Августин Пышка

Пойло было отвратным — кислым, с мерзким послевкусием синтезированного солода. А все потому, что обдолбанный вусмерть мутант где-то в трущобах Черного сектора Луны что-то напутал или на чем-то сэкономил, а может, просто галлюцинировал. Потом загнал эту дрянь нелегалу-эфиопу из Бурого сектора, а тот, разлив это в грязный пластик, толкнул Тронутой с рынка Красного сектора, а эта сука, наляпав своими изуродованными подагрой пальцами этикетки «Элитное пиво», втюхала все это дерьмо Риске, а та притащила ему, божась на кресте, что это подогнали с Земли. Тин глянул на Риску — маленькая, корявая, косоглазая девица смотрела на него мутными болотистыми глазюками и щерилась в счастливой улыбке — вот что с ней делать, выебать? Да и не встанет у него, на Прохора-бородача с соседского бокса встанет, на нее — нет, прогнать — жалко. Он притянул Риску к себе, вздохнул обреченно и чмокнул в засаленную макушку: — Где зуб потеряла? Риска прижалась к нему плотненько, обхватила тонкими руками: — Да хрен с ним, болел падла, сил не было, мамкин хахаль вчера рванул, — она ввинтилась в него посильнее. — Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! — запела она тоненьким голоском, взяла высоко и зашлась в сиплом кашле. Тин обхватил ее крепко за голову: если блевать начнет — легче будет, но Риска посипела-посипела и затихла. — Тебе к лекарю надо, — настроение, взбудораженное «элитным» пойлом, упало. — Да брось, ты, бро, — Риска отмахнулась от него, переползла на другой край кушетки, подтянула под себя ноги и водрузила подбородок на острые коленки. — Ты лучше расскажи мне про океан. — Сто раз рассказывал, — Тин недовольно отвернулся от нее: опять переводит тему, сдохнет же. Ему этот океан и вспоминать не хочется, больно. Прошло меньше десятки, как он на Луне обосновался, Земля осталась в прошлом, которое теперь кажется чем-то далеким и нереальным — грязно-серой кляксой в космосе. — Августин Пышка, не будь засранцем! — Риска вытянула ногу и попинала его в бок, Тин попытался шлепнуть ее, но промахнулся. — Он большой, соленый и рыжий. Они жили на побережье Океана Инди, в небольшом рыбацком городке. Отец, а до этого его отец — Тин его не помнил — держали ферму креветок. Дела двигались ни шатко ни валко, но двигались, им даже удалось прорваться в президентские поставщики, и кредиты лились тонкой, но очень уверенной струйкой, которая позволила обновить лодку, прикупить подержанные паромные площадки, отремонтировать бассейны и оплатить год обучения Тина в Союзной летной академии. А потом все рухнуло. Все схерачило цунами: ферму, дом, мать, прошлое и будущее семейства Пышки. Отец покончил с собой, разнеся себе башку бытовым лазером, а Тин остался без учебы — платить нечем было, без дома, без работы, а попасть в земные списки работников — все равно, что жениться на дочке президента. Так и загнулся бы Августин Пышка в грязной колыбели человечества, если бы не друг отца, который купил задницу молодого парнишки за двадцать кредитов в стандартном борделе в пригороде Бишо, недалеко от Лунопорта, и с удивлением обнаружил, что она принадлежит сыну его давнего дружка Никола Пышки. Предварительно он поимел эту задницу, на которою имел полное право, ибо заплатил. Мужик он был образованный и важный — оператор в министерстве миграции, что для Пышки казалось сродни приближенным к богу, и обещал помочь. Тин не поверил, но через неделю на слаг пришло сообщение, что гражданин Земли, Пышка Августин, урожденный в 573 году н.л.и. зачислен в кадровый резерв Луны I. Августин даже напиться не успел, просто не поверил, решил, что системная ошибка бюрократов, но через сутки он получил ордер на должность работника службы клининга Министерства кредитной безопасности Луны с правом на проживание в Желтом секторе. — Оно красивое, и над ним — небо, — Риска мечтательно закатила глаза. Что она там себе представляла, он не знал, наверное, что-то из визуала прошлого, что попадалось иногда в архивах Луны. Пышка знал, что Риска в своем на ладан дышащем слаге хранила глупые сентиментальный картинки Земли, они забивали почти все невроны двухзвенного слага, оставляя памяти только на метрические, налоговые и кредитные кластеры. — Оно желтое, а небо — серое, и солнце … — Тин раздраженно встал с кушетки и подошел к холодильной камере, достал белковый брикет и кинул его в Риску. — Пожри. Риска ловко зацепила его пальцами и сунула за пазуху. — Жри сейчас, при мне, — рявкнул Тин. Обменяет же на неземную красоту или отдаст своему дружку Генке. — Ты, Риска, дура сердобольная, зубы вываливаются, волос не осталось — жри, говорю, сейчас. Риска обиженно засопела, но брикет достала и даже лизнула его: — Много есть вредно, а волосы лезут, ты ж знаешь, что в Оранжевом секторе полетела защита, радиация выше нормы на 20 пунктов. Пышка знал, что в Оранжевом полетела защита больше года назад, и радиация там не на двадцать, а на все сто превышала норму. Это он счастливчик — Желтый сектор считался самым безопасным из всех эконом-зон. — Ты слышал, что началось строительство Луны II? — Риска грызла белок, с удовольствием причмокивая, пачкаясь, потом остервенело облизываясь. — Набирают работников. — Об этом давно трындят, на Земле совсем тухло стало, ледники наступают, пустыня бесплодна, уродов хотят в правах с людьми уравнять, работы нормальной не найти. Луну забили под завязку. — А ты мутантов видел? — Уродов? Видел на рынке, мальчишкой еще был, они потатой торговали. — И? — Да ничего особенного, люди как люди, у одного ушей вот не было. — Да ты что, а чё там было, антенны? — Дура ты, Риска, просто такие валики из кожи, а в середине — перепонка. У него капюшон сполз у куртки. Понял, что я засек его, и вместо того, чтобы бежать, смотрел на меня и улыбался, а губы такие тонкие, вытянутые. Все ждал. — Чего ждал-то, что ты милостю дашь? — Что я полицию позову, им же резерваций тогда нельзя было покидать просто так, лицензии нужны были. — А ты позвал? — Не позвал. К нему другой подошел, молодой, сын, наверное, натянул капюшон ему и увел, но сначала так посмотрел на меня. Брр. Глаза чернющие, без белков, здоровенные глазюки — страшные, нечеловеческие. Я испугался. Так что Земле скоро конец. — Жалко, — Риска сокрушенно покачала головой. — Плесни мне, Пышка-бро, еще. Жалко ли ему, что его Земля скоро окончательно загнется? В трех милях от его фермы стоял старый маяк с облупившейся штукатуркой, прогнившими деревянными ступенями. Туда редко кто забредал, даже бродяги не жаловали продуваемую всеми ветрами башню, зато Тин там чувствовал себя великим воином, сражающимся с иноземными драконами, которые обязательно живут где-то за миллионы лет в новом, прекрасном Мире: там синий океан и зеленые цветы под рыжей теплой звездой, там можно лежать на ярко-желтом песке и просто дышать соленым чистым воздухом, и смотреть на белое небо, в котором кружат драконы.  — Маяк жалко. — Что такое маяк? — Риска умолотила брикет и теперь вытирала руки о кровать. Тин шлёпнул ее.  — Совсем сбрендила? Маяк — это такая башня на берегу океана, вечером на самой верхотуре зажигают свет, и корабли не разбиваются о рифы. — А это как позывная волна для шаттлов и струнников? — Что-то вроде этого, — как объяснить, что такое маяк или какой он, Океан Инди, что такое небо человеку, который родился на Луне и кроме свинцовых и стальных стен блоков ничего не видел в своей никчемной маленькой жизни? — Августин, — Тин поморщился, не в почете у него было его имя, неуместно громкое и пафосное, словно он принадлежал к президентским родичам, — а вот они строить вторую базу начали, это значит — все, искать новый Мир для нас не будут? — А может, его и нет, этого нового Мира? — на Тина накатила злоба. С хера они развели эту сказочку про новый Мир для человечества, сначала один засрали, теперь другой хотят погубить? Каждый год сотни струнников уходят в космос, по струнам разлетаются по всей галактике. И что? И ничего — ноль, пустышка, почти все возвращаются ни с чем. Всего каких-то два десятка планет с полезным сырьем открыли, но жить там нельзя. Собирают на орбите небольшие колонии, и крутятся эти железки вокруг чужих мертвых миров. Не родила вселенная для них нового дома. А знали бы? Уничтожили бы Землю? — Как нет? — испугалась Риска. — А вот так, нет! — заорал на нее Тин. Девчонка некрасиво скривила лицо: — Пошел нахуй, Пышка. Есть он, его скоро откроют, и мы все полетим туда. Пышка походил по боксу: пять шагов туда, пять — обратно, пять — туда, пять — обратно. — Найдут, Риска, — он повернулся к девушке, сложил руки на груди, соорудил важное лицо и назидательно поднял палец. — Что? — Риска долго печалиться не могла, вот уже беззубо лыбилась. — Пока ищут новый и прекрасный Мир, ты должна подать заявку в службу занятости, на Луне II открыты тысячи вакансий. Риска потускнела и опять скуксилась: — Нет. — Что нет? — опять взъярился Тин. — Что ты все трусишь?! — Я подавала, не взяли. Пышка заткнулся — конечно, не взяли, такие недочеловеки с ущербными слагами хуже уродов, не нужны, да они не люди, так, биологический мусор без искусственно созданных биологических «слизняков», состоявших из миллиардов активных невронов, со сложными, невероятными синоптическими связями. Первый слаг — совсем примитивный, на два звена вживляли в первый год жизни — «милость Содружества», а дальше дело за семьей. Тин свой взрослый слаг получил в четырнадцать — не супер-пупер какой, но сделанный в сертифицированной лаборатории Йоханнесбурга, на шесть полноценных звеньев по двести миллиардов невронов каждое. Конечно, отец же мечтал, что сын станет пилотом, будет управлять маленькими торговыми шаттлами, гонять с Земли на Луну и обратно, перевозя замороженные кубы с креветками. Как можно жить без слага, Пышка плохо себе представлял, но слышал, что еще каких-то триста лет назад люди не пользовались ими, вся информация хранилась в специальных механических накопителях, которые постоянно подвергались излучению, сбоям, и все терялось, стиралось и глючило, а когда корабли стали выходить в межгалактические струны, то их вибрации вообще все обнуляли. Ну не в голове же все хранить? Для этого есть слаг, а у кого его нет — просто не сможет работать, всё и вся так или иначе настроено на «слизняка». А у Риски стоит «милость Содружества». — Со скольких звеньев брали? — С трех, — надулась Риска, — но серия не ниже R2. — Ну ни херак себе, — Пышка аж сел на кушетку. — Вот это они загнули, это ж сколько кредитов последние серии стоят! — У него была серия R0, об R1 он мечтал, конечно, тогда можно и музыку закачать, и учебники по пилотированию, да не просто как сейчас — мертвой инфой, а с миотическими рефлексами. — Они совсем там оборзели, а «нулевки»? — Нулевки от шести, ты прошел бы. — Да я и не попрусь туда, меня здесь неплохо кормят. А ты знаешь, что у мутантов нет слагов? — Как нет? — А вот так, не вживляется он в них. — Уродство какое. — Вот, поэтому не страдай. — Не буду. Они посидели еще молча, Пышка размышлял о мутантах — каково это родиться таким, и можно ли их считать людьми. Потом переключился на сообщение от бригадира, тот просил его задержаться завтра и убрать еще у информационщиков, так как у кого-то кто-то родился, Пышке было глубоко наплевать, что и у кого, зато обещали заплатить по двойной таксе, а это значит, что он сможет наконец-то отложить немного на новый слаг. Потом ему вдруг стало стыдно, он глянул на Риску. Та сидела с глупой ухмылкой, уставившись в стену — картинки про Землю рассматривает. Тину стало еще гаже на душе, и он вытолкал ее взашей, злобно хлопнул дверью, пнул холодильную камеру и упал на кушетку: — Спать, Августин Пышка, спать.