Any way I can

Клацанье клавиш печатной машинки. Телефонные звонки. Хлопки дверьми. Стук каблуков. Смех. Тихое бормотание. Все повторяется снова и снова, в разном порядке и с разной частотой. «Добро пожаловать на „Час“, дамы и господа!» У Ликс болит голова от обилия звуков. Она закрывает дверь кабинета на ключ, достает старый добрый Chivas Regal и усаживается за стол. Сторм выпивает около трех стаканов виски в попытке дописать материалы все по тому же Суэцкому кризису и выкуривает сигарету за сигаретой, пока пишет, совсем не замечая настырного стука в дверь. Рендалл вздыхает по другую сторону двери и уходит в студию — ему нужно убедиться, что все готово к эфиру. Бел готова убежать из офиса, лишь бы не слышать это вечного шума. Слишком много людей, слишком много сигаретного дыма — начинает кружиться голова. Сисcи мельтешит перед глазами, раздавая всем бумаги и корреспонденцию, мечется от стола к столу, от кабинета к кабинету, улыбается, что-то весело бормочет. Боже, как можно быть такой беззаботной? Бел не понимает, правда. Откуда столько энергии? Как эта девушка может быть так спокойна, когда никто сейчас не знает, выйдут ли они в эфир на следующей неделе? Хотя, тут вопрос даже в том, смогут ли они вообще ходить. Фредди улыбается, когда Рафаэль Чиленти входит в кладовку. Улыбка — это все, что ему сейчас доступно, хотя и это простое движение заставляет мозг взрываться от боли. Кажется, висок придется зашивать, а нос — вправлять и сращивать. — Ну, и ради чего все эти геройства? — хищно улыбается Чиленти, становясь напротив Фредди. Лайон хотел бы пожать плечами, но ему слишком сильно выворачивали руки, так что лучше не рисковать. Он правда не знает, ради чего это все — он просто не думал об этом, некогда было. Теперь время появилось, спасибо Чиленти. Гектор уже восьмой раз перевязывает галстук: то узел выходит слишком узким, то слишком широким, то еще что-нибудь. Кажется, у него потеют ладони — он боится. Не то чтобы он никогда в жизни не боялся, нет — на войне было порой откровенно страшно, даже жутко. Но сейчас все как-то иначе, совсем по-другому. Ему не страшно, что программу закроют — уже пытались, и что-то не заметно, чтобы это получилось; ему не страшно, что он скажет что-нибудь не то — сегодня он уверен в себе как никогда, потому что не боится получить ответы. Наконец-то не боится. Зато Гектор Медден боится за Фредди Лайона, который сейчас неизвестно где. И при взгляде на Бел уверенности не прибавляется ни на йоту. Господи, где этот мальчишка? Зачем опять куда-то полез? Зачем он вечно суется куда ни попадя? Глупо отрицать: Медден к нему привязался. Наверное, он мог бы даже назвать Лайона другом, но у Гектора язык не поворачивается. Коллега — да, знакомый — да, но не друг, нет. Этому нужно придумать особое название — такие отношения двух взрослых мужчин, когда они оба уважают друг друга, пытаются конкурировать и иронизировать, стараются помочь, хотя, в общем-то, никто и не просил, и сами могли справиться... нет, все-таки это дружба. Марни дрожит, сидя в гримерке Гектора. Она совершенно не ожидала от него такой реакции — надеялась на нее, но не ожидала. Все-таки они любят друг друга, несмотря на все, что успели натворить. Раньше она вообще не понимала, что толкает Гектора на измены — что ж, теперь она знала, но лучше от этого не становилось. Облегчает жизнь одно: каждый, когда она видит его лицо на экране телевизора, она уверена — он вернется к ней, всегда возвращался. Теперь это уже неважно, теперь он не уйдет. Дорога привела его в исходную точку и, кажется, он не собирается совершать еще один круг. Бел и Фредди. Марни и Гектор. Ликс и Рендалл. Все так и должно быть. Что бы они ни делали, судьба сама распределила их по местам так, как ей было нужно. И, вопреки их желаниям, она сделала то, что считала нужным, подкинула каждому столько испытаний и искушений, сколько нужно, столько, сколько они могли выдержать и не сломаться. С жизнью все понятно, но что с журналистикой? Жизненный путь журналиста — это всегда риск. Это опасность, это бессонница, это провокации. Каждый раз, снимая сюжет, готовя программу к выпуску или печатая статью они рискуют. Несмотря на кажущееся разнообразие, алгоритм действий всегда один: находишь тему и копаешь до самого дна, пока вся правда не вылезет наружу. Ты всегда пачкаешься в грязи, иногда даже в крови, ты зарабатываешь мозоли на руках и шрамы на теле, в иных случаях — незаживающие раны на душе. Ты залезаешь даже не в кроличью нору — в могилу и выходишь оттуда другим. Вот, что такое журналистика. И так каждый раз. Каждый новый сюжет, каждое новое разоблачение, донесенное до зрителя вопреки цезуре и правилу «двух недель» — ничто из этого не способно изменить судьбу журналиста. Он все так же будет бороться за правду, все так же будет рисковать собой, наступать на одни и те же грабли, вновь и вновь подвергая себя опасности ради истины. Только закончится одна программа — начинается подготовка к следующему эфиру, и Бел вновь назначит летучку на девять утра в понедельник, и кто-нибудь (Фредди или Гектор) опять опоздает, Сисси приготовит всем кофе и сбегает в пекарню через дорогу за эклерами для Ликс. Несмотря на разные судьбы и разные проблемы, которые тоже складываются в единый круг событий, копирующих друг друга и приводящих из раза в раз к исходной точке, — несмотря на это, все они — Фредди, Бел, Гектор, Ликс, Рендалл, Айзек и даже Сисси — совершают абсолютно одни и те же действия; ничего не меняется с очередной раскрытой тайной, нет, все остается на местах, все идет по сценарию. И они тоже не останавливаются: продолжают искать, копаться в отбросах, доказывать чью-то правоту или неправоту. Зачем? Они и сами не знают истинных причин, толкающих их вперед. Фредди не просто ищет правду: он пытается доказать себе, что чего-то стоит. Точнее, кого-то. Она не просто хочет быть независимой девушкой: на самом деле, Бел нужен кто-то, на кого можно положиться, и под конец дня она поймет, что тот, кто был ей нужен, всегда был рядом, только она этого почему-то не осознавала, слишком увлеченная новостями. Гектору тоже приходится жертвовать и, чаще всего, этой жертвой становится Марни. По крайне мере, так было. Теперь он скорее пожертвует собой, нежели ею. Ликс уже нечего терять — так она думает; ей все равно, что о ней подумают, поэтому она вливает в себя стакан виски и продолжает стучать по клавишам печатной машинки. У каждого свои причины, но все же кое-что в их судьбах схоже: все они идут одной и той же дорогой, которая извивается, неожиданно сворачивает, а иногда и вовсе теряется в лондонском тумане — это не главное. Эта дорога — петля, которая будет вести наших героев к правде, неважно как, неважно даже зачем. Важно то, что эта дорога всегда будет приводить их к началу пути.