Река, в которую нельзя войти дважды

Жесты Хикару нервные, торопливые. Он громко звенит коллекционным фарфором, рассыпает по столу сахар, раз за разом кусает себя за губу и потирает шею. Виновато, подавленно, испуганно. Каору сидит на стуле для прислуги, на кухне, куда они почти никогда не заходят. Им подают служанки, для них готовят лучшие повара. Хикару и Каору — богатенькие, избалованные аристократы. Хикару и Каору — братья-близнецы, замкнутые друг на друге, любящие друг друга так сильно, что однажды эти чувства должны были выйти за грань, к которой они приближались все теснее за счет своих театральных игрищ. Хикару разрывает тишину спящего предрассветного особняка громыханием на кухне, и Каору молча сидит на стуле для прислуги в ожидании. Хикару пытается заварить кофе. Разумеется, на то, чтобы смолоть зёрна и сварить настоящий кофе, дорогого сорта и изысканного вкуса, его не хватит. Он любит получать все самое лучшее, но при этом ничего не умеет делать сам. Хикару заваривает растворимый кофе для простолюдинов, который открыла для аристократов Харухи. Хикару сыпет химический кофейный порошок мимо кружки, плескает кипятком из чайника на стол. Не спрашивая Каору, кладет в его кружку, как в свою, три куска тростникового сахара. Дрожащей рукой ставит получившийся изыск перед братом. Каору поднимает взгляд на него. На лице Хикару страх, отчаяние, раскаяние, вина. Хикару делает шаг назад. Придвигает второй стул для прислуги и бесшумно опускается на него, скрещивая под столом ноги. Каору встает и достает две чайные ложки. Кладет одну в кружку Хикару. — Спасибо, — сдавленно благодарит тот. — Не за что, — бросает Каору, и это, не запланированное как месть, бьет Хикару поддых. Вообще-то есть за что. Старший брат опускает взгляд в чёрную поверхность кофе и закусывает внутреннюю сторону щеки. Взгляд его расфокусирован, и Каору уверен, что если скажет что-то еще, Хикару не выдержит. Вспылит, вскочит с места, возможно, что-то прокричит во весь голос, перебудив всех присутствующих в особняке, после чего убежит прочь и будет рыдать на кровати навзрыд, сжимая кулаки. Каору настолько хорошо знает Хикару, что винит во всем произошедшем только себя. Он знал, что так произойдет, понял еще месяц назад. Взгляд Хикару изменился, жесты его стали грубее и откровеннее, в их игрищах для клуба старший брат перестал изображать и стал действовать искренне, и по этим предпосылкам Каору еще тогда понял, чем все закончится, если он не повлияет на ситуацию. Это ведь не сложно. Просто сказать прислуге о том, что им нужно больше пространства. В особняке полно места, выделили бы им две комнаты, вместо совместной. Они уже не маленькие дети. И зависимость друг от друга давно перестала быть невинной. Теперь она стала жадной, взрослой страстью. Нужно было просто разорвать эту связь, пока не стало поздно. Пока она не пробилась сквозь грань, пока не сплелась в нечто иное. Но Каору медлил. День за днем он завершал в одной постели с братом. Позволял обнимать себя, сперва во сне, потом якобы во сне, в конце концов — открыто, едва он оказывался в постели с Хикару, тот прижимал его к себе. Все более жадно, все откровеннее и требовательнее. Пока не случилось то, чего не нужно было допускать. Но чего Каору хотел. И именно поэтому позволил этому случиться. Хикару — старший брат, но какое это имеет значение, если речь идет о разнице в несколько минут? Хикару импульсивный, вспыльчивый, упрямый, принципиальный. Все произошедшее для него шок, хотя инициатор именно он. По его мнению. Спокойный, рассудительный, куда более проницательный Каору уверен в том, что Хикару ошибается. Каору прекрасно знает, кто на самом деле спровоцировал случившееся. И не чувствует никакой вины. Каору отпивает отвратительного для утонченного вкуса аристократа напитка и облизывает губы. Смотрит на опустившего плечи Хикару, на его нервно стиснутые на ручке кружки, которую он не поднимает со столешницы, пальцы с идеальным маникюром. На то, как жалобно изогнуты его брови. — Ты был великолепен, — припечатывает Каору, на этот раз не скрывая злобной мстительности тона. Хикару дергает рукой, забывая о том, что в ней все еще стиснута ручка кружки, и кофе расплескивается по столу. Близнец вскакивает со стула, мечется взглядом в поисках того, чем можно вытереть кофейную лужу, а потом замирает. То ли вспоминает, что он аристократ, и это не в его привычках заниматься подобным. То ли осознает, что вообще занимается не тем, чем следует. Хикару переводит взгляд на Каору. — Ты тоже. Не бросай меня, — хрипло выдыхает он, и глаза Каору расширяются. — Что? — переспрашивает он прежде, чем успевает выверить реакцию. Вопрос срывается с губ сам собой, он просто не может удержаться от него, не может не дать выхода переполняющим его чувствам. Каору поднимается со стула и упирается взглядом в Хикару. На этот раз пускать на самотек ситуацию нельзя, они обязаны объясниться прямо сейчас и, видимо, прямо здесь, раз уж выбрали закуток прислуги местом для столь важного разговора. Все самые важные разговоры случаются на кухне, но близнецам Хитачин эта истина простолюдинов не знакома. Они следуют устоявшейся людской традиции неосознанно. После ночи, изменившей все, в полутьме пробираясь по коридорам, проходя насквозь залы, в тесный закуток, где, насколько им известно, хранится кофе. Есть чайник, который можно вскипятить. Три стула для прислуги, два из которых теперь стоят, выдвинутые из-под стола. Каору приближается к Хикару и останавливается на некотором расстоянии, загнав брата в угол между плитой и стеной. — Что ты имеешь в виду? — тихо и заранее печально спрашивает он. Надеяться наивно. Они давно не дети. Его фантазии об их одном на двоих, рыжем и интимно-тесном мирке не более, чем сказочная утопия. Так не может быть, потому что… не может. Хикару смотрит ему в глаза и не решается ответить. Каору вздыхает. — Хику, я ни в чем тебя не виню, — горько начинает он заготовленную речь. Он продумывал ее с давних пор. С того дня, когда его впервые пронзило осознание того, что он хочет от старшего брата большего. С той первой фантазии об этом. И о том, чем это закончится. — Мы просто можем забыть об этой ночи, и снова… — Не можем, — выдыхает Хикару, и Каору с ним полностью согласен. Забыть о таком невозможно. Каору с болезненным удовольствием вспоминает о грубых толчках Хикару, о том, как пальцы брата натягивают его пряди волос, о его горячем дыхании, о стонах и собственных вскриках… О члене Хикару внутри, о том, как сомкнулись губы старшего брата на члене Каору… Воспоминания об этом будут столь же прекрасны, сколь мучительны, и он будет возвращаться к ним снова и снова. И это невыносимо, до отчаяния больно. Они не смогут забыть, не смогут смириться, и, значит, никогда уже не смогут вернуться к тому, что было до. Это та река, в которую нельзя войти дважды. Каору знакома эта истина, он более прилежен в учебе, чем Хикару, и даже, порой, заходит дальше школьной программы литературы, в то время, когда Хикару предпочитает нажимать на кнопки геймбоя. Каору с горечью думает о том, что знаменитое высказывание не раскрыто до конца. О том, что, порой, второй раз нельзя зайти в реку потому, что первый раз заканчивается тем, что ты тонешь, захлебываясь мучительным осознанием своей ошибки, почему-то умалчивают. Хикару выбирается из своего угла и тянет руки к Каору. — Я люблю тебя. Не ненавидь меня за мои чувства, — умоляет он, стискивая запястья брата. — Я прошу тебя, Каору… Я не смогу без тебя. Ты нужен мне. Нужен… не только как брат. Я… я хочу быть с тобой. Рассветные лучи окрашивают небо за кухонным окном в золотистый цвет. Белизна неба с проблеском голубых тонов меркнет перед этим заполняющим все собой, разлившимся по небу золотом. Каору поглаживает Хикару, прижавшегося к нему, по рыжим волосам и смотрит на небесную акварель, не видя её. Теперь взгляд расфокусирован и у него, и он, зная себя, уверен, что еще хоть одно слово Хикару доведет его до того, что по щекам покатятся слезы. Каору думает, что он знает Хикару наизусть, и может предугадывать все его действия. Хикару, сжимающий брата в объятиях, дышит через раз, до сих пор не веря в то, что Каору, которого он так давно любит, не отверг его, когда, так и не сумев признаться в своих чувствах нормально, он сорвался в ночи, дав волю страстному желанию обладать. Хитачин никто не рассказывал, что за внешней похожестью и даже многолетней близостью не обязательно следует абсолютное взаимопонимание. Но теперь они знают о том, что полюбить свою собственную копию, родную кровь и того, кто, по всем правилам, никак не может стать твоей парой — можно и не только в сказках. Губы Хикару просительно утыкаются в уголок рта Каору, и тот шепчет: «Я буду с тобой», давая согласие на всё. Богатенькие, избалованные аристократы целуются в закутке прислуги, золото лучей освещает черное кофейное пятно на столешнице, и особняк старательно изображает дрему, выжидая время перед тем, как утро возымеет законные права и начнет очередной день, полный привычных забот. Все будет так, как раньше, за одним исключением, которое для кого-то и вовсе не будет заметно: Хитачин так давно изображают романтические отношения, обманывая всех, что теперь, когда чувства становятся истиной, осознают, что, на самом деле, обманывали все это время только самих себя.