прочитать мысли. Полицейский, не подозревающий о том, что задержанный «проститут» сейчас копается в его сознании, тяжело вздыхает и продолжает таращиться на экран планшета. Все новостные порталы сейчас пестрят исключительно заголовками об удачном романтическом свидании наследного принца и его демонического ухажёра, и Младший мрачно думает о том, что им бы поскорее уже пожениться и перестать шататься по столице, а то всякий раз, когда им приспичит погулять по городу, власти объявляют чрезвычайное положение и мобилизуют полицию, и это уже выходит за все рамки допустимых норм. «Ещё и эти там сидят и отсвечивают, главное, чтобы трахаться не стали», — неодобрительно думает полицейский и мысленно передёргивается. – «Если начнут обжиматься, то я точно туда не полезу. По этому сутенеру видно, что он спит и видит, чтобы натянуть свою шалаву при каждом удобном случае». Чунмёна будто бьют по голове чем-то тяжёлым, и он чувствует, как по всему телу проходится жаркая волна. Он смотрит на Ифаня, сверлящего взглядом его смартфон, и мысленно говорит ему, стараясь, чтобы его ментальный голос звучал максимально невозмутимо и равнодушно: «Он жутко боится, что ты начнёшь меня домогаться. Я залез в его мысли, и он практически орёт от того, что мы с тобой сейчас можем начать зажиматься прямо в камере». Зрачки Ву слегка расширяются, а на губах расцветвет лёгкая усмешка. Он осторожно кладёт ладонь на колено Сухо, и тот прикусывает нижнюю губу, когда его горячие пальцы крепко сжимаются на коже. «Вот же мелкий извращенец», — восхищённо присвистывает он и качает головой. – «Ты же знаешь, что часто наши сексуальные страхи – это на самом деле наши потаённые интимные желания? Что, если на самом деле он сейчас мечтает схватить тебя за тощеватые ляжки?» «А что, если он хочет потрепать тебя по щёчке с синяком и нежно поцеловать туда, где бо-бо?». – парирует Ким, и Ву передёргивается. Он нажимает на экран телефона и находит контакт Лухана. Младший косится в их сторону, и Ким ощущает его нарастающее недоумение. Этот придурок сейчас придёт сюда и начнёт орать на них благим матом, лихорадочно думает Ким, и в этот самый момент Ифань ловко подаётся вперёд и переворачивает его спиной на кушетку. — Звони давай, — шёпотом говорит он, а затем прокашливается и громко тянет, принимаясь ёрзать коленями по жёсткой поверхности шконки: — Ну, же, давай здесь, по-быстрому, мы же давно мечтали поебаться именно в полицейском участке. Да, моя маленькая развратная шлюшка? «Какого хуя ты зовёшь меня шлюхой?!», — мысленно орёт Ким и прикладывает трубку к уху. Он пытается пнуть Ву, но тот ловко прижимает его к кушетке, обездвиживая ногами. В динамике слышатся короткие гудки, Младший принимается беспокойно ёрзать на своём рабочем месте, а Ифань пожимает плечами и принимается интенсивно двигать бёдрами, имитируя фрикции: «Я пытаюсь быть реалистичным. Я же шаловливый сутенёр, помнишь? Я не могу с тобой сюсюкаться, я должен быть наглым мужланом, а ты – моей похотливой крошкой» . Что-то упирается в бедро Кима, и он непроизвольно прогибается в спине, отчаянно надеясь, что это ключи от квартиры Ву в Химерусе или что-то в этом роде. Короткие гудки обрываются, и Чунмён едва не глохнет от оглушительного вопля Лухана, который орёт так, что наверняка его слышно даже за пределами королевского дворца: — Сука, Чунмён, где вы, блядь, пропадаете?! Чанёль и Бэкхён вернулись во резиденцию два часа назад, я послал несколько нарядов полиции прочесать всю местность в окрестностях библиотеки, но вы как будто испарились! Король в бешенстве, вы понимаете, что если он выебет меня за это, то я не упущу возможность взять и выебать вас обоих при любом удобном случае! — Чем вы там занимаетесь? – наконец затравленно спрашивает Младший, и Ву моментально восклицает, принимаясь интенсивно ёрзать на Чунмёне: — Детка, если не хочешь так, то хотя бы отсоси мне! У тебя такой богатый опыт, я знаю, ты управишься минут за десять! Ну же, я хочу ощутить твой жадный шлюшечный рот на своём пульсирующем королевском жезле! «Ты просто омерзителен», — доверительно сообщает Ким Ифаню и затравленно бормочет в трубку, неловко дёргаясь и пугливо посматривая в сторону их надзирателя: — У меня нет времени объяснять, нас с Ифанем забрали в полицейский участок, — Лухан было начинает орать, но Ким шикает и быстро добавляет. – Потом поорёшь, а пока вытащи нас отсюда! Он не верит, что мы – друзья королевской парочки, он принял нас за шлюху и его сутенёра! Адрес точно не назову, но, наверное, не очень далеко от библиотеки. — Прекратите немедленно, а не то я позову подполковника! – вновь подаёт голос Младший. Уши у него пунцовые, а сам он нервно прикрывается бумажками, видимо, не желая даже одним глазком видеть творящийся в камере разврат. — Ты же моя ненасытная дырка, — громко подливает масла в огонь Ифань. – Моя лучшая шалава! Давай же, постарайся, покажи своему папочке, кто его хозяин! — Это кто у тебя там говорит на заднем плане, не господин ли Ву? – обалдело спрашивает Лухан, и Чунмён обречённо думает, что не отмоется от всего происходящего никогда в жизни. Жаркое тело Ву прижимается к его груди, бёдра задевают его собственные, так, что Ким с ужасом понимает, что его член начинает медленно твердеть. Он толкает Ву в грудь и прогибается назад, старательно пытаясь избежать контакта, и шипит: — Какая на хуй разница? Езжай сюда скорее! Запеленгуй меня по телефону, отследи по ауре, сделай, что должен сделать, но вытащи нас отсюда! Или ты хочешь, чтобы всё это дошло до прессы, и тебе пришлось объяснять, почему двоюродный брат принца и химерусский мачо попали в полицию после посещения библиотеки? — Какого чёрта вы творите?! – слышится сбоку грозный хриплый окрик, и Ким быстро нажимает на кнопку отбоя, ощущая, как бешено бьётся сердце в груди. «Плохо дело, это Старший», — сообщает ему Ву, и Чунмён быстро прячет телефон в карман, упираясь руками в его широкую грудь. Несмотря на то, что Ифань мало похож на человека, усиленно занимающегося спортом, мышцы у него твёрдые и хорошо развитые, и Ким судорожно сглатывает, когда Ву скатывается с него, походу задевая ладонями напряжённые бёдра. — Я его грею, — глубокомысленно заявляет Ифань и нагло улыбается. – А что, нельзя? Сухо садится на кушетке и неловко натягивает пиджак на коленки. Сердце бьётся так быстро, будто вот-вот вырвется из груди, он сглатывает и поводит плечами, а Младший неловко кашляет и бормочет, тыкая локтем Старшего в бок: — Они тут как ненормальные зажимались. Вот этот, — он тыкает пальцем в Ифаня. – Этот требовал от него секса во всех позах, а второй – шипел, кричал и всячески ему поддавался! Задержим их на несколько суток за непристойное поведение? Совсем охренели, трахаться прямо в камере! — Что, завидуешь? – парирует Ву, и полицейский багровеет, сравниваясь по цвету с красной нашивкой на своей форме. «Какого хуя ты творишь, он же сейчас войдёт в камеру и тебе накостыляет», — Чунмён едва сдерживается, чтобы не стукнуть Ифаня по взъерошенной макушке. «Я тяну время, чтобы ваш местный цепной пёс успел прибежать сюда прежде, чем нас и впрямь повяжут и отправят куда-нибудь туда, где недружелюбные тролли и гоблины и впрямь будут иметь виды на твою задницу», — Ву демонстративно зевает и подаётся вперёд, закидывая ногу на ногу. Глаза Старшего опасно сужаются, и он тянется к широкому поясу, к которому пристёгнут злополучный магический шокер. Он сейчас действительно вырубит Ифаня, мелькает в голове Кима лихорадочная мысль, и он сжимает руки в кулаки, окидывая камеру быстрым взглядом. Здесь не так много предметов, которые он сможет передвинуть с помощью телекинеза, значит, придётся вырывать у полицейского его собственное оружие и вырубать его и его противного юного напарника. А дальше надо хватать Ву в охапку и бежать во дворец, на ходу пытаясь придумать максимально складное и красивое враньё. Показывать свою силу опасно, да и Ифань вполне может вынести очередной удар шокера. Навряд ли он как-то сильно пострадает, шепчет внутренний голос, но Чунмён инстинктивно разминает пальцы и напряжённо наблюдает за Старшим, который подходит к дверям камеры, принимаясь бренчать связкой ключей. — Ты у меня сейчас получишь, любитель падших мальчиков, — клятвенно обещает он и вставляет ключ в замочную скважину. «Нам пизда», — лаконично заявляет Ифань. – «Кстати, прежде, чем начнётся весёлая драка с представителями закона, я хочу тебе кое-что сказать. Знаешь, я…». В этот самый момент за приоткрытой дверью раздаётся громкий треск и какой-то тихий шорох. Старший замирает и оборачивается, и Младший нащупывает на кобуре шокер и подходит к створке. — Вы что-то хотели… — начинает было он и в этот самый момент беззвучно падает, снесённый влетевшим в участок злющим, раскрасневшимся Луханом. За ним вбегает целая толпа до зубов вооружённых сотрудников службы безопасности, и Чунмён инстинктивно натягивает пиджак ниже, обречённо думая, что его авторитет среди королевских бодигардов явно будет подорван окончательно и бесповоротно. В комнату вплывает невозмутимый Сехун, который спокойно переступает через лежащего на полу Младшего и останавливается посреди участка. — Здравствуйте, господин Ву, господин Ким, — говорит он и церемонно кланяется. – Рад, что мы наконец-то смогли вас найти. Может, желаете немного коньяка? У меня в машине есть бутылочка. Лухан наконец-то обращает свой взгляд на них, и его глаза расширяются и загораются нехорошим огоньком. Он подлетает к Старшему и с силой бьёт его ногой по промежности, параллельно пытаясь выкрутить ему руки. — Вышлю из страны, лишу звания, предам магической стерилизации! – кричит он и принимается пинать ойкающего Старшего ногами. – Какого чёрта вы тут сотворили с двоюродным братом Его Высочества и лучшим другом принца Химеруса?! Вы хоть понимаете, что вам за это будет?! Вы понимаете, что я с вами сделаю за то, что вы их избили, раздели и бросили в камеру?! «Он мне нравится», — элегически говорит Ифань. – «У него случайно нет брата из Химеруса? Мне кажется, что они с нашим Кёнсу родственники. Только тот принимается швыряться огнём и изрыгать проклятья вместо того, чтобы применять старое-доброе физическое насилие». — Мы их не били, — пищит Младший и интуитивно отступает к двери. – И не раздевали и не мочили! Они такими были изначально, честное слово! Можете даже проверить нас на магодетекторе, они уже сами себе синяки и шишки наставили и одежду порвали! Мы просто следовали должностной инструкции и потому задержали их как подозрительных субъектов до выяснения личности… — Как сутенера и его путану, — ляпает Старший, и Лухан багровеет, становясь похожим на спелую свёклу. — Сутенёра и путану?! – орёт он и вновь пинает ойкнувшего полицейского. – Вы приняли представителей монарших династий за шлюху и шалавовладельца?! Вы посмели запихнуть в камеру лучших друзей самой популярной пары магического мира принца Бёна и принца Кима? Сехун тем временем с непроницаемым видом подходит к полицейскому и забирает у него ключи. Затем подходит к камере и, напевая что-то себе под нос, принимается деловито открывать тяжёлый засов. — Пароль от магической защиты скажите, пожалуйста, — обращается он к Младшему, и тот мямлит себе под нос нечто невразумительное. Дверь открывается с тихим стуком, и Чунмён моментально вскакивает с койки, ощущая нарастающее ликование. Пиджак Ву моментально падает на пол, обнажая его неприглядный наряд. Сехун хмыкает, Лухан издаёт невнятный звук, смахивающий на хрюканье, и роняет на Старшего папку с документами, которую тот всё это время держал в руках. «Мне кажется, они просто в восторге», — звучит в его голове проникновенный голос Ву. – «Одевайся так теперь регулярно. Я уверен, отец Бэкхёна будет просто в полном восторге» «Иди, пожалуйста, на хуй, любитель игривых дырок и тугих попок», — огрызается в ответ Чунмён и, стремительно подняв пиджак с пола, оборачивает его вокруг талии. — Лучшие друзья нашего принца и его пассии – это иностранный сутенер и его проститутка? – нарушает молчание шокированный бас Старшего, и Чунмён прикрывает глаза, глубоко вдыхая. И думает, что для того, чтобы забыть этот позорный день, ему явно понадобится больше, чем бутылка коньяка, любезно предложенная Сехуном. А Ифань стоит рядом и невозмутимо ухмыляется. Чёртова бессовестная и наглая сволочь. ****** — Сошли их в пизду! – Лухан орёт в трубку так, что водитель машины вздрагивает и едва не утыкается лицом в руль. – Мне насрать на то, что они обещали никому ничего не рассказывать и даже добровольно согласились на заклятие памяти четвёртого уровня, хоть первого, отправь их в какую-нибудь жопу, чтобы бегали за лесными зверюшками и пытались оштрафовать лососей за превышение скорости! У нас тут форс-мажор, понимаешь?! Проститутка и сутенёр, это же надо было такое вообще придумать! Чунмён ощущает, как к лицу приливает краска, и поспешно утыкается в стакан с коньяком. Пока взъерошенный и красный, больше напоминающий разъярённую гарпию, нежели трепетного эльфа Лухан методично изрыгал проклятья в адрес несчастных Младшего и Старшего, Сехун где-то умудрился раздобыть целые штаны и рубашку, а также новый костюм для Ифаня, и потому во дворец они едут уже прилично одетыми и даже вымытыми в тесной душевой полицейского участка, и Чунмён мысленно обещает себе позже сделать Лухану и его молчаливому товарищу какой-нибудь ценный и полезный подарок. Например, огромный ящик успокоительного зелья и новый мобильный телефон, потому как старый начальник королевской пиар-службы разбил прицельным броском об стенку, гоняясь за причитающим Младшим. На горизонте показываются знакомые очертания дворца, и Чунмён прислоняется лбом к холодному стеклу, машинально отпивая из бокала. Он украдкой скашивает взгляд на Ифаня, и сердце невольно пропускает удар, когда Ким понимает, что Ву смотрит на него в ответ. «У меня есть актуальное предложение», — Ифань со стуком ставит стакан в выемку в двери и откидывается на широкое сидение. – «Конечно, дураку понятно, что сегодняшнее происшествие…» «Ты называешь это «происшествием?»», — хмыкает Чунмён и осторожно расправляет на себе рубашку. Он представляет себе лицо Бэкхёна, когда он увидит его помятую рожу и здоровенные шишки, набитые во время крайне деликатного задержания бдительными эльфийскими полицейскими, и невольно вздыхает. – «Я бы назвал это пиздецом». — «Я пытался быть интеллигентным и почтительным рядом с представителем эльдусской аристократии, которую здесь знает и уважает каждый гражданин, а ты взял и всё опошлил», — отзывается Ву, и Чунмён, поведя пальцами, незаметно бьёт его лежащей на заднем сидении ручкой Лухана. – «Но ты прав. Это был действительно форменный пиздец, и мы никак не сможем от него отмазаться и оправдаться. Потому я предлагаю тебе микроперемирие. Мы рассказываем Паку и Бёну только минимальное количество информации, без всяких лишних прекрасных подробностей, вроде того, как мы с тобой обнимались в камере.» «Или как ты скакал на мне, называя своей сучкой?» — вырывается у Чунмёна, и он мысленно даёт себе пощёчину, отчаянно надеясь, что в темноте не видно, насколько он покраснел. Лухан разражается очередной матерной тирадой, параллельно что-то показывая мерно кивающему Сехуну, а Ву некоторое время молчит, затем вздыхает и бормочет: «Это звучит настолько жутко, что я даже наедине с собой не смогу сказать это вслух. Так, согласен? Оставим всё чересчур личное только между нами двумя?». Это действительно что-то слишком интимное. Настолько, что Чунмён отчётливо понимает, что не будет делиться этим с Бэкхёном ни за что на свете, даже, если он применит мыслительную атаку и залезет буквально в недра его подсознания, пошарив по самым постыдным эпизодам его жизни. Насмешливый голос Ифаня и его раскрасневшееся, потерявшее привычную холодность лицо, когда они шумно ругались у того злополучного фонтана. Исходящее от него жаркое тепло, когда тот прижал его, продрогшего и отчаянного желающего хоть как-то согреться, к себе. Его сильные руки и бёдра, которыми он вжимался в него, изображая внезапно нахлынувшую похоть. Тело бросает в жар, и Чунмён невольно сглатывает, ощущая на языке терпкий привкус коньяка. Он вновь бросает взгляд на Ву и, не сдержавшись, спрашивает: «Почему ты пытался защитить меня тогда, когда эти полицейские пошли на нас в атаку? Разве ты не понимал, что они точно намнут тебе бока? Я же тебя бешу и раздражаю, я – коротышка с огромным самомнением и мерзким характером. Так, зачем же ты всё время лез получать за меня тумаки?» «Ты меня, безусловно, бесишь», — немедленно отвечает Ву, и Чунмён невольно кривится. Они подъезжают к задним воротам в королевскую резиденцию, и Сехун что-то тихо говорит водителю, параллельно хватая Лухана и отбирая у него телефон. Тот смотрит на него с нескрываемым возмущением, но ничего не отвечает, только продолжает блестеть яркими, наполненными маньячным блеском глазами. – «Ты испытываешь странную тягу к моей ширинке, у тебя мерзкий характер, и, кроме того, ты готов побить меня бутылкой только потому, что я тоже не в восторге от того, что мой лучший друг в скором времени станет второй половинкой твоего противного дружка. Но это совсем не означает, что я тебя ненавижу и что я хочу для тебя чего-то плохого. Это всё игра, понимаешь? Мы все осознаём, что ничего с этим династическим браком сделать нельзя, но всё равно продолжаем ерепениться и пытаться хоть как-то этому воспротивиться.» Чунмён прекрасно это понимает, но не может избавиться от мысли о том, что они занимаются всем этим не столько потому, что хотят чего-то добиться, сколько из-за реакции друг друга на взаимные подколы и мелкие пакости. «И потом, я должен был тебя защитить», — внезапно добавляет Ифань, и сердце Чунмёна невольно пропускает удар. Он толкает Ву локтем в бок и бросает на него яростный взгляд. «Я и сам в состоянии себя защитить!», — яростно говорит он и кивает взглядом в сторону дворца. – «Что, не помнишь, как едва не отхватил вазой? Или это намёк на то, что глупый субтильный эльф сам ни на что не способен?» «Он-то способен, но у тебя хорошая репутация, и если бы ты полез драться, она запросто могла испортиться», — Ву пихает его в ответ, и Чунмён замирает, слушая звук его напряжённого дыхания. – «Ты же у нас хороший мальчик и всё такое, и тут стычка с полицейскими! Про меня и так каждый знает, что я не самый примерный и благовоспитанный юноша, так что, это стало лишь очередным штрихом к моей славной репутации инфанта терибль». Он прав. Окончательно и безапелляционно, и при мысли о том, что внешне легкомысленный и равнодушный к чувствам и проблемам окружающих Ифань ухитрился просчитать всё за считанные секунды и принять на себя основной удар, Чунмёну становится стыдно до тошноты. Он молча опускает взгляд, а Ву тихо добавляет, глядя равнодушным взглядом в сторону окна: «Если бы ты воспользовался своей силой, то он узнал твой секрет, я уже тебе об этом говорил, а этого нельзя было допустить», — он хмыкает и ехидно добавляет. – «Только я имею право тебя этим шантажировать, а тут появятся потенциальные конкуренты. Разве я мог такое позволить?». «Да пошёл ты», — нутро заполняется странным жарким чувством. Точь-в-точь таким же, как тогда, когда Ву привлёк его к себе, молча делясь с ним своим сверхъестественным теплом. Автомобиль въезжает на парковку, а Лухан убирает телефон в карман и, повернувшись к ним, громко говорит: — Значит, так, я уладил всю эту жуткую, кошмарную, катастрофическую ситуацию, и я обоим завяжу уши в узел и приделаю на задницу, если вы выкинете ещё раз нечто подобное! – Ву делает большие глаза и качает головой в притворном страхе, а Чунмён молча кивает и говорит: — Спасибо. И, помедлив, неловко сжимает чужие пальцы своими, ощущая, как бешено бьётся сердце в груди. Он отчаянно надеется, что Ву не посмеётся над его внезапным порывом, что он не выдернет ладонь из его хватки и что он поймёт. Поймёт, что эти слова были обращены не только к Сехуну и Лухану, который, сбиваясь на ругань, объясняет им дальнейшую легенду, которую стоит преподнести Чанёлю и Бэкхёну и остальным, кто также погряз в этом болоте лжи. Это всё временное. Позже, когда они выйдут из машины и разбредутся по своим комнатам, дабы привести себя в порядок и подготовиться к новому витку их молчаливой тайной войны, это всё станет лишь очередным воспоминанием, постыдным и нелепым, о котором никому не расскажешь ни за что на свете. «Не за что», — пальцы Ифаня сжимаются вокруг его пальцев, и он кивает на вопрос Лухана, принимаясь что-то размеренно ему отвечать. – «И купи себе уже нормальную пижаму. В той ты реально похож на восьмиклассника— переростка, хотя, погоди, слово «переросток» тут явно было лишним!» Чунмён отчаянно старается не усмехнуться и понимает, что ненавидеть Ву будет намного сложнее. Невозможно, даже, если очень сильно захотеть и постараться. ****** — Ты – редкостный мудак, Бэкхён, — с чувством говорит Чунмён и скрещивает руки на груди. Бён в ответ награждает его тяжёлым взглядом и отворачивается, принимаясь с деловитым видом укладывать вещи в чемодан. Он выглядит настолько напряжённым и расстроенным, что Ким понимает, что Бэкхён и сам уже успел несколько раз пожалеть о своей идиотской затее, но врождённое упрямство не позволяет ему этого признать. Он садится на широкую кровать, укрытую подарённым бабушкой Бэкхёна роскошным покрывалом с шёлковой вышивкой и, помолчав, тихо добавляет: — Я ещё могу понять горы и драконов. Драконы там редко показываются, можно будет, если что, сделать качественную постановку для прессы. Можно, в конце концов, сделать магический монтаж, так, что не подкопаешься, можно поступить как твой папочка и привести ручного зверя. Да и яблоки – не самое сложное задание, хотя, если учесть, что Пак явно никогда не занимался никакими домашними делами, это может вылиться в локальную катастрофу. Но Чёрный лес, Бэкхён! Туда никто не суётся, там реально с тобой может случиться всё, что угодно! Ты что, настолько ненавидишь Чанёля, что готов послать его на расправу к древним чудовищам? Бэкхён складывает в аккуратную стопку несколько тёплых свитеров и с силой пихает их в чемодан. Затем поворачивается к Чунмёну и агрессивно спрашивает, сдувая со лба упавшие на глаза волосы: — Я не особо понимаю, ты что, пытаешься защитить этого придурка? Этого урода, который опозорил меня на весь мир, уронив в грязную лужу и заставив строить из себя влюблённого идиота? Не ты недавно называл его «ебарём-перехватчиком» и грозился подлить ему в соус из прумиуна слабительное? — Тебе не кажется, что прумиун настолько отвратителен, что его не испортишь ничем, даже слабительным? – скривившись, спрашивает Чунмён, и Бэкхён осекается, тяжело дыша. – И я ни на чьей стороне, точнее, я с тобой. Я всегда и во всём тебя поддерживаю, ты же знаешь, и тут дело не в том, что Пак резко перестал быть раздражающим мудаком, — перед глазами возникает украшенное фингалом лицо Ву, и Ким сглатывает, ощущая, как сердце пропускает удар. – Дело в том, что ты реально перегнул палку в этот раз. Из Чёрного леса он может попросту не вернуться. Бэкхён замирает и некоторое время смотрит на него не мигая. Огонь в его глазах постепенно затухает, заменяясь нарастающим тёмным чувством вины. Он садится на кровать и, помолчав, тихо говорит: — Я знаю. И, если ты хочешь знать, то мне действительно очень за это стыдно. Чунмён присаживается рядом и осторожно кладёт руку ему на плечо. Бэкхён слабо пихает его локтем в бок и неожиданно добавляет, поворачивая голову вбок и глядя на него в упор: — Они же не такие плохие, да? Оба, что Чанёль, что Ифань? Да, Пак бесит меня просто до усрачки, он – противный и вредный говнюк с гигантским самомнением, но в то же время он взял и не побоялся согласиться на все эти испытания, хотя даже и без них меня точно бы подтащили к нему силком и заставили с счастливой рожей идти с ним под венец. Да, и несмотря на все их замашки и то, что мы постоянно ругаемся и пытаемся друг друга разозлить, он – такой же парень, как и все мы. Со своими страхами, комплексами и прочими секретами. Я его не ненавижу, я просто… блин, я просто не сдержался. Сам не знаю, что на меня нашло, но если он пойдёт в Чёрный лес, то я пойду следом за ним. — Ты что, ебанулся? – Чунмён хватает Бёна за плечи и с силой встряхивает. Перед глазами возникают жутковатые очертания кривых, изогнутых деревьев, а по коже бегут липкие мурашки, как бывает всякий раз, когда он оказывается хотя бы на незначительном расстоянии от этого кошмарного места. – Ладно ещё, Пак, он демон, вполне возможно, что его это не коснётся. Но ты, ты же, блядь, эльф, а значит, один из тех, которого местные духи ненавидят всеми своими тёмными душами! Потомок проклятых убийц и чёрных магов, ты понимаешь, что у тебя есть реальный шанс просто там сгинуть?! Бэкхён поднимает на него взгляд и, Чунмён невольно вздрагивает, потому что глаза Бёна наполнены нескрываемым страхом и какой-то отчаянной решимостью. Он вырывается из хватки Кима и, передёрнув плечами, тихо говорит: — Я виноват в том, что он во всё это ввязался. Я и никто другой, я и моё желание ему подгадить. Можно было просто намазать ему подушку клеем или во время очередной пресс-конференции заявить, что у него фетиш на резиновые члены гоблинов, но я ляпнул про Чёрный лес. И, если он… — его голос ломается, и Бэкхён кривится, отворачиваясь. – Если он по-настоящему пострадает, я себе никогда этого не прощу. Что-то в Бэкхёне неумолимо изменилось. Что-то незримое, но ощутимое, настолько, что отражается в каждом его жесте и поступке. Что-то изменилось в каждом из них, в их запутанных хитросплетениях отношений, так, что прежде ясная и лишённая каких-либо тайных штрихов картинка превращается в путанную и сложную для понимания абстракцию. Пак не хочет жениться на Бёне, но без колебания соглашается на все его идиотские испытания. Бэкхён называет Пака исключительно «этим мудаком», но совсем не готов лишаться его раздражающего общества. Чунмён не хочет думать об Ифане, но перед глазами возникает его лицо за ужином, насмешливое и удивительно привлекательное. Ифань ведёт себя как ублюдок, но почему-то всегда прикрывает его тощеватую, совершенно не привлекающую его задницу. — Если что, то я пойду с тобой, — Чунмён привлекает Бёна к себе и кладёт голову ему на плечо. – Если уж страдать, то всем вместе, и потом, два телепата – это лучше, чем один телепат и его пуляющийся огнём без разбору балласт. И на твоём месте я бы уже подумал, как ты будешь издеваться над ним в Глионе. Или ты считаешь, что его предложение обрядить тебя в этот похабный свадебный костюм должно остаться без какого-либо ответного удара? — В резиденции Глиона главенствует господин Им, который любого сведёт с ума своей славной привычкой говорить смущающие вещи невпопад и приставать к окружающим со своей неуёмной заботой, — отзывается Бён, и Чунмён кожей чувствует, что тот расслабляется. Он хмыкает и кривится, представляя себе ажиотированное лицо дворецкого: — Ты понимаешь, что поездкой туда ты наказал всех нас, и это не считается? Ты хоть помнишь, как весело туда добираться? Давненько я не блевал на глионских дорогах, ох, уж это волшебное и ни на что не похожее ощущение! — Как насчёт банши-коз? Можно как раз позвонить во дворец Глиона и попросить поселить их рядом с их пастбищем! – оживляется Бэкхён, и Чунмён дёргается, вспоминая отвратительные крики этих нагловатых созданий. Он открывает было рот, чтобы сказать, что идея глупая и детская и что даже Чанёль не заслуживает подобной подлянки, ведь от воплей банши-коз с трудом спасают даже самые сильные заглушающие заклинания, но тут в голове слышится тихое покашливание, и в его сознание вклинивается тихий голос Ифаня: «Эй, коротышка, ты меня слышишь?» Бэкхён отстраняется от него и хватает свой смартфон, принимаясь деловито набирать номер. Он наверняка и впрямь собрался позвонить в глионскую резиденцию, обречённо думает Ким и сварливо спрашивает, скрещивая руки на груди: «Что, хочешь спросить меня, чем мазать оставленные бутылкой шишки? Не переживай, ты и так не склеишь в Глионе никого, кроме, может, местной козы и престарелого дворецкого, так, что можешь ходить слегка побитым» «Я же иностранный сутенёр, я найду себе шлюху даже на северных морях, где не живёт никого, кроме бактерий и парочки полярников», — парирует Ву. – «Кстати, ты сейчас где? Просто мне надо проблеваться, и я даже готов ради этого выйти в коридор и полюбоваться на твою детскую пижамку» «Посмотрись-ка лучше в зеркало, должно помочь», — отбивает подачу Чунмён и ощущает, как напряжение уходит, а нутро наполняется чем-то тёплым и мягким. – «Я сижу с Бэкхёном, пока тот строит очередные планы по угнетению твоего высоченного дружка» «Как забавно, а я сижу рядом с Паком и наблюдаю за тем, как он собирается в вашу глухомань с драконами и злобными духами, куда его послал твой угнетающий дружок», — хмыкает Ву. Внезапно его голос становится серьёзным, и он, помедлив, спрашивает. – «Там действительно так опасно? Так, что с Чанёлем может случиться нечто серьёзное?» Он привычно ёрничает и придуривается, но Чунмён отчётливо ощущает, насколько ему страшно. Он боится за Пака, и на это есть действительно веские причины. Он косится на оживлённо разговаривающего Бэкхёна, расхаживающего с телефоном по просторной комнате, и, помедлив, отвечает: «Да», — ладони почему-то становятся влажными, а к горлу подкатывает горький комок. – «Там очень и очень опасно. Но…» А что «но»? Что он может ему сказать? Придурку и наглому мудаку Ву Ифаню, который называет его коротышкой и говорит, что у него на Кима никогда не встанет? Ву Ифаню, который практически втрахивал его в тесную тюремную кушетку? Ифаню, который переживает о своём непутёвом друге всей душой и сегодня сделал всё для того, чтобы он, Чунмён, сумел уйти от любых возникающих опасностей. «Он его не бросит», — говорит Чунмён и прикусывает нижнюю губу. – «Он не даст ему пострадать ни за что на свете. Я знаю, что он относится к Чанёлю намного лучше, чем кажется на первый взгляд, и потому он сделает всё для того, чтобы тот завершил испытания успешно и без какого-то вреда для себя. Мы этого не допустим, чтобы с ним и с тобой что-нибудь случилось» «Вау», — голос Ву наполнен нескрываемым скепсисом, но за напускным сарказмом Ким отчётливо слышит нечто большее. – «Надо же, неужели храбрые светлые эльфы способны не только на то, чтобы внезапно швыряться в других тяжёлыми предметами и сучиться по любому поводу?» «Да пошёл ты», — огрызается Чунмён, и уголки губ невольно дёргаются вверх, когда он слышит чужой хрипловатый смех. – «Иди и блюй на чью-нибудь пижамку прумиуном, демонический ублюдок. Хочешь, я скажу его Величеству, что ты пришёл от него в восторг, и он будет кормить тебя им каждый день во время каждого приёма пищи?» «Блядь, я тут к нему со всей душой, а он мне берёт и угрожает», — вздыхает Ву. – «Никакого чувства такта и хвалённого эльфийского воспитания» — «Он такой же парень, как и все мы», — звучит в голове голос Бэкхёна, и Чунмён прикусывает нижнюю губу, чувствуя, как что-то внутри с силой сжимается. Ву Ифань – обычный парень, хоть и обладающий титулом, регалиями и прочими бонусами, которые делают жизнь монаршьей особы прекрасной и отвратительной одновременно. Саркастичный, циничный и удивительно привлекательный в своей искренности и интуитивном желании защитить всех, кто хоть как-то в этом нуждается. Чунмён кладёт в чемодан дорогущую пижаму из тонкого шёлка и презирает себя за это всей душой. А когда ему ночью снится Ифань, который смотрит на него в упор и понимающе улыбается, он просыпается с каменным стояком и отчётливым пониманием того, что с этим надо что-то делать. Чунмён не терпит беспорядка и неясности в своей жизни, но почему-то беспомощно наблюдает, как его привычное существование медленно превращается в неконтролируемый хаос, и даже ничего не пытается с этим предпринять. ******* Чунмён ненавидит всех и вся всей глубиной своей эльфийской души. Господина Има за то, что вечно не может держать язык за зубами и радостно поведал миру о его нездоровой детской любви к шоколадному торту и волшебным единорогам. Его Величество и короля Химеруса за то, что попросту не могут взять и нормально подписать все нужные им контракты и соглашения, не впутывая в это личную жизнь своих собственных детей и свои собственные политические амбиции. Паранормальную дыру Глион за омерзительные дороги и всякие отрицательные флюиды, из-за которых телепат Чунмён ощущает себя как выжатый лимон. Бэкхёна за его идиотские идеи и истошно орущих банши-коз под окнами крепости и Чанёля за то, что не мог послать его в задницу со своими этими ступенчатыми ритуалами. А потом подарить ему кольцо и букет местных цветов и красиво поцеловать перед многочисленными объективами камер, так, чтобы все фанатки их пары дружно намочили трусики от восторга. И, конечно же, Ифаня, который сегодня выглядел настолько несчастным и измученным поездкой по воздушным кочкам, что даже у Чунмёна не возникло желания до него докопаться. Становится совсем паршиво, и Ким кривится, утыкаясь лицом в подушку. На нём омерзительно дорогая шёлковая пижама, которая велика ему на несколько размеров, и потому брюки спадают с бёдер, а рубашка висит на нём мешком, оголяя плечи. Ким понятия не имеет, почему он не взял другую, мягкую и удобную, потому что в этой он чувствует себя неуютно. Как будто очутившись в чане со склизкими мокрыми водорослями, которые липнут к коже, оставляя холодные противные следы. Живот громко бурчит, и Чунмён напрягает память, силясь вспомнить, когда он последний раз нормально ел. За вечерним чаем его хватило только на пару плюшек и большую кружку чая с травами, и Ким внезапно ощущает поистине волчий голод, настолько интенсивный, что рука сама тянется к кнопке вызова прислуги. И тут же опускается, когда он представляет себе господина Има, на всех парах несущегося к его комнате с огромным количеством кастрюль и подносов наперевес. Нет, дворецкого лучше не беспокоить, намного проще самому пробраться на кухню и сделать там парочку бутербродов. Живот в очередной раз громко бурчит, и Чунмён поднимается с кровати, пытаясь нашарить ступнями тёплые тапки. Он выходит из комнаты и плотно прикрывает за собой дверь. В коридоре царит полумрак, и пахнет чьим-то химическим, вроде полироли для мебели, и Чунмён громко зевает, утыкаясь взглядом в экран телефона. Везде, на всех крупнейших новостных порталах, кричащие заголовки о том, что завтра будущий супруг принца Бэкхёна совершит ради него «потрясающее романтическое безумство», и Ким кривится, когда представляет себе Лухана, жующего какой-нибудь острый хотдог и параллельно надиктовывающего Сехуну всё это слащавое дерьмо. И откуда в его голове столько синонимов к слову «потрясающий»? «Невероятный», «ошеломительный», «волшебный», чёрт его дери, а это слово вообще как-то переводится? Чунмён заворачивает за угол и вновь со вкусом зевает, почёсывая поясницу. И едва не роняет телефон на каменный пол, когда видит напротив себя всклокоченного Ифаня, одетого в уютную байковую пижамку с изображением машинок из популярного мультфильма. Нутро невольно заполняется чувством удовлетворения: издевавшийся над его недостаточно взрослым ночным одеянием Ифань сейчас больше смахивает на старшеклассника на ночёвке у приятелей, чем на крутого химерусского секс-символа, обожающего зажиматься с хорошенькими горничными по ночам. — Какого хрена ты здесь делаешь? – брякает Сухо и нервным движением пихает телефон в карман штанов. Ву смотрит на него в упор не мигая, и Чунмён понимает, что стоит перед ним в этой идиотской склизкой мешковатой пижаме и уютных тапочках в виде зайчиков. Нутро заполняется нарастающим раздражением: какого чёрта Ву не спит в такое время? И почему он испытывает чувство дежавю, вновь натыкаясь на него ночью в дворцовом коридоре? — Я… пошёл прогуляться на кухню, — говорит Ву, и почему-то Чунмёну кажется, что он чего-то недоговаривает. Пижама в очередной раз спадает с плеча, и Ву, проследив за движением ткани по коже, ухмыляется и ехидно добавляет. – Жрать очень захотелось из-за воплей банши— коз. Чёртовы банши-козы, и почему королевский садовник упорно продолжает пасти их именно возле крепости вместо того, чтобы отвести их куда-нибудь подальше, хоть на местные зелёные луга с такой замечательной и вкусной сочной травой. Ким представляет себе чертыхающегося Пака, тщетно пытающегося заснуть под аккомпанемент мерзкого блеяния, и ощущает странную смесь злорадства и чувства вины. Он зевает, отчего рубашка в очередной раз сползает практически на грудь, и сердце пропускает удар, когда он понимает, что Ву пристально смотрит на него в упор. Не так, как будто хочет вновь отпустить идиотскую шутку в его адрес, а так, что по телу проходится жаркая и удушливая волна, и Ким сглатывает, пристально глядя на Ифаня в ответ: — Я говорил Бэкхёну, что это тупая идея, — он искренне надеется, что Бёну сейчас интенсивно икается. — Во-первых, всегда можно поставить магическую заглушку, во-вторых, банши-козы вопят настолько омерзительно, что даже твой долбанутый ушастый дружок не заслужил подобного пиздеца. Но этот придурок если что-то вобьёт себе в голову, то не успокоится, пока не дойдёт до конца. Он бросает взгляд на Ву и не может сдержаться от ехидного замечания: — Прикольная пижамка. Мне тоже, кстати, понравился этот мультик, особенно момент с гонками под водой. – Ву косится куда-то в сторону, туда, где стоят массивные старинные доспехи, и Чунмён думает, что Ифань выглядит так, будто отчаянно пытается что-то скрыть. Сознание наполняется нарастающим подозрением, и Ким медленно спрашивает: — Кстати, почему ты пошёл сюда? Кухня находится в другой стороне, да и что тебе мешало просто вызвать кого-то из обслуживающего персонала? На мгновение ему чудится, что за доспехами слышится тихое шуршание. Ифань громко фыркает и с лёгким вызовом смотрит на него в упор. — Я откуда знаю, где у вас тут находится кухня? – парирует Ву и ехидно ухмыляется. — А дворецкого я не стал вызывать потому, что ваш господин Им слишком много разговаривает, чем доводит меня до нервной трясучки. Разве я не прав, мистер Любитель единорогов и шоколадного тортика? Значит, всё-таки запомнил, въедливый мудила, думает Чунмён и ощущает, как к лицу невольно приливает краска. Чёртов господин Им и его прекрасная привычка говорить всё, что приходит ему в голову, не подумав. Издевательская усмешка Ву становится шире, и Чунмён незаметно взмахивает рукой, так, что лежащий на полу небольшой половичок поднимается в воздух. Ещё пара щелчков пальцами, и свёрнутый коврик с силой проходится по подтянутой заднице Ву. Прекрати думать о его заднице, мысленно говорит Чунмён и разжимает пальцы, так, что коврик падает обратно на каменный пол. Ву издаёт невнятный вопль и дёргается, потирая ушибленный зад. — Иногда мне хочется взять и заткнуть ему рот яблоком, чтобы не трепался и не говорил при посторонних людях то, что следует оставить при себе, — громко бормочет Чунмён и тоскливо думает, что это, чёрт возьми, несправедливо и смахивает на какой-то идиотский фарс. Он хочет держаться от Ву как можно дальше в те редкие минуты, когда ему не приходится таращиться на его слишком красивую смазливую физиономию. Так, чтобы не вспоминать, не вспыхивать алой краской стыда, не ощущать ничего странного и неестественного, такого, что хочется затолкать в самые потаённые глубины души, так, чтобы не вылезло ни за что на свете. И вот, он сталкивается с ним ночью, так, что между ними нет никаких династических браков и обязательств как лучших друзей цапающейся королевской парочки. Так, что есть только они двое и огромная вязкая неопределённость, которую он ощущает собственной кожей, даже через тонкий тёмный шёлк. — Пойдём, — зачем пытаться убежать, когда тут нет ничего серьёзного? Зачем надумывать себе то, чего нет на самом деле, когда можно держать дистанцию и вести себя как ни в чём не бывало. – Я отведу тебя на кухню. — С чего это ты такой добрый? – Ву картинно вскидывает брови вверх и подозрительно щурится. — А вдруг ты заведёшь меня в какой- нибудь тёмный угол и попытаешься воспользоваться моим трепетным прекрасным телом? Ага, прямо на гранитном столе господина Има. Так, что он войдёт с утра на кухню и невольно скончается от ужаса, увидев чужую голую задницу на его святая святых. — Лучше я возьму и трахну себя вон той бронзовой статуэткой в задницу, — от Ифаня пахнет чем-то терпким и свежим. Какими-то травами, молоком и чем-то ещё, от чего у Чунмёна кружится голова, и он задерживает дыхание, стараясь не дышать. — Кстати, тебе не кажется, что она чем-то смахивает на член? Она вроде изображает какое-то растение, но у автора точно был жёсткий спермотоксикоз. Он хватает Ву за локоть и тянет за собой. Тот невольно дёргается и тормозит, но пару мгновений спустя хватается за его запястья, и Кима будто бьёт электрическим током, когда мягкие подушечки пальцев бессознательно проходятся по обнажённой коже. — Кстати, а что ты сам делаешь вне спальни в такое время? – Ифань равняется с ним и тянет его на себя. Чужая ладонь ложится на плечо и осторожно сжимается, а голос Ву понижается до тихого, какого-то интимного шёпота. — Неужели наш малыш Чунмённи не может уснуть без стакана молочка и своего любимого шоколадного тортика? Вот же ублюдок, думает Чунмён и, повернувшись, смотрит на Ву снизу вверх. Ву действительно намного его выше, внезапно осознаёт он. На полторы головы, не меньше, так, что для того, чтобы дотянуться до линии его челюсти, ему явно придётся встать на цыпочки. Пальцы Ифаня задевают кожу на плече, и Чунмён рефлекторно дёргается, с силой толкая Ву локтем в бок. Получается наверняка неслабо, потому что Ифань громко ойкает и слегка отшатывается, и Ким угрожающе бормочет: — Хочешь огрести не ковриком, а вон той вазой? В туалет мне захотелось, пописать, а тут на тебя наткнулся. Он не будет говорить ему, что тоже испугался звать дворецкого, чтобы не скончаться от чрезмерной гиперзаботы. С него вполне хватит его идиотских шуточек про шоколадный тортик и единорогов, и Ким невольно морщится, чувствуя, как желудок вновь начинает протестующе бурчать. — Красивая пижама, — он сворачивают за угол и идут по небольшому коридору, ведущего в крыло прислуги. – Только с тебя сваливается. Конечно, сука, она с него сваливается. Идиотская, неудобная, скользкая пижама, которую он напялил только потому, что это единственная «взрослая» пижама в его чёртовом шкафу. Потому что Ву Ифаню, видите ли, не понравилось, как он выглядит в своём привычном удобном фланелевом одеянии, и сейчас выясняется, что он сам – лицемерный ублюдок, сексуальному белью предпочитающий принты с машинками и мешковатые байки. Чунмёну до безумия хочется ему врезать, но Ифань внезапно добавляет: — Кстати, у меня в детстве тоже был единорог, его звали Двутавр. Он и сейчас есть, просто живёт у моей бабушки в Китрусе, старая жирная скотина. Он несёт полнейшую чушь, и парадоксальным образом раздражение уходит, уступая место нарастающему веселью. Ким невольно прыскает со смеху, когда представляет Ву верхом на толстом неповоротливом единороге, отчаянно пытающегося заставить тучное животное двигаться и не сбросить его с крутой спины. Картинка настолько идиотская, что он смеётся в голос и невольно спрашивает, поднимая на Ву взгляд: — Почему у него такая идиотская кличка? Ву смотрит на него в упор, и сердце в очередной раз пропускает удар. Он толкает на себя дверь, ведущую в кулинарный цех, и пожимает широкими плечами: — Мне нравилось это слово, оно звучало так таинственно и загадочно. Да поправь ты уже пижаму, что ты светишь тут своими тощими плечами, как дешёвая стриптизёрша? С этими словами он дёргает его за сползший ворот, так, что плечо оказывается прикрытым, зато обнажается спина. По коже пробегает липкая дрожь, и Чунмён поспешно скрещивает руки на груди, опуская взгляд. — Отличная пижама, — с вызовом говорит он. – Взрослая и очень дорогая. Разве тебе не такие нравятся, мистер Мультяшные Машинки? — О, так ты оделся как стриптизёрша для того, чтобы произвести на меня впечатление? – делано удивляется Ву. – Не стоило так стараться, я уже видел тебя в образе эльдусской шалавы, поверь, меня не удивишь даже кожаными чулками и костюмом медсестры. Чунмён толкает тяжёлую деревянную дверь и невольно задерживает дыхание, затравленно озираясь. В просторной кухне горит свет, а в большой каменной печке мирно потрескивает огонь, видимо, специально предназначенный для приготовления праздничного завтрака. В комнате царит тишина, прерываемая лишь мягким потрескиванием огня, и Ким громко спрашивает, отпихивая от себя Ифаня: — Тут кто-нибудь есть? – Почему-то кожа в тех местах, где он касался своими горячими пальцами, саднит, будто после обжигающего пара. Ответом ему служит молчание, и Чунмён не сдерживает облегчённого вздоха. — Что, счастлив, что здесь нет твоего воспитателя, который наденет на тебя слюнявчик, чтобы ты не обляпался шоколадным тортом? – проницательно интересуется Ву и подходит к холодильнику. – Не бойся, Чунмённи, я вполне могу покормить тебя с ложечки. Давай, за маму, за папу, за династические браки! — Для человека, которому всю ночь предстоит спать под потрясающий аккомпанемент воплей банши-коз, ты слишком весёлый и бодрый, — отбивает подачу Ким, и Ву посылает ему из-за дверцы холодильника мрачный взгляд. Он вытаскивает большую бутылку молока и аппетитно пахнущий окорок, и живот Сухо реагирует на манящий запах громким бурчанием. — Я тебя уверяю, у твоего приятеля тоже будет восхитительное пробуждение, — отзывается он и с громким грохотом закрывает дверь холодильника. Затем достаёт из корзинки багет и со зверским видом берёт в руки острый ребристый нож. — О, нет, неужели ты пойдёшь и попытаешься напасть на него с ножом? Или, что ещё хуже, с этим багетом? – фальшиво ужасается Чунмён и прислоняется спиной к столу. Пикироваться с Ву абсолютно бессмысленно, но почему-то он попросту не может удержать язык за зубами, хотя внутренний голос отчётливо бормочет ему о том, что это вряд ли закончится чем-то хорошим. – Войдёшь в историю Эльдуса как знаменитый багетовый маньяк. — Если ты не прекратишь портить мне аппетит, я войду в историю как первый человек, ухитрившийся трахнуть местного охуевшего в край принца-недомерка бутылкой молока в задницу, — ласково отзывается Ифань и ловко скручивает крышку бутылки. – Ты, кажется, изначально шёл в туалет, так почему ты до сих пор торчишь здесь? Или ты хочешь испортить мне аппетит видом своего костлявого тельца в этой проституточной пижамке? С этими словами он принимается жадно пить молоко прямо из горла. Чунмён отчётливо ощущает, как медленно, но верно принимается закипать, и ядовито тянет, непроизвольно таращась на чужой выступающий кадык: — Когда ты вжимался в меня стояком и тёрся об меня, как напившийся валерьянки кот, ты почему-то не жаловался. Глаза Ву расширяются, и он принимается громко кашлять, едва не роняя бутылку на пол. Выплюнутое молоко оказывается в воздухе и, прежде, чем Чунмён успевает сориентироваться, оседает прямо на нём, так, что всё лицо и грудь оказываются заляпанными белыми каплями. Ву вытирает рот тыльной стороной ладони и молча ставит бутылку на стол. Затем поворачивается к Чунмёну и, помолчав, сдавленно бормочет: — Приятного аппетита. Уголки его губ вздрагивают, и Ифань принимается громко смеяться, зажмурившись и качая всклокоченной головой. — Блядь, ты бы видел себя со стороны! – выстанывает он, сбиваясь на хохот. – У тебя такая рожа, как будто только что посреди комнаты появился господин Им и радостно сообщил, что он ждёт от тебя двойню! – Сухо медленно проводит кончиками пальцев по покрытому молоком лицу и смотрит на его искрящееся нескрываемым весельем смазливое лицо. Внутри что-то громко щёлкает, и Сухо оборачивается, скользя диким взглядом по развешанной по стенкам утвари. — Погоди, ты что собираешься сделать? – настороженно спрашивает Ву, и улыбка пропадает с его лица. Чунмён расплывается в широкой гримасе и с боевым кличем взмахивает рукой. Висящая на стене тяжёлая чугунная сковородка медленно и степенно срывается с крючка и с тихим свистом летит в сторону Ифаня. — Блядь, да ты что, тронулся? – орёт Ву и ловко приседает, по инерции отмахиваясь длинным багетом. Сковородка мирно влетает в дверцу холодильника и падает на пол с громким звоном. Чунмён машинально подаётся назад и переводит взгляд на Ву, который смотрит на него совершенно бешеными, какими-то звериными глазами. Надо бежать, пока ему точно не открутили уши, понимает Чунмён и резко разворачивается, бросаясь вперёд со всех ног. Ву кидается следом за ним и, ловко схватив его за запястье, больно выкручивает ему руку, так, что Ким невольно стонет и падает на колени, тщетно пытаясь вырваться. — Бешеная сука, — шепчет Ву, наваливаясь на него сзади. Жаркое дыхание опаляет его шею, и по коже проходится крупная лихорадочная дрожь. Ким непроизвольно запрокидывает голову назад, слабо трепыхаясь, а ладонь Ифаня скользит по его животу, с силой притягивая к себе. – Какого чёрта ты вообще всё время дерёшься? Споришь, дерёшься и ведёшь себя как бешеная гарпия? — А какого хуя ты всё время сам ко мне лезешь, чёртов мудак? – Ким поворачивает голову назад и сталкивается с ним взглядом. – Я понял, что тебе не нравится моя внешность. Что ты спишь и видишь, чтобы выебать какую-нибудь красивую грудастую эльфийку, а тут вокруг лишь эльфы-коротышки с членом и отсутствием огромного бюста, и тебя это бесит. Но ты не можешь беситься молча? Почему ты не можешь просто взять и перестать постоянно ебать мне мозги?! Он осекается и замирает, тяжело дыша. Ифань молчит и только смотрит на него в упор, так, что по всему телу проходится удушливая волна, и Ким отчётливо понимает, что это полный провал. Он катится в бездну, бездонную и греховную, и достаточно всего одного неосторожного шага, чтобы оступиться и навсегда потерять почву под ногами. — Я тебя ненавижу, — выдыхает он и облизывает пересохшие губы. Ифань издаёт какой-то невнятный стон и валит его на пол, вжимаясь в него сильными бёдрами. — Блядь! – коротко выплёвывает он и остервенело прижимается к его губам, до боли стискивая его плечи. И Чунмёна ведёт, до алой пелены перед глазами, и он целует Ифаня в ответ, с силой прикусывая нижнюю губу и ощущая, как в рот скользит ловкий влажный язык. Ву разрывает поцелуй и прижимается губами к его плечу, и Ким выгибается, когда Ифань с силой засасывает тонкую кожу и скользит языком к ключицам, грубо оглаживая его бёдра. — Какие нахуй эльфийки, — выдыхает он и вылизывает его шею широкими грубоватыми мазками. – Я тебя хотел выебать с того самого дня, как наткнулся на тебя в этой идиотской пижамке. Тебя, маленького доёбистого ублюдка, с твоими худыми коленками и охуительно смазливой рожей. Ты же знаешь, что ты пиздец какой хорошенький, Чунмён-а? Даже тогда, когда ты с милой улыбкой швыряешься в меня тяжёлыми предметами? Он вновь прижимается к губам Кима, и Чунмён ощущает, как горячие пальцы Ифаня принимаются расстёгивать пуговицы на его мешковатой шёлковой пижаме. Он громко мычит в поцелуй и давится зашкаливающими эмоциями, пытаясь стащить с Ифаня его плотную байку. Тот вновь опускается губами на его плечо, и Чунмён вскрикивает, выгибаясь, когда острые зубы прихватывают кожу, оставляя красные следы. — Здесь нельзя, здесь в любой момент могут притащиться повара во главе с господином Им, и тогда Чанёль и Бэкхён точно оторвут нам обоим яйца за такое предательство, — горячечно шепчет он и обхватывает Ифаня на сильную шею. – Ты можешь представить себе, что он устроит, если увидит, как ты втрахиваешь меня в кухонный пол? — Он начнёт говорить, что это негигиенично и что это плохо для твоего мужского здоровья, а также спрашивать, когда мы с тобой поженимся прямо под ангельское пение банши-коз, — предполагает Ву и обхватывает его бёдра. – Где ты тогда предлагаешь продолжить? Как насчёт спальни твоего монаршьего дружка, я уверен, он будет просто счастлив увидеть, что у тебя наконец-то наладилась личная жизнь! — Иди ты на хуй, — его член упирается в живот Ифаня, и Чунмёну до дрожи хочется, чтобы он его коснулся. Он обхватывает ногами чужую поясницу и неловко кивает в сторону. – Там, за той дверью вроде бы была кладовка. Мы с Бэкхёном раньше всегда там прятались, когда не хотели идти на уроки музыки и этикета. — Судя по твоему воспитанию, уроки этикета ты и впрямь посещал нечасто, — тихо хмыкает Ифань и тянет его на себя. Чунмён цепляется за него и рвано выдыхает, когда Ву вновь скользит языком в его рот, с силой стискивая его задницу ладонями. В лёгких не хватает кислорода, сердце стучит так быстро, что Чунмёну кажется, будто оно вот-вот вырвется из груди. Ифань вылизывает его нёбо, влажно и очень грязно, так, что слюна стекает по уголку рта, оседая на коже, и сквозь пелену в голове Ким думает о том, что он тоже, тоже, чёрт его дери, давно этого хотел, с того самого дня, как впервые увидел, как Ифань охаживает ту хорошенькую горничную. Он не тянет на хорошую, правильную партию. Между ними нет ничего общего, кроме необходимости участвовать в идиотском фарсе, придуманном папенькой Бэкхёна и его честолюбивым демоническим соратником. У него сильные руки, горячие губы и ловкий язык, которым он вытворяет такие вещи, что Чунмён вот- вот позорно кончит прямо в дорогущие шёлковые штаны, ни разу не притронувшись к ноющему, стоящему колом члену. Но есть в нём нечто такое, что заставляет Кима послать все свои принципы куда подальше и исступлённо тереться об него бёдрами, в то время, как Ифань на ощупь пытается дотащить его до тесной кладовки. Такое, от чего Чунмёну до одури хочется быть к нему ближе, и это действительно какое-то пугающее, всепоглощающее желание. Он прикусывает чужие губы, лижет, гладит широкую спину, скрытую идиоткой пижамой с мультяшными машинками, и чувствует себя как будто обдолбанным какими-то сильнодействующими веществами. Так, как не ощущал себя очень давно, с того самого дня, когда удобную одежду заменили строгие костюмы и галстуки, положенные по протоколу. Они буквально вваливаются в кладовку, и Чунмён неловко взмахивает подрагивающей рукой, захлопывая за ними шаткую дверь. Ву продолжает терзать его губы, инстинктивно двигаясь вперёд, и Ким откидывает голову назад, щурясь от боли, когда врезается поясницей прямо в стеллаж с многочисленными коробочками и упаковками. — Блядь, мне чуть бутылка кетчупа не воткнулась в задницу, — раздражённо выдыхает он и стонет, когда Ифань принимается ритмично толкаться в него бёдрами, так, что стоящий член потирается об его твёрдый живот. — Хочешь, я использую его вместо смазки, и тогда твоя маленькая крепкая задница будет упоительно пахнуть свежими томатами, собранными с широких эльдусских лугов? – Ифань ухмыляется и осторожно ставит его на пол, сползая ниже. Его пальцы неловко расстёгивают пуговицы на его рубашке, и Чунмён давится воздухом, когда влажные горячие губы прижимаются к его груди, принимаясь терзать твёрдый сосок. Ифань действует умело и точно, так, что любое его мимолётное касание вызывает болезненную тянущую пульсацию в паху, и Ким громко стонет, когда горячий язык скользит по напряжённому животу, дразняще проходясь по проступающим мышцам. — От тебя пахнет молоком и чем-то охуительным, — невнятно бормочет Ву и стаскивает с него пижамные штаны. — У тебя такой умелый язык, что, если бы он мог существовать самостоятельно, то он вполне мог баллотироваться в химерусский парламент на пост министра экономики, — Чунмёну настолько хорошо, что он даже не задумывается о том, что он несёт. Ифань смеётся, потираясь носом об его пах, и Ким непроизвольно раздвигает ноги шире, когда чувствительную кожу опаляет жаркое дыхание. Губы Ифаня накрывают его стоящий член, и Чунмён непроизвольно всхлипывают, потому что, чёрт его дери, этот длинный наглый язык вытворяет с его головкой воистину волшебные вещи. — Огонь меня дери, Ифань! — затылок больно ударяется об стеллаж и, кажется, он сбивает что-то своими подрагивающими руками. Ву скользит губами по его стволу, пальцами поглаживая напряжённые бёдра, и его глаза смотрят на него в упор, пока он неторопливо ласкает его, насаживаясь практически до самой глотки. — Я сейчас кончу, — выдыхает Чунмён, и Ифань тихо хмыкает, отчего в паху тянет от подступившего удовольствия. — Эгоистичная сука, — беззлобно бормочет он, выпуская его изо рта и потираясь щекой об влажный ствол. – Смазки, я так понимаю, кроме кетчупа, у нас нет? — Есть ещё горчичный соус, но я не думаю, что ты хочешь практиковать БДСМ в наш с тобой незабываемый первый раз, — Чунмён обводит расфокусированным взглядом полки и не сдерживает полузадушенного писка, когда Ву хватает его за задницу и ловко закидывает его ноги себе на плечи. — Блядь, что ты делаешь, — стонет Ким и задыхается, когда губы Ифаня прижимаются к его мошонке, а пальцы настойчиво раздвигают ягодицы, очерчивая тугой вход. — Ты же знаешь, что слюна огненных демонов обладает антисептическим эффектом, а язык длиннее, чем у большинства магических созданий? – деловито спрашивает Ифань, и Чунмён думает, что это явно не самый лучший момент для внезапных анатомических семинаров. У него стоит так, что яйца вот-вот взорвутся, и член, влажный от чужой слюны, болезненно ноет, так, что Ким едва сдерживается, чтобы позорно не заскулить. — Нет, ну и ладно, — пожимает плечами Ву и подаётся вперёд. И Чунмён взвизгивает, как испуганный подросток, когда ко входу прижимаются тёплые губы, а длинный язык настойчиво толкается в его задницу, раздвигая тугие неразработанные мышцы. Ким отчаянно цепляется побелевшими пальцами за края полок и подаётся бёдрами вперёд, хватая ртом воздух. Ифань продолжает ласкать его языком, придерживая за подрагивающие бёдра, так, что Чунмёну хочется выть в голос от каждого влажного касания, но он лишь судорожно стонет и выгибается навстречу чужому бесстыдному рту, зажмуриваясь практически до слёз. В голове возникает идиотская мысль о том, что Его Величество наверняка бы хватил удар, если он увидел Чунмёна, который выглядит как настоящая эльдусская шалава, позволяя иностранному гостю творить с его телом такие постыдные и удивительно приятные вещи, и Ким слабо усмехается, с силой прикусывая нижнюю губу. — Знаешь, что теперь общего между твоей задницей и Большим Химерусским заливом? – Ифань отстраняется с тихим хлюпаньем и усмехается покрасневшими припухшими губами. – И там, и там теперь очень влажно. — Ты – бесстыдное ублюдочное чудовище, — Чунмён чувствует, как Ифань толкает в него сразу два пальца, и дёргается, сшибая с полки какие-то коробочки. – Блядь, да как ты это делаешь, каааак! — Что, хорошо? – хмыкает Ву и облизывает губы. – Я знаю, что хорошо. А знаешь, кому сейчас очень и очень плохо? Мне, потому что у меня член стоит так, что вот-вот прорвёт штаны, и твоя маленькая эльфийская задница так и напрашивается на то, чтобы я тебя наконец-то натянул. Его пальцы вновь раздвигаются в стороны, и Чунмён стонет, болезненно жмурясь, когда кончик указательного дразняще потирает простату. Он понятия не имеет, действительно ли слюна демонов обладает обезболивающим эффектом, или виной тому настойчивый язык огненного демона, но пальцы скользят легко и свободно, и до безумия хочется, чтобы этого приятного давления стало больше. — Ты так и будешь наяривать пальцами, или мне уже искать бутылку кетчупа, чтобы нормально потрахаться?— сдавленно бормочет он и громко охает, когда Ву резко вытаскивает пальцы и опускает руку ниже. Пижамные штаны скользят по длинными худым ногам, Ифань обхватывает его бёдра и осторожно тянет его вниз, так, что Чунмён вновь обхватывает ногами его поясницу. — Я трахну тебя так, что ты увидишь перед глазами цветные звёзды. Ты будешь орать как банши-коза и рыдать, как Бэкхён, когда увидит утром своё смазливое личико после небольшого апгрейда, — шепчет он в губы, и при упоминании Бёна Чунмён непроизвольно подаётся вперёд. — Что ты сказал о Бэкхёне… — начинает было он и громко вскрикивает, когда Ифань внезапно подаётся вверх и выпрямляется. Губы Ву прижимаются к его шее, он с силой двигает бёдрами вперёд, и Чунмён давится воздухом, когда ко входу прижимается крупная влажная головка. — Мне нравятся твои уши, — внезапно шепчет Ифань и прикусывает его мочку. Он толкается вперёд, медленно раздвигая растянутые стенки, и Ким рвано выдыхает, обхватывая подрагивающими руками шею Ву. – И лицо. Когда ты улыбаешься, у тебя в уголках глаз собираются милые морщинки. Он принимается двигаться, уверенно придерживая его за бёдра, и Чунмён шипит сквозь зубы, когда ощущает болезненный тычок в спину. — Меня что-то пихает в поясницу, — с трудом выговаривает он, и Ифань тихо хмыкает, лениво прикусывая твёрдый хрящик. — Швабра, — сдавленно бормочет он и толкается до предела, так, что Чунмёна будто бы прошибает током, и он утыкается лбом во влажное от пота плечо Ву, обтянутое байкой. — Я хочу, чтобы меня трахал ты, а не какая-то швабра, — выдыхает Чунмён и невольно сжимается, когда головка члена Ву в очередной раз ударяется об простату. – Ох, чёрт! Ифань не тянет на принца на белом коне, но трахается он совершенно потрясающе. Чунмён задыхается, отчаянно цепляясь за него подрагивающими руками и ногами, которые вот-вот превратятся в желе, лёгкие горят от нехватки кислорода, а низ живота скручивает от болезненной судороги удовольствия, потому что всё, что делает Ву, идеально. Его член идеально скользит в растянутом входе, задевая нужную точку, его сильные руки идеально ощущаются на его напряжённых бёдрах, его острый язык трогает кожу там, где она особо чувствительна к его смазанным прикосновениям, и Чунмён смаргивает выступившие слёзы, протяжно всхлипывая и теряя чувство реальности. Стеллаж мирно скрипит в такт их движений, сбоку от него угрожающе качаются бутылки с газировкой и пузатые упаковки с травяным чаем, швабра больно бьёт его в поясницу, и Ким тщетно пытается собраться, чтобы откинуть её куда-нибудь подальше. — Помнишь… я… говорил про твою тугую дырку, тогда, в тюремной камере? – пальцы Ифань обводят его головку, и Ким гортанно вскрикивает, вздрагивая все телом. Губы Ифаня касаются его щеки, и он на выдохе шепчет. – И впрямь волшебная дырка. И ты какой-то волшебный. Самый настоящий… Он не договаривает и сжимает головку, царапая ногтем чувствительную уздечку. Член Ифаня в очередной раз ударяет по простате, Чунмёна будто выворачивает наизнанку, до боли, до алых звёзд перед глазами, и он кончает во влажную подрагивающую ладонь, с силой прикусывая чужое плечо. Дыхание сбивается, из горла вырывается какой-то невнятный, сдавленный скулёж, Ву утыкается лицом в изгиб его шеи и несколько раз крупно вздрагивает, буквально вдалбливая его в твёрдый край стеллажа. Сквозь пелену в голове Чунмён ощущает, как задница заполняется липким теплом, и рвано выдыхает, переживая последние отголоски оргазма. Ноги дрожат от пронизывающего каждую клеточку тела удовольствия, он с трудом открывает глаза и медленно вдыхает чужой терпкий горьковатый запах. Он не знает, сколько проходит времени прежде, чем морок эйфории рассеивается, и он оказывается способен с трудом разлепить глаза и уставиться на тяжело дышащего Ву. Ифань молча смотрит на него в упор, затем тянется к его губам и прижимается к ним в мимолётном сухом поцелуе. Ким чувствует, как он медленно выходит из него, аккуратно придерживая его за бёдра, и Чунмён непроизвольно морщится, потому что уже непривычно вот так, без давящей на тугие мышцы жаркой тяжести. Ву осторожно сползает вниз, так, что Чунмён оказывается на его коленях, и Ким невольно вздрагивает, когда ощущает резкий удар по макушке. Он дёргается, поднимая голову вверх, и ойкает, когда видит летящую сверху объёмную коробочку. Прежде, чем он успевает испугаться, Ифань ловко ловит её рукой и, поднеся к лицу, медленно читает: — «Чай Заповедная Глубина с цветами сальфидии и возбуждающими травами. Стимулирует половое влечение, способствует улучшению потенции и наполняет ваше тело лёгкостью и пьянящим жаром. Чай Заповедная Глубина – и пусть ваши долины заполнятся молочными реками удовольствия». Он переводит ошарашенный взгляд на Чунмёна и молча разжимает пальцы. Упаковка с тихим шорохом падает на пол следом за другими сброшенными в порыве страсти пачками и коробочками, а Ву проводит по его животу кончиками пальцев, собирая подсыхающую сперму, и глубокомысленно шепчет: — Ну, что же, я смог наполнить твою долину бурной рекой молочного удовольствия, и это даже без чая. Или, как думаешь, то, что этот чай постоянно бил нас по темечку, плюс, жаждущая твою задницу швабра сделали наше с тобой страстное соитие таким охуительно прекрасным? Чунмён моргает, глядя на него растерянным взглядом, и Ву оттопыривает нижнюю губу, двигая бровями. Ким не выдерживает и прыскает со смеху, утыкаясь носом в плечо Ву, и тот смеётся вместе с ним, мягко поглаживая его по спине. — Хорошо, что я подстелил под задницу штаны, а то было бы липко и противно, — бормочет он, и Ким пихает его кулаком в грудь, умиротворённо прикрывая глаза. Ему хорошо и спокойно, а тело кажется лёгким и каким-то воздушным, так, будто давящий на него тяжёлый груз испарился, оставив после себя долгожданное сладкое чувство спокойствия и удовлетворения. Если бы он знал, что для того, чтобы наконец ощутить себя умиротворённым и свободным от давящих на него обязательств и сомнений, ему достаточно просто хорошенько потрахаться с Ифанем, то он завалил его в первую их встречу. Прямо на полу аэропорта, на глазах у Его Величества и прочих обалдевших зевак, расстёгивая ширинку ещё на стадии появления в зале ожидания. Почему-то ему кажется, что Ву был бы совсем не против. Чёртов демонический ублюдок с полным отсутствием комплексов и выдающимися сексуальными навыками, которые и впрямь заставили его кончать аж до алых звёзд перед глазами. ******* — Тебе намазать горчицу на хлеб? – спрашивает Чунмён, и Ифань кивает, жадно отпивая сок прямо из пластиковой бутылки. Ким кладёт сверху нарезанную ветчину и передаёт тарелку Ву. Тот благодарно кивает и с довольным стоном вгрызается в многоэтажный бутерброд. — Как же здорово взять и нормально так пожрать после секса, — говорит он с набитым ртом, и Чунмён согласно кивает, откусывая от своего сэндвича. После того, как они оба оказались в состоянии двигаться и адекватно воспринимать реальность, Ифань обтёр их обоих найденными на полке влажными салфетками и практически запихнул Чунмёна в пижаму, а после заявил, что надо бы пойти и наконец-то поесть, пока на кухню не притащился господин Им и не стал расспрашивать про рассыпанный по всему полу кладовки чай. Ким охотно согласился, и теперь они оба восседают на кухне и жадно поедают приготовленные Чунмёном многоэтажные сэндвичи. Чунмён отпивает из бутылки с газировкой и думает, что на удивление не ощущает никакой неловкости. Всё происходит настолько органично и естественно, так, что совсем не нужно как-то оправдываться и искать подходящие слова, дабы не выглядеть друг перед другом идиотами. — Это было круто, — нарушает молчание Ву и с тихим стуком ставит тарелку на стол. – И, чтобы ты знал, я совсем ни о чём не жалею. Более того, я был бы не против повторить в будущем. — Это потому, что все местные горничные благополучно объявили тебе бойкот? – хмыкает Чунмён и облизывает влажные губы. — Нет, это потому, что мне хочется делать это с тобой, — просто отвечает Ву, и от его обезоруживающей честности Кима почему-то бросает в дрожь. Он молча ставит бутылку на стол и скрещивает руки на груди, бросая на Ифаня ответный взгляд. — Если Чанёль и Бэкхён узнают, то они точно устроят нам бойкот, — медленно говорит он, и Ифань фыркает, закатив глаза. — Я тебя умоляю, тебе не кажется, что они не замечают ничего вокруг, потому что заняты исключительно придумыванием очередных пакостей в адрес друг друга? Им давным-давно надо попробовать трахнуться, чтобы избавиться от искрящегося между ними напряжения, но, в отличие от нас, они слишком тупые и упрямые, чтобы это признать, — его губы растягиваются в улыбке, и он добавляет. – Мы попросту будем вести себя как обычно. Как заклятые враги, но только с привилегиями. — Ты считаешь возможность запихнуть свой член в мою задницу привилегией? – То, что предлагает Ифань, определённо является аморальным и циничным. Трахаться с соратником своего прямого противника в то время, как твой лучший друг спит и видит, чтобы уронить его в широкую канаву с колючими кактусами, вряд ли тянет на достойный эльдусского аристократа поступок, но Чунмён отчётливо понимает, что ему глубоко на это наплевать. Вся эта вражда – глупая и надуманная, возникшая не столько потому, что они действительно друг друга презирают, сколько потому, что господин Пак и Его Величество готовы идти по головам ради выгодных международных соглашений, и то, что ради пары каких-то бумажек их собственным детям придётся коротать всю сознательную жизнь в компании нелюбимой, навязанной насильно пассии, их ничуть не смущает. Чунмён невольно морщится, вспоминая серое лицо Бэкхёна и его бесцветный, наполненный нескрываемым отчаянием голос, и отчаянно жалеет, что они не прихватили из кладовки что-то горячительное. — Я считаю это честью, — серьёзно отзывается Ву, и Ким невольно хмыкает, пихая его ногами под столом. Напряжение слегка отступает, и он повторяет, облизывая липкие от газировки губы: — Значит, враги с привилегиями…. Звучит, как название какой-нибудь дешёвой мыльной оперы. — Так называется порнографическая история, которую написали про Пака и Бёна их озабоченные фанатки, — фыркает Ифань. – Ты же знаешь, что про них там строчат целые романы? Особенно мне нравятся те, где они трахаются прямо на столе у Его Величества. Причём, каждый раз столы и локации меняются, представляешь? Перед глазами Ву возникает дорогая и безвкусная статуэтка тучной эльфийской девушки, стоящая на столе у Бёна-старшего, и он совершенно не интеллигентно смеётся в голос, срываясь на откровенный гогот. Ифань протягивает ему ладонь и торжественно говорит, глядя на него в упор: — Закрепим же наше соглашение крепким рукопожатием. Никому не рассказываем о том, что мы спали, никому не рассказываем о том, что мы будем спать в дальнейшем, и, что главное, докапываемся друг до друга только тогда, когда Бэкхён и Чанёль требуют очередных публичных свар. — Ого, это смахивает на какую-то международную официальную декларацию, — Чунмёну смешно и в то же время безумно волнительно. Он осторожно протягивает руку Ву и, помедлив,сжимает его пальцы. Тот пожимает его руку в ответ, и Чунмён глумливо тянет, демонстративно двигая бровями: — Ну, что, иностранный сутенёр, ты готов хорошенько позаботиться о ненасытной дырке своей лучшей похотливой шлюхи? — Ох, я сейчас буквально ощутил себя упаковкой чая «Заповедная долина», так и хочется стукнуть тебя по макушке, — отбивает подачу Ву и широко улыбается, принимаясь поглаживать его запястье. Искренне и очень хорошо, так, что сердце Чунмёна пропускает удар, и он думает, что если бы не разложенные на столе продукты, он наверняка бы перемахнул через дубовую поверхность и запрыгнул на колени Ву, чтобы поцеловать его в пахнущие апельсиновым соком губы. Какая к чёрту разница, с кем он будет спать, ведь их отношения изначально не предполагают клятв в вечной верности и чего-то серьёзного? Ифань просто хочет Чунмёна, и ничего более, а Ким тянет к нему до боли в паху и зуда в подрагивающих пальцах. Просто секс по дружбе, точнее, по взаимной вражде, и никаких набивших оскомину церемоний и условностей. Чунмён слишком устал постоянно решать чужие проблемы и жить желаниями окружающих, и сейчас ему до безумия хочется почувствовать себя эгоистом. Просто поддаться взаимному влечению и наслаждаться совместным препровождением с Ифанем, который отлично трахается и умеет держать язык за зубами, так, что Киму не нужно изображать перед ним безукоризненно вежливого и благовоспитанного принца, давая волю своей истинной, не настолько праведной и добропорядочной натуре. Чунмён вредный, склочный, упрямый и в телепатическом угаре швыряется увесистыми предметами в окружающих, и циничный мудак Ву Ифань, кажется, совершенно из-за этого не напрягается. А Чанёль и Бэкхён вполне могут разобраться со своими отношениями самостоятельно. Чунмён улыбается Ифаню и, подавшись вперёд, расслабляется и окончательно отпускает тормоза. ******** «Я понятия не имею, что это за зелёная хуйня, которой этот пиздюк намазал Бэкхёна, но я даже пару часов не смог поспать из-за того, что пытался оттереть его лицо», — доверительно сообщает Чунмён и практически утыкается носом в кофе, громко зевая. Ифань, о чём-то негромко переговаривающийся с Чанёлем, бросает на него быстрый взгляд и коротко усмехается. «Да ладно, зато сейчас он выглядит вполне неплохо. Этот лёгкий оттенок зелени, пробивающийся сквозь толстый слой трансформирующего тонального крема, очень подходит под цвет его глаз» «Да пошёл ты», — отзывается Чунмён и вежливо кивает проходящей мимо стайке девушек-репортёров. Те в ответ кокетливо хихикают и улыбаются, и Кима едва не передёргивает, когда он видит в сознании одной из них фантазию, как он зажимает её прямо на троне Бёна-старшего, трахая её тщательно отполированным скипетром. Он бросает вслед красотке шокированный взгляд и думает, что наверняка она была бы жутко разочарована, если узнала, что благовоспитанный красавчик Сухо только несколько часов назад с охотой подставился прямо в тесноватой и вполне себе прозаической кладовке. После первого раза у густо заставленных стеллажей Ву трахнул его ещё раз, а после они отдрочили друг другу в ванной для прислуги, прямо возле чисто вымытого зеркала с цветочной окантовкой. Придя в себя после сухого, на редкость чувственного оргазма, Чунмён с трудом оттёр себя бумажными салфетками, а после крадучись пробрался себе в комнату. И непостижимым образом ухитрился оказаться там за десять минут до того, как в его спальню ворвался зелёный, как горный гоблин, Бэкхён, изрыгающий забористые проклятья и посылающий Чанёля в заповедные глионские дали. Поспать действительно не удалось – практически до шести утра Ким всеми доступными и недоступными способами пытался придать Бёну нормальный эльфийский оттенок. В ход пошло хозяйственное мыло, стойкий магический скраб для толстой кожи гарпий, несколько очищающих заклятий, из-за которых Ким истратил свой суточный лимит, и даже средство для мытья посуды с запахом лаванды, подсунутое самозабвенно причитающим господином Им. Бэкхён так и не стал менее зелёным, но зато запах, как цветущий раскидистый куст, и Чунмён, старательно сдерживая рвущийся наружу смех, подумал, что Пак ухитрился превзойти самого себя. И что он правильно сделал, что завтра отправляется на поиски огненных драконов. Ни одна холодная магическая рептилия не сравнится с Бэкхёном, пребывающем в состоянии чистого первобытного гнева. В результате ситуацию в очередной раз спас Лухан, которому паникующий господин Им спешно позвонил по видеосвязи. Тот при виде напоминающего гигантскую брокколи Бэкхёна сначала разразился громким истерическим смехом, затем – искусной нецензурной бранью, заставив дворецкого выронить телефон из разжавшихся рук, а после – посоветовал смешать какую-то мудрённую мазь от ушибов с обычным прумиунным маслом. — Я, после того, как твоя сестра, Бэкхён, обожралась русалочной капусты перед своей свадьбой, и стала чешуйчатой как огромная скумбрия, знаю все легальные и нелегальные способы вернуть эльфу его нормальное состояние, — с каким-то философским смирением сказал он и добавил. – Если ты в кадре будешь зелёным, я вставлю господину Паку секатор в задницу. — Которому? – зачем-то поинтересовался господин Им, на что Лухан пожал плечами и спокойно ответил: — Обоим. Но младшему – побольше. В итоге волшебное средство сняло практически всю краску с лица Бёна, так, что его физиономия приобрела приятный оттенок пастельной зелени, который запросто можно было замаскировать плотным тональным кремом. Правда, пах теперь Бэкхён как прумиунно-цветочная грядка, и Ким, зажимая нос и поливая его из душа, думал, что завтра Пак обязательно хорошенько огребёт за всё хорошее. Если до него не доберутся Бён и драконы, то это точно сделает спешно выдвинувшийся из Эльдуса невыспавшийся Лухан. «Ты же наверняка к этому как-то причастен?» — Чанёль и Бэкхён красиво позируют на камеру, и Ким громко зевает, аккуратно прикрывая рот сдобной булочкой. – «Я никогда не поверю в то, что Пак в одиночку смог бы провернуть такую великолепную задумку» «Я польщён, что твоё чувство прекрасного оказалось сильнее твоей преданности дорогому принцу Бэкхённи», — елейным голосом отзывается Ифань и фальшиво вздыхает. – «Какие ужасающие и возмутительные инсинуации в мой адрес! Тебе не кажется, что я был слишком занят твоим членом, чтобы тратить время на что-то намного менее увлекательное?» Чунмён давится кофе и ощущает, как к лицу невольно приливает краска. Он отворачивается, делая вид, что страшно заинтересован стоящим рядом софитом, и мысленно фыркает: «Ты только что назвал мой пенис увлекательным? Я польщён. Обязательно поведай об этом папеньке Бёна, когда он спросит тебя о твоих хобби. Я увлекаюсь эльфийскими членами, — я думаю, что он будет просто в восторге» «Прекрати меня смешить, меня снимают для гоблинского национального телевидения, я должен выглядеть крутым и невозмутимым», — Ким бросает взгляд на Ифаня и видит, как тот широко улыбается на одну из камер. – «Вот-вот начнётся слезливая сцена прощания пылких влюблённых, я не хочу пропустить тот момент, когда Бэкхён оботрёт весь тональник об чанёлеву трепетную грудь» «Ты совершенно не волнуешься?», — Чунмён берёт в руки новый стаканчик кофе и опирается об небольшую стойку рядом с палаткой журналистов. – «Эльдусские драконы считаются одними из самых опасных в мире. Я лично с ними никогда не сталкивался, но говорят, что они могут спалить крупное животное одним прицельным огненным плевком» «Пак умеет обращаться с драконами», — Ким видит, как Ифань что-то говорит Чанёлю и, коротко кивнув, разворачивается и идёт прямо в его сторону. – «Его маменька выросла в семье укротителей этих зубастых тварей, и в детстве мы часто мотались туда во время каникул. Честно скажу, что драконы , конечно, опасные твари, но никак не опаснее бабушки Чанёля в гневе. Один раз мы случайно опрокинули банку с вареньем на её дорогущий ковёр, так она в течение часа гонялась за нами по всему дому, швыряясь огненными шарами. Знаешь, какие они у неё болючие? Лучше бы отшлёпала, честное слово!» Ким представляет себе маленьких Ифаня и Чанёля, со всех ног улепётывающих от разъярённой старушки, и, не сдержавшись, громко хихикает. Подошедший Ифань толкает его локтем в бок и отбирает у него стаканчик с кофе. «Я знаю, о чём ты подумал, говнюк», — доверительно сообщает он. – «Прекращай немедленно, а не то я подпалю твою маленькую задницу» «Не подпалишь, она тебе очень нравится», — парирует Ким и дёргается, когда чувствует чужую ладонь на своей пояснице. «И то верно», — соглашается Ву и с силой сжимает пальцы на его ягодице. – «Я бы опробовал её сегодня вечером, после того, как Пак и Бён благополучно разберутся с первым испытанием» Низ живота наполняется нарастающим возбуждением, и Ким прикусывает нижнюю губу, поворачивая голову в сторону Ву. Тот в ответ еле заметно улыбается и ставит стаканчик на стойку. «Насчёт Чанёля не волнуйся», — уверенно говорит он. – «Огненное создание не обидит другое огненное создание. И потом, он действительно знает, как с ними обращаться, что госпожа Пак, что её мать – потрясающие заклинатели драконов, и я уверен, что наследственность никуда не девается. Вот увидишь, пройдёт пара часов, и Чанёль вернётся в обнимку с большой чешуйчатой тварью, на радость журналистам и прочим жаждущим зевакам» В воздухе прокатывается дружный гул, и Чунмён машинально поворачивается на звук. И не сдерживает громкого возгласа, когда видит, как Чанёль эффектно целует опешившего Бёна прямо на глазах у всей собравшейся публики, с силой прижимая его к себе. Бэкхён становится пунцовым как спелая свекла, и взгляд его широко распахнутых карих глаз явственно говорит о том, что больше всего на свете он хочет взять и завязать Чанёля в крепкий морской узел. Ифань довольно хмыкает, а Пак отстраняет и заявляет с потрясающим пафосом в голосе, пылко заглядывая Бёну в глаза: — Для вас я вернусь героем! «Или не через пару часов», — элегически говорит Ифань и кивает в сторону пунцового Бёна. – «На его месте я срочно бы бежал до химерусской границы, пока папенька Бэкхёна и его будущий супруг не кастрировали его за посягательство на трепетное королевское тело. Кстати, твои родители знают, что ты уже давно не девственник? Или мне уже пора покупать защитную ракушку и антисглазные трусы?» Чунмён не сдерживается и смеётся в голос, отчего Лухан и химерусский пиарщик, кажется Кёнсу, до этого бурно что-то обсуждавшие, оборачиваются и смотрят на него с нескрываемым недоумением. «Иди в задницу», — телепатически говорит ему Бён и, развернувшись, стремительно бросается в сторону шатров, семафоря ярко-красными ушами. Бэкхён сейчас действительно смахивает на озлобленного дракона. Красно-зелёный, едва не пускающий огненные искры из ноздрей и излучающий концентрированное смущение и злость. Смеяться над друзьями нехорошо, но почему-то Ким совсем не может удержаться. Тем более, что прежде, чем Бён закрылся от него ментальным щитом, Чунмён успел прочитать его мысли. Оказывается, у Пака мягкие и нежные губы, и изо рта у него пахнет очень и очень хорошо. Ким понятия не имеет, что ему делать с этой информацией, но думает, что вряд ли он будет проверять её на практике. У Ифаня большие планы на его задницу этим вечером, и от него пахнет тоже очень неплохо. Чунмёну хотелось бы опробовать и его тоже, но он скажет Ву об этом только тогда, когда намажется специальным огнеупорным гелем. Чёрт их знает, этих огненных демонов, вдруг подпаливать чужие мягкие места в пылу праведного гнева у них тоже в крови? ******* Чанёля нет уже больше восьми часов, и Чунмёна буквально разрывает на части. Он пьёт уже четвёртый стакан с кофе и беспомощно вглядывается в смутные очертания гор, силясь разглядеть на фоне деревьев долговязую фигуру Пака, но бесполезно: темнота наступает, а тот как сквозь землю провалился. Вокруг царит атмосфера всеобщего уныния и волнения. Лухан и Кёнсу дружно переговариваются по рациям со спасательным отрядом, посланным на поиски Пака около часа назад. Бэкхён, бледный как полотно, стоит в окружении сочувствующих зевак, и по его каменному лицу видно, что больше всего на свете ему хочется, чтобы все оставили его в покое. Ким не выдерживает и, встав со своего колченогого складного стула, быстрым шагом идёт в сторону лучшего друга. Он аккуратно оттирает от него парочку назойливых репортёров и, схватив его за локоть, тащит в сторону палатки с едой и напитками. — Спасибо, — невнятно бормочет Бэкхён, покорно плетясь следом за ним. – Ты как всегда, точно знаешь, когда мне нужна твоя помощь. — Я же телепат, это моя работа, — неловко шутит Ким, и на лице друга появляется кривоватая слабая улыбка. Чунмён впихивает ему в руку аппетитно пахнущий кекс, но Бён отрицательно качает головой. — Я не голоден, — говорит он и прикусывает нижнюю губу. – Я вообще сейчас ничего не хочу. Только чтобы… — его голос ломается, и он опускает взгляд. И у Чунмёна ёкает сердце, когда он замечает выступившие в уголках глаз чужие слёзы. Бэкхён не плакал уже много-много лет, с тех самых пор, как Бён-старший категорично заявил, что наследные принцы должны быть твёрдыми и суровыми. Он не плакал, когда преподаватели ругали его за допущенные промахи, когда родители уезжали в очередные дипломатические поездки, оставляя его в компании прислуги и Чунмёна, который был таким же неловким и запуганным ребёнком. Не плакал тогда, когда отец запретил ему заниматься любимой музыкой, и пришлось учить ненавистную политологию и мировую магоэкономику. И даже тогда, когда Бён-старший радостно сообщил ему о династическом браке с принцем огненных демонов, он продолжал вести себя как и полагает «хорошему принцу», спрятав бушующие эмоции под замком. Но сейчас Чунмён впервые за долгие годы видит, как Бэкхён плачет. И он совершенно не знает, что с этим можно сделать. Он нерешительно протягивает руки к чужой залаченной и тщательно уложенной макушке, но Бён качает головой и, шмыгнув носом, решительно заявляет: — Я хочу, чтобы этот ублюдок вернулся, и тогда я хорошенько оттаскаю его за оттопыренные уши. Ты видел, как он взял и меня засосал?! Да он охуел напрочь, этот ублюдок попросту не имеет никаких понятий о приличиях! – Он слегка понижает голос и скрещивает руки на груди. – Я ещё должен отыграться на нём за зелёную краску. Кстати, не знаешь, из чего она может быть сделана? Такое чувство, что… — Бэкхён, подойдите сюда, пожалуйста! – кричит откуда-то сбоку Чонин, и Бён, не договорив, тут же срывается с места. На середине пути он оборачивается и посылает Чунмёну извиняющийся взгляд, и сердце Кима невольно ёкает, когда он думает, что очень давно он не видел Бэкхёна таким. Не скрывающим свои эмоции за напускной фальшивой маской, а настоящим, порывистым и чувствительным Бэкхёном, который, кажется, при всём своём нарочитом презрении к Паку проникся к нему чем-то большим, чем просто желанием надрать ему задницу. Мимо стайка возбуждённо переговаривающихся журналистов, и Ким машинально провожает их взглядом. И замирает, когда видит Ифаня, который сидит на складном стуле возле одного из крошечных шатров и выглядит совершенно потерянным и несчастным. Кекс падает из разжавшихся пальцев, и Чунмён срывается с места, практически сталкиваясь с одной из корресподенток. Та окидывает его недоумённым взглядом, но Ким не обращает на неё никакого внимания. Он останавливается напротив Ифаня и, наклонившись, заглядывает ему в лицо. Ву поднимает на него усталые, какие-то больные глаза, и Ким теряется, потому что все слова испаряются из головы, и он с ужасом понимает, что понятия не имеет, что можно сказать Ифаню. Не переживай, всё будет хорошо? Не волнуйся, за ним уже выслали опытных спасателей, они приведут его сюда? Я не думаю, что его сожрали драконы, сейчас он придёт сюда, я даже в этом не сомневаюсь? Сердце невольно сжимается от накатившей на него жалости, и он протягивает руку вперёд, неловко касаясь плеча Ву. Каково ему сейчас, здесь, в чужой стране, где каждому глубоко наплевать на его состояние? Ведь он – всего лишь друг главного действующего лица, часть свиты наследника королевского престола, и сейчас, когда его нет, никто даже не обращает внимание на то, что он не находит себе места от волнения. Чанёль – его самый лучший друг, его родная кровь и тот, кто ближе ему всех на этом свете. Тот, кто знает его настоящего, кто был его единственной опорой в этом жестоком мире благовоспитанных аристократов, а Ифань был его правой рукой, тем, кто всегда заботился о Паке и следил за тем, чтобы тот не наломал дров. И теперь он понятия не имеет, где Чанёль, и даже не может никак ему помочь. Чунмён представляет себя на его месте, если бы Бэкхён куда-то пропал, и он понятия не имел, где его искать и что с ним сейчас происходит, и его буквально прошибает холодный пот. Чувства захлёстывают его с головой, и он подаётся вперёд, обхватывая Ву руками. Тот крупно вздрагивает и замирает в его объятиях, а Ким прижимает его к себе изо всех сил и, зажмурившись, мысленно говорит: «Всё будет хорошо», — он неловко поглаживает Ву по широкой спине и чувствует, как тот рвано выдыхает и утыкается лицом в его плечо. – «Ты же сам говорил, что он огненное создание. Огненное создание же никогда не сможет навредить другому огненному созданию, ведь так? По горам не так уж просто лазать, да и дракона найти сложно. Ты же знаешь, что он сильный. Что он уже давным-давно не маленький мальчик, которого ты должен опекать и за которого ты отвечаешь головой. Пак Чанёль – придурок, но он самый упрямый придурок из всех, когда я встречал, ну, если не брать в расчёт тебя, конечно. И потому я ничуть не сомневаюсь, что он обязательно вернётся. Надо просто подождать, и, если что…», — он прикусывает нижнюю губу и ощущает, как коротко подрагивают чужие плечи. – «Я пойду с тобой. Мы пойдём с тобой и найдём его. Я тебя не брошу одного, что бы ни случилось» Он знает, каково это, когда ты чувствуешь себя таким одиноким и потерянным в толпе. Когда нельзя показывать свои слабости и некому довериться, потому что все привыкли видеть принцев идеальными мужчинами, способными решить любые проблемы парой щелчков пальцев. И никто не хочет лицезреть тебя уставшим, слабым и потерянным. Он понимает Ву без слов. Поэтому молча прижимает его к себе и ощущает, как сердце разрывается на части от переполняющих его эмоций. — Я рядом, — дрогнувшим голосом шепчет он и коротко выдыхает, когда ощущает, как Ифань обнимает его в ответ. – Твой лучший враг с привилегиями, помнишь? Поэтому давай ты не будешь раскисать? У тебя же большие планы на мою задницу сегодня ночью. Он слышит чужой сдавленный смешок, и Ву тихо бормочет: — Ты определённо просто мастер утешений, ты знаешь… Его ладони скользят по спине Кима, и Чунмён невольно вздрагивает, когда ощущает на своей коже чужое сбивчивое дыхание. Вокруг целая толпа народа, галдящего вразнобой и снующего туда-сюда, их в любой момент могут заснять камеры и позже превратить эти кадры в эффектный информационный повод, но почему-то этот момент кажется по-настоящему интимным и личным. Они одни, в их собственном обособленном мирке одиноких неудачников с королевскими привилегиями. — Спасибо, — слышит Чунмён и ощущает, как по всему телу разливается мягкое тёплое чувство. Он слегка отстраняется от Ву и замирает, когда оказывается с ним лицом к лицу. Глаза Ифаня влажные, но не такие пустые и несчастные, как были пару мгновений назад. Ву открывает было рот, чтобы что-то сказать, и тут воздух разрезает ликующий вопль Бэкхёна: — Он летит! Летит! Чанёль оседлал огненного дракона! Сердце пропускает удар, и Ким вскидывает голову вверх. Он видит, как со стороны горного массива к шатровому лагерю стремительно приближается огромная крылатая зверюга, на спине которой восседает до боли знакомая долговязая фигура. Он поворачивается к Ифаню, смотрящего на Пака не отрываясь, и шепчет, стирая кончиками пальцев слёзы в уголках чужих глаз: — А ты развёл тут нюни, как пятилетняя девочка. Что, может, перестанешь раскисать и побежишь обниматься со своим драгоценным Чанёлем? Ву переводит на него взгляд, и Чунмён видит, как его тёмные глаза светлеют, постепенно теряя наполняющую их тревожность и тоску. Он молча кивает и, отстранившись, внезапно воровато оглядывается и подаётся вперёд. Губы обжигает чужое мимолётное касание, Ву коротко улыбается и, сорвавшись с места, бросается за бегущими журналистами. Чунмён касается кончиками пальцев горящих губ и невольно улыбается. Затем встряхивает головой и бежит следом, наблюдая за тем, как кружится в воздухе огромная страшная рептилия. Пак парит над землей и машет Бёну рукой, победно улыбаясь. На лице Бэкхёна появляется выражение облегчения и радости, которое тут же сменяется гримаской возмущения, и он принимается что-то истошно орать Паку, вскинув руки вверх. Дракон грузно взмахивает крыльями и принимается снижаться, и Чунмён думает, как хорошо всё то, что хорошо кончается. Ифань широко улыбается и выглядит таким счастливым, что у Кима всё сжимается от подступившего тёплого чувства. Он — пафосный и холодный ублюдок, а вы – всего лишь соратники по хорошему траху, звучит в голове настойчивый шепоток, и Чунмёна будто бьют обухом по затылку. Он не должен из-за этого переживать, но почему-то на душе становится на редкость тоскливо. Ифань не должен ему нравиться, но почему-то Ким продолжает таращиться на него как помешанный, хотя буквально под носом есть исполинских размеров огнедышащий дракон, с переливающейся чешуёй и и огромными золотистыми глазами. ******* — Блядь! – стонет Чунмён и прогибается в спине, тяжело дыша. Ладонь Ифаня уверенно ласкает его твёрдый член, в то время, как Ву ритмично вколачивается в него сзади, попадая точно по раздразнённой простате. Второй рукой Ифань оттягивает его влажные от выступившего пота волосы, и сквозь пелену в сознании Ким думает, что такая поза наверняка крайне оскорбительна и унизительна, потому что Ву фактически доминирует над ним и ничуть этого не стесняется. И, что самое возмутительное, так это то, что Чунмёну это нравится до дрожи. До подкашивающихся коленей и болезненного жара во всём теле, и Ким выгибается, когда умелые пальцы сжимаются на головке, нажимая на уретру, так, что его прошибает от затылка и до самых кончиков пальцев. Он гортанно вскрикивает и кончает в чужую тёплую ладонь, падая носом в подушку и крупно вздрагивая. Ифань с силой дёргает его за волосы, толкаясь в него в последний раз до предела, до боли и пелены в глазах, и Чунмён шумно выдыхает, ощущая, как задница становится влажной и липкой от чужой тёплой спермы. — Я не блядь, — невнятно сообщает ему Ву и отпускает его волосы. Ким морщится, когда он медленно выходит: растраханный вход неприятно сжимается от холодной пустоты. – Я – самый сексуальный мужчина Химеруса позапрошлого года по версии издания «Демонполитен». Он проводит чем-то мягким по его бёдрам, стирая засыхающую сперму, и Ким жмурится, обессиленно выпрямляясь на кровати. Позади раздаётся негромкое шуршание, затем к его спине прижимается чужая мерно вздымающаяся грудь, и Чунмён хмыкает, облизывая пересохшие губы. — А что, блядь не может стать самым сексуальным мужчиной Химеруса по версии что-то там? – парирует он и дёргается, когда Ву с силой кусает его за плечо. — А ты просто мастер аргументов, — одобрительно бормочет Ифань и громко шмыгает носом. – Круче только «кто так обзывается, тот сам так называется». Скажи, ты не используешь его во время напряжённых международных переговоров? Чунмён несильно пихает его локтем в бок и прикрывает глаза. Тело наполнено приятной истомой, хочется спать и попросту лежать вот так как можно дольше. Находиться как можно дальше от всех проблем и обязательств, в тёплых объятиях Ву, который потащил его в спальню практически сразу после того, как им обоим удалось скрыться от жаждущих откровений журналистов и ускользнуть от Бэкхёна и Чанёля, которые, кажется, слишком вымотались для того, чтобы готовить друг другу очередные пакости. Потому что завтра будет следующее испытание, намного более опасное и страшное, и по коже Чунмёна невольно проходятся мурашки, когда он представляет себе Чёрный лес и окутывающую его пронизывающую, ужасающую ауру. — Я сегодня посмотрел с Чанёлем видео, — неожиданно подаёт голос Ифань. – Документальную съёмку из Чёрного леса, ту самую, где показаны пропавшие студенты факультета искусств. Я не знаю, постановка ли это, но… Было действительно жутко. Настолько, что меня некоторое время буквально трясло, и, если честно, мне безумно страшно, когда я думаю о том, что Паку завтра предстоит туда идти... Тёплые руки скользят по его груди, и Чунмён сглатывает, разворачиваясь и оказываясь с Ву лицом к лицу. — В детстве мы оба жутко боялись этого места, — помедлив, тихо говорит он. – Взрослые рассказывали про него всякие байки, одна страшнее другой, и, что самое ужасное, там действительно пропадают те, кто осмеливаются пробраться в чащу ночью. Кто-то идёт туда, чтобы потешить своё тщеславие, кто-то – чтобы столкнуться с духами и посмотреть, сможет ли он их одолеть. Я так ни разу не решился туда пробраться, потому что, стоит мне оказаться рядом с чащей, как я будто начинаю задыхаться. Я же телепат, я чувствую всё намного острее, чем остальные магические создания. Бэкхён боится этого места, и я понятия не имею, почему он предложил Паку подобное испытание. И, тем более, почему тот на это согласился. — Потому что он – упрямый идиот, который скорее позволит злобным духам сожрать свои кишки, чем показать твоему не менее упёртому дружку, что он способен на какие-то слабости, — Ифань болезненно морщится, и по его глазам Чунмён видит, насколько сильно его это гложет. Наверное, так же сильно, как это гложет самого Кима, потому что Бэкхён совершенно точно не оставит Пака одного. — Они ведь наверняка потащатся туда вместе, ведь так? – говорит он, и Ву, помедлив, кивает. – И мы не сможем ничего с этим сделать, потому что Бэкхён ни за что на свете не позволит мне пойти в чащу вместе с собой. Как, впрочем, и Пак, скорее, удавится, чем потащит тебя в Чёрный лес. — Я всё равно буду настаивать, — кривится Ифань. – Я не хочу отправлять его туда одного. Вот было бы хорошо, если Его Величество и папочка Пака наконец-то сообразили, что таким образом они могут запросто лишиться обоих наследников престола, и попросту помешали им наделать глупостей. Оглушили тем прикольным электрошокером и потащили обратно в Эльдус, собирать яблоки и печь отвратительные пироги. Поверь мне, зная, как готовит Чанёль, я бы сказал, что это и есть самое жуткое и ужасное испытание. Ким невольно смеётся, но получается как-то невесело. Ифань молча смотрит ему прямо в глаза, затем тянет его на себя и прижимает его к груди. Чунмён утыкается лицом в чужое тёплое плечо и, помедлив, обнимает его в ответ. Ву горячий как печка, и от него исходит отчётливая волна предвкушения чего-то страшного и нарастающего ужаса. — С тобой так здорово, — внезапно бормочет Ифань и трогает губами его затылок. – С тобой спокойно. Где твоя страшная пижамка? Надень её, и мне станет совсем хорошо. Он не говорит ничего откровенного и романтичного, но почему-то Чунмёну в очередной раз становится больно дышать. Это бесит, это безумно раздражает, что демон за какой-то ничтожный промежуток времени ухитряется заставить его испытать небывалый спектр эмоций. От жгучей неприязни и зашкаливающей потребности намылить ему шею до животного влечения и безумного желания прильнуть к нему ближе, так, чтобы чувствовать его жар каждой клеточкой своей кожи. — Сраный фетишист, — тихо говорит он и закрывает глаза, сжимая пальцами чужие плечи. Завтра будет тяжёлый, ужасный и отвратительный день, и они не в силах изменить ровным счётом ничего. Но сейчас они наедине друг с другом, и можно забыть обо всём на свете хотя бы на несколько часов. Чунмён понятия не имеет, вписываются ли подобные отношения в рамки союза «врагов с привилегиями», но сейчас ему на это абсолютно наплевать. С Ифанем настолько хорошо, что к этому можно даже привыкнуть. Ким боится зарождающейся зависимости, но не делает ровным счётом ничего, чтобы её побороть. ******* Даже на расстоянии это место кажется настолько жутким, что Чунмёна практически выворачивает наизнанку. Он сглатывает, борясь с тошнотой, и сжимает руки в кулаки, бессильно вглядываясь в темноту. Конечно же, Чанёль всё равно проявил ослиное упрямство и потащился в непроглядную лесную чащу за этим дурацким цветком. Естественно, Бэкхён бросился за ним без всяких раздумий, разом забыв про зелёное лицо и намеренный поцелуй на камеру, и Чунмён прекрасно понимает, что даже, если бы он попытался запереть его в замке или предложить свою кандидатуру вместо Бёна, тот, скорее всего, попросту вырубил его безо всяких раздумий. Что бы Бэкхён ни говорил про Чанёля, но он его не бросит. Не потому, что им движет зашкаливающее чувство ответственности и вины, просто потому, что Пак стал для Бёна кем-то очень важным. Кем именно, Чунмён пока не может понять окончательно, но отчётливо осознаёт, что с каждым днём Бэкхён всё меньше нуждается в его опеке и помощи. Он моргает воспалёнными глазами и вздрагивает, когда чувствует мимолётное касание к плечу. Чунмён резко оборачивается и коротко выдыхает, когда видит позади себя хмурого Ифаня, протягивающего ему кружку с чем-то горячим. Я не хочу пить, хочет было сказать Чунмён, но Ву смотрит на него с таким выражением лица, что Ким понимает: если он откажется, напиток в него вольют насильно, поэтому он благодарно кивает и забирает чашку из чужих рук. — Какао? – удивлённо спрашивает он, и Ифань пожимает плечами. — Моя няня всегда делала мне горячий шоколад, когда я грустил или чего-то боялся, — коротко отвечает он и кивает на кружку. – Я постарался его не испортить и добавил какой-то сохлый зефир. У них на кухне нет свежих маршмеллоу, представляешь? — Ты… приготовил горячий какао для меня? – запнувшись, спрашивает Чунмён, и Ву отворачивается, глядя в сторону леса. «Если он окажется невкусным, то просто вылей его на землю», — звучит в голове его низкий голос. – «Господин Им всё время вертелся рядом и давал мне идиотские советы, так что, я едва сдержался, чтобы его не поджечь» Ким делает глоток и чувствует на языке ноты кардамона, корицы и гвоздики. Ифань не тянет на вдохновлённого кулинара, да и на того, кто любит заниматься домашними хлопотами тоже, и что-то внутри болезненно ёкает, когда Чунмён понимает, что Ифань действительно захотел сделать нечто для того, чтобы хоть как-то поднять ему настроение, хотя ему самому сейчас наверняка очень плохо и страшно. Духи Чёрного леса опасны и непредсказуемы. Они не будут вести с тобой долгие обстоятельные разговоры, и их нельзя спалить огненной струёй, потому как это концентрация страшной и неконтролируемой чёрной магии, древнее, чем вся династия Бёнов вместе взятых. Чунмён представляет себе Пака и Бёна, окружённых целой толпой кровожадных тварей, и горло перехватывает от накатившего липкого страха. Он залпом допивает какао и невольно давится маленьким кусочком зефира. «Осторожно!», — Ву с силой хлопает его по спине и смотрит на него сердитым взглядом. – «Почему ты пьёшь, как какой-нибудь морщинистый урхалог? Они, знаешь ли, тоже постоянно принимаются кашлять, потому что лакают всё без разбору и давятся» Чунмён видит в его сознании изображение загадочного зверя и возмущённо спрашивает: «Ты что, сравниваешь меня с этой уродливой мерзкой тварью»?», — он пытается пнуть Ву, но тот ловко уворачивается и слабо ухмыляется. «Между прочим, это очень милые и ласковые зверюшки. Помню, как-то мы с Чанёлем…», — он осекается и моментально мрачнеет, прикусывая нижнюю губу. Сердце невольно ёкает, и Ким бросает взгляд на непроглядную чащу. Они действительно могут не вернуться. Чёрный лес никогда не отпускает свою добычу, и при мысли о том, что он больше никогда не увидит Бэкхёна, у Чунмёна темнеет в глазах. Он пошатывается, непроизвольно взмахивая свободной рукой, и вздрагивает, когда чувствует на своём запястье чужую сильную хватку. «Только не падай», — Ифань тянет его на себя, и Чунмён утыкается носом в его плечо. – «Серьёзно, Ким Чунмён, только не смей вырубаться. Ты что, действительно хочешь оставить меня один на один со своими монстроподобными сородичами? А что, если Лухан захочет сделать тебе искусственное дыхание? Я не буду его сдерживать из принципа, чтобы ты очнулся и проблевался прямо на него» «Ты слишком близко», — Ким пытается отстраниться, но Ву держит слишком крепко. – «Ты понимаешь, какой пиздец начнётся, если сейчас репортёры обратят на нас внимание и начнут съёмку? Наши рожи покажут по всем федеральным каналам, и тогда все оголтелые фанаты королевских парочек начнут охоту и нас тоже! Ты что, этого хочешь, да?» «Мне насрать», — Ифань поворачивается к нему и смотрит на него в упор. Так, что Чунмёна будто окатывают ушатом горячей воды, а ладони становятся влажными. – «Кто из них что подумает, что они снимут и как они это выставят. Они для меня не имеют никакого значения» А я имею, хочет спросить Чунмён, но вместо этого молча прижимается к чужому горячему телу. Близость Ифаня его успокаивает, и внезапно Ким осознаёт, что впервые в отсутствии Бэкхёна он не чувствует себя одиноким. Ву его понимает, он поддерживает его без слов, и с ним не нужно держать лицо просто потому, что так обязывает титул и высокое положение. С ним можно не стесняться своей сущности, своих неправильных способностей и того, что больше всего на свете Ким хочет разрыдаться от осознания собственного бессилия. «Я боюсь», — говорит он, и ладонь Ифаня на его плече сжимается крепче. «Я знаю. Мне тоже очень и очень страшно. Но, блядь, если бы я сейчас стоял тут один, мне было намного страшнее» Темнота сгущается, и Чунмён видит, как Кёнсу что-то тихо бормочет в рацию. Вид у него абсолютно потерянный и какой-то измученный, и Ким понимает, что тот пытается договориться с местными поисковыми отрядами о вылазке в лес. Бесполезно. Дурная слава Чёрного леса настолько велика, что никто не согласится обречь себя на верную гибель даже под угрозой уголовного наказания. Пальцы, сжимающие чашку, начинают подрагивать, и Чунмён громко выдыхает, силясь справиться с накатившим адреналиновым возбуждением. «Они не отпустят нас туда потому, что мы – важные персоны, и им за это прилетит», — раздаётся в сознании напряжённый голос Ву. – «Ни Лухан, ни Кёнсу не пойдут на подобный риск, потому как потерять двух членов королевских династий страшно, но упустить ещё двоих уже равняется форменному самоубийству. Если мы хотим пойти на поиски, нам нужно действовать быстро и решительно. Мы… Если ты, конечно, не против. Потому что…», — его голос понижается практически до шёпота. – «Я не хочу, чтобы ты туда шёл, но без тебя и твоих способностей я не справлюсь» Чунмёну страшно до пелены перед глазами, до сбивающегося дыхания и тошноты, потому что Чёрный лес давит и буквально лишает его воли своей ужасающей энергетикой. Там, за изломанными деревьями его может ждать что угодно, вплоть до растерзанных трупов его лучшего друга и его незадачливого жениха и кончая целой оравой неизвестных кровожадных существ, способных лишать тебя воли одним лишь пронзительным голосом. «Я могу свалить вон ту большую камеру рядом с Луханом и Кёнсу, и, пока они отвлекутся, ты создашь огненную волну, и мы бросаемся в чащу, пока никто не спохватился», — медленно говорит он и, закусив нижнюю губу, находит ладонь Ифаня. Пальцы крепко сжимают чужую руку, и сквозь пелену липкого ужаса Чунмён думает, что не оставил бы его одного ни за что на свете. Потому что он ему нужен. Потому что чёртов Ву Ифань для него важен и ценен, и это нечто большее, чем просто хороший сексуальный партнёр или отличный собеседник и оппонент в их взаимных пикировках. Он заботился о нём, когда ему было плохо. Он защищал его, когда ему это было необходимо. Он поддержал его в ту минуту, когда и сам больше всего в этом нуждался. И Чунмёна буквально разрывает от всего невысказанного и неосознанного до конца, и он жмурится, чувствуя, как Ву сжимает его пальцы в ответ. «На счёт три», — тихо шепчет он. – «Раз…» Я не могу без тебя. Удивительно, но всего за столь короткий срок ты стал для меня ближе, чем большинство окружающих меня лживых, деланно участливых безликих созданий, жаждущих от меня лишь собственной выгоды. «Два…» Я, скорее всего, даже не успею тебе ничего сказать, потому что мы можем сдохнуть сразу же, как попадём в лесную чащу, но мне слишком страшно для того, чтобы собрать все эти лоскуты в одно сплошное полотно, да и момент совсем неподходящий. И это больно. Практически так же больно, как и то, что это может стать нашим с тобой последним общим воспоминанием. «Тр…» — Они идут! Идут! – воздух разрезает чей-то иступлённый вопль, и пальцы невольно разжимаются. Чашка с тихим стуком падает на землю, но почему не разбивается, только остатки какао оседают на зелёной траве. Чунмён видит приближающуюся к ним фигуру Пака, который тащит на себе бледного, но вполне себе живого Бэкхёна, и чувствует, как от накатившего облегчения буквально подкашиваются ноги. Пальцы Ву вздрагивают и, помедлив, выпускают его руку, Чунмён чувствует на себе его острый пристальный взгляд и отчаянно борется с собой, чтобы не поднять голову и не посмотреть на него в ответ. Он коротко вскрикивает и, сорвавшись с места, бежит. К Бэкхёну, к Чанёлю, прочь от Ифаня, валяющейся на траве чашке и собственных чувств, которые становятся слишком сильными и сумбурными. Я люблю его, звучит в голове слабый отголосок, и Ким кричит ещё громче, старательно заглушая в голове все посторонние звуки. И отчаянно хочет вернуться в то время, когда всё было просто и понятно. Когда можно было ненавидеть Ифаня и всё, что с ним связано, вместо того, чтобы тянуться к нему всей душой. ****** Он прекрасно знает, что избегать Ифаня глупо, но ничего не может с собой поделать. С тех пор, как они приехали обратно в столицу Эльдуса, Чунмён с упорством иностранного шпиона старательно избегает любой возможности остаться с ним наедине, прикрываясь Бэкхёном как своим живым щитом. Тот, впрочем, после всех испытаний Глиона, кажется рассеянным и каким-то погруженным в себя, так что, напрочь не замечает странного поведения своего друга. Чунмён привык смотреть на мир трезво и сквозь призму постоянного анализа. Чунмён чувствует себя потерянным и несчастным и мечется из стороны в сторону, потому как понятия не имеет, что ему следует делать дальше. Сделать вид, что всё, что случилось между ними в Глионе, на самом деле не имело никакого значения? Подойти к Ифаню и с небрежным видом предложить продолжить их лёгкую и ненавязчивую взаимовыгодную игру во врагов с привилегиями? Броситься к нему на шею и сказать, что он хочет, чтобы Ифань увидел в нём какого-то более значимого и важного? И получить в ответ непонимающий взгляд, потому что Ву этого не нужно. Не нужно очередных слащавых признаний и привязанностей, не нужен расклеившийся и возомнивший себе невесть что Чунмён, практичеcки потерявший голову от одиночества и вечных рамок. Сама мысль о том, что Ву будет презирать его и считать восторженным глупцом, доводит Кима до тошноты, и он твёрдо говорит себе, что этого не будет. И снова закрывается в своей комнате, отчаянно надеясь, что Ву также решит блюсти взаимовыгодное молчание. Ифань ловит его ночью, когда сонный Чунмён решает пойти в комнату Бэкхёна, дабы попросить у него успокоительные таблетки. Как в дурном сне, внезапно появляется из темноты и ловко хватает его за плечи, резко потащив на себя. Ким едва сдерживается, чтобы не заорать в голос, а Ву вталкивает его в до боли знакомую нишу и молча прижимает к каменной стене. Чунмён облизывает пересохшие губы и, ощущая, как гулко бьётся в груди вспугнутое сердце, неловко бормочет: — Эй, мне кажется, ты немного перепутал. На мне нет формы горничной, и… Ифань смотрит на него так, что Ким осекается и прикусывает нижнюю губу. Ву стискивает его плечи, наклоняясь ниже, и даже в темноте Чунмён замечает, какие у него красные и усталые глаза. — Давно ждёшь? – дрогнувшим голосом спрашивает он. Ву криво улыбается и тихо отвечает: — Третью ночь. Я каждый раз приходил сюда и ждал тебя практически до утра. Надеялся, что ты всё-таки высунешь свой нос из комнаты, и я смогу тебя перехватить. Это больно, потому что даёт ему смутную надежду на то, что Ифаню он тоже не безразличен. Чунмён поднимает голову и смотрит Ву прямо в глаза. — Ты хочешь обсудить дальнейшие условия нашего с тобой соглашения? – интересуется он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и беззаботно. – После того, как мы вернулись из Глиона, у нас действительно не было времени, чтобы обсудить график встреч и всё такое. Мы могли бы… — Нет, — внезапно резко обрывает его Ву. – Не могли бы. Он рвано выдыхает, и Ким отчётливо понимает, что Ифань нервничает и боится так же, как и он сам. Он невольно подаётся вперёд, так, что их лица оказываются практически вплотную. Ву смотрит на него не мигая и, помедлив, тихо, но твёрдо говорит: — Я больше не хочу быть твоим врагом с привилегиями. И я не хочу быть твоим другом. Что-то внутри обрывается, и Чунмён моргает, силясь справиться с накатившей темнотой. Мысли в голове путаются как один сплошной беспорядочный вихрь, ему надо что-то ответить, так, чтобы не выглядеть полным глупцом, но прежде, чем он успевает открыть рот, Ифань продолжает: — Я хочу стать для тебя кем-то большим. Его глаза расширяются, а пальцы крепче сжимаются на плечах Чунмёна. Ву касается лбом его лба и свистящим шёпотом бормочет: — Ты же не идиот, Чунмён, и ты тоже видишь, что это совсем не то, что было раньше. Что мы больше не можем друг друга ненавидеть, мы не можем просто трахаться без обязательств и строить из себя приятелей со схожим окружением и обязанностями. Я понятия не имею, как так получилось, потому что, приехав сюда, я рассчитывал просто повеселиться, хорошенько поиздевавшись над навязанным Паку женихом-тюфяком. Но, вот незадача, сейчас мне абсолютно на всё это наплевать, потому что я не хочу, чтобы нас связывал просто хороший секс. Я хочу обнимать тебя, я хочу знать, что у тебя нет сторонних связей, потому что иначе я найду его или её и подожгу его или её задницу голыми руками. Я хочу знать, что я тебе тоже небезразличен и что мы занимаемся любовью, а не просто служим друг для друга временными пассиями. Я хочу, — его голос дрожит, а пальцы скользят вниз, поглаживая его плечи. – Я хочу, чтобы между нами всё было серьёзно. И если ты тоже это чувствуешь, я сделаю всё для того, чтобы ты был счастлив и улыбался мне так же широко, как своему дорогому Бэкхёну. — А что, если я не чувствую? – Тёплые ладони опускаются на его запястья, и Ву переплетает их пальцы. Чунмён подаётся вперёд, практически касаясь губами губ Ифаня. – Что ты будешь делать тогда? — Тогда я изо всех сил буду стараться для того, чтобы ты почувствовал, — он видит, как Ву улыбается, и улыбается в ответ, ощущая его мягкое дыхание. – Я покорю дракона, достану тот идиотский цветок, испеку огромный пирог, всё, что ты попросишь. Но я всё-таки надеюсь, что ты не такой жестокий засранец, как Его Высочество, и… Ким не дожидается окончания его сумбурной тирады и целует его в губы, ощущая, как Ву вздрагивает и вжимается в него всем телом, осторожно отвечая на поцелуй. Ноги дрожат, будто он только что пробежал целый марафон по ухабистой дороге, руки дрожат от переполняющих его эмоций, Чунмён прикрывает глаза и думает, что он определённо не такой жестокий засранец. Он больше не будет убегать и скрываться, да и зачем, если Ву знает его со всех сторон, даже в дурацких пижамках и беззастенчиво подглядывающего за метаниями чужих беспокойных сознаний. Зачем устраивать какие-то испытания, когда он, кажется, наконец-то чётко понимает природу и глубину этого распирающего его изнутри чувства. Это не влечение, не ненависть, не соперничество, не интерес, не желание обладать или простая привязанность. Это всего понемножку, но сильнее, новое и совершенно не упорядоченное. Это любовь. И никаких привилегий ему больше не нужно. The End.