Виски в кружке

-Я, Фьялар Хильдегар ула* Вальдаггер Гидир, барон земель Северных и Западных, наместник Императора на островах моря Блуждающей Земли, беру в законные жены Эйстайн Руишарт ула Ниниан Шорсаг, баронессу земель Дальневосточных, хозяйку рек и ручьев Востока, и клянусь перед Богом, Троном и Народом оберегать её вечно, денно и нощно, в самых далеких ледяных пустынях и в жарких долах южных земель, с сего дня и покуда Госпожа Дорог не разлучит нас, клянусь быть верным мужем и опорой тебе, клянусь чтить и уважать тебя, клянусь в болезни и в здравии быть рядом с тобой во веки веков. Нехорошо начинать историю со свадьбы, но именно с этого момента все и завертится, именно отсюда пойдет мое повествование. Меня зовут Фьялар, я второй сын Вальдаггера, его преемник и последователь, и верное дитя, решившее пойти по его стопам. Обычно трон в нашем государстве принимает второй сын, коим я и оказался. Мой старший брат, Веггельбранн, решил пойти в науку и, надо отметить, весьма преуспел в этой стезе: благодаря ему были открыты для нашего мира волшебство пара и его возможности. Мередетт, моя младшая сестра, семь лет назад была выдана замуж за барона земель За-Горами, и уже успела обзавестись небольшим количеством исключительно породистого потомства. Теперь настал час и для меня: матримониальные планы моей матушки и отче были исполнены в лучшем, так сказать, виде. Я, в самом расцвете лет, отцовский преемник, гордость семьи и своих земель, брал в жены девушку гораздо младше меня. Лет, примерно, на десять. Она была даже старше моей сестры и, если честно, немного засиделась в девах. Ей бы года на три пораньше замуж выйти, но три года назад ни я, ни моя семья к свадьбе готовы не были, а предстоящий наш с ней марьяж был обсужден еще в те далёкие времена, когда лично я лежал в люльке, а моя новоявленная супруга даже не находилась в планах своих родителей. Таковы суровые законы наших краев. Мой отец предоставил барону Дальневосточных земель свободу от ежегодный репараций после разгромного поражения близь озера Редьяда, а в замен он поставил нашему двору «свежую кровь», так как наша собственная заметно застоялась из-за постоянных близкородственных связей. Не сказать, что я особо расстроился из-за такого положения дел, да и вряд ли Эйстайн была не довольна таким весьма выгодным замужеством не только для своего края, но и для самой себя. Да, девушка была не дурна собой (хотя, на мой личный вкус, излишне полновата), и возможно, ее руки просили сыновья других баронов. Я был бы и не особо против, если бы ее выдали замуж за кого-то другого, но судьба, в лице моих родителей, решила иначе. Я не особо люблю рефлексировать и погружаться в свой внутренний мир, который существовал до столь серьезного поступка. Женитьба была правильным шагом для баронства; что же до моего мнения, то мне было все равно. С самого детства мне объяснили, что я имею много прав и много обязанностей. В частности, прав, конечно, было меньше, чем обязанностей, но и это не печалило меня. Только простые люди могут жениться по любви, развестись по собственной прихоти и остаться ни с чем из-за излишней хитрости супруга. На самом деле, я не верю в любовь. В страсть я тоже не верю. Я верю в выгодное сотрудничество или в легкий флирт. Иногда я верю в секс, но не чаще пары раз в месяц. Кстати, возможность менять фавор – это одно из прав будущего барона. Так что, в принципе, я не горевал из-за того, что не выбрал себе жену из приглянувшихся женщин моего круга общения. Сейчас же рядом со мной стояла Эйстайн, моя будущая опора во всех мирных семейных вопросах. Вопросы государственной важности доверять женщине я не собирался. Впрочем, говоря о моей жене, стоит дать ей некоторую характеристику: ей было восемнадцать, и в свои, надо сказать, уже не юные для девы года она была хороша. В таком возрасте многие молодые женщины выглядят неприятно, потасканно, в них уже нет былой юной прелести и свежести. Вероятно из-за своего долгого ожидания замужества, Эйстайн сохранила в себе нетронутую эликсирами и магией девичью красоту. У нее были свойственные восточным поселениям русые кудри, забавно вздернутые концы длинных волос; серые, словно осенний снег, глаза; курносый, в веснушках (пусть и почти невидимых сейчас) нос, и слегка крупноватый рот. В целом ее нельзя было назвать дурнушкой, даже наоборот, в этом её не особо смазливом лице было что-то особенное, какая-то изюминка. Эйстайн была не похожа на тех женщин, что я знал до нее: она словно разрушила мое представление о стандартной красоте. Нет, баронесса не влекла меня собой, я не чувствовал к ней и доли желания, но интерес… интерес разжигался во мне сам собой, когда я смотрел в ее серые, подобные талому весеннему снегу, глаза. Она была загадкой, которую мне только предстояло разгадать. Моя юная жена смогла привлечь меня тем, чем не привлекала ни одна из женщин. Интеллектом. -…И во веки веков. – Закончила слова своей личной клятвы Эйстайн. -Отныне и до скончания времен, нарекаю вас мужем и женой. – Возвестил старый и весьма дряхлый на вид священник. Вот чьи - чьи, а его времена уже точно кончились. Кажется, он был уже таким древним, когда я родился. А случилось это аж три десятилетия назад. Возможно, окунать в купель моих собственных детей будет всё этот же дряхлый пень. Откуда-то сверху посыпались лепестки лаванды вперемешку с зерном, заваливая меня и мою состоявшуюся по всем канонам жену. Эйстайн было проще – ее длинная, до пола, фата не позволила этому безобразию завалиться, например, за воротник, как получилось у меня. Начало чесаться между лопатками, и я неловко передернулся, предлагая супруге свою руку. Зудеть стало меньше, но неприятные ощущения все еще не прошли. Мне пришлось сжать зубы, натянуть деловую улыбку и пойти вниз по украшенным цветами ступеням. В храме, помимо нас с Эйстайн, были лишь наши родители и, собственно, дряхлый священник. На саму церемонию никогда не допускались посторонние, даже родные братья и сестры. Их, а так же гостей, что прибыли на праздник, просто ставили перед фактом марьяжа, и все. Кстати, что еще удивило меня в Эйстайн, так это ее подвенечное платье. Оно было удивительно простым: без жемчугов и кораллов, которыми так обожали украшать восточные народы свои праздничные наряды. Впрочем, я не мог сказать, что оно выглядело бедно: настолько восхитительно тонкого ажурного плетения, какое было у неё на юбке, я еще не видел ни разу, а закрывающий плечи шелк был так искусно расписан бело-серыми цветами, что под определенным углом они казались живыми. Легкая фата, что закрывала лицо и спину, была скорее похожа на тонкий слой весеннего льда на воде. Вместо традиционного обруча на голове Эйстайн был венок цветов, сделанный из белого золота и изумрудов. Перед нами распахнулись двери, позволяя яркому осеннему солнцу хлынуть в полутемный чертог Бога, освещая меня и мою новоявленную жену. Мы неспешно спускались по цветам и ступеням к нашим элитарным подданным, чтобы принять от них первый поклон. Остановившись на последней ступеньке, я обвел рукой двор перед храмом, словно показывая Эйстайн свои владения, и один за другим присутствующие гости выражали нам своё уважение: мужчины почтенно склоняли головы, а дамы приседали в реверансах, тихо шурша метрами тканей своих кринолинов. Настолько разношерстной толпы я не видел уже несколько месяцев: ровно с того времени, как был на балу в честь Восходящих Звезд. -Что ж, это все те, Эйстайн, кто может тебе или мне воткнуть нож в спину. – Чуть слышно прошептал я, чтобы меня могла услышать только моя жена. -Или подсыпать яд в бокал. Постараемся воздержаться от лишнего возлияния. – С дежурной улыбкой ответила молодая женщина. Я усмехнулся про себя. Определенно, она мне нравится. *** Дальнейшие несколько часов были тем самым неприятным временем столь знаменательного дня, когда хочется приложиться к ближайшему горлышку бутылки и опустошить ее до дна. Но приходилось бродить вместе с новоиспечённой женой среди гостей, принимать поздравления и со всеми раскланиваться так, будто это утренняя зарядка, а не праздник в нашу честь. Наверное там, за каменными стенами отеческой крепости, в городе, вовсю шли гуляния. Это было тоже своеобразной традицией: гулять на свадьбе своего барона. Благо, отец не пожалел и выкатил из винного погреба несколько десятков бочек на улицы, показывая щедрость свою. О том, что этот урожай был не самым удачным и самым многочисленным, он не упомянул, да и не убудет с него десять тысяч литров весьма посредственного пойла. Сам он такое вино даже в голодный год пить точно не собирался. А горожане радовались и распивали, веселились и возносили тосты. Я надеялся, что хотя бы часть была за наше с Эйстайн здоровье. Впрочем, кому я вру. Если бы только первые два были. И то, уверен, первый был поднят в честь моего отца-барона. -Может быть, тебе принести какой-нибудь легкий напиток, жена моя? – Вежливо поинтересовался я. Все же, ни она, ни я в этот день не то, что не поели, даже бокала не осушили. В принципе, я был рад, что моя семья отошла от буйных пирушек, заменив их неким подобием обычного светского раута, медленно переходящего в бал. В саду, что находился у стены крепости, были расставлены фуршетные столы, которые, конечно, не могли особо порадовать чем-то действительно съестным, но вот легким перекусом – вполне. -Да, пожалуй. Просто воды. – Кивнула Эйстайн. Я мягко выпустил ее руку, уходя к одному из столов. Воды так воды, а себе я возьму вина. У меня долгий день, за который я так и не перекушу даже куриной ножкой. Впрочем, моя жена молчаливым лебедем рядом поддерживала меня в этой печали. Боюсь, ей было гораздо тяжелее, чем мне. Даже не хочу думать о том, насколько сильно эти ее каблуки впиваются ей в пятки. Мой собственный баронский обруч на голове уже круглую плешь продавил наверное, настолько мне было неудобно. А еще этот ячмень, который, кажется, просто жаждал проделать путь в мои штаны. Иногда я про него забывал, но стоило только резко повернуться, как начинался нестерпимый зуд в области копчика. Подав хрустальный свадебный бокал с водой своей жене, я благородно подставил ей руку, позволяя хоть как-то опереться на нее. Вообще, удивляюсь, как она так спокойно пила, ведь, чтобы добраться до губ, бокалу нужно было преодолеть преграду в виде фаты. А это ох какая непростая задача! Кстати, фату снимали только на второй день, после первой ночи (не обязательно брачной, кстати, я планировал скорее жрачную), как символ принятия мужем своей жены. Спасибо Смотрителю, что этой осенью было не так уж и жарко. А то кто-то из нас точно получил бы солнечный удар. -Очень надеюсь, что полночь настанет быстрее, чем обычно. – Признался я, попивая вино. Тоже не самый лучший урожай. Впрочем, лучший мой отец и не выставит даже на свою вторую свадьбу, если таковая вдруг случится. -А как на это надеюсь я… - тихо сказала Эйстайн, душераздирающе вздыхая. Я даже расчувствовался и пожалел, что в бокал нельзя налить хотя бы бульончику. *** До полуночи, сидя в праздничном зале за широким столом, мы оба считали минуты. Огромная клепсидра капала, как мне казалось, слишком медленно. Наверное, засорилась. Надо было ее прочистить перед праздником. Нам не мешал ни звон бокалов, ни песни и танцы, ничего. У нас на столе стоял мой бокал с вином и бокал Эйстайн – с водой. Еще три корзины с ужасно вонючими цветами и некая скульптура, которая изображала, как мне подумалось, застывшие на морозе сопли. За своими рассуждениями я даже не заметил, как мелодичный перезвон труб клепсидры возвестил о начале новых суток. И словно дал нам сигнал. Я и моя жена вскочили со своих мест, будто от этого зависела жизнь, как минимум, десятка людей. Мы даже брачные наставления слушали не до конца, вполуха. Радостно распрощавшись с гостями (надеюсь, они подумали, что мы были настолько восхищены друг другом, что хотели как можно быстрее оказаться наедине), я и моя супруга, которая, лишь оказавшись за дверью, подняла подол своего платья, и чуть ли не быстрее меня двинулась в сторону опочивальни, постарались оказаться как можно дальше от бального зала. Наша спальня находилась в восточном крыле замка, более теплом и светлом, чем северо-западное. К тому же, что было всегда выгодно и приятно, совсем недалеко от кухни. Как только щелкнула задвижка на двери, я смог перевести дух. Как-то поздно меня осенила мысль, что я остался наедине со своей женой. В голову тут же полезли самые ужасные и коварные мысли. А что, если она не разделит моего голода? Что, если она не поймет, как я страдаю целый день? К тому же, вино хорошо так дало мне в голову, я был готов на многое, даже на то, чтобы признаться в своем низменном, грязном и жутком желании… -Что ты встал? Быстро помоги мне это снять! – Приказным тоном сказала Эйстайн, и мне пришлось подчиниться. А что я мог еще делать? Весьма длительное время мы пытались сначала снять цветочный венец с головы, потом пришпиленную десятком невидимок фату, а про платье я вообще молчу: такого количества застежек я в жизни на одном человеке не видел. Наверное, ее родители надеялись, что я занервничаю и не справлюсь с заданием, и оставлю их бесценную доченьку в покое в эту ночь. Но вот, платье было снято, Эйстайн осталась в одном белье. Пришло время признаться… -Эйстайн, - как можно более серьезно сказал я, глубоко вздыхая и набираясь сил, чтобы признаться. Стыд сжимал мне горло стальными тисками. – Я… -Давай не сегодня? – Как-то жалобно сказала девушка, и я стушевался. Впрочем, через секунду урчание ее живота нарушило неприятную паузу нашего разговора. – Есть хочу. -Слава Смотрителю. – Радостно возвестил я. – Ты должна быть благодарна, что у тебя такой запасливый муж. – Моему ликованию не было предела. Эта женщина, определенно, читает мои мысли. Я даже не знал, как смогу сообщить ей столь странное для первой брачной ночи желание: «давай есть до утра». – Пока мы шли из зала, мне удалось умыкнуть жареную баранью ножку. – Чем я и похвастался. Умыкнуть ее было просто. Донести – сложнее. Пришлось наложить небольшую иллюзию (спасибо Веггельбранну, который научил меня парочке магических хитростей). Но собой я был доволен и горд. Баранья ножка, как лавровый венец победителя, легла на стеклянный столик у окна. -Дилетант. – Презрительно скривилась Эйстайн, и мое огромное, мужское и человеческое достоинство с треском провалилось ниже темниц замка. Проведя весьма несложные пассы над столом, женщина хлопнула в ладоши… Мне пришлось вытирать свои слюни, так как запахло настолько вкусно, настолько сытно, настолько аппетитно, что и мой живот тоже издал трель. Баранья нога так и продолжала лежать на столе, но вокруг нее, будто волшебные сады, появились самые разные блюда: начиная с салатов, здорово приправленных и политых самыми разнообразными соусами, продолжая бесчисленными вариантами жирных жареных кусков мяса и овощей, заканчивая фруктами, которые раскатились по единственному подоконнику в нашей спальне. -КАК?! – только и воскликнул я, быстро раздеваясь и закидывая свой камзол туда же, куда до этого отправилось свадебное платье Эйстайн – за ширму. Сапоги и штаны я бросил куда-то в угол. Да, конечно, я еще помнил, что я – барон, что есть в спальне строго запрещено, это противоречит правилам и указаниям, но в тот момент моим мозгом был мой желудок. -Трансцендентная магия измерений. – Эту надменность я почти слышал, если бы ее не перекрывало урчание наших животов. Мы вдвоем, полуголые, стояли перед столом и как шакалы, пуская слюни, смотрели на еду. -Ты понимаешь, что если нас поймают… - Я сделал театральную паузу, намекая на то, что нас посадят на вынужденную диету. Может быть, даже на месяц. -Если. -Теперь мы в одной лодке. Если уличат меня, тебе тоже придётся несладко. -Я еще припомню твое баловство с иллюзиями. Мы переглянулись. Я восхищенно смотрел на эту юную женщину и понимал, что лучшего партнера для брака выбрать было нельзя. Впрочем, стоит сказать, что если в каземате меня будут пытать, и я сдам Эйстайн, у нее будет, что сказать против меня. -Я нем, как рыба, прекрасная моя жена. А теперь хватит разговоров. Пора праздновать! *** Светало. Я сидел в кресле рядом с окном и пытался доесть последнее куриное крылышко, жареное с кунжутом. Из-за наказания пришлось полностью уничтожить улики (первые полчаса мы делали это как саранча, напавшая на угодья фермеров), но потом, насытившись, дело пошло хуже. Мы даже не в силах были обглодать баранью ногу, она так и продолжала лежать посередине стола, надкусанная с нескольких сторон. Я икнул. Живот отозвался бульком и попыткой исторгнуть свое содержимое обратно. Я понадеялся, что он этого не сделает. Моя жена, еще несколько часов назад представлявшая собой образчик непорочности и благочестия, полулежала в кресле напротив, закинув ноги на подлокотник. Она смотрела на оставшийся кусок банана так же, как и я сам – на куриное крылышко. Мы оба хотели, чтобы они исчезли. -Ты можешь трасцендировать баранью ногу обратно? – лениво спросил я, откидывая голову назад и расслабляясь. Крылышко, к сожалению, не нашло места в моем желудке, и я оставил его. -Обратно куда? – Так же лениво отозвалась моя жена с кресла напротив. – В барана? Кстати, нет слова трасцендировать. Откуда ты его только взял? -Сам придумал только что. – похвастался я, снова начиная сверлить взглядом крылышко в кунжуте. – Не в барана, а вниз. -Нет, не могу. Но можешь ты. -Каким это образом? – Тут же оживился я, смотря на Эйстайн. Эйстайн посмотрела на окно. Я тоже перевел на него взгляд. – Я надеюсь это не то, о чем я думаю сейчас. -Вероятно. -Этот кусок запросто может убить кого угодно, если я траснцендирую его с такой высоты. -Во-первых, кто там будет ходить после бурной ночи на рассвете, а во-вторых, не трасцендирую, а телеметрирую. – В мою сторону повернулся кончик банана, похожий сейчас на указку учителя. -Хорошо, можно ли телеметрировать ее куда-нибудь менее заметным способом, а? – Попытался зайти с другой стороны я. -Если ты имеешь ввиду, что могу ли я переместить ножку в пространстве, то могу. Но она может застрять в стене или в чьей-нибудь голове. -Как же ты тогда принесла сюда столько еды? -Задержала в пространственно-временном кармане, конечно же. – Эйстайн смотрела на меня такими чистейшими глазами, что я сразу же понял – это я дурак. А не она заучка. -Так почему бы тебе не положить ее в этот твой карман, а потом оставить в псарне. Мы же все равно вечером выезжаем отсюда. Эйстайн вздохнула. Баранья ножка пропала. Зато осталась грязная посуда. -И не проси. Трасцендировать я больше ничего не буду. И мы оба снова посмотрели на окно. *** Я никогда не чувствовал себя настолько счастливым, как в тот момент, когда мы с моей молодой женой движениями профессиональных метателей диска выкидывали тарелки, блюдца и хрустальные вазы в окно, наблюдая за их весьма недолгим полетом. Вполне возможно, что это были дорогие вещи. Вполне возможно, что их достали только ради нашей свадьбы. Но я был слишком счастлив, чтобы поразмыслить над этим. Когда на последней летящей тарелке мы увидели блики солнца, то закрыли окно и шторы и упали на кровать. Сон настиг меня быстро, и я, утомленный столь продуктивной ночью, уснул. И снились мне летящие на закат тарелки, блюдца и хрустальные вазы. _______ *Ула (с др. нордского – потомок) – приставка перед именем отца и рода в дворянских титулах.