Прими свою женственность

      Семья распалась. Хайсе ушёл, Ширадзу умер. В жизни больше не осталось ничего, что приносило бы ей удовольствие и счастье. Сайко заперлась в своей комнате и выползала только по ночам, чтобы никому не попасться на глаза. Во всём огромном особняке Тоору каждый день пересекалась только с Урие. Он приходил на кухню во время завтрака, обеда и ужина. Если не брал дополнительных заданий за охотой на гулей, весь день торчал в доме, в гостиной с утра читал книги и статьи о гулях и их гибридах, днём тренировался, постоянно слушая в наушниках свою агрессивную музыку или опять же, аудиокниги, а вечером отдавал предпочтение оставаться в своей комнате в полном одиночестве.       Ненависть Муцуки к самой себе с каждым днём росла всё больше и больше. Эта былая ложь о себе стала частью её сущности, она должна была оставаться для куинксов тем, кем они привыкли её считать, но правда вскрылась весьма неожиданно и мерзко. Как ей теперь жить без этой лжи? Как неприятно жить в открытую, когда все знают твой огромный и постыдный секрет. Как же ей стыдно и невыносимо быть девушкой. Ругать себя за угасшие неразделённые чувства к Хайсе и наслаждаться желаниями о том, как бы хорошо он смотрелся рядом с ней. Но… даже не знала с кем? С девушкой? С девушкой, прикрывшейся личиной парня? Что бы он сказал, узнав правду? Наверное, первой реакцией было бы негодование. Тоору так и не может понять, кто она, а ненависть к самой себе только становится больше.       А потом Сасаки исчезает. Бросил их, бросил остатки от семьи, которую любил, ушёл от неё создавать свою, новую, настоящую, с настоящей женой — женщиной. Как ей любить и обожать его теперь?..       Урие тоже возненавидел его. Хайсе являлся примером, лидером, которым Урие всегда так хотел стать. Хайсе был ему другом. Был.       Это утро выдалось для Урие неожиданно одиноким. Он заметил, что Муцуки нет. Когда она рядом, то он всегда делает вид, что не замечает её; присутствие этой девушки на кухне за одним столом Куки считает само собой разумеющимся, мы ведь не обращаем внимание на мебель, которая нас окружает. Но внутри переживает за её безэмоциональное и сухое настроение в последние пару месяцев. Она ведь просто решила выспаться подольше. Он так подумал. Он приготовил порцию на двоих, но она так и не вышла. Тарелка полная риса и морепродуктов остывала. Парень прикрыл порцию и поставил в холодильник, на худой конец Сайко доест.       Урие сел на диван, ожидая когда спустится Тоору, но её всё не было. Он старался уговорить себя, что не волнуется, просто нервно качал ногой туда-сидя, сидя на диване в гостиной и не сосредоточено читая очередную главу о работе кагуне, уже сорвав план на сегодняшнюю дневную тренировку, потому что стресс был ярче любого другого желания.       После прочтения главы, Урие не выдержал. Чёрт возьми, его сердце колотилось, он ведь беспокоился, представляя, почему на самом деле она не выходит так долго. Пнув дверь комнаты Муцуки, ему представилась следующая картина: вещи были разбросаны, фотографии с Ширадзу, Сасаки, Сайко и им самим порваны в клочья, осколки зеркала, встроенного к дверце шкафа, валялись по всем плоскостям, капли крови уже впитались в ковёр. Ему следовало зайти сюда пораньше. Дверь в ванную была закрыта и Куки искренне боялся увидеть что за ней может быть. Дернув за ручку, он закрыл глаза, а распахнув дверь раскрыл их. Тоору голая, исцарапанная, лежала в ванной, в холодной, остывшей, окрасившейся в красный цвет воде. Она с раздражением и презрением посмотрела на него и велела уйти, но парень присел на корточки, чтобы оказаться ближе к ней, пытаясь убрать из своей головы мысли о том, что она рядом сейчас совершенно без одежды, не засматриваться на её шрамы, оставленные самой себе, как знак ненависти к собственному телу. Урие переживал за неё.       — Ты меня напугала, — с дрожью в голосе сказал он.       — Я не хочу жить, но я труслива и боюсь делать это сама. Не поможешь мне умереть? — рассмеялась она.       — Почему? То что Сасаки ушёл не означает, что наступил конец света, прекрати разыгрывать трагедию.       — Всё что было для меня главным в этом мире… Вся моя любовь, вся моя ложь про то кто я, всё это пропало, я не хочу так существовать… Я такая жалкая, жалкая, жалкая! Ненавижу себя! — закричала она и плюхнула по воде кулаком, розовая вода разлилась за край ванной, на лицо Урие попало несколько брызг.       Урие схватил руки Муцуки, когда она начала выходить из себя и сдерживал их.       — Я всё о тебе знаю, Тоору. Я знаю что было с тобой, я знаю что ты чувствуешь к Канеки, я всё знаю.       — Что тебе нужно от меня?! Я! Хочу! Умереть! — вставая на ноги крикнула она, показавшись из воды. — Если не хочешь мне помочь, то убирайся! — когда её терпение закончилось, в ход пошло кагуне, которым она хотела лишь припугнуть Урие.       — Я и хочу помочь тебе, Муцуки… — выпрыгнув из комнаты, отклоняясь от ударов, объяснился парень, всё ещё пытающийся контролировать своё внимание, чтобы не смотреть на фигуру девушки.       Она вышла из ванной прикрывшись полотенцем и откинулась на свою кровать, пытаясь успокоиться внутри.       — Главная твоя проблема не в том, что ты любишь Сасаки, а в том, что ты ненавидишь себя за это. Но главное... ты должна принять себя как девушка, Муцуки. Не важно что произошло в прошлом, есть только настоящее и будущее.       — Я хочу, чтобы ты заткнулся и ушёл! — снова выйдя из себя Муцуки встала ногами на кровати, наступив на один из осколков зеркала, поранившись, и выпустила кагуне в Урие, в этот раз пытаясь достать его любым способом.       Она цокнула от растекающейся в месте пореза боли, гневно махала кагуне по всей комнате, сшибая оставшиеся нормально стоящие вещи на пол, разбивая или просто повреждая их. Потеряв из вида Урие она расслабилась, подумав, что он выскочил из комнаты, чтобы вся эта лабуда прекратилась, но парень внезапно схватил её сзади.       — Попалась, — шепнул он ей под ухом.       Он нагло схватил её обнажённое тело в свои объятья, заломав руки назад, задержав на месте, оставляя любоваться на себя в полуразбитое зеркало впереди себя. Голая. Отвратительная. Женщина. Лучше бы она сдохла давным-давно. Она безжалостно пронзила Куки кагуне, что аж громко и протяжно захрипел, но не стал ослаблять хватки, даже когда тело предательски задрожало от изнывающей боли из-за глубокой рваной раны где-то в боку.       — Ты не должна ненавидеть себя за то, какой ты родилась. Быть женщиной не отвратительно и не стыдно, я покажу тебе это.       Урие перестал держать её руки, вместо этого его руки сконцентрировались на её талии, он опустил голову к тонкой женской шее. Муцуки перестала дырявить его, убивая кагуне, а глаз принял обычный, человеческий цвет. Ей так стыдно и так приятно. Кругом голова, он сказал, что быть женщиной не отвратительно. Ему не отвратительно касаться её ненавистного тела. Откуда у него это право? Цокнула, жмурясь от возмущения, но раз даже с кагуне не удалось прогнать его, остаётся только терпеть. Эти касания… Они не похожи на старый кошмар. Они такие робкие и осторожные. Они нежные, совсем не напоминают былой жестокости, совсем не напоминают о детстве, о старой травме.       Она никогда не видела в Урие того, кто стоял сейчас позади неё. Боль в его теле не утихала, но он продолжал трогать Муцуки, потому что только так она сможет пересилить ненависть к себе. Она зажмурилась, когда увидела в отражении, как его рука поднимается с талии к груди. Он впился своими губами в её шею. Тоору до сих пор была напряжена; она хотела представить Сасаки в отражении своего треснувшего зеркала, но видела там Урие и терялась. Ничего не получалось. Нет Сасаки в её мире, и уже не будет. Она томно вздохнула, когда он накрыл тёплыми большими ладонями её грудь, мягко щупая. Смотрела на отражение и видела, что он не закрывает глаза, не пытается возомнить на её месте кого-то другого, он видит только её, думает только о ней, и внезапно взгляды пересекаются, из-за чего Муцуки сплошь покрывается мурашками и отворачивается, видя эти хитрые тёмные глаза.       Урие перестал трогать её и уложил на кровать, предварительно скинув оставшиеся острые осколки. Простынь была влажной от попавшей на неё воды с волос и крови с двух покалеченных тел. Она хотела, чтобы всё это закончилось, чтобы всё было её тёмными фантазиями из-за поехавшей крыши, но это правда был он. Товарищ и друг, он лежал над ней, готовясь показать ей что-то чуждое и отвратительное. Перед глазами встали воспоминания о принуждении отца, она закрыл глаза и голову руками, боясь расплакаться, потому что здесь нет ничего похожего на прошлое. Урие не противен ей, и ей нравится. Ей нравится как он трогает её, ей нравится как он целует её, а больно внутри только потому, что никто и никогда не хотел быть с ней таким нежным, как Урие сейчас.       Мир растворился. В нём не было ничего кроме их двоих. Парень держал за бёдра и медленно двигался в ней, уже отпустив стеснение, в отличие от неё. От толчков она расходилась в громких стонах с непривычки ведения половой жизни, а он тоже не мог сдерживать порыва своей боли, ведь было не просто держаться, когда в бочине глубокая дыра, из которой непрерывно вытекает кровь, марая всё вокруг, но добавляя какой-то… изюминки этому процессу.       Когда у Муцуки начали отрастать волосы, она больше стала напоминать девушку. И ему совсем была не чужда её компания в этом одиноком доме. Он не фанател от Муцуки, как она когда-то по Хайсе, но нравилась; скорее даже из-за духа соперничества между Сасаки, но всё равно. Он боялся, что когда-нибудь прошлое заставит её сделать с собой что-нибудь ужасное. Но, по правде говоря, он всё ждал и ждал этой минуты, когда она сломается, чтобы, наконец-то, починить. Жестоко, но только в такой, переломный момент человеку можно по-настоящему помочь. Если не опоздать. Урие подоспел как раз вовремя.       Муцуки стонала, изгибалась, извивалась от его прикосновений и объятий, дергала простынь под собой, всхлипывала и кусала губы. Будь девушкой? Это было так чуждо. Быть девушкой, после того, как её слабый пол использовал собственный отец для удовлетворения своей похоти, быть девушкой в то время, когда их мало за что принимают. Быть девушкой… так тяжело и противно.       Прошло немало времени перед тем как Урие начал тяжело дышать. Заставив Муцуки раскрепоститься перед ним и перестать испытывать чувство стыда, он чувствовал приближение кульминации. Закончив реабилитационный процесс над Тоору, прилёг рядом, прикрывая глаза, и пытаясь привести дыхание в норму.       — Муцуки, ты не должна ненавидеть свою женственность, прими её.       — Придурки, хоть дверь закрыли бы, — из коридора Сайко брезгливо высунула язык, оглядывая два голых тела, и полный беспорядок на полу. — Извращенцы, фу, — девушка не выдержала, пнула дверь со всей силы, оставляя их наедине, а сама ушла на кухню, доедать оставленный для неё обед.       — Наверное… В этом и правда что-то есть, — спустя время согласилась Муцуки, когда дыхание и мысли пришли в действительную «норму».       Это не принять с первого раза, об этом не перестать думать, никогда, но смягчить эту тягомотину вполне возможно, чем и планирует заняться Урие в последующие годы, если Тоору, конечно же, не будет против.