репетитор

— Гэвин Рид, если вы сейчас же не соизволите подняться, я буду вынужден применить силу! — грубый голос разорвал приятную серую пелену дремы, и я нехотя сел на кровати. Меня невероятно бесила манера отца обращаться ко мне на вы и в тоже время опускать ниже плинтуса. Моего мнения, ясное дело, никто не спрашивал. Я опустил ноги на холодный пол и поморщился. Потом побрел в ванную и, как мог, привел себя в порядок. Впрочем, никакие водные и прочие процедуры не сумели бы сделать мое лицо привлекательным. Разве что пластическая операция, да и то вряд ли. Я скорчил рожу и брезгливо отвел взгляд от зеркала. Отвратительно, как и всегда. — Неси свой тощий зад на кухню, если не хочешь остаться без завтрака, — судя по всему, градус злости предка несколько опустился. — Да, сэр, — я опустился на табуретку и принялся ковыряться ложкой в тарелке. Серую размазню в ней даже с натяжкой нельзя было назвать съедобной. Иного варианта у меня не было, пришлось давиться тем, что было. Обжигая горло чаем температуры лавы, я методично запихивал в рот бутерброд с печеночным паштетом, который ненавидел сильнее, чем овсянку. Но голодать весь день отчаянно не хотелось, и все силы уходили на то, чтобы сдержать рвотный рефлекс. — Спасибо, — коротко бросил я, помыл посуду и отправился одеваться. Серая мышиная форма висела на мне мешком. «Хрен что найдешь на тебя, дистрофика» — любил говорить отец, и в итоге я ходил в одежде на размер, а то и на два больше, чем нужно. Я поправил неудобный галстук, мешавший нормально шевелиться, подхватил рюкзак и ушел на свою ежедневную каторгу. Учился я в гимназии с гуманитарным уклоном. Французский как основной, дополнительный немецкий. Мне нравились эти языки, но я куда охотнее потратил бы время на информатику и физику с математикой. Пытался заниматься дома самостоятельно, но домашней работы было так много, что после четырех-пяти часов написания сочинений, разучивания совершенно бесполезных стихов и анализа произведений я валился на кровать в одежде и просыпался утром следующего дня. Мне «повезло» попасть в класс детей богатеньких родителей, и потому все поголовно смотрели на меня как на грязь под ногами. Я не участвовал в их разговорах про новую модель яблофона, не обсуждал известных футболистов, не интересовался, кто, когда и как напился в сопли и заблевал коврик в прихожей. Любовные похождения одноклассников меня тоже не трогали. Я любил читать, но после того, как эти недоумки отобрали у меня с таким трудом добытое «Превращение» Кафки и превратили в кучу бесполезных обрывков бумаги, я перестал носить книги в школу. Они не понимали меня, я не понимал их. И не горел желанием, признаться. Меня пытались сломать, но я неизменно отвечал на приглашения на стрелки за школой и дрался на них как лев. После нескольких подобных инцидентов меня перестали замечать. Только иногда позволяли себе отпустить ядовитую насмешку в мою сторону. Мне было невероятно скучно на уроках, и я бросил попытки доказать, что еще на что-то годен. Табель оценок заполонили тройки и двойки. Отец орал на меня, всыпал пару раз ремнем, отбирал телефон и плеер. Мне было плевать. Нахлынула странная апатия, будто отрезавшая меня от остального мира. В моей маленькой узкой реальности существовал лишь вечный туман тоски и едкое пламя ненависти к себе. Я ненавидел в себе абсолютно все, начиная от худого, тщедушного тела до неспособности нормально чувствовать, как другие люди. Я настолько привык к боли, что ничто, кроме нее, не вызывало во мне бури эмоций. Вот так я и болтался между жизнью и смертью, пока в середине ноября в наш класс не пришел новичок. — Представься, пожалуйста, — проскрипела мисс Стейн, учительница литературы и по совместительству классная руководительница. — Ричард Андерсон, — он чуть склонил голову в легком поклоне. Я столкнулся с ним взглядом, и меня обожгло холодом его синих колючих глаз. — Насколько мне известно, ты был лучшим учеником в прошлой школе, так что садись рядом с нашим двоечником. Быть может, тебе удастся улучшить его показатели, — усмехнулась старая карга, и меня аж передернуло. Андерсон кивнул и опустился на соседний стул. Я украдкой покосился на него. Идеально прямая осанка, даже аристократическая, правильные черты лица, идеально выглаженная и накрахмаленная рубашка, едва скрывающая выступающие мышцы. За исключением цвета волос — темно-русый — мой новый знакомый прямо-таки истинный ариец, только формы эсэсовца не хватает. Сложно ему придется с таким унтерменшем, как я. Усмехнувшись своим крамольным мыслям, я вернулся к уроку. Тема по алгебре была действительно сложной, и я вспотел от напряжения, пытаясь привести выражение к нужному виду. — Тут все куда проще. Смотри, — мою руку перехватила чужая, и я вздрогнул, позволяя Ричарду вести ручку по бумаге. Я внимательно следил за ходом его мысли и удивлялся, как же сам не додумался до решения. — Спасибо, — просипел я, не глядя ему в глаза. Какой же я тормоз по сравнению с ним! Бесит, очень бесит. Ну ничего, я ему еще покажу! Во мне расцвел дух соперничества. Нельзя, чтобы еще и какой-то там пришелец показал свое превосходство надо мной! И я стал с невиданным доселе упорством стараться его обставить, обогнать и уделать. Выходило плоховато. Ричард только ехидно улыбался, наблюдая за моими попытками победить. Я злился, пробовал иные пути и способы, изворачивался как уж на сковородке, однако все это проходило впустую. В синих ледяных глазах плескалось снисхождение с толикой презрения. Однажды я не выдержал и подрался с Андерсоном. Ну, как сказать…я вмазал ему по носу, а в ответ меня скрутили и уложили мордой в пол. Собравшиеся посмотреть спектакль одноклассники довольно ржали, Ричард молчал. Помог подняться и ушел, не оглядываясь. Я тогда чуть не разрыдался от обиды. Досадное поражение. И мой ариец стал еще дальше. Мой?.. Я и не заметил, как стал называть его так. И почему меня волновала стена отчуждения, возникшая между нами? Загадка. Что-то царапало, грызло и рвало мою грудь изнутри. Я изнывал от необычного ощущения, и тоска еще крепче сжимала своими ледяными пальцами мое сердце. Отец все чаще устраивал мне разбор полетов, я слушал его, и потом часами сидел на полу, обхватив голову руками. — Никчемный, трусливый, слабоумный урод, — повторял я его слова и задыхался от боли. Как-то раз он уехал в командировку, и я остался один на неделю. Было время подумать и разобраться в себе. Я задумчиво рылся в ящике стола и внезапно обнаружил опасную бритву. Сняв бумажную упаковку, я с минуту разглядывал стальную пластинку. Потом направился в ванную и как следует протер ее спиртом. Закатал рукав растянутого свитера и едва сдержал рвотный позыв при виде собственной молочно-белой кожи. Ей определенно чего-то не хватало. Взмах — и алая нитка пересекла белое поле чуть выше запястья. Больно не было. Разве что стало дышать легче. Пару росчерков, и картина дополнилась новыми деталями. Я как завороженный глядел на темное волшебство, что сам сотворил так непринужденно. Кровь наливалась крупными бусинами и чернела, наливаясь силой. Прорывы кожи немного жгло, но это было мелочью по сравнению с тем, какую эйфорию я испытывал. Тело словно освобождалось от магических оков и дышало, шевелилось, жило. — Еще, — пробормотал я и надавил сильнее. Боль вспыхнула костерком, и рана блеснула в свете лампы, как пасть некой мифической твари из справочника с пятой полки моего шкафа. — Красиво. Как же красиво, — я не заметил, как мои губы растянула маниакальная улыбка. — Таким я вам понравлюсь больше, да? Мои размышления прервал звонок в дверь. Я разочарованно зарычал, прикрыл свое полотно шерстяной тканью кофты и в два прыжка достиг прихожей. — Кого тут черти принесли? — весьма нелюбезно поинтересовался я и осекся. На пороге стоял Ричард. — Привет, Рид, — поприветствовал он меня. — Мисс Стейн возложила меня торжественную миссию вернуть тебя в ударники, — сообщил он и прищурился. Только сейчас я заметил, что с моего рукава капает на пол, и поспешно убрал руку за спину. — Покажи, — потребовал Андерсон. Я хотел отказать, но оценил строгость его голоса и послушно протянул руку. Ричард осторожно убрал ткань и немного побледнел. — Ты что творишь?! — у него аж глаза побелели от ярости. — Ты что творишь, я у тебя спрашиваю? — Ты не вовремя пришел, — буркнул я. — Ну да, ясное дело. Еще полчаса, и мне бы пришлось прихватить полицейских для опознания тела, — съязвил он. — Нет! — возмутился я. — Я не собирался совершать суицид. Просто…рисовал. — Какой же ты дурак, господи боже, — прошипел Ричард. — Показывай, где у тебя аптечка. Спустя пару минут он с каменным лицом бинтовал мою многострадальную руку. Я сидел, боясь шевельнуться. — Еще раз увижу — сделаю гораздо больнее, — пообещал Андерсон, закончив перевязку. — Почему ты так беспокоишься обо мне? — рискнул спросить я. — И зачем согласился взять надо мной шефство? Я же безнадежен. — Мне лучше знать, есть у тебя способности или нет, — отрезал он, сгребая в кучу обрезки бинта. — Пойдем в твою комнату, там сподручнее заниматься, полагаю. — Не знал, что ты придешь, — несколько виновато сказал я, оправдываясь за бардак, царивший в моей берлоге. — Да ты вообще мало что знаешь, — хмыкнул Ричард и принялся приводить в порядок мой стол, а заодно и подоконник. — Мертвые бабочки? Серьезно? — он продемонстрировал целую пригоршню трупиков с крылышками. — Это меня тошнило, — горько отшутился я. Никогда не чувствовал такой влюбленности, как описывают в книгах. Внутри меня если что и есть, так это колючая холодная пустота. — Садись, — Андерсон придвинул для меня табуретку, сам же воцарился на стуле. Какова наглость… Впрочем, ему можно. Как я докатился до того, что готов разрешить этому ледяному ублюдку все, и чуть ли не выстилаюсь подстилкой под его ногами, лишь бы получить одобрение? Неизвестно. — Какие темы для тебя самые трудные? — он открыл учебник по геометрии на оглавлении. — Все, — отозвался я после секундного размышления. — Что ж, значит, разберем все, — терпеливо промолвил Ричард. — Пиши число и номер… За этот вечер я узнал и понял больше, чем за предыдущие года в школе. Наедине со мной, без свидетелей, отличник и звезда класса оказался обычным парнем и, надо признать, отличным учителем. Он не торопил меня, не повышал голос, не использовал привычные обидные прозвища, лишь медленно и разборчиво объяснял теоремы, показывал примеры и искренне радовался, когда у меня хоть что-то получалось. — Ты вовсе не тупой, Гэвин, — сказал он на прощание. — Не слушай их. У тебя все получится. При должных усидчивости и трудолюбии, конечно же. — Спасибо, — я сидел на подоконнике и смотрел, как его светлая фигура исчезает в сумерках. Впервые за долгое время я поверил в себя и прервал нескончаемый поток самоуничижения. Удивительно, что такой необыкновенный человек, как Ричард, обратил на меня внимание. — Ну что, Андерсон, как твои занятия с нашим юродивым? — услышал я на следующий день обрывок разговора и весь сжался, стараясь быть незаметным. — Я бы попросил не называть его так, — ровно отозвался мой ариец. — Процесс пошел. Он старается, в отличие от некоторых. Раздались сдержанные смешки слушателей и недовольное ворчание собеседника. — Ну-ну, посмотрим, как он четвертную контрольную по математике напишет, — скептично заметил кто-то. — На пять напишет, — заявил Андерсон, и на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Я едва не подавился от таких слов. Кажется, мой репетитор несколько переборщил с уверенностью в моих силах. — Поспорим? — спросил недоверчивый голос. — Давай, — я краем глаза увидел, как они пожимают друг другу руки, и весь похолодел. То мероприятие, о котором они говорили, через месяц, и мне стало дурно от одной лишь мысли о том, что я могу подвести Ричарда. — Рид, на пару слов, — он отловил меня на перемене и отвел в сторону. — Придется каждый день нам с тобой работать, я имел неосторожность заключить пари… — Я знаю, — перебил его я. — Ты же понимаешь, что я не смогу… Зачем? — Сможешь, — твердо произнес он, оскалившись. — Еще как сможешь. Я из тебя душу выбью, но на отлично ты напишешь. Таки-да, не обманул. Так плотно и напряженно я не учился, наверное, класса с седьмого. Мы просиживали за учебниками дотемна, и даже мой предок не особенно возражал. Он проникся каким-то благоговением к моему репетитору и чуть ли не раскланивался перед ним. Ричард реагировал на это спокойно. Походу, привык. Дня объявления оценок я ждал как апокалипсиса. Плохие предчувствия усилились стократно, я даже себе валерьянки заварил. Как оказалось, не зря, ибо контрольную я позорно провалил. Вообще не ожидал от себя такого, поскольку был полностью уверен в правильности решения. Стараясь не поднимать головы, я молча собрал тетради и учебники в рюкзак и быстро вышел. Меньше всего мне хотелось увидеть разочарование в глазах Ричарда, которого я самым подлейшим образом подвел. Домой я не пошел, разумно предполагая, что предок будет не очень рад таким школьным успехам. Моей целью была набережная. Я уселся на парапет, обхватив колени руками, и минут десять смотрел на воду. Потом полил дождь, и обстановка стала еще трагичнее. — Ты еще не утопился? Похвально, — рядом опустился Андерсон, и я отодвинулся как можно дальше. — Рид, прекрати, ничего страшного не случилось. Подумаешь, десять долларов проиграл. — На меня ушло столько твоего времени, и все впустую, — глухо отозвался я. Грудь опять будто сдавили железные прутья клетки. — Неправда. Ты чему-то научился, не так ли? Это главное. А тесты не всегда показывают знания, — успокаивающе произнес Ричард и чуть нахмурился. — Не бойся меня. И не шарахайся, как от чумного. Это куда обиднее, чем твои плохие оценки. — Прости, — я неловко придвинулся, все еще избегая его взгляда. Глаза жгло подступившими слезами. Ну вот, Рид, молодец, еще разревись перед ним! — Не за что извиняться, — внезапно мне стало теплее, и я осознал, что Андерсон меня обнял. — Ричард?.. — я наконец-то поднял голову. Он улыбался. Я даже не знал, что он умеет, признаться. — Романтичная обстановка, не находишь? — он смахнул мокрую челку со лба. — Ты специально место выбрал, да? — Место для чего? — непонимающе переспросил я, но меня перебили, заткнув…поцелуем рот. Я сначала даже задохнулся немного от удивления. Наверное, снится, подумал я, позволяя чужому горячему языку проникнуть в мой рот. Андерсон притянул меня ближе, запустив пальцы в мои волосы и чуть надавив на затылок. Я впервые за долгое время почувствовал, что нахожусь в безопасности, и ничто меня не тревожит. Было так хорошо, так сладко, так волшебно, что, казалось, вот-вот звезды из глаз посыпятся. — Знаешь, почему я выбрал тебя? — сказал он мне чуть позже, когда мы сидели у меня дома и пили горячий чай, завернувшись в один плед на двоих. — Ты настоящий. Не пустышка. Ярко реагировал на все, что я делал, и показывал истинные чувства. Именно поэтому можешь быть уверен, что я буду рядом. И я ему поверил.