battlefield.

Доктор приходил каждый день. «У меня для тебя новая история». Не то чтобы Мастер очень хорошо ориентировалась в днях (или хотя бы к этому стремилась), но, да, он приходил. Заявлялся, обвесившись пакетами еды, и для чего-то всегда завлекал её наличием нового рассказа. Как будто это было залогом успешного вторжения в её жизнь. Как будто она была против его вторжений. «Чёрт», – хмыкала Мастер. Пролетали столетия, погибали и развивались цивилизации, даже Галлифрей успел в каком-то смысле переродиться, и только они с Доктором как будто оставались всё теми же. Капитан Добродетель Доктор и его попытки не рассыпаться; неукротимое пламя Мастер, им укрощённое. История, столь же старая, сколь и предсказуемая. Доктор прекрасно осознавал условность хранилища и, соответственно, собственную уязвимость. Мастер – уловка во плоти, её не сдержать дверью, запертой на миллион засовов. Но не они, нет, совсем не они держали её здесь. Мастер дала обещание. Правдивое обещание. Ошеломляющее новшество, да? Никаких откровенных фраз, задушевных разговоров, только намёки да тот факт, что она всё ещё здесь. И этого – чудом – хватало. – Итак, инопланетные дриады. Устрашающий дом, пропавшие студенты, словом, отличный сюжет для готического романа… Ты же их читала когда-то? Хотя беготни тоже было невпроворот. Доктор колдовал с чашками, старательно избегая зрительного контакта, и непринуждённо бормотал об увиденном. Мастер не купилась бы на это ни за что на свете. Господи, Мастер так хотела купиться. Говорить открыто, не бояться ножей в спину, не бояться прикасаться. Звучало как сказка. Мастер не любила сказки и потому превращала все свои чаяния в быль. – Ты всё ещё возишься с той девчонкой? Нет, не смотри на меня так, как будто болтливость этого лысого комедианта для тебя – внезапно открывшаяся истина. Он частенько ворчит о том, что ты ничему не учишься. Ворчит так раздражённо, что слышу даже я. – Я её учу. Вот и всё. – Ну конечно. А Солнце сегодня потухло. – Мисси, я… Они уставились друг на друга – так, как будто один мог найти ответ в чертах другого. Но какой? Что нового они могли там заметить? – Мы превращаемся в декорации к своим же пьесам, дорогой. Дорогой. Ну да, как же. Его предыдущее воплощение определённо оскорбилось бы в ответ на подобное обращение, сочинило бы потрясающий каламбур и свело бы всё к шутке или ссылке на встречу с Шекспиром, Ибсеном или Шоу. Нынешнее делало ровно так же миллион раз до того, но… не сейчас. Доктор молча отхлебнул чая, а потом полез в пакет. – Рукописи Моцарта. Кто-то же должен был знать, как он умер. – И кто, если не ты, – Мастер приняла в руки толстую нотную тетрадь, плохо скрывая восхищение. – Всё изживает себя, – воспользовавшись минутным замешательством собеседницы, продолжил Доктор. – Идеи, мечты, политические системы. Я. Мы все. Конец будет. И он довольно близко. – Только не беги к нему со всех ног. Мы оба знаем, сколько в нас целеустремлённости. Да и, в конце концов, – улыбка Мастера показалась Доктору дьявольски жуткой в этот момент, – человеческим детишкам нужно с кого-то писать богов. Доктор пережёвывал печенье показательно долго. – Терпеть не могу фундук.