Примечание автора: Надежда, облачённая в перья, На жерди уселась в душе, Она поёт мелодию, В ней ни единого слова, Но навечно звуки разнеслись по земле И средь бури покажется слаще. И всё же рана окажется штормом, Способным спугнуть кроткую птицу, Согревшую своей песней Холодную душу мне. Я слышал её в чуждых краях, Давно застывших во льдах. Я слышал её на странных морях, И буду слышать, пока Мелодия не вернёт себе, Ту крохотную часть меня, Что я некогда посвятил тебе.
— Мидория. Мидория. Мидория! Холодно. Ему было холодно, да? Земля под ним была холодной. Настолько холодной, что его кожу охватили мурашки. Боль прошлась по его телу, острыми концами впиваясь в руки и ноги, как пытка проходила по бокам, уныло пульсируя в висках и затылке. Перед глазами было темно — его веки закрыты? Он спал? — Мидория! Изуку открыл глаза. Слабое оранжевое свечение сияло, отражаясь в двух светящихся точках над ним; нет, как только он смог сфокусировать зрение, то сразу понял, что это были глаза, пара смотрящих на него сверху глаз, широко раскрытых и разноцветных. Знакомое лицо. Тодороки выглядел как никогда взволнованно — обычно это сочетание раздирающей его тревоги и особенных черт его лица, которые сейчас были еле узнаваемы. Изуку открыл рот — его голос был похож на мягкое карканье. — Тодо… роки?.. Тодороки громко выдохнул. — Мидория, — повторил он снова. Его голос был в этот раз менее напряжённым. — Ты в порядке? — спросил Мидория. — В порядке ли я? — повторил Шото. — Это я должен спрашивать. От маленького огонька в его левой руке, которую он держал рядом с головой Мидории, исходил свет. — Как ты себя чувствуешь? Можешь двигаться? — Я… Думаю да, — он вздрогнул, двигая конечностями — к счастью, ничего не было сломано. Конечно, когда он глубоко вдыхал, его бок пронизывала острая боль, но это было не невыносимо: может быть, он сломал ребро? Он поднял руку к, как ему казалось, горячему лбу. Тёмная кровь потекла по пальцам Мидории, когда он убрал руку. — Что случилось? — Здание обрушилось, — ответил Шото. — Здание? Какое здание? — взгляд Изуку прошёлся по лицу Тодороки, мимо глаз, сразу фокусируясь на еле заметном в тусклом освещении потолке. Он, к удивлению, был рельефным, будто сделанным из… Он резко сел. В его взгляде чувствовалась боль — он заткнулся из-за захлестнувшей его изнутри невыносимой волны рвотных позывов, которую он быстро подавил. Тодороки положил руку на плечо Изуку и надавил, чтобы уложить его обратно. — Успокойся, — сказал он, — Ты нехило так ударился головой. — Что… — комната крутанулась перед ним, когда он попытался глотнуть воздуха, и он закрыл глаза. Нет, это неправильно, да? Это была вовсе не комната. А потолок был не потолком. Под собой он чувствовал совершенно не пол. Мидория снова открыл глаза. Он поднял руку, потянулся к запястью Тодороки и схватил его. — Освети помещение, — произнёс он. Тодороки согнул пальцы, огонь зажёгся, и тогда-то Изуку смог лучше оглядеть ледяной кокон, который со всех сторон окружал их. — Я не могу сделать его больше, иначе лёд растает, — ответил Тодороки на немой вопрос. Как бы подтверждая его слова, послышался треск, и унылое подвывание раздалось в маленьком пространстве. Даже будь они в два раза ниже, им бы всё равно не удалось встать — кокон был едва ли достаточно большим для того, чтобы они могли спокойно в нём сидеть: стоять здесь было просто невозможно. Здание обрушилось. Он сказал это. Мидория пытался выжать из себя слова. — Где мы? — спросил он. — Ты не помнишь? Изуку помнил, как поступил звонок. Он помнил, как приехал к месту, где была атака. У него были туманные воспоминания о прибытии, но всё, что было позже, такое серое и расплывчатое. Боль в голове утихла из-за ещё одного отдалённого рёва. Он громко сглотнул и сжал запястье Тодороки. — Мы дрались, — сказал он. — Да, — подтвердил Тодороки. — А теперь мы застряли? — Да. — Под зданием. — Кажется так. — И я ударился головой. — Настолько сильно, что даже ты это почувствовал, — заявил Шото, и Изуку не мог сдержать улыбку. — Как долго мы здесь? — спросил Мидория. — Совсем немного, — ответил Тодороки. — Около десяти минут. Лёд затрещал ещё громче. В этот раз Изуку даже почувствовал вибрацию под собой. Шото положил правую руку за Мидорией, и свечение, будто отражающееся от бриллианта, от появляющегося нового слоя льда, искрящегося, накрывающего одну из стен помещения, соединялось в центре над ними со старыми льдинами. — А остальные? — спросил Изуку после того, как они оказались в безопасности. Хотя бы на несколько минут. — Полагаю, они смогли не попасть под обвал, — теребя одной рукой ремень, ответил Тодороки. — Только мы с тобой были достаточно глупы для того, чтобы застрять здесь. Мидория закрыл глаза и выдохнул. Облегчение заполнило его — он смог слегка успокоиться и отпустил запястье Тодороки. Он вздрогнул, когда к его лбу приложили бинт. — Прости, — сказав это, Шото не ослабил давление. Изуку снова посмотрел на него, в этот раз более внимательно. Тодороки с головы до ног был покрыт меловой серой пылью, что придавало его волосам странно однородный вид. — Что насчёт тебя? Ты в порядке? — Ты уже спрашивал. — Да, но ты не ответил. Теперь Тодороки смотрел на него с кислой миной, но при этом всё же ответил: — Я в порядке. Всего лишь синяки. — Тогда хорошо, — кивнул Изуку. — И каков наш дальнейший план? — План? — Да. Как мы отсюда выберемся и вернёмся к остальным? Шото ответил не сразу. Когда Мидория посмотрел на его лицо, то увидел, что его выражение изменилось. — Я… пока ещё не успел придумать план. — Тогда нам стоит продумать его, — предложил Изуку. — Я мало что помню из того, что было после прибытия. Какова обстановка там? Шото кивнул. — О злодеях уже позаботились. О большинстве из них. Думаю, что их последней попыткой был обвал здания, после чего остальные, скорее всего, скрутили их. — Хоть что-то хорошее, — голова Изуку пульсировала. Он попытался закрыть глаза, надеясь, что это поможет. — Мидория! — рука Шото опустилась на его плечо, пальцы сильнее сжимали мускулы. Он резко распахнул глаза. — Что? Тодороки отодвинулся и моргнул. Он удивился собственному всплеску эмоций. — Я… — он на секунду замолчал, после чего продолжил: — Постарайся оставаться в сознании. Не знаю, насколько серьёзна твоя рана. — Ох, хорошо, — Изуку снова закрыл глаза и вздохнул с облегчением, — Я не засну… И не пугай меня так. — …прости. Его подавленный голос напомнил Мидории о том, что он может быть не единственным, кто напуган. — Эй, — сказал он, — мы будем в порядке, ты же знаешь, да? — Ага, — кивнул Шото, — конечно, — он замолчал на секунду. — Тебя беспокоит огонь? — Немного, — признался Изуку. Тишина повисла ещё на несколько секунд. Рука Тодороки всё ещё крепко держала его плечо. Наконец он предложил: — Я могу потушить его, если хочешь. В его голосе слышалось любопытство, граничащее с нерешительностью. Изуку открыл глаза и посмотрел на него. Тодороки смотрел на его левую руку с противоречивым выражением лица. — С этим же не будет проблем? — Да, — Шото кивнул. — Почему они должны быть? Он сжал руку в кулак, и огонь потух. Темнота, покрывшая их, была быстрой и непроглядной. Мидория почувствовал, как Тодороки передвинулся в темноте. Его левая рука покинула плечо Изуку, проскользила по его руке, остановившись на запястье, после чего Тодороки поднял руку к бинту на лбу. Мидория послушно держал его. Шото всё ещё прислонялся к Мидории, когда садился справа от него. Его рука легла на предплечье Изуку. Его пальцы всё сильнее сдавливали кожу до тех пор, пока Мидория не поморщился. — Прости, — снова повторил Шото, и его хватка ослабла. Мидория вслушался в жёсткость в его голосе, контрастирующую с напряжённостью его тела в месте, где оно соприкасалось с телом Изуку. Его пальцы всё ещё слишком сильно сжимали руку Мидории. — Эй, — позвал его Изуку, — ты в порядке? — Прекрати спрашивать меня об этом. Конечно, я в порядке. — Уверен? — Да. Изуку нахмурился. — Я знаю, что ты врёшь, — свёл он брови к переносице. — Что случилось? Тодороки вздохнул. — Я не хочу об этом говорить, — произнёс он. — Тодороки, скажи мне. — Мидория. Мидория отстранился с разочарованным стоном. Он возвёл глаза к самодельному потолку. — Хорошо-хорошо, — пробормотал он. После этого они не разговаривали ещё какое-то время. До них донеслись несколько звуков из глубин помещения и отдалённая вибрация падающих обломков. Конечно, она скорее чувствовалась, чем слышалась, но всё же. Мидория слышал, как рядом с ним дышал Тодороки, чувствовал его ладонь на своей руке. Он почувствовал, как его щёки окрасились в розовый. «Глупо, — подумал он. — Не сейчас, Изуку, ты, придурок». Он заставил свои мысли сосредоточиться на текущей ситуации. — Мы должны подумать о том, как нам выбраться отсюда, — сказал Мидория, чтобы заставить мысли вернуться в нужное русло. — Над нами как минимум ещё пять этажей обломков, — произнёс Шото, — Если мы попытаемся выкопать путь наружу, то всё точно кончится тем, что что-то дестабилизируется и обрушится на нас. Не говоря уже о том, что ты всё ещё ранен, — его ладонь сжала руку Изуку. — Я могу выбить нам проход, — предложил Мидория. — Уверен, я смогу пробить нам выход одним ударом, — после чего замолчал, пересматривая своё решение. — Хотя… если над нами кто-то есть, то он может попасть под удар. — Да, — кивнул Шото. — Можем предположить, что они пытаются нас найти. Это может занять какое-то время, если никто не станет рисковать больше необходимого, — он громко выдохнул, почти засмеялся. — Хотя не думаю, что наши друзья умеют избегать риска. — Чистая правда, — согласился Мидория и добавил: — Думаешь, тогда нам стоит подождать? — Сейчас это лучшее решение. Изуку повернулся туда, где, как он думал, находится лицо Тодороки. — Если мы задержимся здесь, то мне действительно следует узнать, что с тобой не так. — Ничего такого, я в порядке. — Точно? Потому что я нет. Моя голова трещит, и я уверен, что у меня как минимум одно сломанное ребро, — Изуку громко хмыкнул и со всей силой надавил на бок Тодороки. — Я голоден и хочу пить. А ещё я хочу узнать, что же с тобой случилось! Ладонь Шото неожиданно покинула его руку. Он долго молчал, и Мидория уже подумал, что перегнул палку. В конце концов голос Тодороки нарушил молчание. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень настойчивый? На лице Мидории расползлась улыбка облегчения. — Я такой настойчивый только с тобой, — сказал он. — Остальным лучше не знать. Тодороки снова выдохнул, сдерживая смешок, и замолчал. Его рука располагалась между ними, пальцы еле касались руки Изуку. — Это смущает, — согласился он. — Так же, как и факт, что до двадцати у меня было постельное бельё со Всемогущим. — Не может быть... — Ага. Оно до сих пор у меня есть. — Мидория. Изуку засмеялся из-за скептицизма в голосе Тодороки. — Ну давай же, — всё ещё улыбался он, — просто скажи мне. — Это… Это так глупо, — простонал Тодороки. — Я вроде как боюсь темноты. Мидория пару раз моргнул. — Что? Серьёзно? — Да… Но, то есть, я боюсь не столько темноты, сколько быть закрытым в помещении без света. Меня это не беспокоит, если, например, я на улице или есть выход из комнаты. Изуку не знал, что ответить. — Ты должен был сказать, — наконец выдавил он из себя. — Ты можешь зажечь огонь, если хочешь. — Нет, всё в порядке. — Тодороки. Ненадолго нам огонь не помешает. Он ответил не сразу. Мидория уже хотел что-то сказать, как маленький огонёк, рождаясь, вспыхнул в руке Тодороки, которую он держал перед собой. Он воспользовался возможностью и аккуратно посмотрел на него. Тодороки выглядел лучше, чем до этого, но его лицо было всё ещё напряжено, добавляя глазам некой дикости. Пока Мидория смотрел на него, Шото едва заметно расслабился и продолжительно вздохнул. — Это глупо, — повторил он. — Когда я был маленьким, это очень волновало меня. Думал, что когда вырасту, то перестану бояться. — Всё нормально, — ответил Мидория. — Нет, это ненормально, — настаивал Шото. — Просто… Когда я в начале стал отказываться от этой стороны, — он строго посмотрел на огонь, ласкающий его руку, — он знал, что я боюсь темноты, — горько сказал Тодороки и, сжав ладонь в кулак, потушил этим огонь, — он заставлял меня сидеть в темноте, пока я не использую его. Иногда он оставлял меня там на целый день. — Тодороки, — рука Мидории потянулась к нему, невидимая до того момента, пока он не дотронулся до предплечья Шото. — Ты… Я… Прости, — он крепко сжал пальцами руку Тодороки. — Я не должен был спрашивать. Я не знал… Шото молчал, но Мидория мог представить его лицо: замкнутое, безэмоциональное, ледяные веки прикрыты. — Ну, — наконец сказал Шото. — Думаю, теперь это уже не имеет значения. Мидория не отпускал его. Он хотел сказать что-то ещё, но нужные слова вылетели из головы, словно попутно подхватываемые ветром. Прежде чем Изуку смог что-то сказать, Тодороки снова заговорил: — Ты не можешь исправить это, Мидория. Не думай, что ты должен это сделать. Изуку почувствовал, как по его лицу расползлась мрачная улыбка. — Я всегда должен помогать. — Знаю, — ответил Тодороки. Больше он ничего не сказал, но при этом и руку не отталкивал. В конце концов Мидория застонал, положил руку рядом с бёдрами и попытался медленно принять сидячее положение. — Аккуратно, — посоветовал Тодороки. Он, вырвавшись из хватки Мидории, взял того за плечо и помог сесть. Изуку вдруг понял, что его спина онемела из-за льда под ними. Он задрожал и попытался размять мускулы, чтобы поспособствовать лучшему кровообращению. Он подпрыгнул на месте, когда левая рука Тодороки скользнула к центру его спины, излучая нежное тепло, как бутылка с горячей водой. Нервные окончания трепетали, просыпаясь под его охлаждённой кожей — это чувство было почти болезненным. Мидория вздрогнул, но не отстранился. — Прости, — попросил прощения Шото. — У нас сейчас нет особого выбора. — Не извиняйся за спасение наших жизней, — в ответ сказал Изуку. — Я лучше замёрзну, чем умру. — Действительно, — в голос Тодороки вернулась некая лукавинка. Изуку удалось немного расслабиться. Он поднял руку ко лбу и почувствовал, что бинт прилип. Это означало, что кровотечение остановилось. Пока Тодороки двигал рукой по спине Изуку, потихоньку согревая сначала один участок кожи, а затем и другой, Мидория осматривал положение, в котором они находились. Они были заперты тут уже как минимум полчаса, а может и в два раза дольше — сложно было определить без ориентира. Он потерял где-то свой телефон, и, видимо, Тодороки тоже. Помещение, в котором они были заперты, было довольно внушительным, но с каждой минутой оно становилось всё меньше, потому что Шото нужно было укреплять щит над ними всё большим и большим количеством слоёв льда. И кто знал, насколько ещё им хватит кислорода: был ли он ограниченным или воздух мог просачиваться в достаточном объёме, чтобы пополнять их запас? — Точно нет, — сказал Тодороки, и Изуку понял, что поддался старой привычке и начал бормотать обо всём, что думает. Он покраснел. — Ох, прости. — Нет, ты прав. Мы должны учитывать все обстоятельства, чтобы увеличить наши шансы на выживание. Мидория закрыл глаза и напряжённо улыбнулся. — Точно, — сказал он. — Мой огонь потребляет кислород, так что мы должны как можно меньше его использовать. — С тобой всё будет в порядке? — спросил Изуку. — Без него у нас не будет света вообще. Между ними повисла тишина, Тодороки помолчал перед тем, как ответить. — Всё будет в порядке, — сказал он. — Наша ситуация отличается от той, в которой я был в прошлом… теперь я не один. Его рука, лежавшая на спине Мидории, была всё ещё тёплой. — Я теперь с тобой. Его голос был таким мягким. Мидория желал увидеть выражение на его лице. На секунду вселенная показалась крошечной, будто ничего вокруг не существовало, только они вдвоём, сидящие в кромешной тьме. Барьер между ними ослаб. Неожиданно Изуку почувствовал себя на пороге честности, которая появлялась только в сложных положениях. — Тодороки, — пробормотал он, — я беспричудный. Рука Тодороки замерла на месте, а потом покинула его спину. — Что? — Я беспричудный. Я родился без неё. Он мог представить сомневающееся выражение лица Тодороки, то, как его брови опустились ближе к глазам, а губы сжались в тонкую линию. — Разве мы не все такие? — наконец сказал он. — Обычно причуды не проявляются до… — Нет, — перебил его Мидория. — Я имел в виду, что у меня никогда не было собственной причуды с самого начала. И у меня её не было ровно до того дня, когда мы должны были сдавать вступительный экзамен в Юэй. И снова пауза. — Я не понимаю. Изуку попытался притянуть колени, но в груди вспыхнула боль, и он громко зашипел. Рука Шото нашла его и крепко сжала. — Постарайся так много не двигаться, — посоветовал он. — Со мной всё нормально, — утверждал он, стиснув зубы, его голова закружилась, но это быстро прошло, после чего он смог перевести дыхание. — Хах, и кто теперь врёт? Мидория мог услышать, как Тодороки закатывает глаза. — Эй, ты провинился не меньше меня. Шото вздохнул. — Справедливо, — сказал он. — Но ты до сих пор не объяснил, что имел в виду под беспричудностью? — Это и имел в виду. У меня не было никакой причуды до пятнадцати. Мидория пытался понять, почему Шото так долго молчал. У него возникло желание поднять руку и почувствовать выражение лица Тодороки. — Ну, — наконец произнёс Шото, — не думаю, что это что-то неслыханное — причуды могут проявляться и позже, — в его голосе слышалась нерешительность. — И, признаюсь, мне всегда было интересно, почему в начале ты не понимал, как пользоваться причудой. — Ага, с появления её тогда прошло всего пару недель. — Это всё объясняет, — он всё ещё держал свою ладонь на руке Мидории. Изуку был благодарен успокаивающему чувству, которое дарило прикосновение. Шото продолжил: — Но… тогда получается, ты не был беспричудным, да? Ты просто так думал, потому что причуда поздно проявилась. — Нет, — опроверг его мысли Изуку. — Как я и сказал, я был беспричудным. Моя причуда не с самого начала была моей. Кое-кто другой дал её мне. — Что? Это невозможно. Только если… как Ному? — Нет, — решительно ответил Мидория. — Не так. — Тогда как… Шото неожиданно замолчал. Его хватка на руке Мидории усилилась. — Оу, — выдохнул он. — Что? — Ясно, — кивнул он. — Думаю, теперь я понимаю. — Да? — Да. Наверное. Мидория почувствовал, как Тодороки перенёс вес назад — наверное, он облокотился, переваривая информацию — его рука потянула руку Изуку. — Кто ещё об этом знает? — спросил он. — Только несколько человек, — Изуку пережевал слова, прежде чем произнести их. Всемогущий доверял своим близким друзьям и коллегам правду, ведь так? Может пришло время Мидории перестать чувствовать себя так, будто это был секрет Всемогущего, и начинать воспринимать его, как свой. — Я… Я уже давно хотел, чтобы ты узнал, но не знал, как сказать тебе об этом. Их разговор прервал отдалённый грохот и ещё одна трещина, появившаяся ужасающе близко. Изуку почувствовал холодные крупицы льда у себя на щеке, когда Тодороки добавил ещё один слой льда над ними. Потолок комнаты стал ещё ниже — они больше не могли сидеть, им пришлось лечь рядом друг с другом, Шото лежал справа от Изуку. Лёд был настолько близко, что Мидория мог почувствовать холод рядом со своим лицом. Он протянул руку и столкнулся с ледяной поверхностью на расстоянии меньше вытянутой руки. Голос Тодороки звучал так близко в маленьком помещении. — Это был Всемогущий. Это он дал тебе причуду? Изуку опустил руку. Он кивнул, прежде чем вспомнил, что Шото не может видеть его. — Ага, — тогда произнёс он. — Поэтому ты был его любимчиком. — Наверное. — Нет, — высказался Шото. — Это не могло быть единственной причиной. Он дал тебе причуду, потому что ты ему нравился, а не наоборот. — Даже не знаю. Честно говоря, мне просто повезло. Просто столкнулся с ним в тот день, а потом на Каччана напали, и я, как идиот, побежал к нему без причуды, — он вздохнул, вспоминая прошлое. — В итоге, Всемогущий спас нас двоих. — Мидория, как ты думаешь, почему он выбрал тебя? — Его силы иссякали, ему нужен был преемник, а я оказался рядом. — Да, может быть ты оказался рядом, но он мог выбрать любого. Наверное, он что-то заметил в тебе. — Даже не знаю, что это могло быть. Я был всего лишь беспричудным занудным ребёнком. — Мидория… — Шото толкнул его плечо своим. — Он увидел в тебе что-то, что видели и все остальные. Он увидел в тебе то, что делает тебя таким, какой ты есть. — И что это? — Личность… Личность, которая готова спасти любого и никогда не сдастся, пока не достигнет успеха. Изуку был удивлён услышать такое. — Но, — сбивчиво сказал он, — но это не что-то особенное. Разве это не то, что есть у каждого героя? — Не у всех есть такая черта, — произнёс Тодороки. — Даже так, у многих её нет. Ты, как и я, знаешь, что люди становятся героями по разным причинам. Мидория не мог не запомнить, как хорошо Тодороки знал, что не все герои выбирают профессию героя из благородных целей. Но всё же… — Я не думал… обо всём этом, — сказал Изуку. — Я так много тренировался, чтобы хоть немного научиться пользоваться причудой. Я до сих пор думаю, что на эту роль лучше подошёл бы кто-то другой. — Я так не считаю, — резко сказал Шото, и Мидория вздрогнул от удивления из-за давления в голосе Тодороки. — Мидория, послушай меня. Изуку повернулся туда, откуда доносился голос Тодороки. — Я слушаю, — тихо сказал он. Шото громко вдохнул и выдохнул носом. Он снова начал разговор: — Прежде чем я встретил тебя, я… я думал, что знаю всё, что мне нужно знать. Я воспринимал школу как ещё одно препятствие на пути, что-то, с чем мне нужно разобраться, чтобы попасть туда, куда я хочу, и я думал, что смогу просто проскочить мимо без кого-либо, как и всегда до этого. Но… ты был там, и Иида, и остальные одноклассники. Даже Бакуго показал мне, что я ничего не понял, что уж говорить об остальном. И ты… — его голос утихал. Мидория почувствовал, как тот передвинулся, отчего ткань зашуршала, комплектующие зазвенели на поясе. Шото продолжил: — Всё то время, всю мою сознательную жизнь до того момента, я воспринимал свою левую сторону как часть от отца, и не мог её использовать, не думая о нём, обо всём том, что со мной случилось, и во что он хотел меня превратить. Но… сейчас… я не думаю об этом так часто. Честно говоря, в последнее время, я чаще думаю о тебе, используя её. — Мне? — переспросил Изуку. — Да, — нежный голос Тодороки. — Я думаю о нашем бое на фестивале и о том, когда мы боролись со Стейном. — А, да, тебе тогда пришлось спасти меня. — Даже не знаю, много ли я сделал. Мидория моргнул в темноте. Ему хотелось бы, чтобы у них был источник света. Любой. — Я никогда не говорил тебе, как много это для меня значило, — сказал он. — Ты пришёл тогда, когда никто другой не смог, — он громко сглотнул. — Мы бы с Иидой умерли без тебя. Ты спас нас. — Нет, всё совсем наоборот, — Мидория подпрыгнул, когда левая рука Тодороки в темноте нашла его правую и он скрестил их пальцы вместе. Его большой палец потёр один из шрамов на лицевой стороне ладони Мидории. — Это ты спас меня. — Что ты имеешь в виду? — То и имею, — произнёс Шото. — Это ты спас меня. Мидория мог услышать улыбку в его голосе — неуловимую, но Изуку годами тренировался улавливать её. Тодороки поднял их сплетённые вместе пальцы. — Ты спас меня этим, — повторил он. Изуку затряс головой. — Нет, — ответил он. — Я этого не делал. Ты сам себя спас, Тодороки. — Я бы не смог без тебя, — настаивал Шото. — Ты изменил мою жизнь, Мидория, — его пальцы усилили хватку, сжимая руку Изуку так, что это причиняло боль. — Я никогда не забуду этого, — продолжил он. — Я никогда не забуду то, как ты уничтожил эту руку ради меня. Мидория почувствовал жар, несмотря на холод. Он был рад тому, что Шото не мог видеть его лицо. Он откашлялся. — Ну, по правде говоря, — медленно сказал он, — я ранил себя тогда, потому что это был единственный выход, который я знал, для атаки. Я действительно пытался победить. Тодороки рассмеялся, тихо, но раскованно. Этот смех Изуку слышал так редко, что сохранял его в уголке своей памяти каждый раз, когда выпадала такая возможность. Обычно такие воспоминания были ценными и прекрасными — бурлящие счастливые моменты, приходившие после тяжёлых ситуаций. Но слышать его сейчас, в темноте… Изуку почувствовал боль в груди. В горле застрял ком, и он не смог засмеяться. Смех Шото утих. Его голос был мягким, но при этом улыбка всё ещё слышалась, когда он заговорил. — Мидория, — сказал он, — я влюблён в тебя. Изуку подорвался из-за неожиданного признания. На секунду он подумал, что ему показалось, а потом ещё на одну, что он всё не так понял. — Тодороки… — пробормотал он в недоумении. — Я знаю, что мои чувства невзаимны, — голос Шото был спокойным, как будто они обсуждали погоду. — И это нормально. То, что ты существуешь в моей жизни — уже большое событие, которое я не заслужил, — большой палец снова стал гладить спину Изуку. — Я счастливчик, раз могу называться твоим другом. Сквозь шок в голову Мидории забралась холодная мысль, заглушающая другие варианты того, как он мог отреагировать на такое признание. — Тодороки, — решительно сказал он. — Не сдавайся. Мы выберемся отсюда. — Я не сдаюсь, — ответил Шото. — Я просто беру во внимание все возможные исходы данной ситуации, — его голос опять стал на тон ниже. — И просто… я хотел узнать, что ты скажешь. Хотя бы раз. Они всё ещё держались за руки. Изуку почувствовал, как в груди что-то сжалось, а в горле горело. — Мы выберемся отсюда, — громче повторил он. — И ты сможешь сказать мне это снова. Между ними повисла тишина, прежде чем Тодороки заговорил: — Хорошо. Тишина между ними была нарушена приглушённым звуком падения обломков. Ледяная комната тряслась с немалой силой, и Изуку услышал шёпот мелких трещин, появляющихся над его головой. Холод покрывал его лицо. Он знал, что Шото добавляет ещё один слой льда, пытаясь выиграть ещё немного времени. — Это не продлится долго, стены стали рушиться быстрее, — сказал Тодороки. — У нас остаётся всё меньше и меньше места. Мы можем не успеть выбраться. Мидория почувствовал выступающие на глазах слёзы и попытался сдержать их. Неудачно. — Они найдут нас, — решительно сказал Изуку, несмотря на колебания, которые он так и не смог развеять в своём голосе. — Спасут. Или я вытащу нас отсюда. Но мы выберемся отсюда. Я обещаю. — Я не боюсь, — сказал ему Шото. — Что бы ни случилось, я не боюсь этого. — Нет, Тодороки… я не могу, — Мидория, сдвинувшись с места, вздрогнул и застонал, но всё равно повернулся в темноте на бок, в сторону, где лежал Шото. — Я не могу принять такой конец. Я не могу позволить этому случиться. Он почувствовал, как Тодороки повернулся к нему. Боже, Мидория так хотел увидеть его лицо. Он хотел смотреть в его разноцветные глаза, на его утончённые черты лица. Он хотел… Он хотел… Он хотел… Он, пошарив свободной рукой, нащупал плечо Шото. — Тодороки… — Всё в порядке, — произнёс Шото. — Мы герои, разве нет? И мы должны понимать, что любая миссия может быть последней. — Да боже мой, послушай же меня! — выкрикнул Изуку. Он затряс плечо Тодороки, игнорируя приступы боли, сковывающие его. — Я не приму этого! — по его щекам потекли слёзы. — Я не могу, как ты не понимаешь? Я должен всех спасти! Я должен спасти тебя! — Мидория, — выдохнул Шото. — Я говорил тебе. Ты уже спас меня. Холодные пальцы нащупали основание горла Мидории. Изуку неистово затряс головой. — Ты не… Раздался звук — будто кто-то прыгал над ними, — и с потолка их комнаты посыпались ледяные осколки. Шото двинулся и быстро залатал дыру, создав ещё один слой льда, сдерживающий потолок, но теперь места было настолько мало, что им пришлось придвинуться ещё ближе друг к другу, соприкасаясь коленками и грудью. Изуку почувствовал, что левая рука Тодороки всё ещё сжимала его правую, создавая тепло между пальцами. — Можешь зажечь огонь? — мягко попросил Изуку. — Нет, конструкция слишком нестабильна… — Пожалуйста, — его голос надломился, но за его чувством безысходности скрывалась забота. — Позволь мне увидеть тебя… Я хочу увидеть твоё лицо. С секунду ничего не происходило. Потом Шото медленно отпустил руку Изуку. Небольшой огонёк зажёгся между ними. Он был едва ли больше спичечного огонька, но после кромешной темноты ослеплял. На несколько мгновений Мидории пришлось закрыть глаза. Когда он открыл их, то понял, что лицо Тодороки находится всего в паре сантиметров от его. Первоначальной реакцией Мидории было облегчение, но потом, когда он увидел мокрые дорожки на щеках Шото из-за отражающегося от них огня, оно переросло в отчаяние. Его голос был таким спокойным — Изуку и подумать не мог, что он плакал. — Он израсходует воздух, — сказал Тодороки, а его голос был таким уязвимым. Он смотрел на лицо Изуку, будто это был последний раз, когда он его видел. — Мне надо потушить его. Мидория, громко сглотнув, кивнул. Он поднял руку к груди Шото. — Хорошо. Он видел, как глаза Тодороки закрываются, когда огонь потух. Он больше не может выносить это. Он поддался желанию, которое не пропадало с того момента, когда они ещё были подростками, когда им было шестнадцать лет, когда мир ещё не стал таким реальным. Мидория пошарил в темноте: его губы дотронулись до щеки Тодороки, а затем подбородка, прежде чем найти то, что искали. Он почувствовал, как Тодороки резко выдохнул ему в губы. Их тела напряглись. Поцелуй продлился всего секунду, и Изуку отстранился. — Мидория, — выдохнул Шото. — Изуку, — поправил он. — Если мы будем влюблены друг в друга, то ты должен звать меня Изуку. Тодороки задрожал. — Изуку, — прошептал он, издавая тихий горловой звук. Мидория снова поддался вперёд. Как-то ему удалось положить руку на затылок Шото. Тодороки же нежно обхватил его торс — так нежно, что сердце Изуку разбилось. Поцелуй был мокрым и солёным, дыхание сбивалось всё больше с каждым прикосновением чужих губ. Это был первый настоящий поцелуй Мидории. Его пугало то, что он мог быть последним. Над ними снова раздался звук трескающихся стен. Изуку отстранился, чтобы уткнуться носом в чужие волосы. Несмотря на пыль, они были мягкими, как он всегда и представлял. — Шото, — пробормотал он. Тодороки так сильно сжал его в своих руках, что рёбра Изуку чуть ли не заскрипели. Ледышки падали на них. Грохот становился громче. Мидория закрыл глаза и схватился за рукав Шото. — Я попытаюсь расчистить нам путь. Ты готов? — Даже если бы не был, мы больше не продержимся. Изуку кивнул. Он откинулся на спину, готовый направить всю свою энергию в руки и выпустить её, дав хорошую возможность выбраться прежде, чем всё обрушится. Он был готов. Но не стал ничего делать. Мидория удивлённо моргнул из-за контраста тёмных волос Тодороки, лежащих на его светлой коже, и, внезапно, он понял, что может видеть. Было не настолько светло, чтобы он мог видеть выражение лица Шото, но разглядеть хоть что-то света хватало. Он посмотрел наверх. То, что он увидел, заставило его сердце биться быстрее. — Тодороки, смотри! Где-то выше появилось слабое свечение — тусклый маленький голубой круг вдалеке, видимый через слои льда. С увеличением круга всё больше света проникало в их маленькую комнату, прогоняя темноту. Острые кусочки льда стали падать на них с такой силой и скоростью, что Мидории пришлось отвернуться и упереться лицом в плечо Тодороки. Он почувствовал тепло рядом с собой, после чего воздух стал влажным. Когда он снова поднял взгляд, то увидел, что рука Тодороки лежала на льдинах над их головами, отталкивая и растапливая их, чтобы увидеть то, что должно было их встретить. Неожиданно они стали слышать голоса, всё ещё приглушённые, чтобы понять, о чём говорят: кто-то что-то кричал, сверху послышался громкий звук трескающегося льда, после чего появилась ладонь, проникающая через лёд и останавливающаяся в миллиметрах от носа Изуку. Увидев её вблизи, Мидория понял, что она принадлежит Киришиме. Эйджиро вытянул руку обратно, при этом делая дыру ещё больше. Они услышали голос Урараки: — Деку! Тодороки! Мидория начал смеяться. Смеяться и плакать, шмыгая носом и пытаясь вдохнуть побольше воздуха. — Здесь! — крикнул он. — Мы здесь! Мы здесь! Он повернулся к Тодороки, который поднялся и вытянул левую руку в дыру, чтобы её было видно. Шото улыбнулся ему в ответ, но в его выражении не было никакого ликования, уязвимость, которую он видел всего несколько секунд назад, пропала, и теперь его лицо не выражало эмоций. Он отвернулся. Мидория немного отстранился, ничего не понимая, его рот открылся, чтобы что-то спросить, но из щели появилось ещё больше рук, расширяющих дыру над ними, разбивая лёд до тех пор, пока не осталось достаточно места для того, чтобы пролезть. Внимание Шото было направлено на остальных. — Мидория ранен! Нужны носилки! — выкрикнул он, начиная пролезать в щель. — Тодо… — хотел было сказать Изуку, но Шото уже пропал из поля зрения. На его месте появилась тень, позже превратившаяся в Урараку. — Деку! — заплакала она. Слёзы стекали по её щекам. — Я в порядке. Всё нормально, — ответил он. Очако кивнула. — Мы выбираемся отсюда, — она протянула ему руку и подняла его; он был легче пёрышка. Она направила его тело к выходу, к свету.***
— Где Тодороки? — сразу спросил Изуку, как только его вытащили из-подо льда и он не увидел разноцветных волос. — Он в порядке? — спросил он, когда его завозили в скорую. — Когда я смогу его увидеть? — спросил он, когда врачи провели все тесты, которые хотели, и оставили его в палате. Из-за того, что у него было обезвоживание, небольшое сотрясение и два сломанных ребра, доктора настояли на том, чтобы он остался на ночь для дальнейших наблюдений. Урарака осталась с ним. Она купила ему еду в кафе, потому что еда, которую получал Мидория из столовой, была просто несъедобной. Иида же принёс одежду и ноутбук из дома. К нему даже заходил Киришима и проносил вредную еду. — Бакуго передавал тебе привет! — радостно сказал он. — Конечно, — отвечал Изуку. — Если передавать точные слова, то он сказал: «Я же говорил, что этот придурок слишком туп, чтобы умереть». Что-то типа того. — Очаровательно, — прокомментировала Урарака. К Мидории приходило ещё пару человек. Он целый час провёл, разговаривая по телефону с мамой, убеждая её, что да, он в порядке, и нет, ей не нужно садиться на ближайший поезд. Но даже когда вечер подходил к концу, а посетители расходились, Тодороки не появился. Очако обнадёживающе ему улыбнулась. — Он в порядке, — сказала она. — Наверное, он вернулся в штаб, чтобы доложить о случившемся. Иида поправил очки и сказал: — Как ты и сам знаешь, надлежащее заполнение документов занимает много времени. Я уверен, он приедет после того, как закончит. — Немного попозже, — добавила Урарака. Но в итоге «немного позже» превратилось в «очень долго», а потом и в «завтра». Как только часы посещения закончились, его друзьям пришлось уйти, и Изуку остался один. Ему не спалось: каждый раз, когда он закрывал глаза, то снова чувствовал, как холодный лёд сжимает его, как затхлый воздух окружает его, после чего, открыв глаза, он оказывался в гробу. В конце концов он просто встал и стал гулять по коридорам, таская с собой свою капельницу, пока не дошёл до окон, и стал смотреть на фонари города. Он всё обдумывал и обдумывал это и никак не мог понять, почему сначала Тодороки так открылся ему, прикасался голой кожей к его руке, как он видел в нём восторг, смешанный с печалью, когда они целовались, а потом… ничего. Ни слова. Они даже не пересеклись после того, как выбрались из-под обломков, чтобы посмотреть друг на друга и обрадоваться тому, что они живы. Он чувствовал себя как-то странно — так, будто и не чувствовал ничего вовсе.***
Наступило утро, и Мидорию наконец отпустили, хотя и со стопкой бумаг сантиметровой толщины по уходу за сотрясением мозга и рёбрами и инструкциями о том, что ему нужен кто-то, кто будет присматривать за ним в течение следующих сорока восьми часов. — Мой медицинский совет: не давай другим зданиям упасть на тебя, — произнёс напоследок врач. — Я запомню это, — ответил Изуку. Он надел свежую одежду, которую принёс Иида, но ему всё ещё нужно было принять душ, поспать и выпить чашечку кофе. Ему нужно было сразу поехать в свою квартиру. Ему нужно было позвонить своим друзьям и попросить кого-нибудь из них приехать. Вместо этого он проехал пару остановок и попал в район, в котором жил Тодороки. И, честно говоря, он не знал, почему приехал туда. Был почти полдень, и Тодороки наверняка был уже на работе, или в офисе, или в патруле. За всё время, что Мидория знал его, он никогда не брал отгулов. Даже когда сломал ногу два года назад. Изуку дошёл до его квартиры, как и обычно, поднялся по лестнице к входной двери и позвонил в звонок. Он не ожидал, что дверь откроется. Он не ожидал, что кто-то будет дома. Поэтому он был удивлён, когда, отвернувшись, услышал щелчок дверного замка и скрип петель. Ещё больше его удивило то, что, обернувшись, он увидел женщину, стоящую в дверях квартиры Тодороки. Мидория сразу понял, кто это, пусть никогда и не встречал её. Хотя по лицу и было видно, что она не молода, но эти изящные черты лица он видел так близко и так хорошо их знал. Тодороки унаследовал только половину цвета её волос, но Изуку мог понять, что Шото получил от неё всё остальное. До него дошло, что он просто стоял и пялился. — Ох! — быстро пискнул он, прежде чем поклониться. — З-здравствуйте. Меня зовут… — Я знаю, кто ты, — миссис Тодороки прервала его, и Изуку удивлённо посмотрел на неё. — Ты герой Деку. Мидория выпрямился. — Да. — Ты работаешь с моим сыном. — Да, — повторил он. — Ты здесь, чтобы увидеть его? — Да, мэм. Я бы хотел поговорить с ним, если можно. — Боюсь, он сейчас не дома, — ответила она. Мидория кивнул, хотя и не смог сдержать вздох разочарования. — Да, так и думал, что он будет на работе. — Ох, — удивилась Миссис Тодороки. — Он не на работе. Он пошёл в магазин, чтобы купить нам что-нибудь на обед. Он скоро вернётся. Изуку моргнул и уставился на неё, удивлённо открывая рот. Миссис Тодороки отошла в сторону. — Не хочешь зайти и подождать? — предложила она. Мидория почувствовал чувство похожее на боязнь сцены, нарастающее в груди, но всё равно сделал шаг вперёд. — Да, было бы неплохо, — кивнул он. — Спасибо вам. Он уже был дома у Тодороки, но всегда чувствовал себя так, будто вторгается в чьё-то священное место — вкусы его друга были простыми в лучшем случае и спартанскими в худшем — и он никогда не был здесь без самого Тодороки. Поэтому Изуку чувствовал себя не в своей тарелке, когда садился за небольшой столик на кухне, пока миссис Тодороки делала чай. Было ощущение, что это какая-то ошибка, будто кто-то узнал про какой-нибудь его странный сон. — Так… — садясь напротив него, протянула миссис Тодороки. — Почему ты хочешь увидеть Шото? Может быть это было из-за обезболивающего или сотрясения, а может даже и того, и другого, но у него чуть не сложилось впечатление, что она оценивает его, будто это было какое-то собеседование. Он решил быть честным. — У меня не было возможности поговорить с ним после того, что случилось вчера, — сказал Мидория. Он повертел кружку в руках, туда-сюда. — Я просто… я просто хотел убедиться, что он в порядке. Миссис Тодороки сделала глоток из своей чашки и поставила её обратно на стол. — Он не был серьёзно ранен, но о вчерашнем рассказал не много, — она снова посмотрела на него. — Может, ты расскажешь? Изуку уставился в стол. Мидория не хотел подрывать доверие Тодороки и говорить то, что тот не хотел рассказывать, но он самолично знал, как Шото не любил рассказывать о своих чувствах. — Что он рассказал вам? — осторожно спросил он. Она мягко хихикнула — так до боли знакомо, что сердце защемило в груди. — Ты очень умён, да? — спросила она. Изуку почувствовал, как его щёки загорелись. — Я… не знаю. Наверное. Люди говорят, что я немного глупый. — Шото так не считает. Изуку поднял взгляд из-за такого заявления. — Правда? Кожа миссис Тодороки была такой бледной, что можно было подумать, что перед ним сидел призрак, а её волосы на свету отдавали оттенком серебристого. Вся её цветовая гамма напоминала о зиме — даже полупрозрачный жемчужный лак, украшающий её ногти. И всё же… Её лицо излучало такое тепло. У неё были мягкие глаза, оба серые, идентичные правому глазу Тодороки. Когда она слабо улыбнулась Мидории, в уголках её глаз образовались морщинки. — Он много о тебе говорит, — сказала она. — Он тобой восхищается. Изуку почувствовал, как температура поднялась. Признание Тодороки повторялось в его голове снова и снова. Это была мимолётная прихоть, вызванная опасностью их ситуации? Или это была правда? Все эти годы Мидория был так слеп? — Он один из моих лучших друзей? — отвечая, он надеялся, что этого будет достаточно. — Ты защищаешь его. Мидория почувствовал, как уголки его губ растянулись в сардонической улыбке, и отвёл взгляд. — Он, вероятно, будет первым, кто скажет, что ему не нужна защита. — Так оно и было бы, — согласилась миссис Тодороки. — Но это не значит, что это правда. Он медленно вернул свой взгляд к ней. Миссис Тодороки снова сдержанно ему улыбнулась. — Я рада, что у него есть кто-то вроде тебя, чтобы защищать его. Звук открывавшейся двери донёсся из коридора. В животе Изуку что-то забурлило: его внезапно накрыл животный страх, — он был не готов. Он даже не подумал, что скажет. — Придётся отложить разговор о том, что произошло вчера, — сказала миссис Тодороки, поворачиваясь к дверному проходу, ведущему в коридор. Вне их поля зрения заговорил Тодороки. — У них не было лосося, — произнёс он, — мы можем попозже сходить за продуктами, если… Его слова оборвались в тот момент, когда он вошёл на кухню и, завидев парочку, сидящую вместе за столом, остановился. Мидории казалось, что его лицо горело, а вот Тодороки, наоборот, выглядел так, будто из него вытекла вся кровь. — Мидория, — произнёс он, даже не скрывая удивления. — Я просто разговаривала с твоим другом, — мягко сказала миссис Тодороки. — Он зашёл, чтобы увидеть тебя. Шото направил на неё взгляд, а потом снова посмотрел на Мидорию. Затем он сложил руки, а на лицо вернулось привычное безразличие. Оно было совершенно не похоже на то, что он практиковал на Изуку накануне, когда его глаза пожирали лицо Мидории с настоятельностью, граничащей с отчаянием. — Удивлён, что тебя так скоро выписали, — спокойно сказал Шото. Он всё ещё стоял посреди дверного проёма, держа в одной руке пластиковую сумку. Изуку громко сглотнул, когда встретился с взглядом Шото. Он поднял руку и провёл по швам на своём лбу. — Если не ошибаюсь, врач сказал, что у меня голова сделана из гранита, — Изуку надеялся, что шутки рассеют напряжение настолько, чтобы они могли спокойно поговорить. — Мне кажется это возможным, — ответил Тодороки. Он нарушил их зрительный контакт и, наконец сделав первый шаг в комнату, посмотрел на мать. Мидория аккуратно следил за тем, как Шото подходит к столу, но так и не смог понять, что творится в голове Тодороки. Изуку мог лишь гадать, была ли это бурная определённость или всё же что-то другое… Накануне, когда они были близко прижаты друг к другу, всё было так ясно. Для Мидории это был самый близкий контакт в его жизни. Теперь он начал беспокоиться, что придумал всё это: чувства, в искренности которых тогда пытался убедить его Тодороки, что у него и получилось, и что даже после всего произошедшего всё осталось как прежде. Тодороки поставил сумку на стол и начал вытаскивать из неё коробочки с едой. — Я попытался вспомнить, что ты любишь, — Изуку понял, что тот говорил это своей маме. — Ничего страшного. — Прости, я не думал, что ты приедешь, поэтому у меня дома не было ед… — Дорогой, — миссис Тодороки дотронулась до руки Шото, и тот прекратил разбирать сумки. Мидория быстро отвернулся, преодолевая неожиданно появившееся чувство, будто он прерывает какой-то важный семейный момент. Живот крутило; о чём он вообще думал, когда шёл домой к Тодороки без приглашения? Что за легкомысленность? — На улице такая хорошая погода, — произнесла миссис Тодороки. — А? — Вы так не думаете, Деку-сан? — Изуку резко поднял голову и увидел, что она совершенно спокойно смотрела на него. Её рука всё ещё лежала на руке Тодороки. — Д… думаю да, — ответил Изуку. Миссис Тодороки кивнула и встала со стула. — Думаю, я поем на веранде, — сказала она. — Мам… — Немного свежего воздуха, разве не прекрасно? — настояла она. Она отпустила руку Шото и положила ладонь на его плечо. Он послушно согнул колени, чтобы она могла дотянуться и поцеловать его в щёку. — Если хотите, можете присоединиться, — она взяла одну из коробочек и свою чашку с чаем и молча покинула комнату. Стало настолько тихо, что Мидория слышал, как из крана капала вода. Он воспользовался возможностью и, быстро глянув на Тодороки, заметил, что он так смотрел на столешницу, что казалось, сейчас прожжёт в ней дырку. Изуку отвёл взгляд. Он подождал ещё пару секунд, прежде чем прочистить горло и нарушить тишину, пытаясь заговорить: — Эм… — Почему ты приехал? Резкость в его голосе застала Изуку врасплох, и он подумал, что в его ответе слишком отчётливо слышалось раздражение. — Очевидно, чтобы увидеть тебя. И снова тишина. — Зачем? — спросил Шото. — В смысле зачем? Мы чуть не умерли вчера! — Мидория наклонился вперёд, опираясь на руки. — Я хотел поговорить с тобой о том, что произошло. — Мы не умерли, — ответил Тодороки. — Здесь не о чем говорить. — Что? Чушь собачья. Тодороки… — Мы не можем просто оставить эту тему? Пожалуйста, — его голос прозвучал неожиданно грустно, и Мидория замолчал. Тодороки всё ещё смотрел на столешницу, хотя выглядел он уже менее злым и более уязвимым. У него был синяк под челюстью, тёмный и фиолетовый, как ирис. Недовольство Изуку поубавилось. — Я думал, что ты придёшь навестить меня, — произнёс он. — Я ждал тебя. Я волновался о тебе. — Тебе нужно было отдохнуть, — не отводя взгляд от стола, сказал Тодороки, — а я был в порядке. — Но я не был, — подчеркнул Мидория. — Я хотел увидеть тебя. Наконец Тодороки посмотрел на него. В его глазах Мидория увидел не больше, чем в его выражении лица. Но в его голосе до сих пор осталась эта грустная интонация, когда он сказал: — Ещё одна причина, почему я не должен был приходить. — И что ты имеешь в виду? Шото вздохнул. — Мидория… — Изуку. Я говорил тебе называть меня Изуку. — Мидория, — повторил он более твёрдо, — тебе когда-нибудь приходило в голову, что, может быть, я не хотел тебя видеть? Изуку отстранился. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы он снова смог заговорить. — Не хотел? — Нет, — ответил Тодороки, но потом вздрогнул и закачал головой. — Да, — поправил себя. — Или может… Я не знаю, — он недовольно простонал и поднял руку, чтобы потереть переносицу. — Всё сложно, — в заключение произнёс он. — Почему? — Потому что… Потому что. — Тодороки развернулся и подошёл к раковине. — Потому что мне стыдно! — он включил воду и начал резкими, грубыми движениями мыть руки. — Потому что мне стыдно из-за того, как я вёл себя вчера. Мне кажется, что я манипулировал тобой. — Манипулировал? — Потому что я сказал… то, что сказал. Я знал, что ты просто пытался утешить меня, но всё равно не остановился. — Тодороки… Его руки были всё ещё под струёй воды, кожа порозовела. — Я просто… Ты был прав. Конечно. Ты всегда прав насчёт меня… Я немного сдался и подумал, по крайней мере, это того стоило, когда ты… когда мы… — сначала он стал медленно говорить, а потом и вовсе замолчал. Его руки прекратили двигаться, когда он склонился над раковиной. Хотя его лицо не было видно, Изуку заметил, что его уши покраснели. — Когда я поцеловал тебя? — заключил Мидория. Тодороки кивнул. — Я воспользовался тобой, — пробормотал он. — Тодороки, это я поцеловал тебя! Он всё ещё стоял спиной к столу, за которым сидел Мидория. — Ты бы этого не сделал, если бы я не признался в своих чувствах, — заявил он. — Ты бы не чувствовал, что должен подбодрить меня. Мидория был поражён. — Ты… Ты думаешь, я поцеловал тебя из-за этого? — Изуку не мог поверить, что это можно было настолько неправильно понять. — Ты всегда был слишком добр ко мне, — сказал Тодороки, как будто это всё объясняло. Мидория попытался встать — видимо, слишком резко, раз его рёбра так запротестовали, и ему потребовалась ещё минута, чтобы, облокотившись на стол, перевести дыхание. — Даже не знаю, — произнёс он, набрав в лёгкие достаточно воздуха. — Я, типа, хочу ударить тебя сейчас. — Не говори, как Бакуго, — отвёл взгляд Шото. — Тебе это не идёт. — А эта жалость к себе не идёт тебе! — выстрелил в ответ Изуку. Грудь заболела. Мидория, громко зашипев от боли, схватился за бок. Влажные руки дотронулись до его локтя и плеча, а после направили к стулу. Изуку схватил его руку раньше, чем Тодороки успел отойти. Он посмотрел в эти глаза, жалящие не хуже пчелы, ища в них того самого Тодороки. — Ты думаешь, что я поцеловал тебя только потому, что хотел быть с тобой добрым и утешить тебя? — сквозь стиснутые зубы процедил Мидория. Он громко сглотнул, сделал глубокий вдох, снова борясь с болью. — Глупость, — он сжал руку Тодороки ещё сильнее. — Я поцеловал тебя, потому что… потому что думал, что мы умрём и что у меня больше никогда не будет возможности сделать это. Потому что думал, что упустил все возможные шансы. Потому что хотел узнать о твоих чувствах раньше. Тодороки смотрел на него с нечитаемым выражением лица. Взгляд Шото метался то от Мидории, то обратно к нему. Он не сопротивлялся, когда Изуку потянул его за руку, чтобы пододвинуть ближе. — Тодороки, — начал Мидория, но потом затряс головой. — Нет… Шото, — он поднял руку и дотронулся до его щеки. — Я поцеловал тебя, потому что люблю тебя, Шото. И мне казалось, что я никогда бы не набрался смелости признаться тебе. Всё, других причин нет. Сначала Тодороки не реагировал. А потом он поднял руку и скинул ладонь Мидории со своей щеки. Сердце Изуку на секунду остановилось, пока Шото не заговорил. — Дурашка, у тебя же сотрясение, — хмыкнул он. — Ты всегда слишком давишь на себя. Его голос был мягким, взгляд ласковым, а уголки рта растянулись в небольшой улыбке. Мидория выдохнул. Он развернул свою ладонь и переплёл их пальцы вместе. Он стал посмелее, когда Тодороки не стал сопротивляться и потянул его вперёд. Мидория сидел на стуле, а Тодороки стоял рядом с ним, и это была идеальная позиция для того, чтобы Изуку уткнулся своим носом в живот Шото. Он обвил руку вокруг его талии и мягко обнял, вдыхая запах его одежды, чистый, безопасный и живой. — Прости, — пробормотал Мидория в ткань рубашки Тодороки. Шото опустил руку на голову Изуку и пропустил его волосы сквозь пальцы. — Извиняешься? За что? — За то, что слишком давлю на тебя, — повторил предыдущие слова Шото. — И за то, что давлю на других, — их пальцы оставались переплетёнными. Изуку не мог не вспомнить, каково это, прижиматься друг другу. — Если тебе… Если нужно время… — Изуку. Мидория отстранился от его рубашки и посмотрел исподлобья. Рука Шото проскользила от макушки Изуку к его щеке. Он присел на корточки рядом со стулом, тем самым позволяя Мидории смотреть на себя сверху вниз. — Не нужно извиняться за то, кем ты являешься, — мягко произнёс он. Изуку кое-как улыбнулся. Он почувствовал, как в уголках его глаз появляются слёзы, и изо всех сил пытался их сдержать. — Ну что, ботаник-плакса? — дрожащим голосом спросил Мидория. — Очень хороший человек, — поправил его Тодороки, — что всегда слишком добр к окружающим и слишком глуп, чтобы понять, что нужно остановиться, — он улыбнулся. — Ну, и, по совместительству, ботаник-плакса. Изуку рассмеялся. С хрипом, конечно, но это всё, на что он был тогда способен. Да и это не так уж и важно. Он сжал руку в кулак перед грудью Тодороки, когда тот наклонился вперёд. Мидория последовал его примеру. В первый раз они промахнулись: Мидория прицелился слишком высоко, и его губы врезались в уголки губ Шото. Но рука на его щеке мягко надавила, направляя в нужную сторону, пальцы её завились за уши, на скулах оставалось их тепло. Они разделились, и Изуку повернул голову в нужном направлении. Вторая попытка была намного лучше. Он был мягким, робким, но это нормально — всё же это только второй поцелуй Мидории. Одну секунду в бреду всё было идеально, а потом мозг Изуку включился. Он положил руки на плечи Шото и отодвинул его. — Я забыл! — выпалил он. — Я не хотел мешать тебе и твоей маме! — Ты не мешаешь, — покачал головой Тодороки. — Всё в порядке. Она здесь только потому, что… ух, подожди секунду. Колени скоро меня доконают, — вставая, он вздрогнул. Изуку положил руки на колени из-за того, что теперь Шото был вне досягаемости. Но это не продлилось долго — Тодороки сел на ближайший к нему стул. — Она приехала, потому что я попросил. Мидория посмотрел на руку Тодороки, которую тот положил на стол рядом с его рукой. И теперь, когда настал тот момент, он застеснялся потянуться к ней. — Я могу уйти, — прошептал он. — Я не хочу мешать вашей встрече. Мидория коснулся кончиком пальца руки Шото, около сустава мизинца, и слегка провёл по ней, прежде чем убрать руку. — Мы можем попозже поговорить, — пояснил он. — Я могу подождать. Тодороки провёл указательным пальцем по столу между средним и безымянным пальцами Мидории, прежде чем тот успел уйти. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — тихо произнёс он. — Хорошо, — кивнул Изуку, — тогда я не уйду. Он не мог скрыть облегчение в своём голосе. Шото снова мило ему улыбнулся, а потом перевёл взгляд на стол. — Я позвонил ей прошлой ночью, — пояснил он. — Я… не хотел быть один, — он потряс головой, болезненно скривив губы. — Каждый раз, когда я выключаю свет, кажется… — Что стены давят на тебя, — заключил Мидория. — Ага, — его взгляд вернулся к их переплетённым пальцам, он согнул большой палец и провёл по тыльной стороне ладони Изуку. — С тобой был кто-нибудь? — Иида и Урарака недолго сидели со мной. Подушечка большого пальца Тодороки снова провела по ладони Мидории. — Но… с тобой кто-нибудь сидел всю ночь? Изуку прикусил язык. Он не хотел, чтобы Тодороки чувствовал вину, но при этом и врать желания не было. — Нет, — протянул он. — Но всё было нормально. Тодороки затих, приоткрыв рот. Его голос был хриплым, когда он снова заговорил. — Прости. — Всё было в порядке, — снова повторил Мидория. — Я плохо справляюсь с этим, да? — С чем? Шото откашлялся. Он поднял свободную руку и несколько раз указал сначала на Мидорию, а потом на себя. — С тем, что бы это ни было. Изуку повернулся к нему так, что их коленки соприкасались под столом. — Тодо… — он замолчал. — Шото, — произнёс он более мягко. — Я тоже не понимаю, что это, — он наклонил голову вниз для того, чтобы встретиться взглядом с Тодороки, который уже вовсю выпрямился. — Но это не должно быть чем-то, — улыбнулся он. — Я просто рад, что ты в порядке. С секунду Шото просто смотрел на него, после чего с громким вздохом прикрыл глаза рукой и откинул голову на спинку стула. — Ты должен перестать делать это. — Что? — Перестань пытаться спасти меня. Может быть это было из-за того, что он устал, от того, что ему было плохо. Или от того, что вчерашний день всё ещё давил на него. Но Мидория воспринял эти слова по-другому и нахмурился. Он наклонился вперёд и схватил запястье Тодороки, после чего с силой оттянул его руку от лица. — Не перестану, — твёрдо произнёс он, встречаясь взглядом с Шото. — Никогда не перестану. Потому что не могу, — он двигал руку до тех пор, пока не смог коснуться кончиками пальцев руки Тодороки. — Потому что если я могу спасти тебя, но не буду этого делать… Тогда в чём вообще смысл? — его шёпот перешёл на крик. — Что я за герой такой, который не может спасти самого важного для себя человека! И тут Изуку понял, с какой силой он сжимал запястье Тодороки. Настолько сильно, что его пальцы аж посинели. Шото смотрел на него с немалой тревогой. Он резко прижал руки к себе. — Ой, — выдохнул он. — Ох, мне жаль, мне… Шото опустил руки. — Я… — снова попытался Изуку. — Я не хотел… — он положил руки на колени, а на его лице отразилась всё сожаление, которое он испытывал. — Я… Я думаю, что тоже плохо справляюсь с такими вещами. Шото понаблюдал за ним немного, прежде чем заговорить. — У тебя хотя бы есть оправдание, — хмыкнул он. — Ты нехило так ударился головой. Мидория засмеялся. Но потом его смех утих, он спрятал лицо в ладонях, наклонился к своим коленям и, часто всхлипывая, заплакал. Тодороки дотронулся до его рук, а потом перешёл к его плечам, дотянулся до его челюсти и, нащупав её острые углы, поднял его голову и посмотрел в теперь уже устремлённые к нему глаза. Его губы дотронулись до щёк, висков и век Мидории. Изуку обвил шею Тодороки руками и уткнулся лицом в ложбинку между ключиц. Шото мягко и аккуратно приобнял Мидорию за бока, прекрасно помня, что у него сломаны рёбра.***
Мидория прекрасно провёл эти десять дней, прежде чем врачи разрешили ему вернуться к работе. Его рёбрам понадобится ещё парочка месяцев без использования лечащих причуд — и никто почему-то не стремился помочь ему с этим — до полного восстановления. — Возьми ещё месяц отпуска, — умоляла Урарака. — Пожалуйста. У меня из-за тебя скоро сердечный приступ случится. — Твоя эффективность в бою снизится, — пытался уговорить его Иида. — Лучше взяться за работу, когда полностью восстановишься. «Выходи уже, блять, на пенсию и не мешай мне», — пришла открытка из агентства Бакуго, с поспешно нацарапанными сверху пожеланиями Киришимы: «Поскорее поправляйся, Мидория!». Все его друзья подписали её. — Что думаешь, Изуку? — когда они просматривали информацию с камер видеонаблюдения, спросил Тодороки, облокачиваясь на стол в его офисе, немного поддаваясь вперёд. Его глаза так и говорили: я хочу, чтобы ты был здесь. Ладонь, крепко сжимавшая руку Мидории, шептала: я хочу, чтобы ты был в безопасности. Мидория хитро ему улыбнулся, так и говоря: того же хочу и для тебя. — И если в этот раз я буду отставать, то даже не думай использовать это как предлог, чтобы застрять под какими-нибудь обломками. Тодороки обнял его и притянул ближе. Прижавшись к его груди, Мидория не мог видеть его лицо, но голос, раздавшийся рядом с его головой, смешивал в себе негодование и нежность в равной степени. — Я постараюсь, — прошептал Шото. — В противном случае ты можешь сделать что-то глупое. Мидория закрыл глаза и вцепился пальцами в рубашку Тодороки. Если он задержит дыхание, то сможет услышать, как громко в груди барабанит его сердце. Вся эта штука между ними была всё ещё в новинку. Иногда он чувствовал себя крошечной искоркой, погребённой под толщей льда. Но теперь Изуку спалось гораздо лучше, и когда он просыпался посреди ночи, глотая в изнеможении воздух и пытаясь дотянуться до чего-то недосягаемого, его нежно обнимали, тёплая рука лежала на груди, а холодная на лбу. Они учились разговаривать друг с другом, учились быть честными, учились открываться друг другу. Учились выбираться из сложных ситуаций. Им не нужно было спешить, не нужно было давить на себя. Остальное придёт со временем. Медленно вдыхая носом воздух, Изуку уловил запах стирального порошка, исходящего от рубашки Тодороки. Это был порошок Мидории. Из его квартиры. — Я непременно, — улыбнулся он, — сделаю что-то глупое, ага. — Не могу этого допустить, — мягко и нежно прошептал Шото у виска Изуку.