Сосуд

Амниотическая жидкость окрашена в светло-зелёный, время от времени её толщу прорезают пузыри воздуха; достигая поверхности, крошечные сферы лопаются, и по мутной, как бутылочное стекло, субстанции расходятся еле заметные круги. Круги появляются с завидной частотой, словно отмечая чьё-то мерное дыхание... Он подходит вплотную к толстой стенке ёмкости: за ударостойким стеклом в зелёном сумраке клубятся тонкие стебли «водорослей» – длинные пряди пронизывают всё пространство внутри аквариума. В самом его центре – стенки такие прозрачные, что кажется, можно погрузить в зелёное руку, шагнуть под медленно колыхающийся саван и дотянуться, собственными руками притронуться – в самом центре покоится то, что мучает и будит его ночами уже второй месяц к ряду. Оно пока не совсем живое, но оно уже стало ей. Сейчас, всматриваясь в толщу мутной жидкости, баюкающей ещё не живущее тело, он может разглядеть признаки её новорождённого пола. Линии её тела совершенны. Они были совершенны с самого начала – с первого раза, как он приложил к холодному стеклу ладони и попробовал вглядеться в то, ради чего его призвали в этот мёртвый дом. Эмия Кирицугу ненавидел магов. Сам того не подозревая, он испытывал именно это чувство. Ему всегда казалось, что так правильно, что надо избавить мир от зла, а зло, зло - это сила, нарушающая привычный ход вещей, ломающая всё на своём пути, крушащая все надежды, алчущая, ненасытная пасть, пожирающая людские души и само Время – это магия. Вытвердив такую истину в пору далёкого детства, он шёл вперёд, спасая мир от зла – от тех, кто несёт зло, кто передаёт его, как заразу, как проклятие, из поколения в поколение – Эмия Кирицугу избавлял мир от магов. Эмия Кирицугу, Убийца Волшебников. Знал ли он, что вскоре сам добровольно вступит в стены одного из самых страшных мест, в гнездо скверны, средоточие многовекового зла? Подозревал ли он, что станет верным слугой, учеником и преемником главы одного из древнейших магических родов? Когда Кирицугу получил послание из заснеженных высот, он был удивлён, но жизнь наёмника приучила ориентироваться по ситуации, и, ради достижения своей главной цели, он с лёгкостью отринул всё, что приобрёл за прожитые годы – ради окончательного уничтожения зла, ради надежды на саму вероятность этого, он перешёл на вражескую сторону. Эмия Кирицугу ненавидел зло, он мечтал, чтобы люди перестали страдать, он мечтал о мире. О мире без магии. И он всей душой поверил, что такой мир возможен, и было логично предполагать, что уничтожить зло способно лишь его собственное детище. Эмия Кирицугу жил идеей, но был при этом очень практичным человеком – он давно усвоил, что надо использовать любой шанс. Как-то раз одна женщина из прошлого обмолвилась о том, что во Вселенной действует сила, всегда помогающая тем, кто спасает человечество. Она оставила в тайне имя этой силы, но что та обязательно даст человеку подходящий шанс, он запомнил наверняка. К сожалению, женщина так и не сказала, как узнать, который из шансов подходящий, поэтому он использовал все. Так Эмия Кирицугу стал членом клана фон Айнцберн и супругом того, что скрывалось в зелёной толще алхимического супа. Сначала он бывал тут нечасто. Однажды, придя в лабораторию после двухнедельного отсутствия, Кирицугу с интересом заметил, что оно изменилось. Существо, изначально поразившее его своей нечеловеческой красотой – стройная гармония линий, лилия, утопленная в водах поросшего тиной затона – начало обретать вполне узнаваемую форму. Оно превращалось в женщину. Но не так, как взрослеет юная плоть, из андрогинной чистоты округляясь в желанное несовершенство – существо словно плавилось, создавая из странной, не поддающейся определению фигуры нечто вполне зрелое. Последние недели тело его суженой покрывала лишь тонкая пелена, оставшаяся от материнской утробы. И вот пришёл день, когда Кирицугу не пустили в подземелье. Он чистил своё оружие. Джубстахейт был против использования обычных средств защиты, старику хватало магии, но Эмия предпочитал полагаться на нечто более надёжное. Разбирая свой арсенал, он не глядя клал предметы на давно отведённые им места. Он мог бы делать это и вслепую. Вероятней, вслепую было бы много лучше – тогда пустота на столе была бы не сразу заметна... Впрочем, вошедшего главу клана мало беспокоили подобные сантименты, поэтому Убийца Волшебников молча собрал свои сокровища и проследовал за тестем. Гостиная зала, обширное холодное помещение, была ярко освещена мириадами огоньков – чудилось, под высокими сводами не осталось ни единого места, где могла бы укрыться тень. Хрустальные люстры переливались радужными бликами, отбрасывая на стены разноцветные зайчики. Пол залы устилал царский ковёр – едва ступив в помещение, Кирицугу ощутил, как ноги утонули в кровавом багрянце. Зала сейчас походила на сверкающую чашу, наполненную сладчайшим из ядов, а в центре – в середине, за круглым точёным столиком, окружённая пустотой сидела она. Она была такой же белой и сверкающей, как всё вокруг. Сперва Кирицугу показалось, она нага – длинные струящиеся пряди целиком скрывали изящную фигуру. Но стоило приблизиться, и он понял: одеяние её настолько тонко, что невесомой паутиной облекает доверенное опёке тело. Голова сидящей была чуть склонена вниз, как будто она разглядывает аккуратно сложенные на коленях руки. И какие руки! Кирицугу смотрел на них и не мог оторвать взгляда – пальцы точно светились изнутри. Вся она словно просвечивала насквозь, пронизанная ярким хрустальным светом. Волосы нежной волной стекали с плеч и опускались до самого пола. Белые-белые волосы. Пока она была в своей водной колыбели, нельзя было с точностью угадать, какого они цвета... Белые. У той, другой, женщины тоже были белые волосы, только совсем иначе - белые от не ко времени пришедшей седины. Она не любила их, стригла коротко, говорила, так удобней, и проводила жёсткими пальцами по его растрёпанной макушке. Пора взяться за ножницы, Убийца Волшебников, видишь, сколько у тебя силы – как скоро растут. И усаживала его между ног на край кровати – своё нерождённое дитя. Это дитя – от роду неделя – тоже не было рождено женщиной. Во всяком случае, в этом столетии. В каком-то смысле ему не было нужды рождаться: это ни к чему тому, кто никогда не умирал. Тот, кто сидел сейчас перед ним, покорно склонив голову, был безупречен во всём. Совершенен. Главная же причина его совершенства в том, что это существо побороло сам закон Мироздания – саму Смерть. Созидание и энтропия – две силы, движущие наш мир. Вечный круговорот жизни: то, что рождено, должно уйти; то, что ушло, обязательно вернётся. Сидящая перед ним не была божеством, она не была даже человеком, но только ей подвластно нечто, дающее новую жизнь без фазы умирания. И до алхимиков фон Айнцберн находились безумцы, истинные знатоки своего дела, что пытались достичь бессмертия. Кое-кто, говорят, добился в этом немалых успехов – вспоминая, Кирицугу чувствует тягу сквозняка – рубашка на спине вся промокла от пота, его трясёт. Кое-кто весьма преуспел, а кто-то – не очень, у всех по-разному, но только ледяная магия Севера сумела приблизиться к тому, что в узких кругах посвящённых принято именовать Высшей Магией – тому, что не работает на законах этого мира, тому, что способно выйти за их рамки. Фон Айнцберны пошли собственным путём. Как многие, вначале они пытались сохранить молодость тела и со временем стали жить немного дольше остальных людей – что ж, по меркам Мироздания это был пустяк. Но однажды... Тогдашняя глава клана – одна из могущественнейших магов поколения – сделала нечто выдающееся: отбросила путы бренной оболочки ради вечного сияния чистого разума. С тех пор утекло много воды, однако раз в шесть десятков лет она приходит на землю вновь. Первый раз она даже не могла ничего понять, второй раз она не могла воспринять изменившийся мир, в третий раз она не была в силах как-либо повлиять на ход событий... Кирицугу смотрит на сидящую. Её спокойная поза красива. Так красива бывает фарфоровая статуэтка, навечно застывшая в прихотливом изгибе. Жива ли она? О чём она думает? Ему хочется увидеть её глаза, ему хочется заглянуть в её душу. Они тут уже довольно долго, и он наконец решается и произносит то единственное слово, что услышал от проводника: чужеродное, но какое-то – он чувствует – очень созвучное и этому залу, и ей самой – «Ирисфиль». Короткое заклинание действенней длинного – это знает и тот, кто ненавидит магию. Сидящая оживает. Медленно, с властительной неспешностью, она поднимает голову. Длинные абсолютно белые ресницы трепещут по краю тонких век, черты её лица так же выверены, как и вся фигура. Кирицугу смотрит не отрываясь – стрелок должен уметь ждать. Кирицугу – отличный стрелок. Кирицугу – убийца; убийца обязан быть хорошим стрелком, но в этот самый миг ему как никогда хочется нарушить правило и повторить заклинание дважды, он едва успевает сдержаться! И – происходит чудо: тишину зала нарушает хрустальный звон, словно одна из люстр лишилась блистающей сосульки. «Эмия Кирицугу», – слышит он своё имя. Кирицугу смотрит на сидящую женщину и видит, как волнуются складки её одеяния – дитя делает свои первые шаги. Один, второй... Русалочьи ноги, утопая в крови ковра, не выдерживают. Кирицугу бросается навстречу, но вместо ожидаемого веса взрослого человека ловит оформленную пустоту. Теперь Кирицугу видит очень близко – чистые багряные глаза её подобны двум зеркалам. В них отражаются блики света от люстр и немного тьмы. Эта тьма – сам Кирицугу. Эмия Кирицугу спокоен. С того самого мига он спокоен уже целых восемь лет – слишком большой срок для того, кто привык жить одним днём. Заключив в объятия Пустоту, он сам не заметил, как пал её жертвой. Пустота – вот что совершенней всякой зримой вещи. Начав её заполнять, ты уже не в силах остановиться. Однажды ощутивший себя создателем – или спасителем, или и тем, и другим – неизбежно встретится с истинным ликом Мироздания. Ведь Начало есть лишь там, где есть его противоположность.