Make me feel alive

Энн Эстос думает о том, что постоянно просыпаться, чувствуя рядом имитацию дыхания в районе шеи и сомкнувшиеся под грудью руки, входит во вредную привычку. Энн Эстос думает о том, что поцелуи на завтрак не входят в программу социальной адаптации и Коннор преодолевает программу ради неё. Коннор думает о том, что идентифицировать желания сложно, когда остатки программы пробиваются сквозь собственные, не системные мысли. Коннор думает о том, что если Энн Эстос останется, он со всем справится. Коннору непросто слушать себя, если всё, прослушиваемое им ранее, были заложенные производителями команды. Коннор открывает многогранный мир эмоций, которые столь разнообразны и непохожи одна на другую, разгораются то ярче, то тише, наслаиваются друг на друга, образуя бурный водоворот, кипят внутри, как в закрытой кастрюле, и выражать чувства трудно, правильно реагировать на всплески невозможно, но если старшая Эстос стискивает тонкими пальчиками ладонь и заглядывает вопросительно во внимательные глаза, буря утихает: Коннор различает р а д о с т ь с п о к о й с т в и е у м и р о т в о р е н и е Коннор разливается любовью для одинокой женщины, жизнью заполняет опустевший сосуд, держит обеими руками израненное сердце и отпускать не собирается. Энн, смущённо улыбаясь, сама вкладывает последнее, что осталось от той полной надежд девушки, в широкие ладони, и в улыбке этой, будто извиняющейся, и надежда, и скрытый страх, и «Прости, что нечего больше отдать!», и всё, чего хочет Коннор, чтобы блаженная перестала просить прощения. Энн тонкими бескровными губами улыбается и подобно ползущему плющу пробирается внутрь, прорастает сквозь пластик, оплетает цветные провода. — Позволь мне помочь тебе… — старшая Эстос растягивает тонкие обветренные губы улыбкой, из запылённых колонок льются звуки музыки позапрошлого десятилетия, и покатые плечи плывут под нотные переливы, приковывая взгляд. — Тебе нравится танцевать? — Это не заложено в моей программе, — Коннору нужно несколько секунд, чтобы получить доступ ко всем имеющимся на планете данным, способным обучить танцевальному искусству, вот только Коннор не собирается без одобрения старшей Эстос сделать этого, — но я могу скачать необходимую информацию, ведь «танцевать не преступление». — «Только если ты не делаешь это без меня!» — женщина нежно обводит тонкими пальцами контур идеального лица, улыбаясь лучезарно, заставляя рябить кожаное напыление, — люди называют явление подобного рода «мурашками» — Коннор опускает поверх вздрагивающих пальцев широкую ладонь, уняв взволнованную дрожь, и ласкает красивыми губами внутреннюю сторону ладони. — Нет-нет, не нужно программы, давай… давай танцевать так, как нравится только нам! П-пожалуйста, …пожалуйста, смотри сегодня на меня! Энн нервно заправляет за аккуратное ушко короткую прядку, и Коннор очень хочет сказать, что смотрит, всегда смотрит только на неё, но вместо этого он начинает неуклюже двигаться, перемещаясь по горизонтальной прямой и частично повторяя торопливые, но, на удивление, плавные движения женщины. Андроид думает, что оторвать взгляд от порхающих по пушистому ворсу ковра ступней стало для него непосильной задачей. Женщина кружится, смеётся, словно сыпет яркими искрами, и подпевает, не попадая ни в одну ноту, и Коннор очарован. Коннор обрывает связь со столь нереальной реальностью в тот миг, когда кладёт ладони на покачивающиеся под песню обтянутые тонкими джинсами бёдра, неосознанно оглаживая большими пальцами выпирающие тазовые косточки. Композиции сменяются, поторапливая, и бывший напарник лейтенант Андерсона притягивает танцующую женщину ближе, словно собираясь слиться с ней в единое целое. Энн не отстраняется, только улыбается шире, растеряннее, и осторожно обнимает тонкими красивыми руками, мимоходом обнажая неровный шрам, приковывающий взгляд до тех пор, пока, пристав на носочки, механик не касается искусанными губами гладкой щеки. Коннор не выдерживает — восторг зашкаливает, тириумный насос сокращается в восемь целых шестьдесят три сотых раза быстрее нормы — и подпевает: «Эй, мам, посмотри, я сделал это!» Старшая Эстос вскидывает вверх руки, изящно изогнув запястья, и проскальзывает по касательной столь близко, касаясь кромки волос кончиками пальцев, воспевая собственную отчаянную воспалённую влюблённость. Коннор принимает предложенные условия игры: он новейшая модель, прославленный охотник на девиантов в прошлом, в настоящем поймать плывущую сквозь воздух девушку не составит труда, но андроид намеренно не торопится, позволяя ускользать вновь и вновь, вскользь задевая волосами, сомкнувшееся на том месте, где она находилась секунду назад, кольцо сильных рук. Он видит каждое движение женщины и наслаждается желанием, вспыхивающим системными сообщениями «Любить!», «Любить!», «Любить!» Когда он наконец ловит, танец замирает, старшая Эстос тяжело дышит от сумасшедшей пляски и дурманящей голову близости, крупная капля скатывается по тонкой шее, останавливается на острой показавшейся из ворота свитера ключице, андроид наклоняется, щекоча раскрасневшуюся щёку шоколадными локонами, и собирает влагу губами, ощущая, как пульсирует ток крови под папирусовой кожей. Энн немного отклоняется, стыдливо опустив взгляд, и, прикусив побледневшую губу, взволнованно запускает подрагивающие пальцы в синтетические волосы, растворяясь в ощущениях. Бывший детектив только выдыхает резче, чем машина, запрограммированная имитировать процесс дыхания, когда старый растянутый свитер сползает, оголяя угловатое плечико, Коннора поражает в очередной раз, как хрупок человек: такое крошечное, что андроид способен спрятать полностью, накрыв широкой ладонью. Скин сползает в тех местах, где кожное напыление касается покрасневшей кожи женщины, дрожащей от каждого прикосновения. На кончиках пальцев пульсирует электрический ток, Коннор целует тонкие губы, будто невзначай смахивая второй рукав вниз, забываясь в ощущениях холодных пальцев, взволнованных вздохов в перерывах между жадными поцелуями, мимолётными изучающими касаниями. Энн неловко вскидывается, задыхаясь от острой нехватки кислорода, доводящей до исступления необходимостью прерываться, и заинтересованного взгляда, скользящего по небольшой, но по-девичье упругой груди, скрытой старым совершенно не сексуальным бельём, и крадётся дрожащими пальцами по кромке футболки Коннора, надеясь таким образом подавить желание прикрыться. Коннор перехватывает подрагивающие руки и целует, каждый пальчик со стёртой мозолистой подушечки до внутренней стороны ладони, проводит сухим языком по линии сердца. Свитер валяется возле босых ступней. Они опускаются на ковёр. — Вы очень красивая, мэм. — шепчет Коннор, перебирая пластиковыми пальцами спутанные пряди, и, дезактивируя кожу на животе, откладывает застиранную футболку, трепетно касаясь кончиками пальцев родимого пятна под левой лопаткой. Энн нервно вдыхает, шумно втягивая носом накалившийся воздух, и стаскивает синие джинсы, сжимая обтянутыми кожей коленями стыки корпуса и нижних конечностей. Коннор прикусывает тёплую молочную кожу на груди, покрытую россыпью родинок, словно шоколадной крошкой, и оттягивает тонкую ткань, обнажая тёмное навершие соска. Во рту Коннора тепло и сухо, от ощущения языка и идеальных губ, обволакивающих чувствительную точку, женщина изгибается так, что хрустит позвоночник, вцепившись в плечи андроида сведёнными сладкой судорогой пальцами. Серые глаза закрываются, стыд одолевает, вот только старшей Эстос слишком хорошо, чтобы быть благопристойнее. Сверхчувствительные сенсоры фиксирует повышение температуры и выделение влаги в том месте, где худощавые бёдра плотно прижимались к паховой пластине, заставляя искусственную кожу обнажать белоснежное покрытие. — Кон-нор… — голос старшей Эстос свободно взлетает вверх, словно повинуясь смычку скрипача-Коннора, который играет любовную мелодию на выделяющихся под папирусовой кожей рёбрах, маленькие ладони исследует стыки пластин, расположившийся посередине выдвижной отсек тириумного насоса, вызывая взволнованные вздохи. — Я д-давно… Я давно н-не… — Всё… в порядке, мэм, — голос андроида отчего-то звучит глуше, приобретает лёгкую сексуальную хрипотцу, отчего Энн неспособна сдерживаться, прижимаясь грудью к прохладному пластику, который мгновенно нагревается, подстраиваясь под температуру разгорячённого тела, и, забираясь подрагивающими пальцами под стыки пластин, оглаживает сверхчувствительное покрытие, Коннора пробивает разрядом в двести двадцать вольт от ощущения прохладных пальцев, исследующих изнутри, — я не могу удовлетворить Вас, как мужчина, но я сделаю всё возможное, чтобы Вы получили удовольствие. Коннор думает о том, что ему нужно сказать сейчас, три самых важных слова, которые разрывают тириумный насос изнутри, которые царапают голосовой модуль и искрами мерцают, трепеща по кромке кожаного напыления. Коннор думает о том, что тяжесть чужого тела на бёдрах больше не кажется неправильной. — Я люблю Вас, — понижая голос до едва различимого шёпота, произносит Коннор, отодвигая кончиками подрагивающих пальцев взмокшую ткань, и скользит ими внутрь, во влажную пульсирующую теплом тесноту, сцеловывая слёзы, словно нечаянно скользнувшие вниз по порозовевшим щека, — люблю Вас, люблю, люблю, люблю… Энн Эстос отчаянно цепляется за обрывки разрозненных мыслей, сливающихся со стремительно участившим сердцебиением. Энн Эстос думает о том, что никогда ещё с момента исчезновения Райнера она не чувствовала себя настолько целой. «Я тоже тебя люблю!»