Он снова обрёл своё озеро...

      Грустная Эвридика сидела в буковой рощице. Она рвала траву, мяла в руках и бросала зелёные камки на землю. Травяной давно сок забился под ногти, по лицу снова текли слёзы всякий раз, когда вдалеке Эвридика слышала грохот фейерверка. Это на другой стороне реки Орфей праздновал победу на Состязании Певцов. Он купался в овациях обожателей, перед ним преклонялись его же соперники, а Фортуна сжимала его в своих объятиях и поила красным вином. И Орфей снова и снова пел их с Эвридикой песню, пел её своим высоким чистым голосом. Но песня уже была не та – в голосе Орфея противно звенело тщеславие, оттого и песня звучала уродливо. Песней перекидывались дерзкие пьяницы, грубые невежды и бездарные глупцы. Капля росы в песне стала каплей не то дёгтя, не то грязи, омытый росою цветок засох, скинув свои лепестки, а утро в песне покрылось морозным мраком. Для Эвридики в любви наступила полная тьма. Сердце Орфея – во льду, только он сам этого ещё не знает. Он вернулся только сегодня, пришёл к ней с высоко задранной головой и ткнул в нос Золотую Лиру – ту, что отдала ему Фортуна как победный трофей. Эвридика не признала любимого, и даже гогочущая толпа не убедила её в том, что это её Орфей. Пусть солнце золотит светлые кудри Орфея, пусть его голос чист как лесная капель, но зачем ей его красота и победа, если он потерял способность любить? И, верно, никогда её не вернёт…       Опять донеслись звуки её песни – словно нож ударил в сердце и пустил кровь. Эвридика закрыла уши и заплакала уже навзрыд. Заплакала от обиды, от того, что из-за жестокости Орфея она сама потеряет способность к любви, заплакала от того, что вся природа вокруг – небо, облака, озеро – потеряет для неё смысл. Безразличия в душе – вот чего боялась Эвридика. Так что плакала она ещё из-за страха, что Орфей, возможно, убил в ней любовь к жизни. - Теперь только безжалостный ветер над нашим озером, жестокие тучи закрыли далёкое солнце, а наша белая птица тщетно борется с ветром, - прошептала Эвридика и легла, уткнув лицо в душистую траву, запах которой показался Эвридике самым беспощадным зловонием на свете.       Так она и пролежала в траве – усталая от своих мыслей и звуков празднества вдали, пока не наступили сумерки. Повылазили из дупел крохотные совы, деревья резко покачнулись, приняв очертания злобных фигур, вода в реке по цвету стала напоминать чернила. Эвридика села, поджав под себя колени, и уставилась на серо-жёлтую луну. В волосах у девушки застряли ветки и несколько пауков. Эвридика всегда боялась пауков, но теперь ей было всё равно. Сандалии больно сдавили ступни, и Эвридика сняла их. - И у меня когда-то было озеро, - послышался бархатный и очень низкий мужской голос. - Что? – испугалась Эвридика. Оглянулась, но никого не увидела. - И я был юнцом, который волшебно пел, - продолжал голос, - и травы тоже сплетались в зелёный венок от моего пения, и Состязанье Певцов я тоже выиграл, а затем… затем исчезло озеро моей любви, тучи заполонили моё небо, а порывы ветра растерзали белую птицу.       Из-за ближайшего дуба вышел высокий крепкий мужчина. Укутанный в тёмную мантию, усыпанный праздничными цветами, которые уже повяли, с длинной чёрной косой на плече, он был похож на филина. Тёмные глаза его предупредительно сверкали в темноте, позолота на одежде враждебно блестела в цвете луны. Он не шевелился и неотрывно смотрел на Эвридику.       Эвридика, в свою очередь, совсем не видела лица этого мужчины, только глаза – как будто неутомимые огни из Царства мёртвых. Эвридика знала, что перед ней Харон, ведь именно он устроил это проклятое Состязанье Певцов, именно он, сам того не зная, забрал у неё Орфея! Поэтому девушка опять заплакала, надела сандалии и пошла прочь от этого негодяя. - Постой, прелестная Эвридика! – вдруг окликнул её Харон.       Но Эвридика не останавливалась и не отвечала. И так мрак заполонил её душу, а теперь пришёл сам повелитель мрака и смерти, и захотел добить отчаявшуюся девушку. - Эвридика. – Сзади неё зашелестела мантия Харона. - Не посмеете, - процедила Эвридика. – Я жить не хочу, оставьте меня!       Харон задумчиво остановился, а Эвридика шла дальше, и потом уже не слышала за собой погони. Нет, она не хотела жить, но убивать себя было бы глупо – она же будет жариться на вертеле в Царстве Аида как грешница, оно ей надо? Поэтому оставалось забиться в какую-нибудь нору, словно суслик, или убежать в горы, где не будет слышно звуков этого ужасного празднества!       Эвридика перешла на бег. Она бежала в неизвестном направлении, бежала туда, где не ступала ни её нога, ни нога Орфея, хотя понимала, что может встретить опасность, но уж лучше пусть её поглотит эта опасность, чем она сама себя убьёт!       Деревья безжалостно хлестали лицо Эвридики, под ногами появлялось всё больше крутых корней, а какие-то большие лесные насекомые стали атаковать её. Эвридика зажмурила глаза и тут же внезапно врезалась в сосну! Удар оглушил девушку, и она упала прямо на корни, чем сделала себе ещё больнее. Эвридика почувствовала, как её голова раскололась на две части и как кровь закипела в ушах. Ей в бок упёрся особо острый корень. Она приподняла поясницу над землёй, но потом со стоном упала обратно. Боль неимоверная. А на сердце – ещё хуже. И за что же ей такое жизни? Разве она заслужила эту ненависть по отношению к себе? Разве она заслужила такие потери?       «Это ненависть убивает меня, - думала Эвридика, наблюдая звёздное небо, которое кроны деревьев любезно открыли перед ней. – Дышать не могу… в груди сталь, а сердце совсем не бьётся… как будто раздавили сначала, затем утопили и потом покромсали на куски… Верно, я умру… Совсем тела не чувствую…».       Так бы и лежала Эвридика падшим ангелом среди тьмы и боли, если бы Харон не соизволил прийти к ней на помощь. Он твёрдыми шагами пришёл на место, где упала Эвридика, бережно взял её и отнёс к берегу, где совсем не было вероломных деревьев и опасных ночных жителей. А вода лечит. Вода всегда уничтожает всё самое дурное. Эвридика совсем была без сознания. Или же она уснула. Но сильных травм, кроме шишки на лбу и царапин на лице не было. Это всё внутреннее чувство разъедало Эвридику, оно отравляло её прекрасный юный организм, который ещё способен был на любовь! А потому ей было больно, и она уже не могла терпеть эту боль. Так рассудил Харон, когда бережно вытирал лицо Эвридики от крови и поил её водой.       Он совсем не понимал, почему он ходит за этой девочкой, ведь она обычная нимфа, каких тысячи в других лесах, она – легкомысленное существо, которое всегда ведётся на чувства, а Харон, после своей победы на Состязании двадцать лет назад, стал презирать любые проявления чувств. Да, он любил когда-то тоже одну нимфу, у них была такая шикарная любовь, что вокруг всегда цвели цветы, вода в лесной реке текла в унисон их чувству и даже надоедливый дятел стучал свою мелодию в такт их любви! Слава убивает всё самое святое и не возвращает того, что забрала. Поэтому Харон разучился любить кого-то кроме себя.       Но когда он пытался вернуть свою любовь, было уже поздно. Его нимфа, конечно, приняла его, но самому мужчине не хватило сил воскресить в себе те самые святые чувства. И нимфа умерла от его безразличия, а сам Харон, резко охладев к этому миру, отправился служить в Царство мёртвых. Там хотя бы нет чувств, нет эмоций, есть только механическое движение, которому надо подчиняться – и больше никаких глупостей!       Но Эвридика как будто создала проталину в его каменном сердце. Нет, она не была похожа на его нимфу, его нимфа была темноволосой, как он сам, а у Эвридики волос цвета серебра. Но у Харона кружилась голова при взгляде на эту девочку, он считал, что она не заслуживала всех тех страданий, которые она испытывает. Так может, он просто посочувствовал Эвридике? И именно сочувствие родило в нём столь противоречивые ощущения?       Эвридика очнулась и резко села. Задумчивый Харон, нежно гладящий девушку по лбу, слегка отстранился. Эвридика внезапно вспомнила, зачем и куда она бежала, и схватилась за голову. Резкая боль пронзила её, и она застонала. Но, осознав, кто сидит перед ней, отодвинулась и даже попыталась встать.       С минуту Эвридика и Харон смотрели друг на друга, пока девушка не заговорила первой: - Сам свою любовь угробил, теперь и нашу с Орфеем решил угробить! - Всё не так, - спокойно ответил Харон. Теперь, услышав хрустально-чистый голос Эвридики, Харон опять испытал смешанные чувства. Он хотел ей отвечать много и долго, но по старой привычке стал молчать и тупо смотреть на прекрасную нимфу.       Тонкий стан Эвридики обтягивал костюм цвета хаки. Наверное, она сшила его сама, заключил Харон. Руки по плечо у неё были голые, а серебристые волосы ровным каскадом спускались ниже поясницы.       «Наверно, внутри она так же прекрасна, как снаружи, - подумал Харон. – Любить умеет. Но она любит того, кто далеко и кому совсем нет дела до неё… А мне не хватает любви, не хватает этого пьянящего ража, когда кружится голова и беспричинно льются слёзы. Я же ещё не стар, но внутри я давно умер. Но, может, мне не сложно будет воскресить бывалые чувства?..». - Я ухожу из этого леса! – объявила Эвридика, встала, но угрожающе покачнулась. Да, в ней была и детская непосредственность, и буйная впечатлительность. Кажется, она чувствовала всё в этом мире. И это было вторым главным её достоинством после любви. Этим она и нравилась Харону. - Куда ты уходишь, Эвридика? – Вдали раздался очередной фейерверк.       Харон и Эвридика замерли в каком-то взбалмошном удивлении, и будто время застыло в этих враждебных звуках, а затем жгучим пеплом посыпалось на их фигуры… - Завтра уйду, завтра! – Эвридика внезапно зарыдала и бухнулась на землю, больно подогнув под себя ноги.       Харон нервно вздохнул и сбросил с себя мантию. Он остался в сиреневом костюме с позолотой вдоль рукавов и в бриджах, аккуратно опущенных поверх перламутровых сандалий. Сегодня было особенно жарко. То ли во всём виновато безобразно знойное празднество на другом берегу, то ли Харон вдруг стал чувствовать Эвридику и стал понимать, что испытывает это юное создание.       А Эвридика плакала. Эти повторяющиеся звуки хлопушек на другом берегу, эти восторженные крики Фортуны, песня любви, искажённая донельзя и передававшаяся из уст в уста… Эвридику знобило, и Харон это почувствовал. Он скинул сандалии, взял мантию и укрыл ею Эвридику. Конечно, был риск, что девушка оттолкнёт загадочного преследователя, но она совсем не обратила на него внимания. Тогда Харон, словно любопытная собака, осторожно пригляделся к Эвридике, а только затем присел рядом, приобнял за плечи и стал говорить медленно и монотонно: - Да, Эвридика, ты потеряла Орфея, но это не значит, что огонь любви в тебе потух. Я тоже рыдал, я тоже убивался… И ты видишь теперь, к чему я пришёл. Некрасивый, старый, мрачный. Я словно дряхлый сундук на дне морском, который уже разъела вода, но который ещё держится на последних железных петлях.       Харон глубоко вздохнул, ожидая, что Эвридика равнодушно отнесётся к его словам, но девушка перестала трястись и подняла заплаканное лицо на него. Харон заволновался, а из-за чего заволновался – было сложно понять…       Эвридика долго смотрела на своего преследователя, а потом неожиданно улыбнулась во всё лицо. Харону эта улыбка показалась вымученной. - Вы красивый и совсем не старый, - сказала девушка, рассматривая морщины Харона вдоль глаз. – Спасибо, что открывайтесь мне… Вы меня так понимаете! – Эвридика аккуратно прильнула к мужчине на грудь и услышала, как быстро бьётся его сердце. – Вы живой! Я слышу ваше сердце, дорогой Харон. - Я сам его слышу, - удивлённо ответил мужчина и ещё крепче обнял Эвридику. Теперь он стал волноваться сильнее, и знакомое пьянящее чувство вновь возвращалось к нему…       Эвридика совсем не была смущена. Она всё больше проникалась к этому загадочному победителю давнишнего Состязанья Певцов, и всё больше чувствовала тепло в объятиях этого мужчины. А именно тепло ей было нужно сейчас!       У Харона закружилась голова так, как будто он выпил большой ковш вина. Перед ним мерцали голубые глаза красивой нимфы, ночь резво шептала всякие смелости ему в уши, а где-то внутри уже разбился толстый слой льда равнодушия… Харон уже не выдерживал жара, ударившего в голову. Он вспоминал свою чёрствую жизнь и потихоньку начал благодарить мироздание за то, что давно потухшие чувства снова оживали в его сердце…       Вдруг, Эвридика резко поцеловала своего утешителя. Харон смутился и задрожал, а Эвридика в это время ухватила его щетинистое лицо и углубила поцелуй. Боже мой, великий Зевс, Аид или великая Афродита – Харону было всё равно, кому молиться за такой благословенный подарок! Он ярко ощущал горячий, требовательный рот Эвридики, её зубы, её язык, который ласково проходился по внутренним сторонам его щёк и нёбу. Конечно, он всё забыл… Но теперь есть время вспомнить!       Харон резко отодвинул от себя лицо Эвридики, и, не дожидаясь её вопросительного взгляда, проложил тропинки поцелуев по шее девушки. Она инстинктивно выгнула спину и запустила свои тоненькие ручки в волосы Харона…       Туника Эвридики закрывала её ключицы и худощавые плечи, а ведь так хотелось их поцеловать!.. Харон осторожно стянул с девушки тунику и буквально впился в её маленькие ключицы, он рисовал поцелуями узоры на её теле, а затем перешёл к груди… Он жадно взял в ладошку сначала одну грудь, потом другую, и почувствовал, как возбуждённо бьётся сердце юной нимфы!       Эвридика, в свою очередь, помогла Харону справиться с его одеждой. Её глазам предстал тугой и крепкий, как вековой дуб, стан, жилистая шея и большие мощные руки. Харон расплёл свою косу, продемонстрировав невероятной длины волосы. А Эвридика сняла последний кусок одежды – свои бриджи, и испуганно стала смотреть на Харона, как будто не понимая, зачем все эти действия с её стороны…       Прошла минута. Вторая. Ласковая луна освещала тела обоих – белую кожу Эвридики и оливковую Харона. Такие красивые цвета создавал лунный свет! В лесу же энергично ухали совы, в воде плескались не то рыбы, не то лягушки, и цветы мирно спали. Вся природа слышала и видела их. Но можно было ли назвать это любовью?.. Харон любовался юным телом Эвридики: её сочной, как персики, грудью, её талией, где кожа была, кажется, ещё тоньше, чем пергамент, даже её босыми ногами, большие пальцы которых нервно мяли траву. Эвридика же совершенно не смущалась своей наготы, она во все свои большие глаза смотрела на новоявленного избранника. Он был силён как медведь, очень высок, ровен спиною и уверен в себе. Мужчина жадно поедал глазами красивую девушку, пока она вдруг не сказала: - Я… совсем не понимаю… - Но Харон дружелюбно взял Эвридику за руку и настойчиво притянул к себе.       Он не смог сдержать сладостного стона, когда крепко прижал к себе Эвридику. Потом он зарылся носом в её серебристые волосы, которые пахли лесом, улёгся на спину и увлёк тревожную Эвридику за собой.       Эвридика дрожала. Дрожала как осиновый лист на ветру. Она сидела сверху на мужчине, который её восхищал и возбуждал. Смущённость к ней вернулась, а потому, она осторожно положила холодные ладони на плечи Харона и совсем легла на него.       Они оба лежали на той самой мантии, поэтому трава в спину Харона не колола. Он крепко прижал свою любовницу ближе и спешно опустил руку ей между ног. Его ладонь обдало жаром, а когда он проник в девушку пальцами и импульсивно надавил на стенки влагалища, Эвридика испустила протяжный вздох, а рука Харона потом стала скользкой из-за смазки. Он фанатично хотел почувствовать её вкус, а потому положил мокрые пальцы себе в рот, и затем, уже не сдержавшись, страстно вошёл в Эвридику, ведь эрекция была до ужаса бурной, и был риск закончить раньше начала занятия любовью.       Харону закружило голову от сладострастных ощущений. Эвридика вздрогнула и сжала его мужское естество стенками влагалища. Мужчина охнул и задвигался в девушке так быстро и резко, что она немного испугалась, но потом стала поддаваться навстречу и уже через несколько мгновений стонала в ответ своему любовнику. Он сжимал её грудь до боли, до синяков, но Эвридику это возбуждало ещё больше, и она выгнула спину дугой, точно дикая кошка. Она опрокинула копну волос назад, открыв полный обзор на своё прелестное тельце.       Затем Харон, сделав ловкий выпад, перевернул Эвридику на спину и навис над ней сверху. Он жадно сжимал девушку, вдавливал её в землю, а она стонала уже так громко, что, наверное, слышал весь лес и празднующие на другом берегу. Да пусть слышат, уже всё равно! Оба они освобождали чувства, которые раньше были в оковах. Обоих отпускали обиды за их прошлое, обоими правила чистая и откровенная свобода!       Эвридика безудержно царапала спину Харона и кусала его ухо. Длинные волосы мужчины распластались по спине гладким полотном. Харон глубоко входил в тело Эвридики, доставая членом аж до её съежившейся в предвкушении оргазма матки.       Эвридика чувствовала, что после такого бурного занятия любовью на её теле останутся крупные синяки. Но и это было совершенно всё равно. А Харон, хоть и совсем уже не осторожничал с Эвридикой, всё равно боготворил свою нимфу-любовницу. Он чувствовал, что конец близок, но он хотел попробовать кое-что ещё.       Харон вышел из Эвридики и слега сполз вниз так, чтобы его голова оказалась на уровне промежности девушки. Его снова обдало страстным жаром. Смазка ручьём лилась из влагалища девушки, и Харон тут же прильнул губами к этому красному телесному цветку. Эвридика задрожала в предвкушении, а Харон стал целовать её половые губы, проникать языком в мокрое влагалище, обводить круги вокруг крохотной головки клитора. Эвридика стонала ещё громче. Кажется, у неё уже кончился голос, ведь она чувствовала, что стонала, но не слышала себя. Интересно, а можно ли оглохнуть от таких изумительных ощущений?       Харон совсем увлёкся этим занятием. Он облизывал каждую розовую складочку влагалища, а Эвридика кричала, разрывалась и улетала в тёмное небо. В конце концов, Эвридика выгнулась дугой, ухватила руками траву и со стоном достигла ощущения, от которого у неё раскололась голова и на мгновение закрылись глаза. Её обдало ледяной водой, обожгло огнём, укололо иглой в грудь, она почувствовала на себе капли дождя, но всё это были галлюцинации послевкусия.       Харон, не выдерживая возбуждения, снова прильнул к Эвридике. Но уже поставил покорную нимфу на четвереньки и отважно вошёл в неё. Обессилившая от удовольствия Эвридика снова предвкушённо застонала. Харон агрессивно сжимал ягодицы девушки, хватал её за худые бока своими большими руками, стискивал грудь, дёргал за волосы, и наконец, с глухим стоном человека, уже потерявшего голос, он излился горячей спермой в свою юную любовницу и затем придавил её всем телом. Эвридика, почувствовав очередное возбуждение, испытала удовольствия где-то совсем в глубине влагалища – мышцы непроизвольно сжались и заболели. Затем отпустило, и на смену пришло ещё одно послевкусие, после которого, наверное, можно умереть от счастья!       Харон аккуратно перевернулся, выдернув из-под себя мантию, притянул к себе Эвридику и укрыл их обоих. Девушка боязливо прильнула к груди мужчины, но он придал ей уверенности, крепко ухватив за талию и со всей силы прижав её голову к себе на плечо.       Ночь дышала благоуханиями. Где-то росли светящиеся в темноте пахучие цветы с бутонами-колокольчиками, шумно жужжали ночные пчёлы, в реке резвились пресноводные русалки с рыбами, по сосновым веткам прыгали чудаковатые лесные жители с локаторами вместо ушей. Пахло летом и теплом. И хотелось, чтобы такая ночь длилась вечно, чтобы так же таинственно светили звёзды, чтобы весело подмигивала луна и благословляла каждый порок этого непредсказуемого мира…       Празднество на другом берегу стихло, все уснули. Лишь догорал торжественный большой костёр. Видимо, спал и Орфей в объятиях золотоволосой Фортуны, спали и люди – такие некрасивые, жалкие, изуродованные душой, с грибами вместо голов. Спали и три певца, которые не выиграли, но которые обмазывали слюнями зависти победоносного Орфея.       Эвридика вздохнула, представив в голове образ Орфея, но ей уже не было так тяжело. Кажется, Орфей распался на хлопья снега, которые давным-давно уже таяли под натугой новых чувств. Зачем нужен этот Орфей, который её, Эвридику, не понимает? Зачем ей видеть его искажённое надменностью лицо? Зачем, ведь он уже разлюбил её? А то, что она его так долго ждала и страдала… И все свои бывалые чувства Эвридика внезапно обесценила, стоило ей только взглянуть в тёмные глаза Харона.       Харон опять ушёл головой в прошлое. Он вспомнил свою темноволосую нимфу, которая была так похожа на него самого. Помнилось ему, они так же лежали в обнимку под луной, но это уже воспоминание, пропитанное нафталином, ведь он даже имени своей нимфы не помнит. А Эвридика – она теперь была для него всем, символом жизни и свободы, новоявленной любовью, которую долго не хотелось отпускать. И тепло появилось внутри, и сердце забилось, и уже можно было улыбнуться искренне и широко. Что Харон и сделал. - Мне нравится, когда ты улыбаешься, - вдруг сказала Эвридика и прижалась к его щеке. – А завтра тучи уже откроют наше озеро, и уже не будет никакого безжалостного ветра над ним, и оживёт белая птица. - Да, я помню, как выглядит белая птица, - задумчиво протянул Харон. – Не вспоминай, Эвридика, теперь всё другое.       Через некоторое время, когда багряное солнце уже вставало над рекою и проливало тусклый свет на лес, Харон и Эвридика пошли плескаться в тёплую реку. Совершенно не хотелось спать, кажется, сегодняшней ночью они заработали бессонницу, но эта бессонница была наиприятнейшей!       Эвридика обмочила все свои длинные волосы. Харон, увидев на её плечах и груди синяки, нахмурился и принялся бережно обмывать их. Эвридика вздрогнула, но охотно поддалась и прижалась к своему любимому. - Я тебя люблю, только тебя, - прошептала она. – Надеюсь, теперь мы вместе будем встречать утро. - Я никуда тебя не отпущу, Эвридика, не хочу терять такое божье благословение как ты, - вздохнул Харон и бережно поднял девушку над водой. Затем они оба нырнули и поцеловались под водой. Наверное, русалки не будут против их вторжения…       …Измученный празднествами, опустошённый, гонимый судьбой и Фортуной, Орфей понял, чего ему не хватает, чтобы чувствовать покой. Любви. Именно к Эвридике он побежал за этим.       Эвридика же знала, что он придёт, но он теперь был совершенно ей безразличен. С ней был надёжный Харон, который точно знал, что Эвридика отвергнет свою бывшую любовь.       Орфей нашёл нимфу, сидящую на ветви большого дуба. Эвридика надела поверх бридж юбку, украшенную жемчужинами, а в волосы вплела орхидеи. Она равнодушно посмотрела на юношу и даже не удосужилась спрыгнуть с дерева. А ведь ещё пару дней назад он вселял в неё горе!.. - Эвридика! – Орфей упал на колени. – Я понял тебя! Я услышал! Мне ненавистен мой дар, он разлучил нас! Я никогда не буду больше петь! Я буду только с тобой… Эвридика… - Ты не любишь, Орфей, - мгновенно ответила Эвридика, - твоё сердце во льду. – Она спрыгнул с дерева и ушла в чащу, даже не оглядываясь на отчаявшегося юношу. В чаще её ждал Харон, который тут же бережно укрыл свою любимую тёмной мантией. Да, теперь он будет беречь её ещё долго. И никакие ужасы не разрушат их любовь.