Je t'aime.

Выход в финал Чемпионата Мира — это действительно знаменательное событие. Они столько работали, столько сделали для того, чтобы оказаться там, где они оказались сейчас — преодолевали усталость, судороги в ногах, бесчисленные падения и нереальную конкуренцию. Еще немного, и Франция будет на вершине олимпа. Ещё совсем чуть-чуть. И Антуан до сих пор не может в это поверить. Его радости сегодня нет предела. Кажется, он сияет ярче, чем *Венера на закате дня — с искренней, широкой улыбкой принимает поздравления, кричит в трубку жене от радости и передает привет родной дочери Мие, которую любит больше всех на свете. Но праздновать победу еще рано, и Гризманн об этом знает — они еще не победили. Почти. Но волнуется ли он? Отнюдь. Оливье наблюдает за Антуаном и не может злиться — слишком прекрасен он в этот день, слишком красив и счастлив. Честно признаться, Жиру никогда его таким не видел — таким живым, таким радостным и добродушным. Но он видел Гризманна таким, каким его не видел никто. И таким его знает только Оливье — в этом он точно уверен. Задыхающимся от возбуждения, стонущим тихо и обрывисто, таким нетерпеливым и страстным. Антуана, который шепчет на ухо такое, от чего коленки подкашиваются и дрожат, стоит только подумать. Антуана, который разрывает футболку и в кровь царапает спину, который вдалбливает в кровать так, что до хруста спинных позвонков, что до головокружения. Как долго это продолжается? Жиру не хочет думать об этом, но каждый их выигрыш отмечается именно так, только между ними двумя, а каждый проигрыш, влекущий за собой невероятную злость и обиду означает лишь одно — сегодня Антуан слетит с катушек, сегодня он будет особенно яростный. Оливье не возражает. Ему даже нравится. Жиру хочет злиться на Гризманна постоянно — за то, как каждый раз жене лепечет: «Конечно, у меня никого нет, дорогая». Таким добрым тоном ещё и улыбается ласково, словно это действительно так. Оливье всегда хочется спросить, правда ли он никто или лгать жене из раздела нормального — но язык не поворачивается, потому что страшно услышать ответ. А вдруг действительно никто? Жену Антуана и её беспокойство можно понять, думает Оливье. Это же Гризманн — золотой мальчик, надежда Франции, и ей очень с ним повезло. Но спрашивать один и тот же вопрос по телефону — практически каждый день — это странно. Неужели она ему совсем не доверяет? Конечно, есть еще один вариант, который совершенно и точно невозможен. Этого просто не может быть, чтобы Антуан и Эрика не были соулмейтами — они же муж и жена, в конце концов, у них есть чудесная дочь. Об этом Оливье думает, не беря в расчет того, что его жена не связана с ним этой особой связью и такого человека он еще не встретил. Иронично. Всё это время Жиру стоит в дверях номера Антуана и шумно выдыхает, когда он наконец-то обрывает разговор. Гризманн кладет телефон и, оборачиваясь, одаряет темноволосого широкой улыбкой. Молча закрывает дверь и мягко тянет Оливье на себя, обнимая крепко-крепко. И это удивляет, потому что Жиру ожидал не этого. Он думал, что тот его впечатает в стену и жадно начнет целовать, что тело нальется свинцом и он будет гореть от желания. Сорвет футболку, будет кусать губы до крови и оставлять васильковые засосы на шее. Что будет груб, как это всегда происходило. А Антуан его обнял, и в этом жесте оказалось столько щемящей нежности и мягкости, сколько не было ни в одном другом. Оливье осторожно обнимает в ответ, плавясь и задыхаясь от заботливых движений Гризманна — тот расслабленно поглаживает Жиру по спине и улыбается, прижимаясь ближе, а затем медленно отстраняется и практически шепчет: — Мы это сделали. — Да. И Антуан снова обнимает Оливье, кладя голову на чужое плечо и прикрывая глаза. Они стоят в полной тишине — Жиру просто нечего сказать, а Гризманн боится разрушить эту идиллию тем, что произносит через несколько минут: — Я хочу кое-что проверить. Получая кивок в качестве согласия, он прикрывает глаза лишь на секунду и шумно выдыхает, словно бы набираясь смелости. А потом тянется к чужим губам и целует Оливье так нежно и с таким придыханием, словно они делают это впервые, и это правда. Так — впервые. Антуан чувствует неприятное жжение между лопаток — он хочет верить, что ему не кажется, он хочет верить, что на спине у него отнюдь не царапина. Оливье чувствует жар внизу предплечья и неосознанно отстраняется от Гризманна, понимая, что это его имя красуется у него на руке, смотрит на его счастливую улыбку и смеётся радостно, вновь прижимаясь к чужим губам. — Je t'aime. — шепчет тихо Антуан, не надеясь услышать ответное: — Je t'aime. И только Оливье видит Гризманна таким. Таким любимым и настоящим.