Первое, что ощутил Осиротитель, очнувшись, это мерное покачивание окружающего пространства. Корабль, конечно. Сидвеллер узнает свою стихию, будучи слепым и глухим, по этому тончайшему солёному запаху, нежной вибрации волн. Но спустя пару секунд ясность сознания начала возвращаться к нему. Как он может быть на своём фрегате, если «Разящий» стоит на якоре в его островном поместье, а в столицу, на казнь мятежного Страдальца, он прибыл в свите Императрицы, на её личном корабле?
Пришло воспоминание: яркая, чарующе-красивая синекровка, вложившая ему в ладонь записку с предложением встретиться в саду. И хотя Осиротитель всеми фибрами души обожал Её Императорское Снисхождение и считал все остальные варианты ниже себя, внимание той игривой придворной шлюшки ему польстило. Он весь вечер вдыхал аромат ежевики, исходящий от записки, и не мог дождаться новой встречи. А потом был тёмный коридор, ковёр, глушащий шаги, тонкие изящные пальцы, с совсем не женской силой вдавившие ему в лицо пропитанную какой-то дрянью тряпку и защемившие жабры, и — темнота.
Дуалскар аж скрипнул зубами. Как глупо вышло-то, как малька поймали, право слово. И сдалась ему та фифа…
Он с трудом разлепил глаза и попытался оглядеться. На языке всё ещё оставался металлический привкус, а перед глазами плясали фиолетовые пятна, поэтому сперва Осиротитель не поверил тому, что увидел, списав на галлюцинации. Но, когда зрение вернулось и привыкло к яркому свету дня, вовсю разыгравшегося за неприкрытыми ставнями, он вынужден был признать, что не ошибся — это в самом деле его капитанская каюта в «Разящем»! Те самые, выполненные на заказ, резные деревянные своды, драгоценные ковры из тончайшего шёлка, его собственное смятое чёрное бельё на постели. Можно было бы даже подумать, что сегодняшняя ночь — один длинный странный сон, и это — самое, что ни на есть, рядовое пробуждение Его Гневной Немилости Осиротителя после бурной оргии…
Если бы его запястья не были намертво прикручены к спинке кровати толстой бечёвкой.
— Что за хрень? — прохрипел сидвеллер, подёргал руки, проверяя, насколько крепко завязана верёвка. Потом подтянулся и вгрызся в неё зубами. Блядский чёрт! В ней явно есть металлические нити. Осиротитель выматерился, упрямо впился в жёсткую, сделанную явно из шкуры мускулозверя, нить и начал точить её об острые, почти акульи клыки.
Пару раз он, отплёвываясь и проклиная всё на свете, бросал это дело, но, отдохнув минуту или две, с новыми силами опять принимался за работу. По прошествии часа или чуть больше, уже сплёвывая вязкую слюну вместе с кровью со стёртых губ, он ощутил, как несколько нитей, изрядно растрёпанных и отмокших, лопнули. Это придало ему сил. Осиротитель ухмыльнулся и начал теперь расцарапывать надрыв ногтями, потому что зубы, признаться, болели невыносимо.
Звук хлопнувшей двери заставил его дёрнуться. Прошла, как казалось, уже целая вечность, пока он лежал вот так, в неудобной позе, с затёкшими руками, и думать забыл, что где-то ведь, по идее, должен шляться его пленитель! Сидвеллер настороженно приподнялся, всматриваясь в двери и прислушиваясь к приближающемуся стуку каблуков.
— Ну привеееееееет, Орфи. Приятно наконец познакомиться с нашим гостеприимным хозяином! — пропела высокая, одновременно знакомая и незнакомая девушка-тролль. Она по-хозяйски повесила широкополую шляпу на спинку стула и сложила руки на груди.
Осиротитель совершенно точно встречал эту нахалку! Да-да, хоть теперь она не в женственном платье, а в любимом пиратами и разбойным людом длинном камзоле и мужской одежде, и длинные волосы не уложены в кокетливую причёску, а практично зачёсаны назад, но эту вызывающую улыбку с милыми ямочками он запомнил. И этот вышитый на груди символ, определённо лазурнокровка, рога необычной формы, несимметричные, ещё вчера так приглянувшиеся, похожи на орудия пыток, и возмутительно красные, броские сапоги.
— Эта обувь… Ты даже не потрудилась вчера сменить её на туфли, чтобы быть похожей на женщину, — попытался съязвить сидвеллер. Незнакомка хохотнула:
— Но это вчера никак не помешало тебе попасться, Орфи.
— Не зови меня так, плебейка.
— Ну-ну-ну. Не злись, Орфи, и будь повежливее. Я тебя поймала и теперь имею право поступать с тобой как угодно. — Девушка — да, почти девчонка, едва ли она старше хотя бы на цикл, хоть и строит из себя умудрённую опытом, прожжёную старую лису, — всё так же ухмыляясь до ушей, повернулась лицом к Осиротителю. Он невольно зацепился взглядом за её левый глаз с восемью зрачками. Мутантка? Нет, нет. Он всё-таки слышал о том, когда лазурнокровки, и так почти поголовно обладающие несравненными способностями к гипнозу, получают вдобавок восьмеричное зрение, позволяющее им видеть то, что не видят другие.
— Кто ты? — наконец, произнёс он.
— Та, кого скоро будут знать все. Хозяйка этого моря. — Она гордо вздёрнула подбородок. — Моё имя Маркиза Спиннерет Майндфэнг.
— Долго придумывала? — угрюмо прорычал Осиротитель, но пиратку, казалось, достать было невозможно. Она рассмеялась, шагнула к постели, глумливо глядя на него сверху вниз. — Что ты делаешь на моём корабле?
— В том-то и дело, Орфи. Это больше не твой корабль, а мой. Я его угнала вчера на закате, — пояснила Майндфэнг и взяла со столика абрикос, смачно впиваясь в него клыками.
— Да ты шутишь.
— Неееееееет, Орфи! Я угнала самый смертоносный фрегат на Альтернии и взяла в заложники его владельца. Теперь я потребую за тебя выкуп, а когда получу его, скормлю тебя своему лузусу, — невыносимая нахалка облизала губы и пальцы и засветила косточкой прямо в лоб Осиротителя.
Это стало последней каплей. Сидвеллер издал утробный, бурлящий звук, напоминающий, рык и с силой рванул верёвки, лопнувшие с жалобным треском. Но едва он вскочил на ноги, намереваясь содрать скальп с пиратки, как качнулся и обессиленно рухнул на пол, перед глазами поплыло, и где-то на грани рассудка заливисто хохотала Майндфэнг.
Вероятно, он ещё не до конца отошёл от той пакости, что эта стерва заставила его вдохнуть, поэтому в голове шумело, конечности только слабо подрагивали, не в силах помешать Майндфэнг разложить его прямо на столе и ножом взрезать шёлковую блузку и атласные модные брюки.
— Орфи, ты думаешь, я шутила, когда говорила, что ты должен быть вежливым? Я могу делать с тобой всё, что мне захочется… Я буду делать этоооооооо! — промурлыкала Маркиза прямо рядом его лицом и укусила за ушной плавник. В лицо Осиротителя ударило таким крепким ароматом дешёвого рома, что его затошнило. О Боги Дальнего Круга, от какого жуткого акта насилия родилось это создание, по недоразумению называющееся женщиной?! Сидвеллер всегда предпочитал троллей-девушек, хрупких, изящных, округлых, избегая общества мужчин. И теперь он не мог понять, сон это или явь, её широкие плечи и маленькая грудь, эти руки, по-мужски сжимающие его ягодицы, горячее пьяное дыхание и россыпь засосов по шее. И возможность только слабо булькнуть, когда Майндфэнг с силой раздвинула ему ноги и тонкими пальцами коснулась нежных половых створок.
— С-сука… — вырвалось у Осиротителя, когда она овладела им, вот так, сложив ладонь лодочкой и, игнорируя жалобные спазмы, прокатившиеся по всему нутру, ввела её до самого запястья.
— Да ты таааааааащишься от такого, да, детка?
Нет, от конкретно её елозящей грязной лапы внутри — нет, нисколько, от гадкого горячего языка, скользящего по щеке — нет. Тут было что-то другое. От того, что она так поступила, что она сделала так, что он унижен и раздавлен, так бесчестно провернула это, насилует его на его же собственном корабле, хотелось безудержно смеяться и поаплодировать ей. И возбуждение приходило вместе с ненавистью, безграничной, совершенной. Поэтому, когда координация вернулась, он обхватил Маркизу за шею, подаваясь навстречу, а пульсирующая плоть, которой не прикажешь, обвилась вокруг локтя насильницы, обильно выделяя слизистое семя.
Майндфэнг, грязная ты сука.
***
Как во сне она приходила к нему два раза в день с едой и новой порцией снотворного, и так — то ли неделю, то ли месяц, то ли вечность. Как во сне она частенько склоняла его к спариванию. Осиротитель с трудом вспоминал, как проснулся, а дверь была не заперта, и он, чуть ли не ползком, выбрался из комнаты. Снаружи был жаркий, палящий полдень, матросы, вероятно, попрятались в трюм, поэтому никто не успел помешать ему добраться до края палубы и сброситься в воду. Рискуя жизнью, он спустился на дно и доплыл до поселения. Каким чудом он сбежал и выжил — до сих пор непонятно. Но есть у сидвеллера подозрение, что она просто дала этому случиться, можно сказать, даже хотела этого. Чтобы он жил и помнил, вдохнул полные лёгкие чёрной, густой ненависти, желал отомстить. И это продолжало случаться.
***
— Как ты чувствуешь себя, Осиротитель? — вдруг спросила Кондесс, вырвав своего поклонника из мечтательных размышлений.
— Я в порядке, прекрасная госпожа, — немедленно отозвался он, отрывая взгляд от шёлкового платка с вышитыми на нём инициалами «SM». Этот подарок вместе с глумливой запиской с пожеланием доброго здравия он получил по почте сегодня утром. И отдал такой же свой подозрительному парню-гонцу вместе с букетом чёрных императорских роз.
Кондесс, смерив ухажёра с головы до ног, внезапно улыбнулась, вопросительно приподнимая бровь:
— Неужели место в твоём алом квадранте принадлежит теперь не мне?
— Вы не можете так говорить. Я верен сердцем и душой одной только Императрице Альтернии.
Кондесс кивнула, принимая это как должное и нисколько не сомневаясь, что Осиротитель не лжёт. Она была значительно старше и прекрасно всё понимала. Первый чёрный роман в жизни юноши — очень важный период. А в случае конкретно этого юноши весьма вероятно, что определяющий. Слишком долго он задержался в мальчиках, всюду следуя за ней, как тень, выжидая её снисхождения. Ненависть к достойной сделает его собой.
Ведь, в конце концов, цель кисмезиса — почувствовать себя живым.
