Несмышлёныш

У неё не было имени — такая, как она, не нуждалась в именах. И даже в прозвищах, ведь никто никогда не видел её воочию. Нет, она умела прятаться, когда нужно — так, чтобы ни одна живая душа не заметила её присутствия. Потому не нашлось бы даже легенды, даже мимолётной фразы, описывающей её образ. Она умела скрываться от посторонних глаз как никто другой. Но там, где она теперь жила, в том месте, с которым давным-давно сроднилось её сердце, таиться было почти не нужно. Сюда не заходили неприятели, здесь не поджидала за каждым деревцем или камнем смертельная угроза. И она пользовалась этим, наполняя бесконечную череду похожих друг на друга дней новыми впечатлениями. Не в её природе было безвылазно сидеть на месте, в том чудном царстве, где она некогда нашла приют. Она летала наперегонки с ветром, её верным другом, который носил её на своих крыльях, поднимая ввысь, прямо к бесконечной синеве. Серебристой стрелой пронзала океанские воды, ловила взглядом расплывчатый солнечный круг, пока лёгкие не начинали гореть огнём. Долгими ясными ночами любовалась жемчужной россыпью звёзд, пока отдыхала после очередного перелёта в зарослях высокой травы… Словно полноводная река, она всегда стремилась куда-то, не зная конечной цели, но наслаждаясь своим непрерывным движением вперёд; словно сам ветер, она парила высоко над всей той суетой, что творилась на земле, держалась выше мирских забот. Ей были открыты тысячи дорог, наполненных светом и простором. Свою независимость — почти ни от кого и ни от чего в подлунном мире, — свою безграничную свободу, которую никто бы не смог у неё отнять, она ценила безмерно. Но никогда не думала, что встретит того, кто был этой свободы лишён. И уж тем более не представляла, как крепко переплетутся меж собой нити их судеб. Он нисколько не походил на её сородичей: чёрная, словно бархат беззвёздной ночи, шкура, крупная чешуя, даже глаза, огромные, заглядывающие прямо в душу, совсем другого цвета… Тем не менее, в Его облике всё равно угадывалось нечто родное для неё – до поднимающейся со дна души тёплой волны, до горячего покалывания в кончиках когтей. Подобные чувства, в общем-то, к чужаку казались ей слегка странными. Да и сам Он тоже был… странным. Неуверенно-надеющимся. Растерянным. Пригвождал её к месту взглядом, в котором сквозило неверие в собственное — счастье? — отчего ей становилось даже как-то не по себе. Разумеется, Он вёл себя совсем не так, как должен был, если действительно рассчитывал ей понравиться. Однако именно это привлекло её… И в то же самое время — оттолкнуло. Ей следовало обо всём догадаться сразу, как только она Его увидела: в Нём было что-то не так, и дело вовсе не в смущении или в недостатке опыта. Неужели за несколько лет безмятежной жизни она потеряла хватку, разучилась замечать подозрительные детали? Почему упрямо не обращала внимание на очевидное? Ведь чужеродный, ни капли не драконий запах буквально въелся во всё Его существо. Сильный, ничем не перекрываемый. Свежий. Тот, что всегда бросал её в дрожь. Запах двуногих. Все эти годы она старательно избегала даже самой мимолётной мысли о них. Избегала настолько, что её внутреннее чутьё, незаменимый помощник и подсказчик, похоже, постепенно притупилось, погрузившись в долгий сон. Как иначе можно было объяснить, по какой причине, даже столкнувшись нос к носу с теми двумя, взявшимися неизвестно откуда, да ещё и так близко к её дому, она далеко не сразу не связала их приход с появлением незнакомого дракона? Она не видела этих ужасных существ так долго и ещё столько же не желала видеть вновь. Хотела бы никогда не вспоминать о том, что когда-то произошло с ней самой, какая участь постигла множество других драконов… Все они, такие разные, были, в её представлении, одной огромной семьёй. И порою чужая боль казалась ей болью собственной — почти такой же сильной, что некогда приносили кошмарные на вид отметины, о которых теперь не осталось даже слабого напоминания. Будучи в шаге от своего конца, она сумела освободиться и улететь, накрывшись пеленой невидимости, до того, как двуногие вообще обнаружили, кто именно им попался, перед тем основательно подпортив их средство для ловли драконов — но сколько её собратьев погибло, мучаясь в подобных капканах, отражая наступление людей на свои владения? Он тоже, как и она когда-то, был весь покрыт сеткой шрамов, свидетельств о мрачном прошлом. Эти шрамы извивались на Его шкуре болезненными змейками — и она боролась с не поддающимся объяснению желанием прижаться к Нему тесно-тесно, чтобы ощутить каждую грубую чешуйку, каждый кривой рубец. Живительная энергия места, ставшего для неё пристанищем, исцелила её некогда изувеченное тело; со временем и Он мог бы избавиться от этих жутких следов, если бы переселился туда… Если бы пошёл с ней. Если бы сделал ещё один — решающий — шаг навстречу. «Но Он не пойдёт», — настойчиво скреблось где-то на краю сознания, опровергая все её вышедшие из-под контроля эмоции, тайные надежды. Двуногие пленили Его разум, парализовали волю невидимыми цепями — столь крепкими, что с реальными оковами расправиться было бы и то легче. Они не убили Его… а сделали нечто намного хуже. Отняли драконью сущность, оставив от Него прежнего — о, по едва заметному блеску в глубине пронзительно-ярких глаз она представляла, каким неукротимым, живым Он мог быть раньше, до роковой встречи с людьми — лишь оболочку, ходячую тень былого себя. Она всегда знала, что двуногие чудовищны и непредсказуемы в своей жестокости, но чтобы настолько… А ведь Он был старше неё, однако не понимал ровным счётом ни-че-го. Искренне считал себя каким-то Беззубиком и с готовностью откликался на эту нелепую кличку, когда тощий человек с железкой вместо задней лапы — вот чей запах ощущался на чёрной шкуре сильнее всех прочих! — звал Его, будто своего послушного раба. У неё никогда не было имени. И потому от такой вопиющей наглости, от людской вседозволенности праведный гнев, будто раскалённая лава, закипал в её крови, опалял напряжённые до предела нервы. Ни один двуногий не имел права лишать дракона его гордой безымянности! Ни один двуногий не имел права превращать дракона в подобие своих домашних зверушек! Она никогда не считала себя мстительной, кровожадной — хотя ей было за что мстить и проливать кровь двуногих. Но именно в тот момент она, наблюдавшая за их «взаимодействием» издалека, пожалуй, впервые по-настоящему хотела вцепиться этому одноногому в горло. За Него, потому что сам Беззубик уже ни за что бы не решился поднять лапу на своего поработителя, в котором Он, видимо, помутившись рассудком, видел… друга? «Как же давно ты потерял настоящего себя?» Тогда она корила себя за то, что не бросила всё это сразу же, как только ей стало ясно, в чём тут дело. За то, что не бросила Его, пока не стало слишком поздно. Но ведь уже было поздно. Новое чувство крошечным ростком проклюнулось в её сердце, пустило в нём корни, согреваемое теплом Его глаз — насыщенно-зелёных, будто трава по весне. Засело крепко, так, что ничем не вырвать, не выжечь, не подавить. Зачем, зачем она поддалась!.. «Думаешь, ты им нужен? Думаешь, они действительно тебя любят и дорожат тобою? Очнись, отбрось прочь иллюзии и посмотри правде в глаза!» Человек всегда хочет убить — вот в чём заключалось золотое правило всей её жизни. Эти алчные создания, думала она, были неспособны хоть на что-то хорошее. Ей довелось убедиться в их гнилой натуре на печальной судьбе множества собратьев, на собственной шкуре, причём как в переносном, так и в прямом смысле. Тогда она безумно желала вбить ту же простую истину в Его запутавшееся сознание… «Рыбоголовый! Ты не можешь променять на них свою настоящую, полноценную жизнь. Они тебе никто!» …но всё было бесполезно. Её старания что-то до Него донести разбились вдребезги о стену непонимания и убеждения в дружеских узах со своим одноногим. Она пыталась помочь хотя бы одной жертве человеческой безжалостности — среди множества других, которых ничья помощь уже не вернула бы в мир живых. Спасти того, кто стал для неё, намеренно одинокой, прячущейся в дымке собственных грёз, очень близок. Однако Он сам не пожелал быть спасённым. Глупец. Наивный несмышлёныш. Он казался ей тогда одной из мириад звёзд, что освещали её путь — призывно мерцающей, манящей к себе, но, как ни лети к ней, как ни старайся, по-прежнему недосягаемо далёкой. Разочарование — в Нём ли, в себе ли — горьким комком копилось где-то в её грудной клетке, не позволяя полноценно дышать. Вместо того чтобы возиться с Ним, лучше побеспокоилась бы о сохранности собственной жизни и своего жилища: двуногие редко ходили по одиночке, если вдруг заявился один, жди ещё целую стаю незваных гостей, которые будут только рады покуситься на размеренную жизнь, текущую по жилам её родного края. Края, где она, по правде говоря, не родилась, но нашла, наконец, отраду для своей души, вечно жаждущей тишины и простора. Желающей находиться как можно дальше от губительного людского влияния. И она решила сбежать — в первую очередь, от себя самой. Заглушив непривычные, режущие по сердцу эмоции, которые вызывал в ней этот невозможный, знакомый незнакомец. Ещё не зная, чем для неё обернётся собственное необдуманное решение — но тогда ей казалось, будто она приняла отнюдь не спонтанно. Ведь её дом — единственное, что она любила так же сильно, как свою свободу, единственное, от чего зависела и к чему была привязана душой, — находилось в опасности, она, действительно, верила в то, что над ним грозовой тучей нависла кошмарная угроза. А значит, нужно было сбросить проблему с хвоста, увести двуногих подальше от истинной тропы, заморочив им головы. Только чтобы они убрались куда подальше и больше никогда сюда не совались. Теперь, по прошествии некоторого времени, она видела всё — и себя саму — в совершенно ином свете. Наверное, многого можно было бы избежать, сумей она изначально прислушаться к Нему, побороть упрямство, взглянуть на мир под другим углом… Не потеряй она бдительности и осторожности, которые помогали ей выживать там, где другие давно бы сгинули. На этот раз двуногие всё-таки её перехитрили — причём вовсе не те, которых привёл за собой Он. Нет, реальный враг был отнюдь не рядом, за Его спиной, а на горизонте, прятался в тумане, как бывалый хищник, знающий толк в засадах. И она попала в его сети из-за одной-единственной допущенной ошибки. Металась по клетке — не метафорической, а вполне осязаемой — в глупой надежде как-нибудь выбраться. Спалить всех тех, кто посмел заточить её сюда, дотла, превратить их логово в пепел и, наконец, вернуть себе прежний покой, бесцеремонно потревоженный чередой последних событий. «Вы ещё пожалеете о том, что поймали меня!» — мысленно твердила она, не давая себе сдаться так быстро и легко, уверовать в свой позорный проигрыш. Но отравляющий изнутри страх того, что вскоре Он тоже может очутиться здесь, что и для Него небо навеки скроется за огнеупорными решётками, стальной пружиной сдавливал её глотку и мешал хотя бы выглядеть угрожающе. Что будет с ней? Что будет с Ним, если эти двуногие доберутся и до него? Она, в самом деле, думала, что это Он годы напролёт томился в хитроумной ловушке людей… Но в итоге попала в ловушку сама. Никто не был виноват в том, что её пленили, кроме неё одной, это она ясно понимала. Как и то, что удача вряд ли ей улыбнётся — её лимит везения был давно исчерпан. Оставалось лишь рассчитывать на себя, поэтому, всеми силами подавляя волны паники, она яростно грызла ни в какую не поддающиеся прутья ровно до тех пор, пока… Пока они не пришли за ней. Эти двуногие не были похожи на тех, кого она когда-либо видела в своей жизни. Верхом на драконах, завёрнутые в какие-то толстые, цветастые шкуры, из-за которых сами выглядели как драконы — они неистово громили противника, что-то вереща своими высокими голосами. Как посмели двуногие оседлать столь свободолюбивых существ, куда подевалась элементарная гордость её собратьев, почему они позволили кому-то кататься на своих спинах — эти хаотичные вопросы терзали её совсем недолго. Потому что, беспомощно наблюдая за развернувшимися баталиями из-за решётки, она вдруг увидела. Увидела, как драконы не просто подчинялись людям — а защищали их по собственной воле, без всяких приказов, без… насилия. Как двуногие шли, фактически, на своих соплеменников, таких же людей, как и они сами — ради совершенно чуждых им по природе существ. Да с таким рвением, что, казалось, готовы были за них умереть! В каждом взгляде, голосовом сигнале, мимолётном движении и двуногих, и драконов читалось чистое взаимодействие, без чьего-либо откровенного доминирования, подавления. Верность, забота, взаимовыручка — пока кипела напряжённая борьба, всё это проявлялось столь сильно, что она не могла больше закрывать глаза на очевидное. Они, все до единого, были… командой. Членами одной маленькой стаи. Одной семьи. И они прилетели сюда, чтобы вызволить её. Те, кого она изначально записала в свои недруги, не разбираясь и не вникая в суть. Ведь следовать собственной мнимой правоте было легче, чем принять дикую, не укладывающуюся в голове, но всё же правду… Правду о том, что двуногие тоже бывают разные. Вскоре она, поражённая открывшейся ей истиной, оглушённая смесью собственных эмоций, тупо смотрела, как со скрипом распахнулась её злополучная клетка. Как тот самый двуногий с железкой вместо задней конечности, которого она ещё недавно считала главным безумцем и тираном, бормоча что-то успокаивающее, протянул ей свою голую розовую лапу. Смотрела неотрывно — но сама толком не поняла, когда именно приглушила рвущийся из горла рык и позволила ему коснуться себя, не попытавшись ответить агрессией или, на худой конец, отстраниться. Несмышлёныш, мгновение назад щедро одаривавший врагов фиолетовыми вспышками плазмы, теперь выглядывал из-за плеча её спасителя. Он был цел, невредим… и просто великолепен в бою: быстрый, храбрый, решительный — Он словно вмиг преобразился, став собою настоящим. Глаза Его горели подлинно-диким огнём — о, в те мгновения Беззубика сложно было назвать одомашненным, всё портило только то, что, безмерно гордясь своим не-двуногим другом и собственной персоной, он скалился, прямо как люди, когда они чему-нибудь радовались. Ни дать ни взять, ещё немного, и станет ходить, подобно им, на двух лапах! Эта желчная мысль проскользнула в её разуме, плавящемся от безостановочного потока информации, скорее, по привычке. На самом же деле она, дрожа внутри от вдруг накатившего облегчения, боролась с желанием кинуться к Нему и вылизать всего, от макушки до кончика хвоста, едва до неё дошло, что с Ним всё в порядке… Она рано радовалась. Ничего ещё не закончилось. Едва они, пытаясь убраться отсюда, втроём поднялись в небо, ощерившееся тёмными тучами, на высоте их настигли чёрно-красные чудовища, один лишь вид которых наводил на неё неконтролируемый ужас — и им пришлось разделиться. Одноногого, сброшенного с Его спины мощным ударом бивня, она успела подхватить — ощущать тонкие верхние лапы человека на своей шкуре было крайне непривычно, даже неприятно. В любой другой ситуации она бы, скорее, рассталась с жизнью, чем позволила кому-то на себе кататься, но пришлось стиснуть зубы и терпеть… Потому что Он остался в воздушной ловушке, очередном изощрённом изобретении врага. И в одиночку вытащить Его было невозможно. «Спаси его!» — она мало что понимала из речи двуногих, однако в этот раз даже ей было ясно, о чём так отчаянно просил человек, повисший у неё на шее. Потому что в её голове, в такт бешеному сердцебиению, билась та же мысль. Лихорадочно паля по чудищам, которым, казалось, вообще ничем невозможно было хоть немного навредить, она почти не заметила, что одноногий, видимо, нисколько не боявшийся промахнуться, соскочил с неё куда-то вниз, на эту мудрёную конструкцию, отвлекая пугающих тварей на себя, каким чудом она сама увернулась от ни на что не похожего залпа, выпущенного монстром, не подпускающим её к Нему… Лишь одно врезалось ей в память: тот момент, когда страшный разряд, которого она избежала, врезался Беззубику, только что вырвавшемуся из западни, прыгнувшему на помощь к своему не-двуногому, прямо в спину. И Он полетел к поверхности океана — точь-в-точь как сухой осенний лист, который резко отпустил наигравшийся с ним ветер. Внезапная слабость в крыльях заставила её замереть посреди полёта, пошатнуться, будто раненую — на мгновение она была уверена, что не выдержит, что упадёт следом за Ним. Но только на мгновение. Уже несясь к Нему на огромной скорости — только бы успеть, только бы!.. — она не замечала ни ветра, завывающего на разные голоса в ушах, ни грохота пушек позади, ни проносящихся мимо стрел… И пришла в себя — резко, будто вынырнув из ледяной воды и, наконец, протолкнув в лёгкие струю свежего воздуха, — лишь когда ощутила в лапах тяжесть Его обмякшего тела. «Всё обошлось, — стучало у неё в голове, — всё хорошо». Он дышал, Его просто оглушило… Её несмышлёныш — да, её, она больше этого не отрицала! — был жив… Она так хотела спасти его, но даже не подозревала, от чего и при каких обстоятельствах ей придётся это сделать. Канонада стихала где-то далеко позади, как и громовые раскаты, теряющиеся за полосой горизонта. А она упорно тащила Его — того, кого звали Беззубик — в неизвестном ей самой направлении, отгоняя от себя усталость, с каждым новым взмахом крыльев всё больше обволакивающую её сознание. Ища глазами твёрдую и, желательно, безопасную почву, куда они могли бы приземлиться. Пытаясь собрать осколки мыслей, в которых отдалённое беспокойство за тех двуногих — в том числе Его человека, того, кто открыл её клетку, — которые остались биться с врагом, смешивалось с беспокойством куда более сильным — за Него самого. Наконец, заметила вдали скопление кораблей, с таким же рисунком на развивающихся тряпках, что и на жёстком плече одноногого — и, собирая остатки сил, бросилась к ним навстречу. К тем, кому отныне она могла полностью доверить Его и — немного, самую малость — довериться сама. Ей, конечно же, было неведомо, чем закончится вся эта история, завертевшаяся вокруг них, что ждёт их обоих впереди; лишь одно она знала наверняка: что бы ни ждало — они встретят свою неизвестность, разделив её на двоих. Ведь отныне они были вместе. И пережили эту изнурительную битву тоже вместе — с Ним и Его двуногими друзьями. Не мучителями, не извергами, не теми, кто держал Его на незримой привязи столько лет — она свято верила в их коварство и бессердечие ещё пару часов назад. Но не теперь, нет. Пока им обоим выпала короткая передышка, она вновь и вновь прокручивала в уме сцены сражения, в которых эти люди и драконы были словно одним целым, вспоминала полный страха возглас одноногого, то, каким взглядом её несмышлёныш смотрел на своего человека, спеша к нему, окружённому гигантскими зубастыми тварями, на помощь… Пожалуй, теперь она могла признать, что мир не делится на чёрное и белое. Могла признать, что в тот момент, когда на лету прижала Его к себе, крошечный росток чувства в её сердце распустился окончательно. И она ни за что, никогда уже не пожелает от него избавиться. ...Кажется, всё это время несмышлёнышем была именно она.