Стучащее по хрупким ребрам, слабеющее сердце.

У Юнги под браслетом часов красивое «Ким Намджун» выведено. Омега лениво бредет в душ и понимает, что так больше нельзя. Нужно прекратить зажиматься с Намом по углам на тусовках и сказать ему правду. Сказать, что надпись появилась еще два года назад, как только Юнги ему в глаза посмотрел. Назначает встречу в пять часов вечера. Весь день на нервах. Думает, что все не так уж и плохо, и, может, оно того и не стоит. Знаете, любовь такая забавная вещь. Мы столько всего ожидаем от нее. Что она будет искренней, с поцелуями на рассвете и завтраками в постель. Мы все считаем, что наша любовь будет взаимной и что это «именно тот человек». И знаете, мы никогда не думаем, что человек, которого мы любим, сделает нам больно. И, увы, любовь не план. У нее нет определенного начала, нет определенного конца и, даже нет черты, которая объявляет, что совсем скоро тебе выдерут сердце, разрывая его в клочья. Юнги сидит напротив Намджуна и не может переварить полученную информацию. Смотрит на запястье любимого ему человека и понимает, что не может дышать. «Юнги, я встретил своего истинного, это не ты, прости.» — Мин нежно улыбается и натягивает рукава худи ниже. «Я не люблю тебя. Прости. Я ухожу.» — Ким покидает кофейню, а Юнги так и сидит. Улыбается. Его вечно пьяная любовь больше не пьет. Нет-нет. Солнце не погасло, мир не рухнул и дышать тяжелее не стало. Просто у Ким Намджуна прекрасное «Пак Чимин» на запястье, а у Юнги «Я не люблю тебя.» в висках пульсирует. Юнги никогда не говорили, что любовь будет ощущаться как падение с двадцатого этажа, не говорили, что «я влюблен» и «я чертовски одинок» в основном одно и тоже, не говорили, что большинство ночей он не сможет спать, а если и сможет, то проснется крича его имя и, они не говорили, что Юнги перестанет есть, потому что будет думать, что если будет худее, — будет достоин его внимания. Они говорят, что любовь — «что-то особенное и восхитительное», но теперь «что-то особенное и восхитительное» — лежать на полу своей спальни, онемевшим от боли, которую он оставил. Это просыпаться с опухшим от слез лицом и помутневшим от алкоголя разумом. Они говорят, что ты никогда не забудешь свою первую любовь и, возможно, они правы. У Юнги кровавое месиво под часовым браслетом, а у Намджуна все еще блядское «Пак Чимин» и рыжий омега под боком. И знаете, Юнги не злится, ни на Нама, ни на Пака и ни в коем случае счастью своего счастья мешать не будет, просто, иногда, немного болит ебаное «Ким Намджун», которое, увы, не только на запястье было. Но, знаете, Юнги пережил. Стер свою кожу до крови, чтобы смыть позор. Позор того, что он, блять, любил его. Любил каждым сантиметром своего тела. Его тошнило от собственного отражения, ведь оно любило его. Он хотел травить себя алкоголем и сигаретами, чтобы, дай бог, подохнуть. Но, знаете, пережил. Выкинул кровавый ошметок, который, когда-то был сердцем. Чаще начал ходить на тусовки, пить, курить и трахаться. И переживал это дальше. Пока, спустя полтора года, один альфа не начал его насильно стягивать с чужих колен. У Чонгука кривое «Мин Юнги» на запястье. Чон с омегой не разговаривает, даже не пытается внимания к себе привлечь. Чувствует, что Мин на чужих коленях, — находит. Снимает. Шлепает. Уходит. Так проходит три месяца. Три месяца Чонгук молча стаскивает своего омегу с других альф. Три месяца Юнги лишь фыркает на этого альфу. Три месяца они видятся на каждой вечеринке. И три месяца, Чон не дает омеге наиграться. Юнги приходит в апреле. Молча подходит к компании Чона. Фырчит на жадные взгляды альф. И так же молча усаживается к альфе на колени, отвешивая ему легкий щелбан по носу. Юнги разрешения не спрашивает. Чонгук не прогоняет. Проходит еще месяц. Юнги начинает подходить и в университете. Все так же молчит. Сам лезет на руки и похуй, что кто-то там смотрит. Обнимает и ластится, как побитый кот, который впервые почувствовал, что бить не будут. Неделя. Юнги целует. Сам. Все еще не говорит, конечно, но без Чона не проводит ни дня. Еще неделя. Первые слова при альфе. Мин удобно расположился на коленях у темноволосого, но к нему все же подходят, дабы попросить номер. — Я его. — тихо говорит омега, кивая на руки Чона, крепко обвившие талию. Три недели. Юнги и Чонгук живут вместе. Едят вместе. Спят вместе. И, как бы глупо не звучало, даже ходят за ручку. Омеге необходима ласка, Чонгук эту ласку может предоставить. И знаете, с уходом Намджуна, мир правда не рухнул, солнце не погасло и дышать тяжелее не стало, сердце, правда, немного треснуло, но Чонгук его починил. От своего кусок оторвал и Мину отдал. Они знакомы полгода. Чонгук морщится во сне, а омега лишь нежно улыбается, убирая прядку с лица своего альфы, наслаждаясь сонным лицом Чона. Проходит еще три месяца. К нему впервые за все это время подходит Намджун. Стоит от Юнги, сидящего у Чона на коленях, примерно в пяти шагах. Знаете, Юнги так долго старался его отпустить, но тогда даже не знал, что делать. Он не видел его слишком давно. Настолько давно, что его отсутствие не убивало. Просто, со временем, кажется, стало все равно. Юнги хочет подойти, ведь он правда скучал временами, но, там, возле этого подоконника, кто-то из них был лишним. Юнги помнит, что без Нама не очень получалось жить. Точнее жизнь просто остановилась. Но когда он смотрел на Кима, стоящего в пяти шагах от него, альфа был чужим и Мин не мог понять, из-за чего он так убивался. Намджун стал некрасивым, бледный какой-то и под глазами круги. Ах, да, просто Мин Юнги в него не влюблен. Намджун просит вернуться, обещает Юнги весь мир. Чонгук прикрывает глаза. Знает, что если Мин согласится, Чонгук не сможет его не отпустить, не сможет насильно держать рядом. Юнги отказывает. Проходит еще год. У Юнги под шрамами кровавое «Ким Намджун», «Чон Чонгук» выжженное на сердце и кольцо на безымянном.