Первые шаги

Уже три месяца Чарльз просыпался всегда в одно время. Каждое утро начиналось, как предыдущее: сначала он дотягивался до пульта, нажимал на кнопку, и шторы с тихим шорохом разъезжались в стороны, чтобы солнечный свет мог ворваться в комнату. Дистанционное управление изобрел Хэнк, он и переоборудовал комнату так, чтобы Чарльз сумел привыкнуть к новой жизни. Но дело шло куда медленнее, чем Чарльз показывал окружающим. От неустанной заботы он чувствовал себя еще хуже. Он же не совсем беспомощный! Пару мгновений Чарльз смотрел на залитую январским солнцем комнату, а потом привычным жестом приложил пальцы к виску и сосредоточился. Каждое утро он проверял обитателей особняка, привычка уже успела превратиться в своеобразный ритуал. Его породила необходимость: в первое время после больницы Чарльз приучался быть самостоятельным и не самым честным путем удерживал своих нянек подальше от комнаты. Такой прием работал со всеми, кроме Эрика: он приходил в любое время, не слушал протесты и вел себя, как хозяин. И молчал. А Чарльз не мог понять, от чего ему хуже: от этого тяжелого безмолвия или от самой помощи. Он терпел, все равно ничего не мог сделать, хотя и благодарности за такую бесцеремонную заботу не испытывал. Теперь он почти привык управляться сам, не все еще получалось, но Чарльз не допускал слабости: ни капли боли или жалости к себе. Ему хватало и того, что жалость сквозила в каждом действии его друзей. Эрик уже успел вывести ребят на тренировку и теперь немилосердно гонял вокруг дома. Больше всех как обычно доставалось Алексу, который до сих пор не научился сдерживать эмоции. Сейчас, бегая восьмой круг, от него так и веяло яростью и упрямством. Чарльз запомнил, что тянуть с разговором больше нельзя: сегодня же надо будет поговорить с Алексом о способах самоконтроля. Нельзя, чтобы он разозлился настолько, чтобы опять что-нибудь взорвать. А вот Шона сейчас больше волновала Мистик, бегущая чуть впереди. И он разрывался между желанием обогнать ее, чтобы вернуть первенство и насладиться видом сзади. Чарльз хмыкнул: нужно непременно рассказать Рейвен, что ее естественная внешность заставляет всех вокруг чрезмерно... волноваться. На тренировках она не признавала одежды, а это никак не давало парням сосредоточиться. У них и так достаточно отвлекающих факторов, жаль, что Эрик не хотел понять. Мысли об Эрике вмиг заставили помрачнеть: тот не снимал шлем, вел себя резко со всеми, исключение делал лишь для Рейвен, обращаясь с ней чуть мягче. Чарльз ломал голову: это из-за того, что Рейвен девушка или из-за их особенных «взаимоотношений», о которых он раскопал в голове у сестры. Чарльз не знал, насколько воображение Рейвен приукрасило реальность, но ему все равно было не по себе с тех пор. Они говорили теперь только о его самочувствии, да о тренировках. И, когда у него появилось лишнее время для размышлений, Чарльз понял, что его маленькая сестренка больше не хочет делиться с ним переживаниями. Она нашла того, кто поймет ее лучше. И это было неожиданно неприятно. Хотя, Чарльз сомневался, что Эрик сейчас настроен на разговоры по душам хоть с кем-нибудь. Не останавливаясь на сознании Мистик, Чарльз последовал дальше. Найти Хэнка было нетрудно: в эти часы он всегда в лаборатории, поэтому Чарльз не старался проникнуть в его мысли, лишь прикасаясь мимоходом. Хэнк стоял у окна, следил за тренировкой и грустил. Что ж, не он один чувствует себя выброшенным на обочину жизни! Чарльз приподнялся на локтях и бросил взгляд на инвалидное кресло, стоящее рядом с кроватью. На символ того, кем он теперь являлся. Калекой! Сейчас он был не так слаб, как в дни, когда его только привезли из военного госпиталя. Каждый день пару часов он начал проводить в тренажерном зале - приучал руки к нагрузкам. Как они отчаянно стали нужны ему! Ему необходима сила, чтобы подняться с кровати и сесть в кресло. Не говоря уже о такой банальной вещи, как принятие душа. Чарльзу до крика тяжело справляться со всем этим, но он скорее простился бы со своей телепатией, чем позволил бы кому-то узнать. Особенно Эрику. Чарльз не мог читать его мысли, но точно знал - Леншерра терзает чувство вины. Потому что он сам мучился бы также. И только Чарльз был способен это исправить, но дело в том, что он до сих пор не разобрался - хочет этого или нет. Закончив свою ежеутреннюю порцию мыслей об Эрике, Чарльз стиснул зубы и начал медленно подниматься на руках. Сейчас он уже мог сесть в кресло самостоятельно, мог, как и многое другое. Он аккуратно сел на кровати и подтянул кресло поближе. Еще немного, совсем немного! Нужно было лишь напрячь мышцы и перенести собственный вес в кресло. Главное - это внимание и осторожность. Пару недель назад он отвлекся и упал, а подтянуться с пола до сиденья не смог. Если бы у него оставались силы краснеть, Чарльз непременно покраснел бы от этих воспоминаний. Позвать тогда на помощь ему мешала гордость, а привести кого-нибудь силой мысли не мог - Эрик бы обязательно заметил. Впрочем, он и так заметил, когда спустя полчаса обнаружил его за очередной неудачной попыткой подняться. Эрик ничего не сказал тогда, но с тех пор, если Чарльз опаздывал больше, чем на десять минут, он без стука врывался в комнату. Хрипло выдохнув, Чарльз все-таки уселся в кресло и позволил себе расслабиться на пару минут: подобное упражнение отнимало слишком много сил. Хэнк утверждал, что еще пара месяцев тренировок, и он привыкнет, но пока это было тяжело. Хотя Чарльз не терял надежду, что и впрямь сможет привыкнуть. Теперь он мог позволить себе принять душ без свидетелей. Хэнк просто гений - сконструировал подъемник для ванной, так что Чарльз избавлен от присутствия Эрика при столь деликатной процедуре. Поразительно, сколько сил он стал тратить на простые действия: встать с кровати, принять душ, одеться. Старая присказка «бывало и хуже» и ответственность за молодняк не позволяли окончательно пасть духом, но иногда очень хотелось! А хуже уж точно, бывало. Например, когда его, бледного и обессиленного, привезли из больницы. Несколько операций и обезболивающее сделали свое дело - соображал он с трудом. Вдобавок, под наркозом контролировать свои способности не выходило, так что Чарльз был измучен кошмарами больных из соседних палат. Самое ужасное из того, что вообще могло произойти - это была неуемная забота окружающих. Мойра и Рейвен упорно сражались за то, чтобы кормить его, Алекс и Шон просто нервничали, постоянно что-то роняли, разбивали или ломали. Последним оплотом покоя оказался Хэнк, который переживал не меньше, но зато развил бурную деятельность по переоборудованию дома. И он не смотрел на него глазами, полными слез, как это делали женщины. Этот взгляд стал преследовать его в кошмарных снах. Чарльз был рад избавиться от чужих кошмаров, но не был готов к собственным. Но хуже всех был Эрик. Пока Чарльз был в больнице, он все время находился рядом: стоило ненадолго прийти в себя от снотворного, как над ним оказывалась небритая физиономия с запавшими глазами в прорези шлема. Эрик подпускал никого близко, а при любых попытках спорить, тут же пользовался силой. Этим он окончательно восстановил против себя всех, кроме Рейвен. У нее просто не хватало духу укорять в том, в чем он и так винил себя. Когда они вернулись в особняк, все стало гораздо хуже. Хотя Чарльз в то время считал, что хуже быть не может никак. Эрик принялся контролировать каждую мелочь, касающуюся его состояния. Основным оправданием было: «Ты еще слаб»! С этим девизом Эрик объявил крестовый поход всему, что могло, по его мнению, побеспокоить Чарльза или ухудшить его хрупкое здоровье. И касалось это любой мелочи! В конце-концов, это вылилось в открытое столкновение. Алекс потом неделю ходил с разбитым лицом, а сгоревший флигель пришлось отстраивать заново. Все попытки Чарльза объяснить, что он больше не при смерти разбивались о глухую стену этого: «ты еще слаб!» Последний разговор был только вчера и протекал в таком же ключе. - Эрик, почему ты мне не сказал, что Алекс опять с тобой подрался? - Он каждый день со мной дерется. - Но на этот раз он попытался сделать это в гостиной. - Никто не пострадал. - Только гордость Алекса. Эрик, зачем ты с ними так? - Я обращаюсь с ними, как обычно. Одно и то же. Чарльз вновь поймал себя на несвойственном желании скрипнуть зубами: - Они дети, Эрик! Не пытайся сделать из них боевые машины. - Они больше не дети. И они должны уметь защищаться. - Лишай их возможности получать от жизни удовольствия! Тренировки – это не главное. Как обычно, Эрик капитулирует внезапно, но всегда со своей коронной фразой: - Ты еще слаб. Когда почувствуешь себя лучше, мы это обсудим. И так каждый раз! Все их споры заканчиваются этой фразой. А, пока они разговаривают, Эрик ходит по комнате и старается смотреть куда угодно, но не на Чарльза. Но хватит размышлений! Через долгих два часа, он, наконец, позволил себе расслабиться в кабинете. Учреждение школы занятие утомительное – даже с его деньгами. Чересчур много бумаг. Хорошо, что пока они избавлены от бесконечных наездов комиссий. Но сегодня явно не его день – мысли так и крутятся вокруг Эрика. Чарльзу приходится оторваться от заполнения очередного бланка и вспомнить тот единственный раз, когда Эрик сам попытался поговорить с ним. К сожалению, он помнил этот односторонний разговор слишком уж отчетливо. Эрик пришел к нему в тот день, когда Мойра навсегда покинула особняк, лишенная воспоминаний. Чарльз сидел тогда у себя и смотрел в окно, вслушиваясь в отголоски мыслей женщины, которую мог бы полюбить. Несмотря на шлем, он ощутил присутствие Эрика моментально, тот еще не начал открывать дверь. - Она уехала? - какой спокойный голос! Чарльз не нашел себе сил ответить так же безэмоционально, поэтому кивнул. Тогда его переполняла злость, на себя - такого беспомощного и слабого, на Эрика, который ходил за ним по пятам и строил из себя няньку, на врачей, которые только разводили руками. Приходилось прикладывать чересчур много усилий, чтобы сохранять напускное спокойствие и улыбаться. А тогда у него не было на это сил. Эрик подошел к окну и встал рядом с ним: - Опасно отпускать ее. Она может вывести людей на нас. - Она этого не сделает. - Как ты можешь верить ей, после того, что она сделала? Чарльз едва смог удержаться, но взгляд выдал с головой: «Что же она такого сделала?» Шлем скрывал лицо Эрика почти целиком, но если бы Чарльз был тогда внимательнее, то заметил бы, что тот колеблется. - Чарльз, послушай... Сколько раз вспоминал Чарльз этот разговор, интонации в голосе Эрика, он сумел запомнить даже то, как сжимались его руки. Но самое страшное, что Чарльз до сих пор не чувствовал раскаяния за свои слова. - Она не предаст. Просто не сможет это сделать. Он имел в виду только это, но Эрик, видимо, домыслил фразу. Тогда Чарльз не придал значения происходящему, он даже не обратил внимания на то, как стремительно Леншерр вышел из комнаты. «Она не предаст... в отличие от тебя». Он не сказал этого, но позволил Эрику поверить, что так думает и до сих пор не разубедил в этом. Пришла пора признать, что он вел себя по-свински. И с Рейвен и с Эриком. Чарльз еще не знал, как исправить ситуацию, но у него еще было время подумать. Немного: под таким давлением Эрик скоро может сорваться, а тогда последствия будут плачевными для них всех. Для начала нужно перестать быть таким эгоистом. Чарльз улыбнулся и вновь склонился над бумагами. У него все получится!