Из уст в уста

Смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?

      Огонь есть жизнь. Огонь есть смерть.       Огонь есть спасение. Огонь есть казнь.       У Саши огнём душа объята.       И как ему найти покаяние? И как ему найти искупление?       И лишь слёзы по лицу, и лишь крик немой на губах.       Ночь тонет в отчаянии. Ночь тонет в злой метели, бьющейся в окна.       Может, она за Сашей? По душу его?       Да кому нужны клочки, от неё оставшиеся.       Здравствуй, Боже, здесь Змей обвивает шею агнцу Твоему.       Боже, за что оставил, за что отвернулся?       Боже, да где же Твоё прощение? Только Смерть вокруг. Только Геенна Огненная.       Что же Ты рёбра ломаешь? Душу ищешь?       А нет её.       Подарил.       Змею проклятому, творению Твоему.       Ослепил он, в бездну утащил, сердце опалил.       Где гнев Твой? Где?       А Саша смеётся сквозь слёзы. Отчаянно. Пьяно. Горько.       Ну убей же, Боже, убей.       Бог есть любовь? Эта любовь тоже Ты?       Или брезгуешь?       У Саши хохот не унимается, он кусает собственные пальцы, и горячая солёная влага тает на губах.       Он сидит на полу пред иконами и смотрит святым в глаза. Их заступничество уже не поможет.       Он сидит на полу среди осколков разбитого его кулаками зеркала, чтобы не видеть там лицо, пороком обласканное, грехом нежно тронутое.       Зеркальная пыль в кулаках; стеклянное крошево, поцеловавшее щеки, на лице.       Его венец терновый.       Его крест тяжелый.       Это страх ловит сердце в капкан. Это стыд обнимает за плечи.       Это Дьявол в шею целует и душит. Как Яков.       Тихий стук каблуков тонет в ворсе ковров.       Саша прячет лицо в ладонях. Метель ломает стены, чтобы укрыть его ледяным плащом.       Остудить пламя Адское? Иль просто ладонью своей горячего лба коснуться милостиво?       — Сашенька...       Саша молчит. Саша глотает слёзы.       В кончиках пальцев боль. В лёгких тлеет любовь.       Даже не в сердце: оно бьётся скорее по инерции. А любовь, если можно это желание сладкое одним из имён Божьих назвать, вздохнуть не даёт.       Яков падает на колени, обнимает Сашу крепко, телом своим от пуль отчаяния закрыть пытается, теплом своим тьму отогнать, поцелуями в бронзу волос боль отпустить.       Стекло вгрызается в ладони Якова, когда Саша пытается вырваться из кольца его рук.       — Пришли, значит, Яков Петрович. А я уж надеялся, что не увижу вас и кончатся мои страдания, — бросает Саша зло, сжимая зубы и глотая слёзы.       — На службе задержали, Сашенька. Что с тобой, милый? Ну что, любовь моя, что случилось?       Саша хватает ртом воздух, рыдания давит, прикусывает нижнюю губу до крови, как если бы это отрезвить его могло.       — Не любите вы меня, Яков Петрович, не любите. Блажь это, наваждение, морок. Мне гореть из-за вас, мне леденеть из-за вас. Я во тьме из-за вас. Я умру из-за вас. За вас...       — Сашенька, счастье моё, боль моя...       Не знает, не разумеет Яков, что с мальчиком его сталось, его светлым мальчиком с улыбкой робкой и глазами шальными, с безумной храбростью, с почти прощальной нежностью.       Не увидеть Якову, не почувствовать снов дурных, Сашу терзающих, не понять, как это, когда молитва по губам бьёт и ангелы плачут, псалмы напевая.       У Саши внутри война, пожарище, крик.       У Якова внутри пепелище, тишина, смерть.       У Якова уж отгорело всё, отпылало, опалило ресницы, обожгло сердце, уста запечатало.       Не узнать этого Саше, не увидеть, как Яков грех его, не свой, замаливает, как мальчику своему пощады просит. И прощения.       Не почувствовать Саше, как умирает Яков ночами, без сна по квартире мечась, застрелиться себе обещая.       Не узреть Саше Якова, готового острым блестящим лезвием по запястьям мазнуть, чтобы кровью своей горячей Сашу напоить, отогреть.       Только вцепляется Саша в пальто Якова, куда-то в грудь ему плачет.       Яков держит своего мальчика крепко, по голове тихо гладит, словно всё проклятье его себе забирая.       Саша целует Якова крепко, талый снег, как вино, пьёт. Сашины губы — мёд и яд, Саша сам не знает, что Змея своего губит.       Убивают они друг друга. Из уст в уста. Из ночи в ночь.       Под иконами.       Под огнём небесным.       Под Небесами павшими, что тела их лазурью и пеплом укроют.       Когда-нибудь потом.