Тайны мертвецов, или Новая история

Глава V. Самоубийство?

      — Я вот сейчас подумала, — говорит Анджела. — Эта фамилия, Джастис… То есть…       — Да, мисс Эванс, — произносит мистер Гилсон. — Джастис, то есть справедливость, правосудие, судья.       В гостиной снова воцаряется молчание. Все эти обвинения, фамилия хозяев — неужели просто совпадение? О нет, едва ли.       — Теперь, — невозмутимо продолжает Артур, — перейдём к обвинениям. Мистер Гилсон? Что скажете вы?       — Лэрда осудили на основании моих показаний. Но уверяю вас, что моя совесть чиста. Я сказал правду, как и должен был. Мистер Картер? — обращается Гилсон к доктору.       — Э… мадемуазель Ландор была моя тётя, — тот нервно поправляет очки на носу. — Бесспорно, я любил её. Она была тяжело больна, страдала астмой. Видите ли, как-то у неё случился приступ, и я… э… не смог ей помочь. У месье Жюстиса просто-напросто крыша поехала.       Доктор Картер нагло лжёт. Он тогда очень нуждался в деньгах, а его тётя, в конце концов, была старая больная женщина. Большой соблазн… Картер просто ничего не сделал, когда у неё начался приступ.       — А после её смерти вы, конечно, получили наследство? — не скрывая ехидства, интересуется детектив Гилсон.       Доктор Картер вызывающе смотрит на детектива.       — Да чего ради мне было убивать её? — грубит раздражённый врач. — Старая, больная женщина, она всё равно бы долго не протянула.       — Мистер Блэр? — продолжает всех опрашивать Артур.       — Да что он себе позволяет? Отлично, я, как последний глупец, приехал к ненормальному. Я знал Джинни Ларкинс и её мужа Питера знал тоже, — вся кровь отлила от лица Ланселота Блэра. — Ларкинс был ревнивец и зарезал свою жену. Ей-богу, я здесь совершенно ни при чём. Сама виновата.       — Это почему же?       — Не надо было связывать свою жизнь с таким ревнивцем.       Разве он, Блэр, виноват, что этот ревнивый глупец Ларкинс решил перерезать своей жене горло?       — Мистер Фейбер?       — Полная белиберда! Я был женат на Каролине. Потом решил жениться на другой. Обычное дело! Если после того, как я её бросил, она покончила с собой, я, естественно, не виноват. Честное слово, она просто-напросто была истеричкой! — говорит тот, размахивая руками.       — Мистер Рассел?       У миссис Рассел слёзы на глазах.       — Позвольте, господа, сказать и мне, — заискивающе произносит дворецкий Рассел. — У меня была дочь Розалия. Да только вот она опозорила семью. В шестнадцать лет забеременела. Запятнала грязью наше имя. Вот я и выгнал её из дома.       Непорочная старая дева мисс Далтон поддерживает дворецкого.       — И правильно сделали, — говорит она. — Розалия Рассел была моей горничной. Сначала я была довольна ей, но когда узнала, что она, так сказать, в затруднительном положении, разумеется, уволила её.       — И что с ней стало? — спрашивает Анджела.       — Мало того что на её совести был грех прелюбодейства, — произносит непорочная мисс Далтон, — она совершила грех ещё более тяжкий — наложила на себя руки.       — Она убила себя? — шепчет Анджела, с непритворным ужасом смотря на мисс Далтон.       — Да. Она зарезалась.       — Чудовищно! — восклицает юная мисс Миллер.       «Боже милостивый, — думает она, — это ужасно! Разве можно быть такой безжалостной? Бедная, несчастная Розалия Рассел. Да, она забеременела, хотя и не была замужем. Но разве можно было выгонять её, ведь никто другой на работу её не возьмёт? И эта чёрствая, жестокосердная женщина даже не понимает, что поступила чудовищно».       — Что вы почувствовали, когда узнали об этом? — спрашивает Анджела. — Должно быть, жалели, что выгнали её? Винили себя?       Увы, слово «милосердие» для добродетельной Эванджелины Далтон — всего лишь пустой звук. Она морщится, как будто ест лимон без сахара.       — Себя? — мисс Далтон не скрывает удивления. — Мне абсолютно не в чем себя упрекнуть.       — Мне совершенно не в чем обвинить себя, — мистер Рассел смотрит так, словно исполнен сознания своей правоты.       «Как можно быть таким жестоким? — мыслит Анджела. — Как можно отречься от собственной дочери? Да, она совершила ошибку, но нельзя же из-за этого выгонять дочь из дома. Тем более что на работу её никто не возьмёт, о ней некому позаботиться, кроме родителей. Она и будущий ребёнок могли просто-напросто умереть на улице от голода. Отец должен был простить Розалию. Кровь не вода, разве можно разбрасываться близкими людьми? А мать, как мне кажется, совсем не хотела отрекаться от Розалии».       «Не похоже, что она способна убить ребёнка, — думает мисс Миллер, глядя на Анджелу. — Хотя внешность ведь часто бывает обманчива. Вот, к примеру, я. Разве, глядя на меня, можно заподозрить, что я убила лучшую подругу, дала ей утонуть? И всё-таки я это сделала».       — Мистер Стивен?       Джордж Стивен только лишь плечами пожимает. Почему его так сильно клонит в сон?       — Бред! Я вообще ничего не понимаю, я даже не знал этой Розалии Рассел.       «Негодяй! — думает миссис Рассел. — Он даже отрицает, что знал её!»       «Не верю ему, — мыслит Анджела. — Думаю, он всё-таки виноват в смерти Розалии Рассел. Должно быть, он и был отцом её будущего ребёнка. Подонок! Наверно, обольстил девушку, уверял в любви; обещал жениться, понимая, что не собирается этого делать, а потом заявил: ни она, ни ребёнок ему не нужны. Наверно, она нравилась ему, но это была не любовь, а только предусмотренное само́й природой влечение, свойственное даже животным. Он молодой, здоровый мужчина, она женщина, причём, судя по миссис Рассел, очень красивая. Розалия любила его, а он хотел всего лишь затащить её в постель. Бедная, наивная, доверчивая девушка. Поверила тому, кто её обманул».       — Мисс Миллер?       — Элинор была моей лучшей подругой, — голос Амелии Миллер дрожит. — Как-то раз мы купались в море. Она начала тонуть. А я… я ничего не могла сделать. Даже на помощь позвать было некого. Боже милостивый! Это был кошмар…       — И у вас не было никаких причин желать её смерти? — спрашивает Артур.       — Боже милостивый, нет, конечно! Смерть Элинор стала для меня горчайшей из утрат. Галиматья! Подлейшее, гнуснейшее обвинение! — она начинает рыдать.       — По́лно, по́лно, успокойтесь, моя радость. Мы вам верим, — нежно утешает её Джордж Стивен, гладя по волосам.       «Бедная, несчастная девочка! — мыслит Мередит Макадам, глядя на неё с искренним сочувствием. — Она так испугалась из-за того, что её обвинили в смерти подруги. Неужели её мучают угрызенья совести? Совсем дитя. Кажется, не старше моей Мелли. Сколько этой Миллер? Восемнадцать? Или больше? И в таком юном возрасте она, быть может, уже несёт на совести такой груз. Действительно ли она виновата в смерти другой девушки? Как этой бедняжке, должно быть, тяжело на душе. И из-за чего она могла так поступить? По всей вероятности, они не поделили кавалера. Неужели эта девочка Эванс виновата в смерти ребёнка? Этот Стивен — да он просто мерзавец! Наверняка ведь обольстил девочку и бросил. Такой же проходимец, как тот, который заморочил голову моей бедняжке Мелли. И что они находят в таких мужчинах? Поступок Рассела, конечно, просто возмутителен. Я не понимаю, у меня просто в голове не укладывается; как можно отречься от своей родной дочери, что бы она ни совершила? Мелли, Мелли. Что же ты наделала, глупая? Что я наделал, надавив на тебя? Прости меня, дочка. Я хотел тебе добра, но, как видно, сделал только хуже».       «А у блондиночки нервы крепче, она в обморок не упала. Красотка, конечно, но не в моём вкусе. А вот эта брюнеточка — то что надо. Она мне очень даже нравится. Сладкая моя. Это платье ей идёт. Хотя, по-моему, будь она совсем без платья, то смотрелась бы лучше», — думает Стивен.       — Что касается туземцев… — Чарльз Саймон смотрит весело и беззаботно.       — Да, что с туземцами? — сурово спрашивает Артур.       — Это чистая правда, да-да. Мы заблудились в джунглях. И тогда я с товарищами смылся, а всю еду прихватил с собой. Ничего личного, просто вопрос сохранения жизни. Ведь беречь свою жизнь — первый долг человека.       — И вы оставили их умирать с голоду? — Анджеле хочется запустить ему в голову чем-то тяжёлым.       — Да, голубушка, — улыбка Саймона походит на волчий оскал.       В глазах у Амелии Миллер ясно читается ужас. Прелестная барышня тоже жалеет несчастных туземцев.       — Вы обрекли их на голодную смерть?       — Вот именно.       Мередит Макадам горбится, будто бы придавленный тяжестью воспоминаний. На искусанных губах заметны капли крови.       — Мелани была моя дочь, — говорит он. — Она влюбилась в какого-то проходимца. Я, конечно, запретил ей встречаться с ним. Настоял, чтобы она вышла замуж за сына моего друга. Но Богом клянусь, я хотел как лучше.       «Я верю, что он и вправду любил свою дочь, искренне хотел как лучше. Но ведь нельзя осчастливить кого-то против его воли», — мыслит Анджела.       — Лучше для неё или для вас? — насмешничает детектив Гилсон. — Насколько мне известно, люди, которым сделали добро, не выпивают яд. И другим способом самоубийство не совершают. Кстати, мистер Андерсон, что вы можете сказать насчёт вашего собственного обвинения? Или может быть, вы предоставите дать объяснение нашей очаровательной даме?       Анджела до боли сжимает пальцы рук.       — Я была гувернанткой этого мальчика, Генри Андерсона, — она едва не плачет. — У нас был конь. Генри любил покататься. Он хотел перепрыгнуть через высокий забор. Я, конечно же, не позволяла. Но однажды… однажды он всё-таки прыгнул… Да, я виновата, но лишь в том, что не смогла его остановить. А Ар… а мистер Андерсон здесь и вовсе ни при чём.       — Вздор, — добавляет Артур, — мисс Эванс не могла желать Генри смерти.       Ведь, защищая её, он защищает себя?       — Ясно как божий день, что нам лучше срочно уехать отсюда, — говорит доктор Картер. — Рассел, есть здесь лодка?       — Нет, сэр. К сожаленью, ни одной.       — А как же вы связываетесь с берегом? — спрашивает доктор.       — С помощью Уотсона, сэр. Он приплывает сюда на лодке каждое утро.       — Значит, уедем завтра утром.       Мередит Макадам, подойдя к столику у двери, наполняет бокал виски. Вновь сев с остальными гостями, он делает глоток…       Вдруг, поперхнувшись, Мередит Макадам начинает кашлять, задыхается. Тщетно, напрасно хватает ртом воздух. Рыба, вынутая из воды, — вот кого напоминает бедняга. Юная мисс Миллер вскрикивает. Вскоре всё заканчивается… Безжизненное тело соскальзывает со стула на ковёр. Рука с бокалом разжимается.       Огорошенные гости будто каменеют; застыв как статуи, не говоря ни слова, смотрят на несчастного, который распростёрся перед ними на полу. В конце концов, доктор Картер подбегает к Макадаму. Или, если вернее, к тому, кто недавно им был.       — Боже праведный, он мёртв! — восклицает Картер.       Все поражены. Ушам своим не верят. Как? Как такое может быть? Умер — вот так, в мгновение ока?       — Разве можно умереть, поперхнувшись виски? — удивляется Фейбер.       — В том-то и дело, что нет, — отвечает Картер с мрачным видом. — Видите ли, он погиб от удушья, но не похоже, что оно было вызвано естественными причинами.       Мисс Миллер закрывает лицо руками.       — Нет, нет, нет, нет, — тихо повторяет барышня.       — Значит, в виски… в виски что-то было подмешано, — шепчет Анджела.       — Какой-то цианид, скорее всего, цианистый калий, — доктор Картер кивает.       — Бедняга! — вздыхает огорчённая Анджела.       — Боже милостивый! — восклицает мисс Миллер.       — Да, весьма прискорбный инцидент, — произносит мистер Гилсон с совершенно бесстрастным, не выражающим никаких чувств выражением лица.       — Что ж, — спокойно говорит мисс Далтон, — на всё, что происходит, воля Божья.       — Яд был в бокале? — c профессиональным хладнокровием интересуется детектив Гилсон.       Картер нюхает бокал, затем содержимое бутылок с выпивкой.       — Да.       — Но как эта отрава попала туда? — спрашивает Артур. — Неужели он сам добавил яд в свой бокал?       — По какому резону ему взбрело в голову покончить с собой? — спрашивает Блэр.       — Разве есть другое объяснение? — отвечает доктор Картер.       — Какой ужасный грех, — качает головой непорочная Эванджелина Далтон.       — Не понимаю, — говорит Эдгар Фейбер, — с чего ему вздумалось умирать.       Тело Мередита Макадама переносят в его комнату, кладут на кровать с алым балдахином, накрывают простынёй. Затем все возвращаются в гостиную. Они перепуганы, многих буквально трясёт.       — Прошу простить меня, дамы и господа, — говорит Джордж Стивен, — но мне очень хочется спать. Спокойной всем ночи.       Он направляется в свою спальню. Вскоре остальные неохотно следуют его примеру. Артур и Анджела идут спать последними.       — Надо же, Артур, это было так великодушно с твоей стороны, — ехидничает Анджела, когда они с Артуром остаются наедине.       — Что же именно? — задаёт он вопрос, думая, как сильно она напугана и расстроена.       — А то, что ты не поделился своими подозрениями насчёт меня со всеми.       — Вот только не думай, моя милая, что я сделал это ради тебя.       — А ради кого, интересно? — Анджела притворяется, будто бы удивлена.       — Ради самого себя, — заверяет Артур. — Если бы я рассказал, что у нас с тобой был роман, все, конечно, посчитали бы, что у меня была причина избавиться от Генри. А мне вовсе ни к чему, чтобы обо мне так думали.       — Понятно. Значит, боишься, как бы не замарать своё доброе имя?       — Да, именно так, милая. А ты что думала? Что мне есть до тебя дело? Что я испугался, услышав, как тебя обвинили в убийстве?       — Значит, я тебе совершенно безразлична? — Анджела с трудом сдерживает гнев.       — Да. Представь себе, дорогая, — говорит Артур, мысленно упрекая себя, что снова любуется ей.       — И ты нисколько не беспокоишься обо мне?       — А хотел бы я знать, с чего бы мне о тебе беспокоиться? — отвечает Артур. — Довольна?       — Нет. Я разочарована. Мне жаль, что я любила того, кто так ничтожен, — холодным тоном произносит Анджела.       После того, что случилось, им боязно остаться в одиночестве. Каждый машинально запирается на ключ. Сон к ним нейдёт, слишком все потрясены обвинениями, смертью Мередита Макадама. Почему он вдруг захотел умереть? Разумеется, это самоубийство, других объяснений здесь быть не может, но почему он ни с того ни с сего захотел умереть? Да ещё и покончил с собой при всех?       Что вселяет в них ужас, так то, что в глубине души все они невольно понимают: что-то здесь не так. И смерть Мередита Макадама — только начало чего-то такого, что ещё более страшно. Но об этом им думать нисколько не хочется.       Но двоих из них уже ничто не потревожит.              У Анджелы никак не получается уснуть. В белой ночной сорочке, закутавшись в одеяло, она лежит в постели и тщетно пытается отогнать от себя тревожные мысли. Ей жаль мистера Макадама, и к состраданию примешивается смутный, липкий страх. То и дело ей мерещится искажённое лицо этого несчастного, посиневшее в бесплодных попытках сделать вдох.       А те гнусные, отвратительные обвинения… кто ещё, кроме Артура, мог обвинить её в подобном? А потом Макадам выпил виски и погиб. Что же с ним случилось? Что должно произойти с человеком, чтобы он больше не хотел жить? Неужели же он был в таком отчаянии? Да, быть может, дело в том, что ему напомнили: дочь погибла по его вине. Наверное, его все эти годы терзали муки совести. Макадам не предполагал, что его решение приведёт к таким чудовищным последствиям. Конечно же, самоубийство дочери стало для него ударом. И всё-таки не верится, что этот мужчина мог покончить с собой, причём прямо за столом, в компании людей. А также смущает цианистый калий. Ведь едва ли кто-то станет носить такую вещь с собой.              Амелия Миллер лежит на кровати. Во всём доме царит тишина, слышно лишь, как мерно тикают часы. Встав с постели, она медленно подходит к зеркалу. Тусклое мерцание свечи в кроваво-красном канделябре позволяет видеть в зеркале бледное лицо испуганной мисс Миллер.       Что это? Уж не обман ли зрения? Нет, ей, наверное, всего лишь померещилось! На миг ей показалось, будто отражение в зеркале мигнуло. Холодея от ужаса, она снова и снова вглядывается в зеркальную гладь. Всё в порядке, ей, Амелии, всего лишь показалось. Просто разволновалась из-за того, что случилось во время обеда.       Но внезапно то, что происходит, заставляет её вскрикнуть. Страх жутким воплем вырывается из её груди. Отражение снова подмигивает, она это видит, точно ведь видит! Это не игра её разгорячённого воображения. Отражение протягивает руку и касается стекла.       Не в силах отвести испуганного взгляда, скованная ужасом, несчастная девушка смотрит на отражение. Страшится смотреть и всё-таки смотрит. Отражение наконец начинает говорить.       — Здравствуй, Мия, — произносит оно.       — Что… что тебе нужно? — вопрошает мисс Миллер дрожащим голосом.       — Что ты сделала с Элинор?       — Я… я… — мисс Миллер не находит слов.       — Что ты с ней сделала? — повторяет отражение.       — Предательство прощать нельзя! — трясясь от страха, мисс Миллер бесплодно пытается оправдаться. — Она отняла у меня моего Уильямаа!       — Но ведь она, как и ты, любила его.       — Она не имела права так поступать со мной! — упорствует мисс Миллер. — Она не должна была!       — А разве сам Уильяма не имел права быть с той, кого любит?       — Я думала, что если её не станет, то Уильяма снова будет со мной.       — А тебе не приходило в голову, — спрашивает отражение, — что он будет несчастен, лишившись её?       — Но она не должна была любить его!       — Тобой двигал гнев и жажда мести, — отвечает отражение. — Ты жестока и несправедлива.       — Почему я должна жертвовать собой? — задаёт вопрос мисс Миллер.       — А другими жертвовать легче?       В душе мисс Миллер понимает: отражение ведь право. Только как же больно слышать это.       — Замолчи! — кричит она в ярости и, сняв туфлю, кидает её в зеркало.       Отражение злобно хохочет. Туфля отлетает прямо в голову Амелии.       — Мисс Миллер, мисс Миллер, что с вами? — вдруг слышит Амелия Миллер обеспокоенный голос и, открывая глаза, сознаёт, что лежит на полу.       Склонившись над нею, стоит миссис Рассел. Остальные тоже прибежали в её комнату.       — Простите, — говорит мисс Миллер. — Я, наверно, сильно перенервничала.       А на полу разбитое зеркало.       Вот уже Аврора розовым перстом касается небес. Проснувшись рано, Анджела решает немного прогуляться. Выйдя на улицу, она с наслаждением вдыхает прохладный утренний воздух. Воздух, наполненный запахом моря. Вокруг всё окутано серою дымкой, как будто саваном. А ведь в ясную погоду отсюда можно было бы увидеть дома ближайшей к острову деревни. Пронизывающий ветер дует девушке в лицо. Приблизившись к самому краю обрыва, погружённая в меланхолию Анджела задумчиво смотрит на белоснежных, кружащихся в небесах чаек. Их пронзительные крики разрывают тишину.       «Жаль, что люди не летают. Хотела б я, как эти чайки, улететь отсюда», — мыслит Анджела.       На миг ей представляется, как, сделав шаг вперёд, она раскидывает руки и… не летит, а падает. Равнодушные волны смыкаются над её телом…       — Вздумали прогуляться, мисс Эванс? — слышит она за спиной спокойный, немного насмешливый голос.       Анджела невольно вздрагивает, оборачивается. Перед ней стоит Лоуренс Гилсон, появившийся как чёрт из табакерки.       — Да. Видимо, как и вы, мистер Гилсон, — отвечает Анджела, несколько смущённая собственным испугом.       — Кажется, я напугал вас? Прошу извинения, — говорит мистер Гилсон, не сводя с неё пристального, но холодного взгляда.       От этого Анджеле не по себе.       — Всё в порядке, — изрекает она. — Просто я не заметила, как вы появились.       — Надеюсь, я не помешал вам?       — О, поверьте, нисколько.       — Я ведь вторгся сюда и невольно нарушил ваше уединение, — говорит мистер Гилсон.       — Да, — соглашается Анджела, — но это не значит, что я не рада вторжению.       — Полагаю, вы надеялись увидеть вдали лодку? — произносит мистер Гилсон вкрадчиво.       — Да. Я бы очень хотела скорее уехать отсюда.       Мистер Гилсон скрещивает руки на груди.       — Мы все хотим этого, юная леди.       Какое-то время они оба молчат. Анджела наконец прерывает безмолвие.       — Когда с этого обрыва смотришь вниз, даже голова кружится. Как вы думаете, если вдруг отсюда упадёшь, сильно пострадаешь?       Мистер Гилсон смотрит на неё с недоброю усмешкой.