Белый шум на мониторе пыльного окна Расскажет нам Что за стеною в коридоре зацвела война А ты не вооружена Не выходи, не совершай ошибку За дверью ад, жаркий и липкий
Самое сложное решение, не так ли. Рука с введённым на инструментроне ключом-паролем от квартиры зависла в паре сантиметров от замка, не позволяя его разблокировать. Тело девушки свело судорогой. Она должна была открыть дверь, забрать его вещи и освободить квартиру, чтобы её можно было сдавать и выживать уже не на одну лишь солдатскую зарплату. Должна. Но Буря знала, что, как только она откроет дверь, ее захлестнет поток болезненных воспоминаний, тех, что способны заставить желать смерти себе. Воспоминаний о том, что когда-то она всё-таки была счастлива. На информационном табло чуть выше панели разблокировки находилась пара строчек о владельце квартиры, которые хозяин выбирал сам. Многие писали красивые фразочки о себе и прочую чепуху, а тут всё просто и лаконично: “Рик Хайнлайн”, а сверху на наклеенной бумажке грубоватым, очевидно мужским почерком, было подписано ещё одно имя: “Джаннис Моро”. Девушка лишь поджала губы и оторвала наклейку, тут же скомкав её в металлической, протезированной, руке. Механизм заскрипел и не был слишком податлив: на новомодный протез не хватало денег, а мастера в разрушенном Лондоне были способны лишь на это. Рик никогда не отличался особой фантазией относительно разнообразных названий, но Моро всё равно добро усмехнулась. — Тебе стоит переехать ко мне, - голос был тих и тут же прервался грохотом поставленной на стеклянный стол керамической чашки. Ответом ему был вопросительный взгляд, едва ли различимый в полутьме квартиры. Но и тусклого света над плитой им вполне хватало, — В плане, ну это не рационально - тратиться на две квартиры. Ты постоянно в разъездах, у тебя дом и так часто пустует, а аренду всё так же платишь. — Это служебная квартира. Я почти ничего не плачу, — Джен улыбнулась, пожала плечами и повернулась обратно к плите, включая вытяжку. — Всё равно. Ты уже и так почти ко мне переехала. Все эти баночки в ванной, или тут, — Рик хмыкнул, не с какой-то печалью или сожалением, а действительно пытаясь подшутить над девушкой. В целом-то он был прав, и Моро усмехнулась, переворачивая оладьи на сковороде. Едва ли его кухня хоть когда-то могла похвастаться наличием такого количества домашней еды, а квартира была настолько чистой и убранной. Джен кивнула, очевидно соглашаясь с неопровержимыми доводами мужчины. На самом же деле, немногие оставшиеся в ее жилище вещи уже давно ждали своей очереди и ещё перед прошлой командировкой по военному быстро были распиханы по сумкам. Тяжелая железная дверь открылась с противным, мерзким скулежом. Прохладный, вентилируемый коридор тут же наполнился затхлым воздухом давно непроветриваемой квартиры. Моро отшагнула назад, словно увидев призрака. Но это была лишь занавеска, что дернулась оттого, что кто-то нарушил покой помещения, которое столько месяцев пустовало. Девушка тяжело вздохнула. В нос ударил резкий, терпкий запах сигарет — его квартира уже давным-давно пропахла табаком, и казалось, что этот запах уже никак нельзя выветрить и вывести. Впрочем, не этот запах был первым впечатлением от ещё совершенно холостяцкой в то время квартиры. Джен была в сильнейшем шоке и стрессе, когда впервые попала сюда, и, тем не менее, чувствовала себя абсолютно комфортно в этих стенах. Лишь потом он, этот запах, стал надоедать всё сильнее и сильнее, вплоть до того, что окна были почти всё время приоткрыты. (И даже вовсе не потому, что Моро искала лишнюю причину прижаться к Рику, чтобы согреться, чтобы найти оправдание своему желанию побыть слабой и вести себя, словно маленькая девочка). Сейчас же Джен прекрасно понимала Рика с его пристрастием к сигаретам, жалея, что свою сумку с ними оставила в аэрокаре. Выдохнув, Моро переступила порог квартиры, тут же застыв на месте. В квартире всё было таким же, как они оставили, когда в лихорадочном состоянии покинули Цитадель. Когда они сбежали на Землю в глупой надежде отсрочить наступление войны для себя, а на деле лишь были обречены на ещё более мучительную гибель. Для них обоих. В небольшом коридоре было пыльно и не убрано. Они собирались в спешке, и до порядка уже не было никакого дела. “Куда ты бежишь?” - слова Кларка застряли где-то посреди горла, разрывая внутренности. “От войны,” - хотела сказать тогда Джен, но не знала, доверится ли ей Рик. “Не сейчас. Просто поверь мне,” - отмахнулась же в реальности, не соизволив объяснить ни слова. И он ей поверил. Глупый. Он же знал, сам говорил, что она его однажды погубит. — Ты никуда не уйдешь, — слова смешались со стонами. Тонкое тело столь послушно изгибалось под грубыми мужскими пальцами, что казалось: ещё движение - и вот-вот в девушке что-то сломается. Пока не сломалось. Грубые шершавые пальцы проскользили по тонкой коже чуть выше бедер под футболкой, затем одним резким, неаккуратным движением снимая её. Ноги девушки уже подгибались, но хотелось ещё. Хотелось большего. Он был прав: не уйдет. Потому что уже просто не может. Потому что некуда бежать. От самой себя, от своих желаний не убежишь. Он смахнул в сторону какую-то вазу с засохшими цветами, что стояла на столике около двери, которая ещё буквально пару секунд назад резко захлопнулась прямо перед носом девушки. Ваза с грохотом разбилась о кафельный пол, а столешница жалобно заскрипела под тяжестью женского тела. Моро усмехнулась, — как-то до безобразия пошло и невинно одновременно. А затем застонала, выгибаясь в спине, прислонившись головой к стене и подставляя шею, которая уже изрядно раскраснелась не то от поцелуев, не то от колющейся щетины мужчины. — Господи, ты меня погубишь. Ты меня точно погубишь, — Кларк отстранился буквально на секунду, неразборчиво прошептав, почти простонав, слова в изгиб шеи. А затем вновь схватил её крепче и прижал к стене собой же, губами на коже оставляя следы, словно утверждая: моя. Словно моля: не уходи. Тонкие пальцы подняли небольшой желтый осколок, загнанный в приступе лени под шкаф. По спине пробежала легкая и приятная дрожь от того, насколько хорошо ей тогда было. Сейчас же хотелось сдохнуть. Уже по привычке тяжело вздохнув, Джен положила этот кусочек вазы на столик, который так и шатался с той ночи. Той, когда он впервые привел её к себе домой, когда заставил остаться, как казалось тогда — навсегда. Ей стоило бы побыстрее закончить дела в квартире, поскольку здесь буквально всё напоминало о нем. О том, что у них было. О том, что они потеряли. В относительно просторной гостиной, в которую плавно перетекал коридор, бардак царил еще более безнадёжный, — разбросанные вещи и сумки, пыльные стол и диван. Когда они буквально убегали с Цитадели, Моро была абсолютно беспомощна, — ещё бы, с сотрясением и переломами рёбер, — да и было совершенно не до уборки. Когда она узнала, что война будет и будет очень скоро, то ее тут же захватила подавляющая любые другие эмоции паника, желание сохранить их маленький мирок еще хоть на чуть-чуть подольше. Кто же знал, чем может обернуться задание, которое должно было быть для Джен последним. — Это на пару дней. Я буду без связи… сам понимаешь, — лишних слов не надо было. Ярко-рыжий экран инструментрона то и дело выдавал помехи, но даже сквозь них Джен увидела, как его губы скривились — как и каждый тот раз, когда Рику что-то не нравилось. Но он промолчал — и так всё было понятно: он недоволен, скорее даже зол, и по возвращении Джен будет ждать долгий разбор полетов, который она заслужила, но перед заданием необходимо сосредоточиться — Кларк это понимал как никто другой. — Будь осторожна, Джаннис, — Моро хотела сказать ещё что-то в свое оправдание (Ведь они договорились, что прошлая миссия должна была стать последней! Что она подаст в отставку и больше не будет рисковать своей жизнью!), но связь оборвалась — чертов Арктур с его отсутствием стабильной гражданской связи, — и Джен тут же одним резким движением руки выключила инструментрон, затем закрыв лицо руками. Он редко называл её полным именем, и это было ещё большим поводом для беспокойства. На Эрсбат Джен отбывала в смешанных чувствах, словно в предчувствии шторма. Шторм грянул, когда война со Жнецами началась с той самой захолустной батарианской колонии на краю галактики, где и было её задание. Сейчас же война закончилась, но лишь для него. Для Моро эта война только набирала обороты с каждым чертовым днем, становясь всё более и более жестокой. У них были надежды, мечты, но они всё потеряли. Моро подошла к стеллажу с книгами, —настоящими, печатными и бумажными! — и хотела было открыть одну из них, ту, корешок у которой был заметно истрепан от частого чтения, как вдруг взгляд зацепился за коробочку для украшений, обитую синим бархатом. Она могла не открывать её, — уже всё знала. Так что, открыв, и не удивилась. Обручальное кольцо было более красивым, чем даже в самых смелых мечтах. Думать о том сколько оно стоило не хотелось. Надев его на безымянный палец, Джен слабо-слабо улыбнулась: прогадал. Кольцо было немного больше нужного. Они, разумеется, посмеялись бы, — сначала Рик, конечно, смутился бы из-за такой оплошности, но Джен точно смогла бы уверить его в том, что в этом нет ничего страшного, — потом она, разумеется, сказала бы заветное “да,” хотя для них и так всё было понятно. А потом они всю ночь мешали бы спать той нудной парочке турианцев, чья квартира располагалась прямо через, пожалуй, слишком тонкую стенку от их спальни. У них было будущее, но они его потеряли. — Всё будет хорошо, — его голос хрипел, то и дело срывался. Он врал — Моро прекрасно это знала. Джен хотела возразить хоть что-то, но на её едва приоткрывшиеся губы, с которых сорвался тихий всхлип, лег большой палец, а подбородок испачкала окровавленная ладонь. — Иди... вам со мной не выбраться, — над их головами свистели пули. Сопротивление в яростном бое проигрывало и отступало. Джен лишь сильнее прижималась к земле, закрывая рану Кларка руками. Им двоим плевать. Они умрут друг без друга. — Я тебя не брошу, — Джен словно игнорировала схватку, что шла вокруг. Звала помощь - истошно, буквально на грани истерики, глотку срывая. Он же всё шипел, пытался крикнуть — уходи, так, чтобы она точно поняла, чтобы спасала свою жизнь — не его. Но знал же: действительно не бросит. Потому что они обещали друг другу. Да и потому что у него самого сил не то что кричать — говорить, не было — У нас хорошие медики. Ты знаешь, - Моро бормотала, пытаясь зажать рану, пробитую банши, но белая ткань маскхалата и снег под ослабевающим телом всё быстрее и быстрее окрашивался во что-то тёмное. — Я тебя люблю, — голос уже тих, ослаб. Окровавленная рука упала на снег, очерчивая алую линию на шее и броне. А уже остекленевшие глаза смотрели куда-то в звездное ночное небо Аляски, до безумия неправильное из-за своей красоты в этот момент, когда умерли двое. — Нет! Не смей! — Моро сорвалась на крик, смешивающийся со всхлипами. По щекам текли слезы вперемешку с кровью и хлопьями снега, что падали на лицо. Она была уверена: это слышат в общем канале, она уверена, что, быть может, это посеет в ком-то панику. Ей плевать. — Ты мне обещал! Обещал! Не уходи, — Джен прижималась к ещё теплому телу, вцеплялась пальцами в броню, ещё не понимая, что для него, — а значит и для неё! — уже всё кончено. Что сердце больше не бьется. Моро в шоке. Она не помнила, как её оттаскивали от его трупа. Она кричала, сопротивлялась — он же ещё жив! Его же ещё можно спасти! Мы же своих не бросаем! Она же клялась! Моро не помнила, как её утаскивали с поля боя — в голове лишь мысль о том, что ей не дали с ним попрощаться. Что ей не дадут его похоронить и оплакать, как и положено вдове. Когда шаттл оторвался от земли, Моро повисла на страхующих ремнях. Истерика ушла, осталась лишь зияющая дыра на том месте, где у обычных людей сердце. А на языке застряли три заветных слова. Он никогда ей не говорил, что любит. До этого последнего дня. С того момента уже ничто не могло быть “хорошо”. Слез уже не было, ровно как и желания жить — оно всё осталось где-то в ледяных снегах Аляски рядом с (её разорванными на клочья сердцем и душой), ещё не охладевшим трупом Кларка. Шутка в том, что когда началась война, когда они оказались заблокированы на Земле, жителей которой Жнецы вырезали тысячами за раз, — тогда она не сломалась. Потому что знала, что у неё есть Рик, а она есть у него. Они смогут выбраться вместе, выжить. Тогда она ещё верила, что, быть может, эту войну можно выиграть. Веру в это Джен абсолютно потеряла лишь после того, как Кларк в последний раз тихо, вымученно выдохнул, вместе со своей жизнью забирая у Моро и всякую надежду хоть на какое-то счастье. Даже посреди войны. Она знала, что это была ошибка приходить сюда одной. Нужно было попросить брата, подруг, хоть кого-нибудь! Нет, думая, что это те эмоции, с которыми нужно справиться самой, Джен совершила ошибку. Эта горечь потери накрывала с головой. Не в силах противиться своим эмоциям, Моро осела на пол, спиной опираясь на спинку дивана, а взглядом пытаясь разобрать хоть что-то в окне напротив за решетками жалюзи. Ей хотелось уткнуться лбом в колени и рыдать, рыдать, пока слез больше не останется. Потому что его больше нет рядом и никогда не будет, а ей надо как-то жить с этим. Сквозь годы смертей и потерь он был чуть ли не единственным лучиком света на её пути. И вот — его нет. В квартире было холодно. И не по показателям термометра. Они всё не решались заговорить друг с другом после увиденного. Пережитого. На руках до сих пор была кровь, а на душе смятение. Они правильно поступили? Они позволили продолжать издеваться над бедными детьми их приемным родителям. Потому что ни Альянс, ни СБЦ не в силах ничего сделать с человеческой жестокостью, что не переходит рамки закона, чертовых связей и коррупции. — Те ребята. Ты не могла ничего сделать, — слова были правильными, но они не успокаивали. Моро лишь сильнее погружалась в себя. На стакане с виски, что так заботливо всучил ей в руки Кларк несколько минут назад, пошла трещина, а оголенные плечи слегка полыхнули голубым биотическим пламенем. — Должна была. Мы клялись, что будем помогать людям, а тут, — стакан резко опустился на стол, а девушка схватилась за волосы, опустив голову, взглядом уперевшись в холодный кафельный пол. — Джаннис… Джен, — аккуратным, спокойным движением мужчина дотронулся до подбородка Моро, слегка приподнимая его. Взгляды встретились - один полный любви, заботы, а другой полный слез и отчаяния. — Всё, детка, успокойся. Я никуда не уйду. Всё будет хорошо. Мы будем лучше, чем они, когда придет время. — Нет. Не придет. Я… — она прижалась к нему ещё сильнее. Тело дрожало, и Моро уже просто не могла сдерживаться. Заплакала, пытаясь скрыть слезы в его рубашке, зарыться в объятьях, зная, что всё будет хорошо. На каждый всхлип Рик прижимал её к себе всё сильнее и сильнее. — Не будем. Кларк, — голос сорвался, но следующие слова Джен произнесла как на одном дыхании, уже словно ожидая, что любимый оттолкнет её, возненавидит, как испорченный механизм. Она ожидала, что её вновь выбросят на улицу. Это была её самая страшная тайна, самый страшный дефект, о котором она никому не могла рассказать, — Я не могу иметь детей. Никогда не смогу. Неудачный аборт, меня заставил бывший и… Кларк лишь прижал её ещё крепче к себе. Слов не надо было. Несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте, — и того, и другого у Рика было больше, — мужчина действительно верил, что у них может быть всё хорошо. У Джен же уже тогда были серьезные проблемы с верой во что-либо. В ладони Моро сжала кольцо так, что небольшой бриллиант врезался в кожу, до тех пор, пока из сжатой в кулак руки не начала сочиться кровь. — Открыть жалюзи и окна, — дешёвенький ВИ в квартире подчинился, и напротив показались широкие, почти панорамные окна. В комнату подул холодный, но стерильно чистый и безвкусный ветер с улицы, разгоняя местную затхлость. Стали видны яркие неоновые вывески сотен и сотен разнообразных заведений, то и дело пролетали аэрокары. Кларк говорил: именно из-за того, что в окна тут светит всё подряд, ему и продали эту квартиру чуть ли ни в два раза дешевле. Джен же всё устраивало — эта атмосфера вечного праздника. Теперь же от неё тошнило. Пока была на Земле, пока не вырвалась из блокады, то думала: нормально ещё. Смирилась. За чередой заданий, похоронами товарищей, сил оплакивать которых уже не было, было легко забыться даже без алкоголя. А стоило только попасть домой, на Цитадель, — уж едва ли разрушенный дом в Марселе, где ещё в начале войны погиб отец, где она родилась, можно теперь было считать домом, — стоило только командованию дать ей небольшой отпуск прямо посреди войны, дабы восстановилась после Земли. Так все черти полезли наружу. У неё появилось время и возможность осознать, что произошло. Понять, что все погибли. У неё не было больше отца, доброй части тех людей, которых она называла друзьями и... по правде говоря, лишь сидя на этом холодном, пыльном полу, сжимая до крови в руках обручальное кольцо, Моро поняла ровно одну вещь, верить в которую отказывалась до сих пор. Кларк умер. У них больше нет никакого будущего. И Джен заплакала — горько и болезненно, как не плакала вот уже со дня его смерти. Моро закричала, срывая с себя инструментрон, будучи готовой вырвать все свои черные, шелковистые волосы, которые он так любил — лишь бы боль физическая была сильнее того, что разрывало остатки души на части. Джен знала, что её никто не услышит, никто (потому что уже некому) не придет на помощь. Хотелось выстрелить себе между глаз. Свернуть голову биотикой, так чтобы закрыть глаза и больше не открывать. Чтобы, быть может, встретиться с ним где-то там, внизу, потому что ни один из них святым точно не был. Но едва ли Джен хватит сил хоть когда-нибудь на это. Всё дело в том, что она заслужила эту боль. За дверью квартиры, там, где-то за тысячи тысяч километров отсюда, была война. Но жизнь продолжалась. Везде, не только на Цитадели. Где-то внизу заиграла музыка, туда-сюда сновали аэрокары. Неон, за который она так полюбила эту квартиру, никуда не девался. Так же, как и люди на улицах. За стеной слева слышались детские крики, собака у соседей сверху даже не думала спать в столь поздний час. У всех было всё на своих местах и только у Моро весь мир катился в Тартар. Жизнь должна продолжаться, и Джаннис должна быть частью этой жизни — этого бы и желал ей Рик. Но Джен уже больше не могла жить. Не одна, не вновь.Не бойся, верь мне, идём на восток, Даже если мир треснет. Не бойся, верь мне, режь поводок, Мы будем вместе, Мы будем вместе, Когда воскреснем.