Узы

I

От позеленевшего и разбухшего трупа на земле воняло так, что слезились глаза. Ифань намеренно пнул его ногой, чтобы тот подкатился поближе к упитанному солтысу, старательно закрывавшему нос рукой. Тонкая, прогнившая кожа от пинка лопнула, на траву плеснуло лиловым гноем и смрадом понесло еще сильнее. Жена старосты взвизгнула, подхватила полы платья и стремглав унеслась в дом, бормоча что-то про кошмарных, смердящих тварей. Солтыс, побледнев пуще прежнего, остался неуверенно стоять. Перед односельчанами негоже было терять лицо. Чонин, замерший в двух шагах позади от Ифаня, хищно осклабился, однако храбрость старосты оценил. А затем подмигнул чумазым ребятишкам, завороженно рассматривавшим блестящий медальон на его груди. Грозный грифон настороженно разглядывал небольшую площадь рубиновыми глазами-бусинками. - Что это за скотина поганая? Неужто водная баба? – осмелился нарушить застоявшуюся тишину вопросом долговязый рыжий крестьянин, со страхом косящий взглядом на останки. Будто боялся, что от звука человеческого голоса те тут же вскочат и набросятся. - Нет, конечно. Брокилонская дриада, - издевательски хмыкает Чонин. - Чего ты брешешь, ведьмак, дриады, говорят, бабы ладные, симпатичные. И от своего леса так далече не отходят, подохнут ведь. - Ты за всю жизнь пределов деревни не покидал, откуда тебе знать, чего там у дриад творится, а? Вдруг они давно в городах живут? Ассимилировались? Урбанизировались? – продолжает издеваться Чонин, пока лоб недалекого долговязого натужно морщится от раздумий. - Урбан… чего? Не путай мне мозги, ведьмак, не дриада это! - Было бы еще что путать, - бормочет Чонин и сплевывает на землю, а рыжий косится на него с явным осуждением. - Как договаривались, сто крон за водную бабу, - спокойно обращается к солтысу Ифань. - Не дороговато-ли? – сомневается другой кмет, с землянистым лицом. – Она-то не шибко здоровая и опасная. Вы, верно, и не вспотели, когда прикончили ее. Пятидесяти будет предостаточно. - В следующий раз, дружок, ты вместо нас пойдешь ее выманивать, когда она твоего мальца сожрет. Иль женушку, - раздраженно шипит Чонин. - Так она ж мертва уже, нет? Значится, не сожрет, - голос крестьянина подвел под конец и он судорожно сглотнул, глядя на торчащую из-за спины ведьмака ручку меча. Кметы хорошо знают - ведьмаки мечи не для красоты носят, и все равно торгуются до последнего, дурачье. Ифань не сводит прямого взгляда с солтыса, чья бледная физиономия от переживаний уже пошла красными пятнами. Его благоверная выглядывает во двор из окна, старательно отворачиваясь от распростертого на земле во всей красе мертвеца. Солнце нещадно печет затылки и лижет огнем шею под кожаной накидкой. Жужжат мухи, оглушительно трещат кузнечики. Лапа водной бабы вдруг приподнимается сама по себе и лопается под трусливый визг рыжего и невнятное бормотание землянистого. На лице Ифаня не дрогнул ни один мускул. Чонин, глядя на грязные пятки улепетывающего восвояси богобоязненного крестьянства, крякнул и выпучил глаза. - Сто так сто, - соглашается солтыс, утирая пот со лба рукавом льняной рубахи. Достает из кармана увесистый мешочек, швыряет в руки Ифаню. – И еще десять лично от меня, если уберете эту тварь отсель подальше. За деревней есть засохшая балка, схороните там. Ифань серьезно кивает, прячет деньги в карман, просит принести парочку мешков покрепче и моток веревки. Чонин, вздохнув, подходит к водяной бабе вплотную и примеряется, чтобы ее ловчее перетащить в сторону. Малышня, расхрабрившись, крутится под ногами ведьмаков, корчит мертвецу грозные рожицы и пялится на раздувшееся тело, слипшиеся черные лохмы и ввалившиеся пустые глазницы. Мальчик, самый рослый из детей и, судя по пытливым маленьким глазенкам, самый толковый, предлагает провести ведьмаков до балки. - Она ведь больше не встанет? – спрашивает он дрожащим голосом, когда с делом было покончено, и ведьмаки уселись передохнуть в тени старой кривой ивы. Заметно, что интересуется не из праздного любопытства, оттого Ифань, немного помолчав, отвечает: - Эта не встанет. Но могут быть другие. Лучше не бродить по таким местам в одиночку. - И по ночам, - добавляет, прищурив один глаз, Чонин. – И около воды в сумерки не околачивайтесь, а то такая слопает и не подавится. Мальчик, поджав губы и нахмурившись, кивает после каждого их слова. Затем ведет обратно, приносит воды лошадям и половину горячего пирога с печенкой, завернутую в платок. Говорит, что это от матери благодарность милсдарям ведьмакам. И еще тише бормочет, что его маленькую сестру баба скушала последней. Ифань и Чонин почти успели покинуть деревню, когда их на выезде перехватывает взмыленный и задыхающийся человек, едва не бросаясь под ноги лошадям. Чонин, заорав благим матом, резко крутит поводьями и сворачивает в сторону. - Коль помереть собрался, балда, иди с моста сигани! Нечего под лошадей кидаться! – рявкает ведьмак, спешившись и поглаживая тяжело сопящее животное по крупу. Ифань дожидается, пока у неизвестного восстановится дыхание, дает глотнуть воды из поясной фляги и одними глазами велит говорить. Человек, выровнявшись и утерев рот, выдает: - Молодой господин желает поговорить с милсдарями ведьмаками. Думал, опять не успею… - Чего ты там лопочешь, самоубийца? – грубо переспрашивает Чонин, цыкнув языком. Ифань жестом просит того помолчать. - Господин две недели дожидался, пока в округе ведьмаки появятся… - Для чего твоему хозяину ведьмаки понадобились? – ифаневы глаза любопытные и колкие, будто прямиком под кожу заглядывают. - Вот чего не ведаю, того и сказать не могу, милсдарь ведьмак, - испуганно лепечет незнакомец. – Сказал, что для дела. Он ждет вас в соседнем городе, в корчме «Веселый Висельник». Обещал, что заплатит. - Заплатит за разговор? – присвистнул Чонин. – Много деньжат у твоего господина водится? - Его семья – одна из самых зажиточных в Редании, - с какой-то странной гордостью сообщает мужчина и пытается держаться от Чонина в сторонке, напуганный его изящными манерами и витиеватыми словесными конструкциями. Ифань задумчиво глядит на золотистую пыль, клубящуюся на дороге из-за беспокойного горячего ветра. У богатых господ, обыкновенно, дела не самые приятные, связанные с грязным бельем либо извращениями всякими. Они с Чонином слишком давно вышли на Большак, а потому хорошо знают, что лучше преспокойно резать водных баб и упырей для обыкновенных кметов, нежели влипнуть в историю богачей. С другой стороны, им никто не помешает отказаться, если предложение будет противоречить кодексу или принципам. Они ведьмаки, а не наемные убийцы, пускай для большинства окружающих первое от второго разительно ничем не отличается. Ифань переводит взгляд на свою лошадь. Белоснежная Белка фыркает и тяжело выдыхает, но не подозревает в предложении незнакомца явного подвоха. Чонинов вороной Бум тоже настроен миролюбиво, в отличие от резкого на слова хозяина. Еще минуту поразмыслив, Ифань соглашается.

II

Корчма «Веселый Висельник» схожа со всеми прочими. Снаружи губы подмазаны и окна вычищены, дабы завлечь посетителей, а внутри все куда прозаичней и грязней. Тем не менее, народу набилась тьма тьмущая, аппетитные крестьянки еле успевают разносить пиво и кислые закуски, а еще огрызаться в ответ на непристойные предложения. Ведьмаки усаживаются за неприметный столик в самом углу, Чонин расслабленно опирается на спинку стула и с улыбкой глазеет по сторонам, охотно подмигивая засмущавшимся от его внимания румяным девицам. Ифаня откровенно веселит эта показная любвеобильность. Он-то хорошо знает, что у Чонина в сердце всего одна зазноба глубоко засела, мелкая и зловредная. Такая, в какую влюбиться можно только раз и навсегда. Им приносят по кружке пива и немного вареных раков, а рядом раздается чей-то голос: - Милсдари ведьмаки, я правильно полагаю? Ифань, подняв голову, наталкивается взглядом на огромные и блестящие глаза, бледное лицо и торчащие под шапкой кудрявых каштановых волос уши. На вид пареньку лет пятнадцать, он высокий и тощий, однако держит спину так ровно, будто в следующий миг переломится надвое. Чонин, вгрызаясь в панцирь рака и высасывая оттуда мясо, причмокивает губами. - А ты кто таков будешь? - Чанёль, - просто отвечает тот, обходит стол полукругом и садится напротив Ифаня. Чересчур вежливо для здешних мест просит принести ему такого же пива и закуску, а Ифань полной грудью вдыхает приятный и свежий аромат его парфюма, так сильно отличающийся от прелых, застоявшихся запахов корчмы. Кажется, ландыш и лимон. - Это ты с нами потолковать хотел? – интересуется Чонин, вытирая соленый сок с подбородка и разламывая пальцами крепкий красный панцирь. - Я, - не тянет кота за причинные места откровенный Чанёль. – Мне нужна ваша помощь. Он смотрит на Ифаня, не моргая, и его черные глаза на узком лице сияют чем-то непонятным и завораживающим. Таким, из-за чего Ифань с Чонином непременно вляпаются в крупные неприятности. Медальон с грифоном на груди неподвижен и молчалив, а посему Ифаню нет причин мгновенно отказывать этому юноше в просьбе. Сомневающееся чутье – весьма слабое оправдание. - Вот, - Чанёль достает из кармана плаща лист бумаги, оказавшийся грамотой какого-то реданского барона. – Прошел слух, что в лесу близ каэдвенской границы на севере поселилось нечто страшное. И стережет оно сокровища несметные. - И что? – хрипит Чонин. – Не думаю, что ты в деньгах нуждаешься, милсдарь Чанёль. - Не нуждаюсь, - кивает Чанёль. – А вот в монстре – очень даже. - Хочешь сам страхолюдину порешить? Силен малец! Вот только помрешь ты, едва покажешься ей на глаза. - Для этого я и хочу нанять вас. Чтобы помогли добраться до нее и нанести удар. - А нам чего ради с тобой нянчиться? - Сокровища, - Чанёль нетерпеливо трясет грамотой перед чониновым носом. – Когда это ведьмаки от хорошего куша отказывались? Тем более, и я вам заплачу за то, чтобы вы со мной понянчились. - Совсем уже реданцы жиру бесятся. Тебе больше заняться нечем, кроме как за чудовищами охотиться? И ладно бы чародей был, еще объяснимо, - недовольно ворчит Чонин. – Те за редким ингредиентом и в зад дракону без мыла полезут, но вот ты… - Неужели вам не все равно, какими мотивами я руководствуюсь? Погибну – бросите там, а сами добьете чудовище. Выживу – отсыплю немного денег за то, что привезете обратно, - раздраженно огрызается Чанёль, делает внушительный глоток пива для обозначения серьезности намерений и кашляет из-за непривычного вкуса выпивки. Реданское пойло в корчмах явно отличается от изысканных напитков вельмож. Ифань смотрит на его покрасневшие нежные щеки, на решительно поджатые губы и выражение лица настойчивого упрямца; глядит до тех пор, пока Чанёль вновь не поворачивается к нему и не вопрошает взглядом. Ифаню хотелось бы ему отказать, отправить юнца домой под маменькину юбку, но по Чанёлю отчего-то заметно, что он точно не избалованный богатей с мозгами набекрень. А в его последних словах так много горечи и отчаяния, потому Ифань, до сих пор хранивший молчание, отрывисто постановляет: - До северной границы с Каэдвеном больше семи дней пути. В дороге случается всякое, да и условия не те, к которым ты привык дома. Мягкой постели и блестящих финтифлюшек не жди. Как и исключительно вежливого с собой обращения. Мы свою часть сделки выполним, - голос Ифаня тихий, но глубокий и низкий, отчего по чанёлевой шее бегут мурашки, а руки холодеют от волнения. – Отправляемся завтра до рассвета, чтобы обогнать дневную жару. Дожидаться тебя не будем, коль не придешь к заявленному времени. Передумаешь – твое право. - Это мне подходит, - кивает Чанёль, кривовато улыбается, будто у него мигом свело зубы, и поднимается с места. – Хорошего вечера. Он перебрасывается парой слов с корчмарем, чья лысина жирно поблескивает в свете масляных ламп, сует ему что-то в карман грязного сюртука и выходит в ночь, более на ведьмаков не взглянув. Ифань совсем чуть-чуть сожалеет о его уходе, ведь от Чанёля пахло так чудесно, а теперь в ноздри вновь забился запах кислой капусты, бродящего пива и общего деревенского уныния. Чонин, полностью поглощенный раками, придвигает к себе поближе нетронутую чанёлеву тарелку, и изрекает глубокомысленно: - Странный парнишка. Странный и отчаянный. Неужели у реданских богачей в моде новый, эксклюзивный вид самоубийства? Ифань пожимает плечами. В чужих огромных глазах он явственно уловил слишком много тоски и грусти, чтобы счесть его желание за обыкновенную блажь или жажду острых ощущений. Ведьмак прихлебывает еще немного пива, когда к столу подскакивает корчмарь, расплывшись в заискивающей улыбочке. Он с осторожностью поглядывает на чонинов меч, но все равно преувеличенно бодро провозглашает: - Молодой господин наказал ни в чем вам, милсдари, не отказывать. Постелить в лучших комнатах наверху и предоставить из еды и выпивки всего, что пожелаете. Щедрая душа! У поперхнувшегося от неожиданности Чонина пиво идет носом, а Ифань лишь улыбается в щербатую кружку, думая, что Чанёль этот, несомненно, интересный персонаж. Он полночи ворочается в кровати, пускай этаких мягких подушек отродясь не видывал, а отмытое дочиста в лохани тело с непривычки чешется, не дает уснуть. Чонин, напротив, дрыхнет без задних ног, зажав меж бедер покрывало и прижавшись щекой к подушке. Он глупо улыбается и потирается о душистую ткань носом, а Ифань отчасти догадывается, что – а точнее, кто – может ему сниться. Даже там он Чонина в покое не оставляет, привязывая к себе с каждым днем все крепче. Ифань бездумно считает желтые звезды, озорно заглядывающие в их комнату через открытое окно, прокручивает в голове детали скудного разговора с Чанёлем, вспоминает его грустные глаза и не замечает, как проваливается в сон, где этот самый тощий Чанёль зовет Ифаня, прося о помощи. Умоляя укрыть от всех бед. Ифань не смеет отказать. И даже во сне от Чанёля пахнет головокружительно. Ландышем и лимоном, оттого их объятия запретно упоительные. Утро встречает их розоватой полоской рассвета на волнах горизонта, бодрящей прохладой и приятной уху тишиной, нарушаемой лишь квохтаньем сонных куриц. Ифань с Чонином, наскоро умывшись, запрягают лошадей и покидают постоялый двор, замечая, как со стороны дорожной развилки к ним рысцой приближается одинокий всадник. Солнце темным золотом играется в его каштановых кудрях, а на алых пухлых губах застыла слабая улыбка. Чанёль выглядит слишком юным, слишком худым, слишком хрупким для того, что задумал совершить. Ему бы не за чудовищем охотиться, а штудировать умные книжки в Оксенфуртской академии, не ведая, какие опасности таит в себе Большак. Ифаню внезапно хочется отменить сделку, прогнать тщедушного сопляка, вымолвить что-нибудь резкое, обидное, дабы окончательно отбить у Чанёля охоту путешествовать в компании с ведьмаками. Но он молча кивает, ловя ответное приветствие, цокает языком и ведет пофыркивающую Белку прочь из города, пока Чонин позади широко, заразительно зевает и невнятно бурчит – они искренне полагали, что Чанёль не осмелится. Чанёль негромко замечает – от него много кто ждет чего-то, ему совершенно несвойственного. Чонин одобрительно хмыкает. Ифань голодно вдыхает ландыш и лимон.

III

Чанёль – самый неправильный отпрыск богачей из всех отпрысков, с коими Ифань когда-либо сталкивался. Они в дороге третий день, а от него до сих пор не поступило ни единой жалобы, хныканья либо недовольства походными условиями. Чанёль без лишнего трепа выполняет все поручения, ему хватает на сон куда меньше, чем Чонину, он молчит и не пытается навязать свое общество. Его лошадь под стать хозяину – тихая, спокойная и на удивление выносливая. Если бы не цоканье копыт по правую сторону, Ифань бы точно запамятовал, что в их компании с Чонином присутствует кто-то еще. Ифаню ничего не остается кроме как наблюдать и делать выводы. Чанёлю двадцать, несмотря на то, что выглядит он моложе. У него большие, ухоженные руки с длинными пальцами и аккуратными ногтями. На щеках кожа белая, будто фарфоровая, и нежная, оттого его глазищи кажутся непроглядно черными. Губы под ровным носом розовеют цветочными лепестками, а небольшой шрам рядышком с бровью добавляет чанёлеву лицу еще одну деталь неправильной, но манящей привлекательности. Он высокий, стройный и ладный, осанка выдает в нем отпрыска реданского вельможи, как и нарочито вежливая манера разговора. Ифаню, как и Чонину, почему-то стыдно использовать крепкие выражения в его присутствии. Ифаню невыразимо хочется поговорить с ним о чем-нибудь, и в то же время колется, ведь он не желал узнавать попутчика ближе. Бессмысленно привязываться к человеку, который вскоре их покинет. Ифань в основном молчит, лишь косит взглядом вправо, совсем немного беспокоясь, чтобы Чанёль не заблудился, чтобы его лошадь не перепугалась чего-либо на дороге, и дабы он не потерялся вдруг, реши ведьмак отвлечься. Чонин же с людьми сходится быстрее и проще Ифаня, язык у него без костей, а полумифических баек – полнехоньки карманы. Ифань впервые слышит, как Чанёль громко и звонко смеется, именно из-за Чонина. Он с удовольствием болтает, что-то спрашивает и интересуется мелочами, тогда как с Ифанем только здоровается и желает спокойной ночи. Это не должно задевать вовсе, однако самую малость задевает. Ифань полагает, что все дело в том глупом сне, где ненастоящий Чанёль тянул к нему руки, просил защиты и согревался в объятиях, благоухая ландышем и лимоном. Противоречивость мыслей выводит из себя, и ведьмак не находит ничего лучше, как просто прислушиваться к негромким беседам позади. На четвертый день, проходя по кромке леса в вечерних сумерках, Белка фырчит и настороженно ведет носом, Бум шлепает губами и тянет за поводья, а ведьмачий острый слух распознает среди шуршащей на ветру листвы еще один звук. Противоестественный и опасный. Ифань с Чонином переглядываются и останавливаются, Чанёль, заметив чужое беспокойство, замирает следом за ними. Ведьмаки расстегивают ремешки, держащие в ножнах серебряные мечи и зорко всматриваются в плотно обступившие их с обеих сторон деревья, готовясь к драке. Чанёля прятать поздно и некуда, Ифань называет себя дураком не единожды и обещает в следующий раз ушами не хлопать. В конце концов, Чанёль тут единственный, кто собирается встретиться с чудовищем, и, в то же время, наяву ни разу с ним не сталкивался. Гулей двое, они грозно порыкивают и ловко отталкиваются длинными лапами от земли, высокими прыжками сокращая расстояние. Их тела серые, будто неаккуратно слепленные из разных кусков, а кривые острые зубы неприятно лязгают при каждом прыжке. Ифань с Чонином щелкают гулей как орешки, противники из них слабые и достаточно глупые, однако присутствие Чанёля заставляет Ифаня торопиться сверх меры. Чонин, даже не вспотев, вытирает заляпанный темной кровью меч о траву, лыбится легкомысленно и морщится, ведь от гулей смердит, как из забитого отстойника. Чанёль, немного побледнев, молчит, дожидается уверенного кивка от Ифаня и переводит дух, будто в эти несколько минут и не дышал вовсе. Он также принял участие в потасовке, спугнул гуля резким скачком и зацепил бок кинжалом, вытащенным из сапога. Чонин не забывает заметить, что их попутчик далеко не так прост, как хотелось бы. Ифаню сквозь вонь сгнивших мертвецов чудится ландыш и лимон, а в чанёлевых огромных глазах отражается чересчур много всего. Того, о чем Ифаню желалось бы разузнать либо оставить нетронутым для кого-нибудь другого. Реданские постоялые дворы похожи друг на друга, но тот, в который они вваливаются глубокой ночью после встречи с гулями, немного отличается. В таверне на первом этаже малолюдно, выпивохи с легкой паникой в глазах следят за ведьмаками и разговоры предпочитают вести на пару тонов тише. И это не то, чтобы плохо. Ифань жует тушеное мясо с картошкой, запивает ароматным квасом, следит за тем, как аккуратно расправляется со своей порцией Чанёль и как Чонин, набив полные щеки, жмурится от сытого удовольствия. - Ифань! Чонин! Вы до сих пор живы, ведьмаки проклятые! – внушительный хлопок по спине обещает Ифаню здоровенный лиловый синяк к коллекции прочих, но обладателя громкого голоса это совсем не заботит. - Нерог! – улыбается Чонин и от души трясет краснолюда за руку. – Мы помрем не раньше, чем ты скопытишься, пень смердящий! Нерог зычно хохочет, тычет локтем чонинов бок, получает ответные любовные похлопывания по спутанной рыжей макушке и подсаживается к ним за стол. Замечает Чанёля, окидывает внимательным взором и грохочет: - Неужто ученика себе взяли, прохвосты? Как это он все еще не умотал от вас? - Не ученик. Заказчик. У него нынче боевое крещение. Гуля на подлете царапнул, - многозначительно тянет Ифань и ухмыляется, поймав на себе лукавый чанёлев взгляд. - Это вы зря с ними отправились, милсдарь, - заговорщически бормочет Нерог. – Эти охламоны за собственным бельем уследить не могут, не то, что за человеком. - Скажешь тоже, - ворчит Чонин. – Та история уже мхом поросла. - Зато я отлично помню, как ты улепетывал из Вегерберга, в чем мать родила, - довольно хрюкает краснолюд. – И этот за тобой, бледным задом сверкая. - Какая занимательная история, - расплывается в улыбке Чанёль и протягивает Нерогу руку. – Чанёль. Давно с милсдарями ведьмаками знакомы? - Нерог. Давненько. Я с ними встретился впервые, когда они сопляками зелеными на Большак вышли. С чудищами-то знают, как быть, а вот в торговле ни в зуб ногой. Их в Вергене чуть на все сбережения не нагрели, - краснолюд, хитро прищурив глаз, поглаживает рыжую бороду и ухмыляется, глядя на слегка притихших ведьмаков. – А так толковые ребята. Куда путь держите-то? Чанёль под одобрительным ифаневым взглядом протягивает Нерогу грамоту. - Об этом чудище доводилось мне слышать, - вздыхает Нерог, закончив читать. – Никто из тех, кто решил сокровище достать, не возвратился. Молва недобрая о том месте ходит. Василиск там обретается. - Мы вернемся, - уверенно постановляет Ифань. Краснолюд, многозначительно промычав, прихлебывает пива и морщится. - Фу, ну и гадость тут пивом называют. Моя настоечка закончилась, приходится осквернять свой организм всяким непотребством и человеческой мочой. - От твоей настоечки, помнится, у нашего общего доброго друга чуть слепота не приключилась, и запор неделю мучил, - смеется Чонин. – С тех пор он зарекся более из твоих рук ничего не пить. И не есть. - Наш общий добрый друг просто незакаленный был. Вот проведи он со мной недельку в Махакаме, быстро научился бы и гвозди в желудке переваривать, - авторитетно молвит Нерог и подмигивает Чанёлю, который смеется в кружку с квасом и явно очарован простыми, грубоватыми манерами краснолюда. А Ифань, в свою очередь, тайно заворожен чанёлевой скромной улыбкой и совсем не понимает, почему этот человек, сейчас так искренне улыбающийся, слишком часто грустит.

✥ ✥ ✥

Ифань вновь беспокойно крутится на мягкой перине, не может уснуть и глубоко завидует Чонину, беззаботно пускающему слюни на соседней кровати. Прислушивается к окружающим звукам, с тихоньким хмыканьем отмечает доносящийся снизу громоподобный храп Нерога. Краснолюд в их компании умудрился недурственно наклюкаться и в комнату его пришлось тащить им с Чонином. При этом Нерог сладко ворковал, вспоминая некую даму с внушительными прелестями и все норовил пощупать Чонина за зад. Ведьмак подобных дружеских порывов не оценил и по доброте душевной приложил краснолюда рыжей башкой об ступеньку. Нерог не проснулся, однако руки свои поспешил сложить «замочком» на мощной груди. Ифань встает с постели, натягивает на голый торс рубаху и собирается немного нагнать сон на улице, прогулявшись. Деревянные половицы скрипят под босыми ступнями, ведьмак оборачивается и глядит на Чонина – тот продолжает уютно посапывать в подушку. Они редко могут себе позволить отдыхать спокойно и беззаботно, Ифань не хочет лишать друга такой роскоши. Он на цыпочках крадется к выходу, выскальзывает в коридор и от неожиданности обмирает на пороге – дверь комнаты напротив распахнута настежь. Ифань беззвучно ступает, осторожно заглядывает внутрь и видит, что Чанёлю также не спится. Он полулежит на кровати, упершись спиной в стенку и глядит в распахнутое окно. Его лицо снова невообразимо печальное, лунный свет мягко проходится по ресницам, заостренным скулам и тонкой шее, серебрит кончики волос и отражается в широко распахнутых черных глазах. Ифань никак не может придумать, как ему поступить, мнется на пороге неуверенно и надеется, что его сомнения незаметны никому, кроме него, однако Чанёль вдруг шепчет: - Неспокойная ночь, правда? Ифань принимает этот вопрос на свой счет, входит в комнату и мгновенно попадает под пристальный чанёлев взгляд. - Это все Нерог, - пробует пошутить ведьмак. – С ним любая ночь – неспокойная. Чанёль улыбается, однако улыбка глазам не передается. - Приятные у вас друзья. - Временами – невыносимые, - жалуется Ифань, усаживается на кровать напротив и свое любопытство скрывать не пытается. Чанёль вздыхает, поправляет белоснежное покрывало и Ифань совсем не хочет думать, что тот под ним, возможно, абсолютно нагой. Мысли рядом с Чанёлем появляются и возникают откровенно неожиданные и непотребные. В комнате чудесно пахнет ландышем и лимоном; кажется, отныне эта смесь в воспоминаниях Ифаня будет принадлежать исключительно Чанёлю. - В твоих и чониновых глазах я, наверное, выгляжу наивным дурачком, которому некуда девать кровно заработанные родителями денежки, - начинает издалека Чанёль и поднимает ладонь, когда Ифань открывает рот, чтобы возразить. – Я и хотел таким казаться, честно говоря. Подлинная причина чересчур жалкая и непонятная, дабы счесть ее достойной. - Я был бы не против узнать, - произносит ведьмак, нутром чувствуя, что этой ночью он наконец-то хоть немного приоткроет для себя чанёлевы мотивы. И самого Чанёля заодно. - Это не та история, какую должен повествовать молодой юноша, - с иронией тянет Чанёль. – Она больше подходит отжившей свое достопочтенной тетушке, какая рассказывает ее правнукам и оканчивает словами «и вы никогда не сдавайтесь, малыши», - он мгновенье молчит, прикрыв глаза, а Ифань неосознанно задерживает дыхание. – У меня был старший брат, в каком отец и мать души не чаяли. Высокий, красивый, умен не по годам. Я появился неожиданно, нежеланным, когда матери шел четвертый десяток и рожать ей было сложно, несмотря на помощь семейной повитухи и чародея, нанятого в самом Новиграде. Так и получилось. Родившись, я забрал себе ее здоровье. Она ушла, когда мне исполнилось три. Отец горевал, однако у него оставался старший сын – надежда и опора, потому на младшего сына можно не обращать внимания вообще. Растет себе, как бурьян. Что-то, да вырастет. С братом мы редко общались и стать нормальной семьей у нас не получилось. Ребенком я был отвратительным. Постоянно что-то ломал, шкодил, разбивал тарелки, разрисовывал углем стены в гостиной, повторял нехорошие слова и бил окна в столовой. Привлекал к себе внимание. Мне доставалось от нянек, а брат с отцом в это время занимались своими делами. А затем брат погибает. Он как раз возвращался из Новиграда, когда на его экипаж напали разбойники. Никто не выжил. Отец сошел с ума от горя. А после вспомнил о втором сыне и попытался сделать из меня кого-то другого. Того, кого он любил больше жизни. Не получилось. Я всегда был недостаточно хорошим. Недостаточно умным, слишком высоким, слишком страшным, с неуклюжими манерами и глупым выражением лица. Я же так радовался, что отец наконец-то заметил именно меня, и не сразу сообразил, чего ему желается на самом деле. Я чересчур сильно жаждал отцовского одобрения, Ифань. Я учился, как проклятый, перестал общаться с приятелями, выходить из дома. Я собирался вылепить из себя того, по кому тосковал отец, пока наконец-то не понял, что это невозможно. Он судорожно сглотнул и улыбнулся. У Ифаня по спине побежали мурашки. - Чертовски трудно соревноваться с идеальными мертвецами. - Так ты это из-за отца?.. - Быть может, - Ифань явственно ощущает, что Чанёль чего-то недоговаривает, но никак не может это подозрение крепко поймать. - Для чего? Он не оценит. Живи своей жизнью. - У меня нет своей жизни, Ифань. Я однажды проснулся и понял, что состою из всего, что мне тошно до отвращения. Однако я не умею ничего более, кроме этого. Я умею лишь притворяться паршивой пародией на любимого покойника. - Ты мог бы уйти. - Мог бы, - подтверждает Чанёль. - Ты мог бы сказать отцу. - Сказал. Он не понял, ведь заливался слезами из-за годовщины смерти брата. Он промолчал, когда я сообщил, что собираюсь поохотиться на чудовище. - Хочешь ему что-то доказать? - Скорее себе, нежели ему. Ты знаешь своего отца, Ифань? - Нет, меня забрали ведьмаки, добившись у моих родных исполнения обещания. С Чонином та же история. Я не пробовал искать. Мало кому нужно родство с проклятым мутантом. - Но ты свободен в своих желаниях и поступках с тех пор, как вышел на Большак. - Ты тоже, Чанёль. И всегда был. Тот молчит и вновь грустно улыбается, пока Ифань всматривается в его черные глаза и боится найти то, что может подтолкнуть Чанёля к точке невозврата. То, с чем Чанёль уже послушно примирился, не намереваясь сопротивляться и не видя спасения. - Останешься? – негромко просит, когда их обоюдное молчание затягивается. – Я могу доплатить тебе за это. Надоело стылое одиночество. Ифань шипит грубое «дурак» и укладывается на второй постели удобней, а Чанёль с мягким смешком подтверждает: - Худший из дураков.

IV

Они останавливаются передохнуть близ небольшой деревеньки, вежливо просят напоить лошадей, плюхаются в тени дерева, жуя душистый хлеб с сушеным мясом и прячась от палящего солнца, когда к ним подходит упитанный и краснощекий кмет, нервно потирающий взмокшую лысину. Его крохотные водянистые глазки бегают из стороны в сторону, а после трусливо приподнимаются, глядя на более располагающего к беседе добродушного Чанёля. Тот подбадривает крестьянина любезной улыбкой, и мужичок решается. - Имею ч-честь с в-ведьмаками разговор вести? - Точно так, - подтверждает Чонин, заинтересованный не настолько, чтобы прекратить жевать. - У меня для вас послание имеется, - дребезжит голос кмета. - От кого? – поднимает голову Ифань. - Милсдарь чародей посетил нашу деревню около часа назад. Сказал, что скоро здесь появится компания из двух ведьмаков и тощего вельможи. Что у одного из ведьмаков, извиняюсь, рожа такая, будто постоянно жопой на раскаленном коле сидит. А второй – смазливый губошлеп и фанфарон, которому давненько сапог по физиономии не прилетал, - заикающимся тоном лепечет до смерти перепуганный кмет, пока пунцовый Чанёль пытается сдержать хохот ладонью. Чонин, не скромничая, ржет в голос. Ифань, скрипя зубами от искреннего негодования, приблизительно догадывается, что за это за «милсдарь чародей» мог их внешний облик столь искусно расписать. - Так вот, он просил передать, - кмет, сообразив, что убивать и калечить гонца никто не собирается, смелеет, - чтобы вы разворачивали своих лошадок и ехали на задницах ровнехонько назад, где и подобрали ушастого. Ловить вам с чудовищем нечего. - Угу, ясненько, - цедит Ифань. – А как же выглядел сей чародей, добрый человек? - Одет богато, - почесывая подбородок, припоминает кмет. – Городской, стало быть. Маленького роста, стройный и молодой. Волосы черные, лицо совсем крохотное. Глазищи здоровенные, как блюдца, губки розовые, носик аккуратный. Был бы девкой – конфетка! Чонин резко перестает смеяться, хмурится и окидывает кмета подозрительным, откровенно ревнивым взглядом. Чанёль подмечает изменившееся чониново настроение, складывает один к одному и многозначительно приподнимает брови. Ифаню же страсть как хочется конкретней прояснить у чародея момент насчет раскаленного кола и жопы, в какую этот кол имел наглость вторгнуться. - Благодарим вас, - Чанёль душевно трясет кмета за руку, вкладывая в тому в ладонь пару монет. Крестьянин, наскоро оценив размеры богатства, свалившегося ему на голову, желает им счастья, здоровья и успехов во всех делах, а после улепетывает подальше, дабы щедрый милсдарь не передумал. - Этот маг – еще один ваш добрый приятель? – весело спрашивает Чанёль, на что Ифань только кривится. Век бы ему таких приятелей не видывать. - Скорее, заноза в заднице. Знатная такая, гноящаяся. А для него вот, - он тычет пальцем в отчего-то смутившегося Чонина, - зазноба. Хотя, как по мне, лучше уж гуля полюбить, иль бруксу. - Зазноба? – переспрашивает Чанёль, на что Чонин быстренько прячет глаза за челкой и начинает показательно рыться в поясной сумке. – Интересно бы свидеться с ним. Все чародеи-мужчины, каких я видел, были достопочтенными мужами в годах. - Да этому тоже, судя по ворчливости и зловредности, лет триста, - бурчит Ифань, пока Чонин задыхается от возмущения. – Но внешне, да, молоденький, вроде тебя. Непременно свидимся. Раз дал о себе знать – вскоре заявится на огонек. Чанёлю было непривычно и радостно наблюдать перемены, произошедшие с обоими ведьмаками после полученных сведений. Воодушевленный Чонин вдавливал шпоры в бока Бума с рьяным усердием, не мог убрать с лица счастливую улыбку и, будь у него крылья, определенно взлетел бы над землей. Ифань же вел Белку чуть позади, непривычно разговорчивый. Со страстью исследователя растолковывал Чанёлю принципиальную разницу между вурдалаками, гнильцами и грайверами, потом перешел на высших вампиров и их пищевую цепочку. Присутствие, пусть и незримое, того самого чародея заставляло Ифаня нервничать сверх меры. Не только потому, что Чонин рядышком с ним становился мягким и послушным, вроде ласкового котенка. Маг определенно знал, куда они направляются, с кем собираются встретиться и предостерегал от этого. Значит, там что-то еще имеется, помимо василиска.

✥ ✥ ✥

Тем вечером Чонин постоянно оглядывался на засаленную дверь корчмы, практически ничего не ел и даже к пиву не прикладывался, хотя корчмарь гарантировал качество, коего не сыскать по всей Редании. Чанёль с понимающей улыбкой наблюдал за взбудораженным ведьмаком, а Ифань почему-то не мог отвести глаз от такого нежного и расслабленного Чанёля. С того полуночного разговора их отношения значительно потеплели. Ифань не стеснялся заговорить первым, отколоть шуточку, заставить Чанёля смеяться либо обратить внимание на себя, когда замечал прежнюю глубокую грусть в чужих темных глазах. Ифаня иррационально злило предположение, возникшее после чанёлевых откровений, и он издалека, тайком пробовал Чанёля от глупой затеи отговорить. Чанёль намерений ведьмака пока не раскусил, а тот сдаваться точно не планировал. Чонин, занятый дверью, Чанёль, занятый Чонином и Ифань, увлеченный разрозненными мыслями упустили тот миг, когда около их стола нарисовалась небольшая, но на удивление мрачная фигурка. - Видимо, Школа Грифона до своего разорения выпускала в мир поразительно недалеких ведьмаков, - любезно начинает свою речь незнакомец, откидывая с головы капюшон. Чонин едва не сворачивает шею, поспешно обернувшись на голос, Чанёль с любопытством осматривает хмурого незнакомца, а Ифань только тяжело втягивает воздух через ноздри. Лимон и ландыш мешаются со сладким персиком. - Милсдарь Кёнсу! Какими судьбами? Где-то в этих краях проходит конференция шкодливых и злобных чародеев, и часть ее расквартировалась в сей корчме? – парирует Ифань, скрестив руки на груди. Чанёль тихонько хихикает, Чонин вытягивается струной на стуле и пялится на мага, чьи бледные щеки моментально идут розовым румянцем. - Да нет, судя по всему, у вас здесь заседание ордена самоубийц. И не удивительно, в этой унылой забегаловке так и хочется незамедлительно вскрыться, - шипит Кёнсу. – Я, насколько помнится, на общем языке, не на Старшей Речи, предупредил: ехать к каэдвенской границе – откровенная глупость. Ифаню и Чанёлю кажется забавным, что Кёнсу старательно избегает горящего огнем чонинового взгляда, прожигая своими глазищами многострадальную ифаневу макушку. - Чего может быть опасного в василиске, Кёнсу? Мы с ними уже сталкивались, даже полезные книжки на эту тему читали. Знаем, чего и куда змеюке засунуть, чтобы она отправилась на тот свет. - Это необычный василиск. Неофиты из Бан Арда ставили на нем опыты, посчитали его сдохшим и оттащили к границе. А он, видишь ли, очухался. - А слухи насчет сокровищ?.. - Полнейшая чушь, чтобы чужими руками василиска несчастного прикончить и связь с чародеями похоронить, - цокает языком явно раздосадованный Кёнсу. Ему, вероятно, неприятно, что коллеги по волшебному цеху допустили подобную глупость. - Ты к этой истории каким боком? – любопытствует Ифань. - Меня нанял реданский барон, коему принадлежит тот участок леса близ границы. - Ты в одиночку собираешься чудовище приговорить? - А что? Я знаю куда больше вашего, - горделиво вскидывается Кёнсу. - Да, знаешь. Про волшебство, зелья и формулы. Но уж никак не про нежить, - хмурится ведьмак и украдкой косится на Чонина. Тот, поджав губы, продолжает глазеть на чародея. Кёнсу его показательно игнорирует, занятый серебряной пуговицей собственной накидки. - Разберусь. Вам там делать точно нечего. К тому же, в компании с простым человеком. - Кёнсу, не глупи. Мы поможем. - Нет! Я не хочу, чтобы… - маска невозмутимого и самодовольного волшебника идет трещинами, сквозь которую проглядываются подлинные чувства. Кёнсу кидает затравленный взгляд на Чонина, сжимает подрагивающие губы в линию и опирается ладонями на стол, пробуя казаться внушительней. – Держитесь оттуда подальше. Я все сказал. Чародей поспешно крутится на каблуках, поворачиваясь к выходу и вылетает из корчмы, будто бы за ним гонится кто-то огромный и злой. Чонин бросается следом. Ифань качает головой и по-стариковски кряхтит, прихлебывая пиво. Чанёлева физиономия и его горящие энтузиазмом глаза намекают, что Ифаню придется пояснить причину недружелюбного поведения чародея и то, что Чонин в его присутствии не сказал ни слова, хотя обыкновенно ведьмака невозможно заткнуть. - Кёнсу… сложный человек. И упрямей осла. Он никак не может примириться с тем, что Чонин никуда от него не денется и не отпустит, разреши только Кёнсу себе спокойно любить, а не прятаться за всякими высокопарными речами, делами, оправданиями и глупыми причинами. Кёнсу полагает, что любить его нельзя никому. Уж тем более Чонину, у которого тоже упрямства хоть отбавляй. Давненько вся эта дурость тянется. Кёнсу бегает, Чонин ждет. У меня бы, наверное, терпения не хватило, - признается Ифань, и тут же хмыкает. – Хотя, когда Кёнсу появляется, проявляет крохотную капельку нежности, ластится – счастливей человека, чем Чонин, на всем свете не сыскать. Наверное, оно того стоит. Этот самый Чонин, мрачный, будто предгрозовая туча, возвращается обратно в корчму и молча поднимается по ступенькам наверх, на приятелей даже не глянув. Ифань опять тяжко вздыхает, Чанёль провожает Чонина взглядом, улыбается и говорит: - И все равно… Быть любимым кем-то столь сильно и преданно – истинное счастье, верно? У Ифаня ёкает сердце.

V

Спустя два дня они встречают чародея вновь. До василиска рукой подать – надобно лишь пересечь небольшую долину до кривых холмов, опоясанных молодой рощицей. Они останавливаются в полупустой деревеньке, примостившейся у кромки долины. Хозяин постоялого двора, обрадовавшись живой душе, долго жалуется ведьмакам на то, что после разнесшихся по королевству слухов все поторопились смыться отсюда поскорее. А ему, мол, идти некуда – он все сбережения в эту таверну вложил. А змеюка поганая только и знает, что бизнес честным людям портить. Кёнсу заявляется на огонек, когда они преспокойно пробуют фирменный хозяйский суп, в котором намешана куча всяческой вкуснятины. Ифань испуганно дергается, картинно хватается за сердце и роняет ложку на пол, ощутив персиковый аромат и злобное шипение по правую сторону. - Вы втроем помереть вздумали? Выбрали живописную местность и посчитали, что здесь вполне подходящее местечко, чтоб подохнуть? Птички, цветочки, травка зеленеет? – узкое и маленькое лицо Кёнсу белее мела, черные глаза полыхают недобрым огнем, а в смоляных волосах трещат молнии. - Место здесь и впрямь прелестное, - размеренно тянет Ифань, вытирая ложку об штаны. – Однако, дело не в этом. Заказчик наш, - он тычет в Чанёля, - не отвернулся от затеи, несмотря на твои жуткие предупреждения. А мы - люди подневольные. Чонин показательно гремит тарелкой и кружкой, на чародея не смотря. Чанёль смело встречает чужой потемневший взгляд. - Да, так и есть, милсдарь Кёнсу. Я ведьмаков нанял для этого дела, мне и решать. К тому же, как нам всем показалось, вам помощь не помешает, потому… - Дурачье! Я без вас обойдусь! Собирайте свои пожитки и возвращайтесь обратно! – рявкает чародей, с грохотом ударяя кулаком по столу. - Нет, - отрезает Чонин. Кёнсу, моментально растеряв свой боевой пыл, беспомощно всматривается в его лицо, беспокойно кусая губу. Рот чародея приоткрывается для, вероятно, очередного злобного выпада, но через секунду захлопывается обратно. Он демонстративно фыркает, обращается к замершему хозяину постоялого двора с просьбой предоставить ему комнату. Крестьянин облегченно выдыхает и поспешно сопровождает чародея наверх. Он-то полагал - после скандала мага с ведьмаками от его таверны камня на камне не останется, а те, к его счастью, разошлись полюбовно. Чонин, перестав притворяться равнодушным, тоскливо смотрит на чужую узкую спину, затянутую бархатным плащом. Ифань и Чанёль доедают молча. Естественно, никто из них от идеи задать василиску трепку не отказался, несмотря на жуть, нагнанную Кёнсу. Тем более Чонин, в тот самый день заявивший, что упрямо последует за Кёнсу. С сокровищами или без них, чудовище представляло очевидную опасность. Черт знает, какие именно опыты и с каким результатом над ним проводили маги Бан Арда и чем все могло обернуться. Быть может, в глубине души Ифаню хотелось, чтобы Кёнсу получил по заднице от чудища и прекратил строить из себя независимого всезнайку, но не мог остаться в стороне. Какой-никакой, а приятель, сделавший немало хорошего. Да и Чонин умрет за него, без сомнений. Иногда Ифань желал бы, чтобы все слухи о мутациях оказались правдой, а не глупыми выдумками. Те слухи, что касались лишения всяческих эмоций. Они, увы, сплошное вранье. Ифань все чаще чувствовал чересчур много всего. Особенно в последнее время, глядя на нежную улыбку либо грустные глаза Чанёля.

✥ ✥ ✥

Чонин ловит Кёнсу прямиком на пороге комнаты, затаившись в коридорных тенях. Обнимает за талию и прижимает к себе, с наслаждением вдыхая слабый аромат персика и пахнущей мылом кожи. Чародей слегка трепыхается в его объятиях, упирается холодными ладонями, а затем сдается, обхватывает в ответ, держась за рубашку. Чонин улыбается в его макушку – любить Кёнсу всегда было непростым делом. Иногда невозможным, бесконечно болезненным и вопреки гласу рассудка. Тем не менее, с каждым днем Чонин любил все сильней, не теряя надежды. Однажды Кёнсу, непременно, позволит себе открыто полюбить его в ответ. Чародей с жадностью стискивает чониновы бока, сует ледяные ладони под льняную ткань, ведет пальцами по ребрам и поджавшемуся животу. Ласково касается губами шеи, дышит горячо, увлекает за собой внутрь комнаты и захлопывает дверь, послушно позволяя прижать себя к ней спиной. Разрешая нежные поцелуи в нос, щеки, закрытые веки и – самые сладкие – в уголок губ. Кёнсу дрожит в чужих руках, ластится доверчиво к обжигающим касаниям, сам трепетно целует чужую крепкую шею, подбородок и даже не старается сдержать чувственного полустона-полувздоха. Чонин гладит пальцами мягкие розовые щеки, заставляет Кёнсу посмотреть на себя, а после улыбается беззаботно и счастливо. - Я соскучился по тебе. - Не нужно, Чонин. - Почему? - Зачем я тебе сдался? Со мной сплошные проблемы и никакого определенного будущего. Тебе бы какую-нибудь девушку, кроткую и заботливую, а не… - Кёнсу резко замолкает, так как Чонин прикладывает пальцы к его губам, прося помолчать. Кёнсу растерянно моргает и целует чонинову ладонь. - Помнишь, когда мы впервые встретились? – чародей застенчиво кивает, заглядывая в глаза напротив. – Во вторую встречу я не хотел тебя никуда отпускать. На третий раз мы поклялись, так ведь? – еще один уверенный кивок. – Ты обещал принадлежать мне, Кёнсу. А что я пообещал? - Быть моим, - шепчет тот в ответ. – Навсегда. Чонин ловит бледную узкую руку и прикладывает к своей груди – туда, где неистово колотится влюбленное сердце. - Чувствуешь? Оно бьется для тебя, Кёнсу. И ему плевать на все твои оправдания, угрозы и уговоры. В больших и непроглядно темных глазах чародея мерцает робкое, недоверчивое счастье и Чонину кажется, что ничего прекрасней он в своей жизни не видел. И пусть только сегодня, ненадолго, до следующего побега и тягостных размышлений, но чародей сдается, не в силах противостоять бушующим внутри чувствам. - Не понимаю, за что ты достался мне, чертов упертый ведьмак, - всхлипывает Кёнсу и утыкается носом в чонинову шею, жадно вбирая запах чужой кожи. – Позволь мне завтра разобраться с василиском. Побереги себя, Чонин… Вместо ответа ведьмак вновь мягко целует, путает мысли нежным шепотом, медленно раздевает, заставляя забыть обо всем на свете. О сомнениях, страхах и скверных предчувствиях, колючей лентой оплетших чародейское сердце. Чонин прикосновениями обещает, что все будет хорошо. Кёнсу доверяется – в который раз.

✥ ✥ ✥

Ифань успевает задремать и спросонья не сразу соображает, что находится в постели не один. Ледяные пятки, притиснувшиеся к его ногам, намекают - у ведьмака появился продрогший сосед. Ифань разлепляет глаза и видит Чанёля, улегшегося растрепанной головой на его руку. Спиной он прижался к ифаневому боку и мелко трясся от холода. - Прости, - приглушенно говорит Чанёль, пока ведьмак не успел ничего спросить. – Не могу никак согреться. Ты не против, если я немного полежу рядом? - Не против, - кашлянув, разрешает Ифань, а у самого сердце, разогнавшись, скакнуло прямиком к горлу и замерло там. Аромат ландыша и лимона опутал трезвые раздумья. Ведьмак никак не мог разобраться, что его влечет к Чанёлю и почему. Вероятно, печальные глаза вкупе с историей жизни вызывали у Ифаня искреннее сочувствие. Чанёля хотелось обогреть, убедить, что все обязательно наладится. Чанёль всем своим хрупким и трогательным видом вынуждал о себе постоянно беспокоиться. И в то же время он очаровывал глубоким взглядом, чувственными губами, занимательными мыслями и здоровым юмором. Чанёль весь состоял из сплошного очарования, оттого его стремление, не озвученное, но вполне очевидное, злило и пугало Ифаня. - Ты все еще собираешься идти с нами за василиском? – негромко задает вопрос Ифань, ощущая, как напрягается чанёлева спина. - Да. Я умею держать меч нужным концом, - шутит Чанёль, однако ведьмаку совсем не до улыбок. - Ты ни разу не дрался против твари, ловчее, быстрее и опасней человека в десятки раз. - Твоя правда. Завтра и узнаю, каково это. - Ты можешь погибнуть. Чанёль молчит и потирается щекой об ифаневу руку. - Не боишься? – добивается ясного ответа Ифань, сглатывая горький комок, вставший поперек горла. - Боюсь, что пострадаете вы. Любовь Чонина и Кёнсу нужно сберечь. В этом мире так мало прекрасного. И тебя необходимо сберечь, ведьмак Ифань. Ты хороший человек и занимаешься славным делом. - Называешь мутанта человеком? С подобным определением явно не согласится большая часть реданской знати. - Большая часть реданской знати – заплывшие жиром и собственным распутством существа. В них куда меньше истинно человеческого, - ворчит Чанёль. Ифань хмыкает и прислушивается к чужому спокойному дыханию. - Когда вернетесь в Новиград, обратитесь в местный краснолюдский банк, найдите Нургиса. Я вложил расписку в твою поясную сумку, там мой наказ и семейная печать - он знает, как с этим поступить. Вознаграждение за то, что вы со мной возились, позволили ненадолго почувствовать себя нужным и интересным, - негромко продолжает Чанёль. – Было приятно побыть рядышком с теми, кто видел во мне Чанёля, а не кого-то еще. - Ты возвращаться не собираешься? Вопрос остается без ответа. - Чанёль! - Всякое в мире случается. Что ты хочешь услышать от меня, Ифань? Ты давно все понял и правильно расценил мои мотивы. Наш путь и его итог, возможно, первое, что я делаю не по указке и не по чужому велению. И своей жизнью я распоряжаюсь так, как хочется. Мне не для кого… ее беречь. Ифань набирает в грудь воздуха, ведь ее распирает от десятка невысказанных слов, однако Чанёль вновь мягко перебивает его намерения: - Не нужно, Ифань. Не давай мне ложных надежд. И себя не обманывай. Ведьмак слушается и молчит до тех пор, пока чанёлево дыхание не выравнивается. Носом согревшийся Чанёль утыкается в сгиб чужого локтя, сопит едва слышно и щекочет мягкими волосами кожу. Ифань смотрит в темный потолок, расчерченный полосками лунного света и клянется, что ни за что не позволит Чанёлю переступить последнюю черту.

VI

- Не вздумайте мешаться и лезть под руку, - в четвертый раз настойчиво твердит Кёнсу нравоучительным тоном, будто с малышней неразумной возится. – Мне нужно всего несколько минут на подготовку заклятия. - И эти несколько минут обеспечивать будем именно мы, - отмечает Ифань, игнорируя красноречивое недовольство взъерошенного, помятого чародея. – А уж опыту у нас несравненно больше, нежели у милсдаря чародея. Который, к тому же, подозрительно разомлевший и радостный, хотя задача перед нами стоит серьезная. Физиономия Кёнсу пунцовеет от возмущения, и он пришпоривает лошадь, вырываясь вперед и бормоча что-то про отвратительный ведьмачий язык, какой в профилактических целях надобно бы вымыть с мылом. И присыпать специальным махакамским перцем. Чонин, улыбаясь котом, досыта наевшимся сметаны, провожает веселым взглядом спину чародея, трясет головой и обращает внимание на украдкой хихикающего Чанёля. - Может, поскучаешь на лужайке и соберешь букетик цветов, пока мы начистим василиску морду? Целее будешь. Чанёль мотает головой из стороны в сторону. Чонин переводит вопросительный взор на Ифаня. Тот, раздраженно поджав губы, хмурится и стискивает крепче поводья. - Ясно. Запачкаешь ты свой камзол, жаль. Он, зуб даю, в Новиграде целое состояние стоит. Или два. Исходя из сосредоточенности, наложившей тень на чанёлево лицо, можно предположить, что состоянием одежды он был обеспокоен в последнюю очередь. Ифань тоже отчего-то думал совершенно не о василиске, а о том, как бы Чанёля уговорить остаться снаружи. Несмотря на общую мягкость и безобидность характера, тот был, пожалуй, в отдельных вопросах упрямей злыдни Кёнсу. Ни в какую не желал отступать от затеи, не выказывал ни малейшего страха или волнения. Чанёль так долго притворялся кем-то другим, что, возможно, теперь забыл, как верно беспокоиться о самом себе. Ифань вполне понимал его отчаянное стремление доказать отцу - сам Чанёль тоже чего-то стоит, отдельно от умершего брата, коего родитель пробовал в Чанёле повторить. Он устал от вечных сравнений, недовольства, от пронзительного одиночества и того, что, по сути, был чужаком в родном доме. Чанёль искал тепла и поддержки, умудряясь предлагать плату за то, чтобы его заметили, оценили, нашли интересным и достойным. Ифаню безумно хотелось Чанёля переубедить, доказать обратное, однако все слова крошились в пыль из-за чужой слепой веры в собственную никчемность. Прошедшая ночь, когда Чанёль уснул в ифаневых объятиях, перевернула все с ног на голову, принесла хаос в мысли и колючую боль в сердце ведьмака. Ифань очень долго и грамотно избегал всяческих сердечных напастей, и тут одна свалилась внезапно, как снег на голову, в виде богатенького сопляка. Забавного, смелого, веселого и очаровательного юноши, как влитого вписавшегося в их чокнутую компанию. Который, тем не менее, считал - полюбить его в этом мире никто не сумеет. Ифань кусал губу до крови, судорожно размышляя, что прямо сейчас приложить чем-нибудь Чанёля по голове, уложить в ближайших пышных кустах и потом укорять, что тот пропустил всю заварушку — плохая идея. Хрен знает, кого еще приютила эта рощица, помимо василиска. Попросить Кёнсу подсобить тоже не выйдет — он настраивается на заклинания против нечисти, а Ифань на своей шкуре и спаленных как-то бровях знает, чем чреваты шутки с чародеями. Придется тащить Чанёля с собой, прикрывать этого дурака от шаловливого хвоста василиска либо его же заостренного клюва, вытащить целым и невредимым из передряги, а дальше… Ифань еще так далеко не заглядывал, тщедушно прячась за текущими задачами. Но терять Чанёля ни за что не хотел. Грот, в каком засело чудовище, выглядел так, как и полагалось приличным зловещим пещерам. Темный, оплетенный паутиной, грязный и вызывающий неприятные мурашки по телу. Оттуда тянуло протухшим мясом и дерьмом, на что Кёнсу брезгливо сморщил свой крохотный чародейский носик, весьма поэтично ругнулся и стянул с плеч бархатный плащ, аккуратно сложив на камне перед входом. - Нутром чую, грязюки там по горло, - пояснил он, закатывая рукава черной узкой рубашки. - Сомневаюсь, что василиск этот знаком с правилами элементарной гигиены. - Так он же гостил в самом Бан Арде, твердыне магии и приличных манер! - Ифань, демонстративно удивившись, охнул. - Уж книксен от реверанса отличать-то должен! Кёнсу беззлобно фыркает, Чанёль посмеивается в сторонке, привязывая лошадь к невысокому дереву. По Чонину невооруженным глазом видно, что будь его воля, он бы вместо грота и василиска давно схватил бы чародея в охапку и умотал бы куда-подальше отсюда. Но ведьмак, сцепив зубы, уговаривает встревоженного Бума подождать, проверяет закрепленные на спине мечи и ухмыляется шаловливо. Стимулирующее снадобье, принятое еще на рассвете, дает о себе знать. Ифань также чувствует, как наливаются и крепнут мышцы, нос распознает даже едва уловимые нотки окружающих запахов, а нутро хищника требует поскорее отправиться на охоту за монстром. Чанёль, стиснув меч, шагает следом, и в его лице ни кровинки, однако страха в глазах нет. Лишь решимость и совсем немного отчаяния. Василиск ждал их прихода, потому как в нетерпении выскочил из-за угла прежде, чем Кёнсу успел зажечь загадочный колдовской огонь, осветивший внутренности грота: высокий потолок, утопавший в темени, заросшие мхом и травой стены, земля, усеянная косточками мелких животных, вонючими останками и мусором. Василиск встречает их широко раззявленным клювом, растопыренными лапами и оглушительным ревом. Он крупнее обычных особей, подмечает Ифань, достав из ножен серебряный меч, дожидаясь, пока чудище подойдет ближе и определится с целью. Ученики академии Бан Ард опыты проводили основательно – василиска сделали еще уродливее, здоровее и опасней, чем прежде. Ифань и Чонин обходят его с двух сторон, подмахивая мечами и пытаясь запутать монстра беспорядочными движениями ног и оружия. Тот нападать не спешил. Вел жуткой головой, к чему-то принюхивался, утробно рыча – его мелкие черные глазки, похожие на блестящих жучков, пристально всматривались поочередно в каждого из ведьмаков. Серебряный меч приятно оттягивал руку Ифаня и, как влитой, лежал в ладони, легонько вибрировал – будто ему также не терпелось броситься в бой. Чанёль стоял рядышком с Кёнсу, который замер близ поросшей стены, сомкнул веки и сосредоточенно бормотал что-то себе под нос, водя в воздухе руками. Около кончиков его пальцев полыхнуло фиолетовым, юркой спиралью взвилось по руке и спряталось в волосах. Чанёль завороженно наблюдал за творимым чародейством. Ифань облегченно выдохнул. Чанёль не торопился вступать в драку, рассмотрев василиска вблизи. Возможно, понял, что обычным людям в этой схватке места нет. А, быть может, просто выжидал. Как и чудовище, рыкнувшее раздраженно, когда Чонин со скрежетом полоснул лезвием по щербатому камню. Он, наконец-то, выбрал противника, прыгнул к Чонину, изящно увернувшемуся от хвоста и в отместку полоснувшему василиска мечом по чешуйчатой серой коже. Чудище взвизгнуло и плюнуло зеленоватым ядом – ведьмак избежал и этой атаки, пригнувшись, а после перекатившись по земле в сторону. Ифань дает о себе знать, заходя к василиску сзади и колдуя Знак Аард, намереваясь наподдать василиску с тыла. На того, под завязку напичканного колдовством, знак подействовал так же, как на краснолюда Нерога слабое людское пиво – незначительный пшик. Тогда Ифань делает резкий выпад, цепляет мечом бок и тут же отпрыгивает, пока чудовище поворачивается, бьет слепо хвостом, щелкает петушиным клювом в негодовании. Ведьмаки скачут вокруг, режут серебром, отвлекают внимание, чаруют знаки и всячески отводят василиска от Кёнсу. Ифань ощущает, как на шее медальон с грифоном неистово вибрирует из-за концентрации мощной магии, а потому не успевает углядеть, куда делся Чанёль. Как не успевает среагировать на испуганный вопль Чонина и заметить занесшийся над ним острый хвост ящерицы. Быстрее него и даже быстрее Чонина реагирует Чанёль. Он выпрыгивает из ниоткуда, отталкивает Ифаня в сторону, принимая удар на себя. Успевает выставить руку с мечом – железо ломается на части после мощного удара, но сдерживает силу василиска. Чанёлю достается кончиком по боку, он отлетает на пару метров и скрючивается на земле, держась окровавленной рукой за поясницу. Ифаню хочется вытащить отсюда Чанёля, однако все будет напрасно, даже его смелый выпад, коль василиск одержит верх. Ифань, злобно зарычав, бросается к чудищу, Чонин кружится напротив, они атакуют с двух сторон, безостановочно жаля крепкую, змеиную кожу серебряными лезвиями. Чанёль, очухавшись, отползает подальше от эпицентра драки. Кажется, все не так уж плохо, и это придает Ифаню сил бороться дальше. Но внезапно он слышит громоподобный треск за спиной. Медальон с грифоном дребезжит, пускай ведьмаки и так чувствуют ошеломительную силу чародейства, призванного на помощь Кёнсу. Волосы на загривках встают дыбом, а металл обычных мечей напряженно гудит. У чародея глаза полностью залило черным, худенькую фигурку оплело жидким лиловым светом, а на кончиках пальцев полыхали красные огоньки. Он жуткий, чертовски страшный и необычайно сильный – не зря в Бан Арде его считали одним из наиболее одаренных студентов своего времени. Ифань ловит момент, и пока чудовище тоже отвлеклось на яркие всполохи магии, пронзает мечом хвост, пригвождая его к полу. Василиск визжит, бьет клювом, не глядя, заходится хрипом, когда к первому мечу добавляется второй, чонинов. Ведьмаки знаками с трудом удерживают василиска на месте, пока Кёнсу взмахом руки не сваливает ему на голову потолочные камни. Второй взмах – из его пальцев появляется плотная, осязаемая желтая нить, оплетающая чудовище блестящей сетью. Кёнсу стискивает руку в кулак – сеть разрезает тело василиска, тот вопит, захлебывается жутким криком, отлетающим от высоких стен. Кёнсу кулак не разжимает, пускай из его носа капает кровь, а тело искривилось дугой, точно чародей испытывает нестерпимые муки. Василиск кричит последний раз и падает замертво. Кёнсу распахивает глаза. В них все еще плещется вязкая жуткая чернота, затопившая белки, а лицо будто лишилось всех красок, неестественно побелев. Кёнсу находит взглядом Чонина, уголки его губ приподнимаются в подобии улыбки, и он теряет сознание, оседая на землю. Чонин подскакивает к нему, хватает на руки и прижимает к себе, словно наивысшую в мире драгоценность. Прислушивается к слабому дыханию, касается губами щек и лба, облегченно выдыхает и смотрит на Ифаня. Тот, упав на колени около Чанёля, держит его за руку, клянет последними словами и осматривает разрезанный бок, пока Чанёль чему-то глупо и сумасшедше улыбается. Чонин ловит себя на мысли - Чанёлю с его дурной башкой и глупыми затеями самое место в ведьмаках. Либо в ифаневых крепких объятиях.

VII

Ифаню столь сильно осточертела Редания, что он был только рад двинуть в Темерию. Прошел слушок, что там целое нашествие вурдалаков на приграничные селения, оттого работенки нынче непочатый край. Чонину без разницы, куда идти, он всегда поддержит ифаневы затеи, потому, как обычно, скачет рядом на фыркающем Буме и с надеждой предполагает, что в Темерии они непременно встретятся с Кёнсу. От того уже месяц никаких известий, после сражения с реданским василиском он израсходовал слишком много сил и отправился черт знает куда восстанавливаться. Чонину с собой пойти не позволил. Сказал - отыщет ведьмаков сам и лучше его решениям не перечить. Чонин послушно ждал, изводясь от волнения. Ифань видел, что за показушной беззаботностью прячется беспокойство, разъедающее внутренности приятеля день за днем. Однако с Кёнсу спорить — себе дороже. Тем более, противного мага, если он того захочет, во всем мире не отыскать. - Скучаешь? – спрашивает вдруг Чонин, когда они с галопа перешли на легкую рысцу, проезжая мимо желтеющего золотом поля пшеницы. - О чем ты? - О Чанёле. Не придуривайся только. У тебя все на лице написано. Зацепило тебя крепко, дружище. Ифань, втянув носом сладкий из-за плодоносящих деревьев воздух, кивает. Чего отнекиваться — и впрямь скучал. Успел к нему привыкнуть. Чанёль после битвы с василиском, видимо, что-то понял, потому как хранил задумчивое молчание, о чем-то бесконечно размышляя. Бок ему заштопали, хозяин таверны при долине накрыл им добротный стол с кушаньями и лучшим пивом, благодаря за смерть змеюки проклятой. Местный доморощенный менестрель сочинил про них балладу из восьми куплетов, где, почему-то, воспел красоту прелестного и грешного чародея, который, мол, устами слаще меда способен и чудищ убивать, и сердца невинные пленять. Стихоплету потом пришлось объясняться перед пышущим ядовитой ревностью Чонином, просить прощения за красочные сравнения и чересчур эротичные метафоры. Чанёль смеялся заодно с Ифанем и Кёнсу, однако ведьмак ясно видел, что думы юноши витают далеко-далеко от таверны и их скромной компании. Он отвечал невпопад, был рассеянным и постоянно украдкой поглядывал на Ифаня. Но ничего не говорил. Когда они возвратились в Новиград, Чанёль выполнил свою часть сделки, щедро вознаградив ведьмаков за все те неудобства, что он причинил в пути к границе и обратно. Ифань денег брать не собирался, Чонин тоже, но Чанёль упрямо заявил, что если те откажутся — затаит на них кровную обиду. Пришлось согласиться. После Чонин, смекнув, оставил приятеля с Чанёлем наедине, чтобы могли попрощаться и, возможно, высказать наболевшее. - Прежде я просил тебя не давать ложных надежд, - начал Чанёль, прямо смотря в чужие глаза. - И сейчас прошу тебя ответить честно. Если я пожелаю возвратиться к тебе — позволишь? - Позволю, - без раздумий выдает Ифань. О куче всяческих условностей, об опасностях, подстерегающих на Большаке, о преградах, способных помешать вспоминать не хотелось. Хотелось Чанёля рядом — обогреть и погреться самому в его объятиях, видеть его озорную улыбку и попытаться дать то, чего юноша жаждал больше всего на свете. Дружбу, искренность и любовь. Чанёль тогда долго всматривался в лицо Ифаня, что-то для себя решая, затем подался вперед и коснулся чужих губ в робком поцелуе. Ведьмаку потом пришлось брать ноги в руки и рысцой улепетывать с улицы, слыша нелицеприятные метафоры в свой адрес. Мало того, что мутант проклятый, так еще и бесстыдник, с мужиком тискается! А теперь Ифаню оставалось гадать, где Чанёль и собирается ли возвращаться. - Может, встретимся с ним как-нибудь, - уверенно заявляет Чонин. - Может. А затем они оба поднимаются по пыльной дорожной ленте холма на развилку и замечают около деревянного указателя двух всадников. Медальон с грифоном на шее дергается, а в ноздри забивается аромат ландыша и лимона, смешанный с персиком. - Отчего такие физиономии перепуганные, милсдари ведьмаки? - насмешливо тянет Кёнсу, хотя сам взгляд от замершего истуканом Чонина не отводит. - Неужто привидение увидели? Чародей совсем отощал за месяц, об его скулы можно порезаться, а руки, стискивающие поводья, бледные и кажутся тоньше бумаги. Но черные глазищи такие же лукавые, как прежде, и светятся радостным предвкушением. А рядом с Кёнсу Чанёль, за прошедшее время ставший еще красивей и желанней. В его кудрях играется закатное солнце, застенчивая улыбка заставляет сердце Ифаня остановиться и вновь забиться с сумасшедшей силой. - Поговаривают, вы собираетесь с вурдалаками поиграться в темерских деревнях, - произносит Чанёль. - Нам с милсдарем Кёнсу в ту же сторону. Вы не против нашей компании? Ведьмаки взволнованно переглядываются. - Не против, - откликается Ифань. - Не только до темерских деревень, но и дальше. Большака нам на всю жизнь хватит.

✥