Неизданное из неизданного

Эраст ловит Бинха за руку в тот момент, когда Александр Христофорович оказывается не готов. Не готов к тому, как мягко, но крепко сомкнутся на запястье изящные пальцы. Не готов к теплу внимательных глубоких глаз. Не готов к оттенкам искреннего огорчения в чужих интонациях. Замереть. Выдохнуть. Вопросительно приподнять брови с вежливым интересом. — Вы что-то хотели, Эраст Петрович? Пальцы Фандорина легко соскальзывают прочь, едва Бинх обращает внимание на их обладателя. Эраст уважает чужие границы и нарушает их лишь в крайнем случае. Как сейчас. Сейчас на лице статского советника написано легкое беспокойство; он кивает в ответ на вопрос Бинха излишне торопливо, но даже этот жест у него не лишен изящества. — Хотел спросить. П-простите за столь прямой вопрос, но... Скажите, Александр, я вас чем-то обидел? — Обидели? Вы? — Бинх озадаченно хмурится. — С чего вы взяли? Эраст наклоняет голову к плечу и хмурится тоже. Недовольство идет ему ничуть не меньше улыбки. — Я отнюдь не слеп и вижу, что в п-последнее время вы явно меня избегаете. П-почему? Александр Христофорович коротко вздрагивает плечами и внутренне холодеет. Признаться в причине своего странного поведения он не в силах, как не в силах и избавиться от своей досадной, грешной слабости. Эраст принимает паузу за подтверждение своих подозрений, и взгляд его темнеет. — Скажите, в чем я виновен перед вами? — Фандорин берет руку Бинха вновь — бережно, будто позволяя отнять ее, если только полицмейстер того пожелает. Как будто можно противиться этим осторожным прикосновениям, лишающим воли. Бинх шумно сглатывает. Перед глазами проносятся его сновидения, в которых эрастовы пальцы отнюдь не столь нежно впивались в его плечи, раздирали ногтями спину и комкали простыни. — Вы ни в чем предо мной не виновны, — будто со стороны слышит Александр Христофорович собственный ровный тон. Разумеется, он говорит правду. Эраст не виновен в том, что по ночам Бинх жадно ловит голос статского советника совсем в иных, воображаемых, ситуациях. В них Фандорин пытается выговорить между стонами "Александр!.." и срывается на хрип, когда ладонь полицмейстера ложится на горло. Сейчас же в интонациях Эраста звучит невинное недоумение, от которого Бинху хочется отчаянно покраснеть, как он не краснел уже много лет. — Быть может, я могу что-то сделать для вас? П-помочь? Фандорин безукоризненно вежлив, и Александру Христофоровичу становится совсем тошно. — Ничего не нужно, Эраст Петрович, спасибо. Полицмейстер все-таки высвобождает свою ладонь из чужой, хоть и делает это нарочито медленно, растягивая приятный момент, отдающийся теплом во всем теле. Он уже знает, какие прикосновения будет представлять против воли, едва стемнеет. Бинх облизывает пересохшие губы и, кивнув растерянному Фандорину, с неуместно громким хлопком закрывает дверь. Он прислоняется затылком к стене и обреченно стонет от мучительно сладкого стыда, закрывая лицо руками. Но знает, что ночью стыд вновь будет им забыт.