Вопреки

Вечер наступил медленно и незаметно. Закат мягко и безмятежно окрасил все вокруг в теплые цвета. Мужчина, в чьих зеленых глазах он отражался, неподвижно стоял на пороге собственного дома. Он тихо выдохнул морозный воздух и бессильно сжал кулаки, когда за дверью вновь послышался отчаянный голос его возлюбленной. Из дома тихо вышла девушка, неся в руках пустую кадку. На побледневшем лице читались сосредоточенность и печаль. Когда она скрылась из виду, хозяин дома тихо зашел в свою обитель, прикрывая за собой дверь. Сделав пару шагов на непривычно ватных ногах, он тихо присел за стол, закрывая лицо рукой. Хотелось кричать, рвать, разбивать все вокруг, но что он мог сделать? Рожден слишком рано. По древней, жестокой, но, как оказалось, неоспоримой традиции викингов, рожденных слабыми и едва способными к жизни детей скармливали диким животным или бросали на морском побережье на волю судьбы. Их местность была опасна, а климат суров, ребенок, не имевший в себе сил для выживания, попусту был не нужен. Чего уж говорить о ребенке, рожденном раньше срока. Валка ненавидела себя. Ненавидела всем своим сердцем и всей душой, которой может ненавидеть мать. Она безмолвно сидела, бессильно сжимая в объятиях край одеяла вместо своего малыша, на которого ей даже не дали посмотреть. Сказали лишь, что родился мальчик, вот и все. Его унесли в ту же секунду. Её мальчика, её Иккинга, чудного викинга с глазами матери и сердцем отца. Хотелось сорваться, вырвать младенца из цепких лап единоплеменников, сейчас бывших в её глазах воплощением смерти, и убежать. Как можно дальше, как можно выше, туда, где никто не найдет и никогда не отнимет. Но она не могла. Не смогла пошевелиться, не смогла самостоятельно сесть и не смогла, даже украдкой, взглянуть на мужа. Она с горькой ухмылкой вспоминала, как всего немногим больше полугода назад словно на крыльях мчалась с радостным известием к лучшей подруге, любимой жене наследника рода Ингерман. И как та одарила её такой же судьбоносной новостью. Тогда, гуляя вместе, готовясь и аккуратно выделывая кожу для будущих пеленок и одежд, они часто шутили, что наверняка наследники родятся в один день. Но мальчик, что так и не побывал на руках матери, оказался старше на два месяца. Мог бы быть. Бессильные слезы покатились по щекам, как только дверь дома с силой захлопнулась за вождем. Мужчиной, который потерю сына понес с абсолютным безразличием на лице. Прибрежные волны то и дело касались оголенной и такой хрупкой ножки, во вновь неудачной попытке забрать малыша в свою пучину. Ребенок кричал до хрипоты, пока мог, однако на отчаянный зов так никто и не явился. Было холодно, до остервенения хотелось есть. Сил, и откуда бы им было взяться, не было, а непонятные попытки хотя-бы перевернуться на животик, песок с лихвой прекращал. Когда новая, еще большая волна, набирающая силу, двинулась на дитя, все небо вмиг накрыла тень. Воды разбились о мощное крыло, которое опустилось около берега. Мальчик не заплакал. Он просто замер, смотря на невероятных размеров существо, которое в свою очередь с интересом рассматривало его. Когда новый позыв голода напомнил о себе, мальчик тихо заплакал, ёжась еще и от холода. Похоже было, что величественный дракон его уже особо не интересовал. Рептилия помедлила еще немного. Ему доводилось видеть человеческих детей, но даже самый маленький ребенок из тех был огромным по сравнению с этим крошечным существом. Что же подвигло людей оставить тут это беззащитное создание? Осмотревшись вокруг, дракон не увидел и следа пребывания рядом человека. А потому со всей доступной осторожностью он аккуратно поднял мальчика, мягко, но надежно охватывая его лапами, после чего взмыл в небо, унося с собой такую странную находку. У драконихи не так давно родилась тройня очаровательных малышей. Но попискивающий в лапах самца комочек не был похож на них никаким боком. Её дети имели, пусть и непрочную пока, но защитную чешую, острые в меру когти и еще не окрепшие, но вполне готовые к полету крылья. И те, будучи сутки отроду, уже беспрепятственно бегали, радостно принимая еду из пасти матери. Человеческий же детеныш не мог не то что стоять, даже ползать. Он постоянно лежал, нередко плача и успокоился лишь тогда, когда мягкая чешуя на брюхе дракона согрела его. Самое ужасное, что тот не мог есть даже сто раз пережеванную в мелкую кашицу рыбу. Воротил нос и продолжал плакать, тем не менее явно требуя еды. Не имея представления, чем кормить малыша, дракон, заметив, что ребенок теряет силы, спохватился. В гнезде, любовно свитом её супругом, на самом краю болталась изорванная, но достаточно мягкая и, что сейчас было немаловажно, теплая шкурка какого-то мелкого животного. Подцепив её краем когтя, дракон осторожно накрыла пищащего кроху, после мягко заворачивая неспособное к выживанию и самозащите тельце. Напоследок убедившись, что все остальные дети сыты и не требуют ежесекундного внимания, она, рыкнув им что-то понятное лишь драконьему роду, расправила крылья и плавно вылетела из теплой обители, еще бережнее сжимая в лапах ребенка. Путь её лежал к морскому побережью. Драконы не знали другой еды, кроме той, что давало море и частенько – прибрежные деревушки. Поэтому ничего кроме того, чтобы поймать в пучине что-то мягче рыбы и попробовать накормить этим малыша, она не смогла придумать. Опускаясь, дракониха осторожно переложила ношу, не весящую для такого огромного существа практически ничего, в одну лапу, второй успешно приземляясь. И тут же закрывая крыльями себя и ребенка, потому, как услышала достаточной громкости шум недалеко от себя. Женщина с такими прекрасными рыжеватыми волосами, что в племени были редкостью, долго сидела на берегу, не обращая внимания ни на порывы ветра, ни на омывающие ступни морские волны. Она не чувствовала ничего. Ничего, кроме выедающей пустоты и сердечной боли, которую выплакать все никак не удавалось. Муж пропадал на охоте, а единоплеменники то и дело косо посматривали, кто с презрением, а кто, что было хуже всего, с сочувствием. Лучше б гнобили! Выгнали прочь из клана, с острова, скормили никудышную мать драконам, чем просто лишний раз напоминать ей о том, что она потеряла!.. Валка замерла, на некоторое время позабыв все, о чем только что думала. Лишь слезы так и продолжили безмятежно катиться по щекам. Краем глаза она с ужасом заметила огромные темные крылья, что так угрожающе медленно раскрывались. Заставив себя обернуться, она во все глаза уставилась в дикие, но по какой-то причине совершенно не злобные глазницы. По крайней мере в них она почему-то узнала что-то родное, так близкое ей самой. Нервно выдохнув, она поднялась, не спеша делать шаг. Никогда прежде её желания не сбывались так быстро. Захотела смерти и на тебе. А что ей было терять? Несмотря на отчаянные мысли, она никак не хотела верить, что такое прекрасное, другого слова не подберешь, существо, вдруг бросится на неё. Дракон был спокоен, он не двигался подобно ей и словно ожидал чего-то. Зрачки животного расширились, когда под крыльями кто-то неистово, но тихо, запищал. И заметив, с какой заботой вдруг стоящая перед ним женщина посмотрела в ту сторону, дракониха уже совсем не сомневалась в принятом решении. Валка, словно в землю вкопанная, наблюдала, как дракон, поднявшись на лапы, а от того став еще больше, медленно к ней направился. Почему-то он шел совсем не ровно, словно не касаясь земли одной из лап, и постоянно прикрывал свое тело крыльями. Оказавшись буквально в полуметре от остолбеневшей женщины, она тихо наклонила голову и принюхалась, минуя слабо выставленные для защиты руки. Заметив что-то на поясе, она вдруг утробно зарычала, отодвигаясь и сильнее защищаясь. Вздрогнув, Валка украдкой глянула на свою одежду. Она и думать забыла, что все это время там был нож, припасенный скорее для приготовления еды, а не для убийств. Но объяснять это дракону не было никакого смысла, почему она и выбросила его подальше одним движением руки. На удивление, после этого существо уже мягче приблизилось на такое расстояние, с которого драконов видели лишь убийцы, сражаясь с ними – вплотную. Валка почувствовала жар его кожи, силу дыхания и еще раз услышала крик, от которого разрывалось сердце. Прикрыв глаза, дракониха мягко распахнула крылья, старательно не задевая стоящую перед ней женщину. На одной лапе, отчаянно плача и размахивая маленькими ручками, лежал крошечный ребенок. Завидев неподалеку во все глаза смотрящую на него девушку, он вдруг поумерил плач, но с еще большими усилиями потянулся к ней. Валка неверяще подняла на руки такого легкого, хрупкого малыша, невольно прижимая его к себе. И горько, но облегченно заплакала, заметив на щеке пару родных сердцу родинок, о наличии которых сумела подслушать у повитухи. Мальчик, успокаиваясь в родных объятьях, инстинктивно припал к её груди, получая наконец необходимую организму пищу. А дракониха никуда не улетала, с интересом наблюдая за женщиной. По какой-то причине она никогда прежде не видела, как именно выглядят человеческие матери, а чем именно они кормят своих детей так и осталось неразрешенной загадкой. Не то, чтобы она планировала в дальнейшем подкармливать человеческих детей, просто оказалась сама по себе крайне любопытным существом. Сумев наконец улыбнуться впервые за несколько дней с тех самых пор, как схватки пронзили её намного раньше положенного, викинг подняла голову, благодарно смотря на дракона, что только сейчас наконец освободила им взор на уже переставшее быть ненавистным море. И та, в ответ понятливо кивнув, подарила надежду матери. Что вся эта кровопролитная война закончится. Ведь в ней укрепилась вера в то, что драконы – род, несущий им не только смерть и разрушения. А может быть даже напротив, те, кто однажды полностью изменят Олух и весь их народ. Крепче прижав к себе безмятежно уснувшего сына, Валка еще долго смотрела вслед удаляющегося существа. Того, кому она была обязана во всю свою жизнь. Женщина напряглась, когда на первом этаже их домика, отстроенного после пожара всего полгода назад, хлопнула дверь. И оцепенела, поняв, что мужчина направился прямо к ней. Не только к ней. До этого момента она несколько дней с успехом скрывала наличие ребенка в доме. Это было несложно, ведь не сражённый горем муж совсем не обращал внимания на свою жену. Он стал тверже и черствее, приходил домой поздно вечером, а уходил рано утром. Он не поднимался к ней, а она, ранее не в силах разговаривать, а после занятая уходом за оказавшимся таким маленьким ребенком, не спускалась к нему. Теперь же Стоик, грузно шагая по выделанным ступеням, постепенно вырастал перед ней, словно могучий истукан. Она во все глаза посмотрела, как тот, бросив взгляд на кроватку, в которой тихо зевнул Иккинг, продолжил путь в её сторону с неизменившимся лицом. Дрогнув всем телом, Валка быстро выхватила спящего малыша из постели, прижимая к себе как можно крепче. Тот, чувствуя тепло матери, успокоил свой назревающий плач и мирно задремал. Делая еще один шаг назад, женщина вдруг ощутила в себе неприсущую ей обычно злость. Ту, с которой готова была прорваться сквозь сильного и горячо любимого мужа и убежать, лишь бы спасти дорогое сердцу дитя. - Я слышал, что из нашего дома днем раздается детский плач. – Тихо, но сухо произнес вождь, делая еще один шаг. – Оказывается, это правда. Коснувшись стены спиной, Валка как смогла прикрыла Иккинга руками, стирая хлынувшие слезы. Она хотела стойко вынести этот момент, но на поверку оказалась такой слабой. - Да, я знаю, что ты скажешь. Знаю, что сделаешь, Стоик. Но послушай, я никогда, - она не смогла предотвратить тяжелый всхлип, - никогда не отдам его еще раз! Ты можешь убить меня, разворотить все вокруг, но Иккинга я больше никогда и никому не!.. Она запнулась. Такой сильный, самый могучий за всю историю рода вождь упал на колени. Из потеплевших глаз, что он с трудом поднял на сына и такую прекрасную жену, безудержно текли слезы. Опустив голову, он тихо шмыгнул носом, что-то шепча. Лишь хорошо прислушавшись, Валка смогла разобрать, что именно. - Спасибо Тебе… Не в силах произнести и звука, она совершенно не сопротивлялась, когда могучие руки предельно осторожно взяли мальчика из её. На искусно выделанное одеяльце упало пару соленых капель. Малыш, проснувшись не в руках матери, а на ладонях какого-то большого существа, по размерам в детских глазках не уступающего его крылатому спасителю, не заплакал, а ерзая, потянулся к пышной мягкой бороде. Стоик тепло усмехнулся и совсем не скорчился, когда цепкая, но все еще очень слабая ручка потянула его за волосы, желая, видимо, себе такие же и как можно скорей. - О, Валка… - Поднявшись и бережно прижимая к себе сынишку, он подошел к своей возлюбленной со все еще присутствующей толикой осторожности. Заметив замешательство в её глазах, он аккуратно и мягко коснулся пальцами её мягкой кожи, проводя по родным изгибам. Та прикрыла глаза, окончательно успокаиваясь. Но пряча взор где-то в одеждах вождя. - Молю, не молчи. – Он осторожно поднял её подбородок и тепло заглянул в родные черты. – Я недостоин твоей любви, не достоин любви сына, раз позволил… Но умру, защищая вас. Поэтому прошу, не молчи, скажи, что в сердце твоем. - Это я виновата. – Раззадоренный слезами голос был хриплым, хоть и не лишенным прежней мягкости. – И из-за меня теперь весь наш народ… ну… Стоик слегка помрачнел. Нет, он не позволил ей увидеть это, но серьезность ситуации была ему хорошо понятна. А потому, как только увидел сына живым, он еще раз для себя твердо убедился в одном недавно принятом решении. Не отпустив из рук Иккинга, а лишь теплее закутав его в шкуру ввиду ухудшающейся погоды, вождь пошел к выходу. - Идем, Валка. Прошу, стой рядом со мной. – Он направился вниз, попутно проверяя наличие меча в ножнах. – Я никому не позволю больше забрать его у меня. У нас обоих. Дверь дома широко распахнулась и требовательные крики немного поубавились. Но когда на пороге вождь показался вместе с женой и, что было немаловажно, маленьким ребенком на руках, народ зашумел пуще прежнего. Требовательные и обвинительные крики перекрывали один другого, пока громкий и властный голос не прекратил их все разом. - Всем молчать! – Дождавшись, когда приказ будет исполнен, Стоик еще раз взглянул на свою жену и после на народ, только уже совсем не тепло. – Вы все собрались тут по известной мне причине. И нет нужды повторять это раз за разом. В нашей деревне появился слабый отроду ребенок и по какой-то причине я до сих пор держу его в руках. Да, оспаривать это нет смысла. Но спрошу у вас, что было бы, будь это ваш ребенок? Нам мало унесенных драконами жизней? Мало погубленных безутешных мужей и матерей? Неужели вы до сих пор считаете уместным проводить подобные обряды в исполнение? Не услышав ничего путного из противоречивых, но уже существенно поредевших разговоров, вождь поднял голову выше. - К тому же, коли вам того мало, то внимательно слушайте. – Он поднял Иккинга перед собой. Увидевший столько людей, малыш не заплакал, а вяло повел рукой в воздухе. – Этот ребенок не просто мой сын. Он – ваш будущий вождь. И Бог свидетель, он – сильнейший из нашего рода. Он более, чем достоин сейчас стоять выше вас всех. А посему я, властью, данной мне нашими могучими предками, упраздняю кровопролитную традицию смерти слабых. И чтобы впредь ничего подобного не было в нашем племени. Только волей небес пусть решается их судьба. - Правда? – Только и вымолвил широкоплечий мужчина, когда воин замолчал и наконец отпил из кружки медовухи, так сладко разгорячившей его на разговоры. - О, да. – Рассказчик утер потрепанные временем длинные усы уцелевшей рукой и слегка улыбнулся. – С этих пор на нашем острове значительно детей не прибавилось, но зато вы можете видеть тут каждого, кто был рожден. И поверьте, скоро нас точно станет больше. Мужчина тепло рассмеялся и потянулся за новой порцией. А за дальним столом, уже давно позабыв о книге драконов, лежащей перед ней, сидела светловолосая девушка, боясь издать хоть звук. А все потому, что была хорошо знакома с тем мальчишкой из рассказа, жизнь которого чудом уцелела среди суровых ледяных сердец. Она знала его с самого детства, никак не препятствовала подшучиванию над ним, ведь он и правда сильно отличался от своих сверстников, быв на их фоне живой рыбьей костью. Также она знала его, подрастающего, хорошим кузнецом и, оказалось, гениальным изобретателем. Узнала его удивительным приручителем драконов, не побоявшимся бросить вызов всем здешним традициям. И знает его, выросшего в прекрасного натренированного юношу, чьи задорные веснушки на щеках, уверенный взгляд зеленых глаз и теплая улыбка, всегда вели за собой. И теперь уже ни у кого не поворачивался язык назвать его рыбьей костью, хиляком или слабым выродком, потому как он вел всех за собой с присущей лишь вождю уверенностью. И с готовностью встать горой за каждого, кто кричал за его убийство. Этот юноша и правда изменил из мир. Добавил красок, открыл горизонты и первым к ним пошел, показывая остальным дорогу. Поэтому, уже не сдерживая улыбку и совсем не заботясь, что будет замечена, Астрид закрыла и осторожно забрала с собой книгу, направляясь к выходу. Там, неподалеку, уже завершив все дела, её ждал тот, кому она доверилась так давно. Тому, кто выжил для всех. И живет для них.