***
РАЗ Это была первая встреча, за который должны последовать многие. Ведь самое сложное было — приехать впервые. Это волнительное чувство, когда они наконец увидели друг друга вживую, а не по ту сторону холодного монитора; слышать не скаженный расстоянием и помехами связи голос; видеть такое родное лицо не в осточертевших пикселях; возможность для нее — прикоснуться, для него — залепить такую долгожданную затрещину. Куча времени, проведенного вместе, разговоры до рассвета, множество подколов, подъебов, сарказма и долгих взглядов. Шутки про соулмейтов и кто чья галлюцинация. Неиссякаемый поток тем для диалогов, которые могут развиться в совершенно непредсказуемом русле. И все вроде как всегда, только теперь между ними нет расстояния. День за днем, недели, но ничто не может длиться вечно. Пришло время расставания, которого оба так боялись и так не хотели. Последние двенадцать часов они буквально не отлипали друг от друга, настолько сильна эта взаимозависимость. Аэропорт, пара покрасневших глаз: его от недосыпа и ее — от множества слез. На его теле синяки за «тупые шутки, что разобьешься», у нее же болит все тело от слишком долгих и крепких объятий. Хотя какое слишком? Этим двоим и вечности будет мало, чтобы насытиться обществом партнера. Последние минуты перед посадкой, а больно так, что сводит горло — слова не сказать, задохнешься. Нет никаких обещаний из серии «напиши, как приземлишься» или «я приеду еще». Все это лишнее, они знают друг друга так сильно, что он по памяти может перечислить все ее шрамы, черты лица врезались в сетчатку глаз и не избавиться уже никогда от этого образа. Они знают друг друга настолько, что наперед могут сказать фразы друг друга. И от этого еще больнее расставание — лучше бы и не виделись даже. Ведь когда их разделяли эти чертовы километры, жить было проще, дышать — легче. И не требовалось еще больше никотина в легких от этой гребаной разлуки. Ни ему, ни ей. И он ведь знал, что она не бросит курить. Что бы он ни говорил, как бы не закатывал глаза, когда она вечерами открыто и нагло брала никотиновую палочку из его пачки. Даже не обращая внимания, что его сигареты намного тяжелее курить, так что аж гортань жжет от этого дыма. Но когда он оборачивается, стоя у рамки металлодетектора, чтобы еще раз взглянуть, пачка чужих сигарет приятно греет карман куртки, ведь еще двадцать раз она сможет вдохнуть один на двоих дым. Он не оборачивается больше, смотря на экран своего смартфона, уже печатая ей смс перед отлетом, возвращаясь к привычному общению, которого теперь — фатально мало. Хотя его им всегда было мало. Они переписываются, пока самолет не покинет взлетную полосу. Он шутит, что не долетит, а она клянется, что убьет его при следующей встрече. Они пишут друг другу, пока расстояние между ними увеличивается с каждой секундой, благодарят авиалинии за вай-фай на борту, вновь обещают друг другу что-то абсолютно нелепое. Она курит у здания аэропорта, пока никто не видит, он смотрит краем глаза какой-то фильм на ноутбуке и пишет ей. Спокойствие восстанавливается с каждой затяжкой, пока она не получает голосовое. Он бы не стал говорить, когда рядом люди. Следом прилетает сообщение с номером его телефона. И паролем от его страницы. Пальцы не слушаются, он ведь шутил так несколько лет назад, это не может быть правдой. «Когда я умру, пусть у тебя будет доступ к моему контакту».</i> Слишком жестоко, чтобы быть шуткой, даже для него. Сигарета падает на влажный от летнего дождя асфальт, затухая мгновенно. Голос в подключенных наушниках запинается, говорит слишком быстро — словно боится не успеть сказать. Я тебя очень сильно люблю — это единственное, что она может разобрать, отказываясь слышать про отказ двух турбин и разгерметизацию салона. Она просто не верит, что это не очередной его дебильный розыгрыш. Она не помнит, как добралась домой, проверяя ежесекундно личные сообщения и новости про авиакатастрофы. И сердце словно остановилось, когда на экране высветился номер его рейса. В каждой шутке есть доля… Спустя несколько дней ей придут не успевшие отправиться сообщений — сеть доступа в интернет оборвалась, а поймав сигнал послушный контакт доотправлял напечатанный с ошибками текст. Ни слова, что ему страшно. Только просьба держаться и жить дальше. Шутки, что он и с того света ее достанет, если она будет курить — даже тогда он не смог сдержаться. И последнее «я пиздец люблю тебя, придурь». Ей от него досталась пачка сигарет, куча воспоминаний, множество советов. И вечный оффлайн.***
ДВА Он никогда никого не любил. Да, были признания, легкая влюбленность, поддерживаемая его зацикленностью на объекте. Были ночи полные страданий из-за отвергнутых чувств и минуты, наполненные счастьем, когда на эти самые чувства отвечали взаимностью. Он часто говорил слова любви, но на самом деле все они были пустым звуком. Любить Хольцев не умел никогда. Он испытывал нечто похожее на это трепетное чувство, которое ему еще в детстве описывали поэты со страниц учебников по литературе. Но оно было так скоротечно, что ни одна влюбленность не длилась долго. И он решил, что любовь — выдумка. Или же обусловленная законами природы химия. Не более. Но кто же мог подумать, что эта химия с разворота даст ему под дых, подсунув соула, который ничего к нему не испытывает? Она оказалась полной его противоположностью, но при этом до боли и зубовного скрежета похожей на него. Первое время они просто не могли насытиться их общением, могли разговаривать на любые темы, часами напролет, позабыв про сон и еду. Он знал о ней все до мелочей: какой цвет она любит, чего боится, что тревожит ее и чем она восхищается. Они заметили, что если плохо кому-то из них, то другой обязательно это почувствует, и шутили на тему родственных душ. Только вот ее больше привлекала его опытность, как человека — ведь намного приятнее общаться с тем, кто старше и больше знает, может помочь советом и разбирается в каких-то сферах лучше тебя. Он же вообще не понимал, какого хуя с ним творится. У них стоят парные фотографии в соц. сетях, они шутят про свои отношения уже больше года, он с львиной долей сарказма и иронии говорит про их чувства, радуясь, что в скайпе они сидят в последнее время редко. И она не видит, как его переебывает. Они выяснили, что он не ее родственная душа. Это было понятно, когда она с восторгом рассказывала о своих начавших зарождаться отношениях. Не с ним. Не к нему. Он выяснил, что она его соул, когда начал чувствовать запах сигарет, пока она курит, когда у него что-то необоснованно болело, а тому виной была ее неуклюжесть или болезнь, когда начал испытывать не свои эмоции и просыпаться посреди ночи, просто потому что она не могла заснуть. Потому что он уже почти два года любил ее. То ли это провидение постаралось, то ли карма, то ли он просто неудачник, но Хольцеву пришлось просто смириться с тем, что он отныне любит одного единственного человека. Любит блять. Да так, что в горле тугой ком, когда она рассказывает о своем новом увлечении. Ведь они до боли под ребрами похожи. Ей, как и ему раньше, не удавалось по-настоящему любить. А он просто не скажет, что их отношения несут в себе нечто большее. Что он блядски зависим от нее, погряз в своих чувствах, да так, что не выпутаться — легче глотку себе перегрызть, чем оставить ее. И ведь будет рядом. Даже если нахер ей не сдался, ни за что не бросит, будет как преданный щенок под дверью ждать, пока погладят или хотя бы кость кинут. А как же хорошо было, пока он не знал ее, не встретил, хотя бы блять не понял, кто она ему. Как же сука прекрасно ему жилось, пока в голове не засела гребаная мысль, что он нашел того, кого не мечтал даже и встретить. И что он нахрен не нужен со своей любовью. Он часто смеялся от ее откровенно дебильных шуток, до сорванного хриплого голоса. Поддерживал ее, когда ей было это необходимо. Орал, когда она вновь творила какую-то несусветную хрень. И любил. Самозабвенно, безответно и давился своей любовью. И самое блять страшное, что он готов жить с этим, страдать за двоих, принять все, что она ему предложит. Хоть спасительный яд, хоть продлевающее его мучения лекарство. Лучше бы убила. И ни за что не скажет ей, почему ему ночью снятся кошмары, почему он все чаще сидит на седативных, почему курит каждые ебаные пять минут. И почему в его взгляде порой столько боли. Он ни за что не скажет, что по-настоящему любит ее. Потому что она ему предназначена судьбой. Сраными звездами на небе. Самим богом, в которого он никогда не верил и верить не будет. А он ей — нет.***
ТРИСейчас ты будешь рыдать. Или не будешь. Но в любом случае. Я предупредил.
В ее жизни все катилось в одно большое и беспросветное нечто. Пока она не познакомилась с ним. Все начиналось вроде бы нормально. С ним просто было интересно, порой весело, порой он чуть ли до слез ее не доводил. Все как у нормальных людей. Почти. Как бы она себя ни вела, он всегда все ей прощал. Даже если он сам порой доводил ее до истерик, для нее он был всегда спокоен. Слишком идеальный в этом плане, словно выдуманный. Но постоянно пытающийся доказать, что он не так хорош. Он мог в два счета заставить ее плакать от счастья и тут же биться в истерике от его слов. Он мог заставить ее думать иначе, приводя абсурдные аргументы, но из его уст они казались самыми логичными в мире. Он мог свести ее с ума. И занимался этим. Она могла говорить о нем часами, рассказывать родным и близким, какой он хороший и как он ее поддерживает. Жаловаться друзьям, как он ее выбешивает и игнорирует неделями. Она могла часами разговаривать с ним, и он всегда был рядом. Даже если их разделяли тысячи километров. Он часто шутил, что его не существует, что он просто галлюцинация ее больного мозга. Что она сейчас в коме или в реанимации, а когда очнется, его просто не будет. Он даже приводил аргументы в защиту своей теории. А она отшучивалась, лишь про себя смелясь сказать, что, возможно, это правда. Все было прекрасно, пока она не начала встречать на улице людей, похожих на него. Сначала были отдельные черты: форма губ, цвет глаз, прическа. На такое даже не сразу обратишь внимание, слишком незаметны эти мелочи. Но со временем их стало больше, и однажды она увидела чуть ли ни его копию. Естественно она рассказала ему об этом, как рассказывала все, что происходило в ее жизни. Но вместо привычных шуток, он лишь пропустил это мимо ушей, отвлекая ее на посторонние темы. И все бы ничего, но подобное стало повторяться чаще, настораживая и без того доведенную до паранойи девушку. А единственный, кто мог ее успокоить, не делал ровным счетом ничего. Она старалась не предавать этому значение, мало ли что может привидеться. Да и он в последнее время так занят на работе, что они почти не общаются. Но чувство тревоги не покидало. Она все чаще стала видеть людей, похожих на него, а он все реже появлялся в сети. Когда он перестал отвечать на ее сообщения окончательно, она набралась смелости подойти к так похожему на нее человеку. Слишком сильна была зависимость им. И горло сдавило тисками, когда она услышала его голос. Словно набатом он звучал в голове, а самих слов не разобрать. И вся жизнь смешалась, сложно понять где заканчивается реальность. Только теперь на улицах на нее чаще смотрели его глаза, до того момента полные безразличия, а теперь преследующие ее. Жизнь превратилась в сплошной кошмар, наполненный его присутствием и пониманием, что это на самом деле не он. Что все вокруг нереально, сложно только понять, был ли в реальности тот самый нужный человек и будет ли он, когда весь этот ад закончится. Она писала ему в оффлайн, как ей страшно, как он ей нужен, что она, наверное, сходит с ума. Но в ответ тишина блаженных, который уже день. И его нет нигде, хотя средств для связи с ним было просто уйма. Звонить — номер абонента не существует; писать — он не ответит. Разве что приехать, но его лицо и так повсюду — преследует, словно наваждение какое-то. Но все заканчивается. С одним единственным сообщением и пятисекундным онлайн. Проснись. И все заканчивается. И начинается настоящий Ад, где его на самом деле не существует.***
ЧЕТЫРЕ Она любила, когда ей больно. Душевно, физически — плевать. Лишь бы почувствовать снова этот шквал эмоций. Она резала себе руки. Иногда случайно, иногда намерено. Прятала порезы от близких и вечерами, когда никого рядом сдирала с ранок твердую корку. Потом, конечно, будут шрамы, но на это так восхитительно плевать. Она читала тексты, наполненные болью, уничтожая себя морально. Чуть ли не билась в истерике, захлебываясь слезами, ненавидя того человека, что написал такое так искренне и самозабвенно, что даже верила в свою ненависть. А потом снова — острым предметом по коже или текстом в самое сердце. Она встретила его, того кто знал все ее слабости, умел читать ее, словно открытую книгу. Который делал ей больно, когда она этого просила. Он мучился, но исполнял ее просьбы. Раз за разом обещая сводить эту шизанутую к врачу, но не мог. Просто не в силах был пойти против ее воли. Он был сильным морально и физически, но не перед ней. Она просила его делать еще больнее, давала ему новые поводы, подкидывала свежие идеи. А он страдал не хуже, чем она. Только она захлебывалась слезами, а он — отчаянием. — Хочешь, я сделаю так больно, что ты не оклемаешься? — Сказано в шутку. Он блять не хотел этого, но взгляд ее горящих в предвкушении глаз решил все за него. Сначала она просто ждала. Когда же он совершит обещанное, но он все не появлялся, не отвечал на звонки. Он и раньше пропадал — она привыкла. Но сейчас он пообещал исполнить ее желание, а значит он вернется. Он ведь всегда сдерживал свое слово. Но время шло, а его все не было. Она злилась на него праведным гневом, обещала себе так же его игнорировать, когда он снова вернется со своими глупыми оправданиями. Но он не вернулся. Ни спустя пару дней, ни спустя месяц. От него не осталось ничего, только жалкие воспоминания и несколько фотографий, и те она в порыве злости разорвала к чертям. И только спустя время, лежа в углу кровати и свернувшись клубочком в глухих рыданиях, она поняла, что он как всегда сдержал свое слово. Он ушел и ей уже не оклематься от этой боли.***
ПЯТЬОчень коротко и мне самому не зашло, но уже написанного не уберешь.
Ее всегда привлекали кладбища, в них была какая-то особая романтика, особая красота и эстетичность. Ей нравилось проводить там время, прогуливаясь среди могил, словно по аллее парка. Это просто успокаивало. Ей нравился парень, с которым она случайно там встретилась. Они виделись у небольшой часовни, скрытой ветвистой ивой, он всегда ждал ее там и лучезарно улыбался, стоило только ей попасть в его поле зрения. Ей нравилось сидеть с ним рядом, иногда касаясь вечно холодных пальцев, когда они делили одну сигарету на двоих. У него их почему-то никогда не было, а курить он любил до жути. Ей хотелось встретиться с ним в каком-нибудь парке, сходить в кафе, но он отнекивался. Говорил, что идти в город слишком лень, а рядом с кладбищем его дом и до часовни пройти — буквально десяток шагов. Ей хотелось знать о нем больше, он был слишком притягателен, всегда с улыбкой на губах и новыми шутками для нее. У них оказалось так много общего, что становилось немного жутко, не могут люди быть настолько похожи. Ей нравилось кладбище. И этот парень. Ровно до того момента, пока она случайно не заметила его фотографию на одном из надгробий. В паре десятков шагов от часовни.***
ШЕСТЬ 10.07.16.11.22. Десять цифр на ключице, которые для окружающих лишь пустой звук, а для него — чуть ли не весь смысл существования. На стойке перед ним стакан-рокс с виски. Ни льда, ни колы как раньше, просто янтарная жидкость с горечью. Он бы с радостью и техническим спиртом накидался бы, да только сказанные ей слова заставляют и дальше тащить свою тушу в сторону от рельс. Десятое ноль блять седьмое. День и месяц когда они «официально» начали общаться. Одиннадцать двадцать два — время, когда она написала ему, и их долгое и насыщенное общение завертелось. Он даже цифры эти гребаные на ключице своей выбил, по кости — машинкой, чтобы каждый миллиметр прочувствовать. Знал бы, что больно почти не будет, ебашил бы по венам, чтобы все эти годы твердить ей, что он ад прошел, чтобы помнить этот день. И руку свою ей под нос пихать, когда она опять начинала свои драмы. Он бы больше времени проводил рядом, заваривал ей ее сраный чай, когда б она ни попросила, такал бы ей жратву с кухни. Да что уж там, сам бы готовил. Делился бы сигаретами, даже несмотря на то, что ее курение его бесило до неимоверности. Он бы все отдал, лишь бы чаще слышать ее голос, видеть как она с разбегу прыгает на диван и руками машет, словно всратая мельница, норовя свить все, что попадает в диапазон поражения. Читал бы ей вслух: не важно даже что, хоть историю, хоть молекулярную физику. Лишь бы только была возможность слышать ее дыхание, уточняющие вопросы и просто недовольное сопение, когда он прерывался на перекур. Что угодно, лишь бы рядом с ней, а не в этом замызганном баре в хер пойми даже каком городе. Он уже давно потерял себя. Как географически, так и духовно. Да только в голове словно набатом бьется короткое «ты обещал!» Жить обещал блять, когда нет возможности прикоснуться к самому дорогому, услышать сонное бормотание в трубку телефона, увидеть сообщение на экране монитора. В Ад смогла превратить его жизнь, просто исчезнув. В голове нет ее образа — с годами забываешь сначала звучание голоса, а потом и черты лица. Зато на репите ее плейлист, который уже давно стал один на двоих. Еще пока она была рядом, заряжала его не то чтобы позитивом, но хотя бы терпимостью к миру. 10.07.16.11.22. Прямо по косточке левой ключицы — над самым сердцем, которое порой пропускает удар. Достаточно только поднести руку к плечу. Достаточно только подумать — что по второй кости набита еще одна дата. На четыре цифры короче — он так и не смог узнать время, но с четко нанесенной датой. День, месяц и год, когда ее не стало. Когда не стало его без нее.