Маска

      Никто не видел настоящих слез Чимина… Никто, кроме Чонгука. Никто не слышал этого хриплого, из-за истерики, голоса… Никто, кроме Чонгука. Никто не сжимал Пака в объятиях, слушая тихие всхлипы… Никто, кроме Чонгука.       Только Чонгуку Чимин может доверить свои страхи, а Чонгук Чимину — свои.       Они смотрят друг на друга, но видят будто самих себя: потерянных и уставших. Под глазами синяки, проступающие лишь ночью, потому что сейчас тональника уже нет; волосы висят уродливыми паклями, ведь лак смыт, как и наигранная улыбка с лица; а все тело в синяках и ранках, которые больше не скрыты под дорогими вычурными костюмами именитых брендов.       В полумраке, сидя на кровати, они смотрят друг на друга долго, пристально, в какой-то момент воссоединяясь в поцелуе. Чимин крепко держит Чонгука за плечи, боясь отпустить от себя хотя бы на миллиметр. Потому что вдвоем не так страшно. Чон прижимает Мина к себе за талию. Они целуются страстно, переплетая языки, кусая друг друга и… плача. Слезы текут по их щекам, жалкие всхлипы разносятся по комнате, когда Пак слегка отстраняется, смотрит на Чона, стирает влажные дорожки с его кожи.       Смешно? Жалко? Конечно! Вот они — вечно веселые, сильные духом, готовые всем помочь! Кто бы мог подумать? Противная правда, рассыпающая над раной соль, кидающая песок в глаза, вызывающая слезы отчаяния и разочарования.       Всхлипы превращаются в крики и стоны боли. Чимин переплетает свои пальцы с пальцами Чонгука, сжимает руку так сильно, как только может. Чон отвечает тем же.       Они устали от притворства и лицемерия! Но последние пять лет это составляет всю их жизнь… Они… устали жить?       Чимин кричит: «Ненавижу!» — ударяет Чонгука, после сразу же утыкаясь носом в его грудь, все так же плача. Чон терпит. Он прекрасно знает о, так называемой, «шальной пуле». Знает, потому что сам начал это.       Так уж получилось, что люди эгоистичны. Их волнуют только личные проблемы, а потому, им не нужны слабаки, которые сами нуждаются в поддержке. Толпа требует сильных лидеров, готовых часами выслушивать каждого, кто жалуется на свои проблемы. Никого и никогда не волнует искренность. «Я люблю их такими, какие они есть! Я просто хочу, чтобы они были счастливы!»       А теперь, позвольте добавить то, что умолчали: «Будьте счастливы так, как хочу я!»       Мерзость.       Только запираясь в гостиничном номере, зашторив окна и приглушая свет, они прекращают лгать, обнажают уставшие лица, испорченные сумасшествием и болью. Они воют, словно волки на луну, потому что сейчас их никто не услышит, потому что сейчас можно. Звучит, как команда для псины. Служить! Сидеть! Дай лапу! Можно!       Ничего не напоминает? К примеру, фансайны? Забавно, верно? Любой может унизить, оскорбить, но ответить ему нельзя! Это правила.       Чимин не один раз слышал в свой адрес омерзительное «Шлюшка!», произнесенное с улыбкой. Интересно, людям невдомек, что это вовсе не «милое прозвище для котеночка»?       Горло саднит, дыхание затруднено, глаза опухли, но кого это будет волновать? Завтра на лице снова будет красоваться маска, состоящая из тонны тонального крема, а хрипота исчезнет, как только к микрофону подключат автотюн.       Чимин с Чонгуком так и засыпают, прижимаясь друг к другу, ища защиты и помощи, находя ее тень в любви, довольствуясь этим, словно каплей воды в пустыне. .       Чонгук просыпается ночью от того, что стало очень холодно. Чимина рядом с ним нет. Чон окликает хена, обходит весь номер, дрожа от страха, и только после этого замечает широко распахнутое окно, ведущее в темную бездну…