suddenly

      То, что слышит Ренчжун, заставляет его дрожать. Они хотят встречаться втроём? Неужели такое возможно? Он стоит и смотрит куда-то сквозь Джено и Джемина, думая, как изменится его жизнь. Разумеется, Хуан хотел взять от жизни всё. Впервые в жизни ему отвечают взаимностью. И это блять сразу два парня. От этой мысли он сходит с ума. На самом деле, ответ изначально был очевидным.       — Да, буду, — он смотрит сначала на одного, потом на другого. Они ему нравятся одинаково и он ни на секунду не сомневается в своём ответе. Джено и Джемин сначала переглядываются, потом смотрят на Ренчжуна. И оба хотят его поцеловать.       — Можно… я снова тебя поцелую? Я давно хотел этого, — говорит Джено и подходит ближе к китайцу. Джемин готов орать, потому что его очень возбуждает то, что он видит и слышит.       Ренчжун неуверенно кивает. Все уже забыли о работе. Мысли о прикосновениях заставляли дрожать парней, и воздух становился горячее. Нетерпение брало своё. Джено подходит к Хуану вплотную и проводит носом по его щеке, целуя её и обнимая его за талию. Джемин не хочет стоять в стороне и подходит к своим парням. Своим парням. Теперь у него их двое.       — Джено, подвинься… — На говорит полушёпотом, проводя большим пальцем по щеке китайца. Этот момент кажется ему интимнее и приятнее, чем первый секс. Сердце бьется с бешеной скоростью, а запах обоих парней сводит его с ума. Он хочет любить Джено и Ренчжуна.       Их отвлекает звук приближающихся шагов. Они все отскакивают друг от друга как ошпаренные.       — Вы что, тут вечность стоять собрались? А кто работать будет? Даже не знал, что вы оба курите, — выходит менеджер и отправляет Джено и Ренчжуна работать. Им приходится зайти внутрь и продолжить выполнять свою работу. Джемин смотрит на часы и понимает, что уже поздно. Он нежно целует Джено, пока менеджер не видит, и пальцем подзывает Ренчжуна, чтобы сделать то же самое. На целует китайца, заставив его покраснеть, и уходит. Каждый из них не верит своему счастью. Единственная проблема была в том, чтобы собраться вместе в одном месте. Это было возможно только на выходных. На самом деле Джемин уже начал задумываться о том, чтобы тоже устроиться на работу в бар. Он хотел быть ближе к своим парням. На уходит и бежит на остановку вприпрыжку. Ради этих двоих он готов измениться и стать тем, кого они хотят видеть. Готов отказаться от своих принципов и следовать зову сердца, а не разума.

***

      — Ты проснулся? — Ли слышит до боли знакомый голос и боится повернуть голову. И правильно боится.       От этого голоса слёзы сами подступают к глазам. Донхёк думает, что лучше бы он правда сдох вчера. Он не хочет поворачивать голову и смотреть в эти глаза. Он просто лежит и молча смотрит в потолок.       — Скажешь что-нибудь? — Голос Минхёна более, чем снисходительный.       Теперь, когда Донхёк лежит в кровати Марка, он думает, что лучше бы тот продолжил его ненавидеть. Это невозможно. Находиться с ним в одном помещении. Они что, могут поговорить? Этого Ли и боялся. Неизвестно, чем мог кончиться этот разговор. Страх сковывает его сильнее с каждой секундой. «Я не хочу говорить с тобой». Его чувства настолько сильные, что ему хочется причинить старшему боль. Не хочется разговаривать с ним, смотреть на него. Он просто не выдержит взгляда этих глаз. Его любимых глаз. Нет, любовь — это не конфеты, цветочки, бабочки. Это разрывающая душу и сердце боль. Это страдания. Это страх посмотреть в глаза любимому человеку, потому что неизвестно, что можно увидеть в них. Это боязнь его прикосновений, потому что после них кожа как раскалённый металл. Любовь — это вечные лезвия, режущие не только тело, но и душу. За это время Донхёк настолько сильно стал одержим Марком, что он хотел сбежать. Он не хотел говорить с ним.       — Ты ненавидишь меня? — Минхён встаёт со стула и пересаживается на кровать.       «Да». Младший ненавидит его за то, что он не может принять его чувства. Сейчас это всё стало настолько сложным, что даже если они оба захотят построить отношения, у них не получится. Это стало невозможным ещё давно.       — Как я оказался у тебя дома? — Это единственный вопрос, который сейчас волнует Донхёка. Вся комната пахнёт Марком. Он и не понял, когда запах старшего стал ему противен. Он же сам мечтал о том, чтобы почувствовать его вновь, но сейчас его тошнит. И от самого Марка тошнит. Он уже устал от этой любви, которая его губит. Но ничего не может с ней поделать.       — Я увидел в окно, как ты валяешься возле дома. Я не мог тебя оставить там, что бы ты ни сделал, — Минхён смотрит на младшего, который выглядел, откровенно говоря, отвратительно. Он сильно похудел и его лицо приобрело болезненный вид. Почти ничего не осталось от того Донхёка, который ему раньше нравился.       — А школа? — Ли в принципе похуй на школу. Он бы вообще не ходил туда. Но вот Марк посещал занятия даже когда сломал ногу на тренировке. А сейчас он решил остаться дома?       — Насрать. Тебя ночью так колбасило, что я не мог оставить тебя дома одного, — Минхён на самом деле был рад остаться с младшим вместо школы.       — А родители? — Донхёк продолжает задавать тупые вопросы вместо самых главных. Он не хотел говорить о чём-либо другом сейчас. Да он вообще не хотел говорить с Марком.       — Сейчас их нет. Они не знают. Да и насрать вообще, — нет, Минхён их ещё не простил. И не собирается. Такое нельзя простить. Он сейчас с трудом пришёл в стабильное эмоциональное состояние, но ему попрежнему было тяжело принять всё, что случилось вчера. Слишком много «насрать» появилось у старшего.       Говоря о Марке, можно сказать, что он закрыл глаза на поступок Донхёка. Вчера на эмоциях он проклинал его. Но когда увидел на скамейке возле своего дома без сил, не смог оставить его. Ночью, когда младший кричал, Ли успокаивал его. Он понял, что Донхёк нужен ему, несмотря ни на что. Минхён вспоминал их вечерние разговоры и прогулки, когда более менее успокоился, и был уверен, что вчерашнему поступку Ли можно было бы найти объяснение. Конечно же, эту тему он решил не поднимать.       — Ты что-нибудь помнишь? — Марк придвигается ближе к Донхёку. И того это пугает.       — Нет, ничего. Я помню, что я просто гулял, а сейчас я здесь, — Минхён рад, что он ничего не помнит, потому что он может спокойно делать вид, что ничего не видел вчера.       Донхёк хочет поскорее уйти. Это очень сложно объяснить. Он очень хочет быть с Марком до сих пор, но он так устал от этой боли, которую причиняет ему старший, что он просто его уже боится. Что он ещё сделает? Что он ещё скажет? Насколько больно ещё будет? Марк же сам не знал, что он чувствует. Вчера на эмоциях он проклинал младшего из-за того, что тот вытворял мерзкие вещи и не оправдал ожиданий. Ведь Марк думал, что Ли светлый парень, которому очень не повезло в жизни. Обдумав всё на трезвую голову, он понял, что Донхёк отсасывал старику за деньги не просто так. Должна была быть причина. Причём серьёзная. Он собирался это выяснить, но не сейчас.       Они оба снова были в заблуждении. Как и всегда до этого. Что им делать друг с другом? Как относиться? Никто из них этого не знал. Им необходимо поговорить, но они этого не делают даже тогда, когда у них есть возможность. Они просто молчат и думают о своём. Им даже страшно посмотреть друг на друга.       Кровать пахнет Марком. Донхёк долгое время хотел оказаться в ней и вот он здесь, но он чувствует только страх. «Марк, отпусти, не мучай», — ему оставалось только догадываться каким образом Минхён причинит ему боль.       И знал бы он, что старший вскоре сделает это самым сумасшедшим образом. Если бы знал, то уже давно бы сбежал из его дома.       Марк смотрит на Донхёка и они устанавливают зрительный контакт. «Ты прекрасен», — подумали оба. Им мешает быть вместе тупость. Но иногда, может, стоит выключить мозг? Как это сделал сейчас старший. Он забирается на кровать полностью и подползает к Ли. Тот начинает сходить с ума.       — Я просто хочу это сделать, — шёпотом говорит Марк и легко губами касается губ младшего. Затем он несколько секунд нависает над ним, глядя в глаза. — Иди в душ. Потом можешь идти на все четыре стороны, — Минхён встаёт с кровати и подходит к окну.       «Ни один террорист в мире не сравнится с тобой в жестокости», — с этой мыслью Донхёк идёт в душ.