Шрамами.

Рид напуган. Прошло больше двух месяцев - руки все еще трясутся. Гэвин, казалось бы, почти сильный. Он помнит, как замахнулся, как ударил, как кулак с глухим звуком прошелся по челюсти девятисотого. Он помнит, как горло сдавили, как воздух почти перестал поступать в легкие - детектив знал, знал, что с этим андроидом всегда было что-то не так. Он не успел даже подумать перед тем, как упал, как уворачивался от металлических сильных рук - инстинктивно. Он, пожалуй, впервые поверил в смерть. Ненависть - верно, ненависть. Мужчина всегда ненавидел эти "идиотские" машины. Понимал, что Ричард - одна из них. В глазах стемнело, когда в плечо ударило что-то тяжелое - Гэвин так и не понял, что именно это было. Что-то металлическое. Он не удержался на ногах. Рид напуган. Он чувствовал омерзительую пустоту внутри, когда Ричард развернулся к нему, всему, с ног до головы, в крови, спиной. Когда медленно зашагал вперед, проигнорировав его просьбы. Он хотел крикнуть в спину, но горло болело. Он хотел на следующий же день рассказать все Фаулеру, но лишь докуривал очередную сигарету, забинтовывая ноющее плечо. Он хотел возненавидеть напарника сильнее - если было возможно, но запивал болезненную привязанность снотворным. Рана оказалась достаточно глубокой. С тех пор они почти не говорили. Андроид все также смело делал то, что обязан. Напоминал детективу о вреде выпивки и табачного дыма, о том, что стоит начать есть чаще, и том, что если пить меньше кофе, то и употребление таблеток станет не таким обязательным. Девятисотый указывал на ошибки в отчетах - раз за разом, именно так, будто поучал ребенка. Он по-прежнему не носил мужчине кофе и мешал ему проводить расследования. Он путался под ногами и, казалось бы, снова стал слишком идеальным. Безупречность пугала детектива. Он бы никогда не признал, что замирал каждый раз, когда встречался взглядом со светлыми глазами напарника. Новый РК был гораздо менее человечным, нежели Коннор. Оттого пустота становилась лишь более очевидной. И Рид напуган. Напуган, потому что вновь стягивает футболку с плеча. Потому что вновь оголяет кожу, стоя напротив зеркала. Потому что голос ломается каждый раз, когда это случается. Потому что так не бывает. Ричард - машина. Он сильный, он быстрый, он идеальный. "Ричард - машина" - раз за разом убеждает себя Гэвин. Он не испытывает сожаления или угрызений совести. Его не останавливают моральные принципы. Он, фактически, не умеет любить. Пальцы спускаются по шее, по ключицам, вбок, к острым плечам. Плавно оглаживают, нежно, едва прикасаясь. Ощупывают выпирающие косточки и шрам, выделяющийся темной полосой. Прошло больше двух месяцев, но мужчина все еще пытается убедить себя, что глупо ошибается. Что все зеркала врут, а осязание - лишь плод самовнушения, ведь Ричард - не человек, а детектив, стало быть, на дух не переносит андроидов. Но Рид очередной раз ошибается. Хочет он того или нет - сердце в груди бешено колотится. Шрам действительно никуда не исчезает.