Make me feel alive

Энн подрывается посреди ночи от истошного вопля на пределе голосовых связок и, сотрясаясь от накатившего, подобно цунами, ужаса, не сразу осознаёт, что страх, паутиной оплетающий каждый нерв и каждый мускул во вздрагивающем теле, чужой, кричит не она. — К-Коннор? — безответно зовёт она, невидяще тараща в темноту со страшным трудом удерживаемые открытыми глаза, ощущая себя главной героиней второсортного фильма ужасов. — К-Коннор…? Коннор по основным законам второсортных ужастиков не отзывается. Энн шаркает по полу босыми стопами и торопливо трёт пальцами по поверхности стены, пытаясь попасть по выключателю. Коннор сидит со странной неестественной спиной и нечитаемым выражением застывшего лица, и тело содрогается, будто от сдавленных рыданий. Карие глаза широко раскрыты, но во взгляде нет узнавания, когда старшая Эстос, ещё не отошедшая от того крика, который вонзился в самое сердце, словно гарпун, приземляется на колени, саднив слой кожи о ковровое покрытие, и накрывает вздрагивающие ладони своими, стискивая скрюченные пальцы. Имитацию дыхания лихорадит настолько, что кажется, будто андроид не способен полностью раскрыть искусственные легкие, будто что-то или кто-то душит его. Коннор не смотрит на неё. Коннор смотрит сквозь на неё. Коннор смотрит на кого-то за её спиной. Энн под корень рвёт желание обернуться и судорожно соображает, ощущая, как беспомощные слёзы собираются в уголках глаз. Выражение безупречного лица передаёт сумасшедший страх, оседающий предутренней росой на вздрагивающих ресницах: синтетические губы трясутся, издавая неясные звуки, и женщине приходится максимально сблизить их лица, чтобы разобрать повторяющиеся, словно мантра, слова: Я не приспособлен для предоставления услуг подобного рода… Я не приспособлен для предоставления услуг подобного… Я не приспособлен для предоставления услуг… Я не приспособлен для предоставления… Я не приспособлен для… Я не приспособлен… Я не… Я… — Коннор! — не выдержав напряжения, электрическими разрядами прошивавшее трясущееся тело, в отчаянии возопила механик, взяв во в миг взмокшие ладони влажно блестящее лицо и безуспешно заглядывая во встревоженные глаза загнанного в угол зверя в поисках проблеска осознания, — Энн совсем не думает о том, в каком положении они оба находятся, потому что главное для неё сейчас — снизить уровень стресса, который, достигнув максимума, запустит процесс принудительной деактивации. — Коннор! — Я Коннор, — короткое замешательство Энн даёт девианту возможность просканировать перепуганное выражение женского лица и вернуть в нормальный режим работы имитацию дыхания, которая выдаёт на прощание последний сбой, когда большие пальцы взмокших ладошек стирают соленые дорожки со светлой кожи, — Коннор замирает, не зная, как реагировать на нежные прикосновения. -…мэм? — Коннор… — старшая Эстос со смешной осторожностью обвивает шею андроида вздрагивающими руками, и Коннор чувствует, как со стремительностью мокнет футболка в том месте, где сквозь синтетическую ткань пробирается рванное дыхание, — он по-прежнему не знает, что делать со своими, кажущимися теперь такими бесполезными, руками и как вернуть системную стабильность перегревшемуся насосу, когда звуковые процессоры предоставляют облегчённые всхлипывания, а сенсоры, вживленные в синтетическую обшивку, обжигает живое тепло, исходящее от трясущегося тела. — Слава Богу, ты в порядке, Коннор! Теперь все будет хорошо! Что бы там ни было, теперь все будет хорошо! Я обещаю… — Почему вы плачете, мэм? — Коннор, решившись, со всей аккуратностью, на которую способен был он сам и на которую запрограммирована была его программа, сомкнул кольцо рук вокруг тонкой талии женщины, почувствовав, как на секунду напряглись мышцы спины и тут же расслабились, стоило ему провести прохладной ладонью между трогательно выпирающих лопаток, — тёплое дыхание обдало левую щеку. — Потому что ты хороший человек, Коннор… — все внутри переворачивается от того, как систематично срывается голос и гладкая горячая кожа прижимаются ко критично перегревшемуся кожному напылению, что успешно скрывает темнота, все внутри обрывается и падает-падает-падает в затянутое облаками-чувствами небо чужих глаз, все внутри переворачивается от болезненного искреннего «человек», — а хорошим людям всегда делают больно… — Что же… — со стеснительностью, больше присущей старшеклассницам, пряча взволнованный взгляд, произносит она спустя семь минут семьдесят три секунды, отстранившись и позволяя последний раз пробежаться непослушными пальцами по кроме волос, наощупь напоминавших настоящий шёлк, что она перебирала в приступе растерянности, пробуждая в Коннора неизвестные и противоречивые чувства. — Я р-рада, что с т-тообой все в порядке! Перед тем, как погрузиться в спящий режим, проведи принудительную декалибровку воспо… файлов в блоке памяти, и отцифрованные коды переведи в головной процессор, где, проведя калибровку ещё раз, помести в неактуальную информацию, таким образом, они не смогут потревожишь тебя, только если ты сам этого не захочешь… Спокойной ночи, Коннор! Энн приподнялась, будто в замедленной съёмке растягивая каждое движение, и, намереваясь слезть со скрипнувшего дивана, вернуться в супружескую спальню, надеялась, что наблюдательный андроид не заметил счастливый румянец на щеках женщины, но пальцы, окольцевавшие запястье, неожиданным рывком вернули старшую Эстос в прежнее положение. — П-пожалуйста, мэм… — от того, как взволнованно вздрагивал голос андроида, внутри выворачивает наизнанку, и Энн понимает, что совершила первую и последнюю ошибку, потерпела поражение в войне со своим прошлым, настоящим и будущим, подняв встревоженный взгляд на лицо без изъянов и морщин, на идеальное лицо, усыпанное (не)идеальными веснушками, потому что ей так нужно кого-то любить. — Не уходите! Энн посмеивается, потому что сильные руки сдавливают трогательно выпирающие ребра, и Энн задыхается толи от этих сильных рук, толи от распускающейся внутри весны, и старшая Эстос не знает плакать или смеяться, как не знает и того, спасёт ли её эта весна или ей уже ничего не поможет: ни кобальтовые глаза, ни волнистая прядка, спадающая на лоб, ни распускающаяся внутри весна. — К-Коннор, я никуда не уйду… — уперевшись взмокшей ладошкой во встревоженно вздымающуюся грудь андроида, которой, несмотря на отсутствие необходимости, продолжал имитировать процесс дыхания, женщина осторожно отстранилась, пытаясь снизить давление, -, пожалуйста, не мог бы ты не сдавливать столь сильно…? — Д-да, конечно… — Коннор ослабил кокон достаточно для того, чтобы Энн смогла вздохнуть полной грудью, но не достаточно для того, чтобы разорвать объятия, что, по-мнению механика, являлось излишней предосторожностью, потому что она и не собиралась становиться свободной. — Спасибо, мэм. Энн подтягивается на в волнении вздрагивающих руках, сжав скрюченными пальцами ткань футболки под взмокшими ладошками, ощущая, как напрягаются синтетические мышцы в ответ, и осторожно, будто опасаясь, касается губами выглянувшей из ворота майки острой, словно лезвие во рту, ключицы жестом столь невинным, почти детским, потому что с Коннором нельзя по-другому. Коннор думает о том, что губы у Энн Эстос обветренные, испещрённые микротрещинами, словно сухая земля. Коннор думает о том, что не сможет погрузиться в спящий режим, пока эти раскалённые добела губы касаются тела через тонкую ткань футболки. Энн Эстос думает о том, что если прижаться щекой ко вздымающейся груди андроида можно услышать работу тириумного насоса, как биение человечного сердца. Энн Эстос думает о том, что очень хочет, чтобы одиночество было не единственной причиной, по которой они сегодня засыпали вместе.