"Золушка и Маленькая Принцесса"

Бекки старалась скрывать свою любовь к сказкам, хотя только самые глупые девчонки в пансионате не знали, что эта замарашка иногда может где-нибудь притаиться, чтобы её послушать. Чаще всего об этом не задумывались – просто пройдёт мимо мыслей, как необязательный факт с уроков по истории, и забудется; а некоторые, как противная мисс Лавиния и её подруги, кричали и гнали эту девчонку от себя подальше. Беки потом горько плакала у себя в чуланчике: уже привыкла, конечно, но всё равно было очень больно, ведь послушать-то хотелось. А послушать было что: как прекрасные принцессы разъезжали по балам, (Сара Кру, с теплотой думала она, ох, Сара Кру, если б Вы устраивали балы, это были бы лучшие балы на свете! прекрасные-прекрасные, с бесплатным хлебом для бедняков – как Вы и хотели, милая, милая) попадали в страшные беды, (эта мисс Минчин отвратительна, со злобой думала она, глядя на то, как старая ведьма кричит на съежившуюся от страха девочку с прекрасными зелёными глазами; к себе-то Беки привыкла, чай, бьют не в первый раз. но её – за что? ведьма, ведьма, ведьма, ведьма!) как они влюблялись в чудовищ и принцев, (когда совсем холодно и противно, можно забраться друг к другу под одеяло и греться, сжимаясь, как котята. Бекки пугалась, но потом радовалась и вскоре привыкла: Сара вытирала ей платочком грязное лицо, а Бекки сжимала её ручки, дула и согревала. и не нужна никакая печка, и пуховое одеяло из верблюжьей шерсти тоже не надо, лишь бы поваляться так ещё немного) и как потом всё заканчивалось хорошо, и их спасали принцы, возвращали в королевство и женились. (Бекки плакала, когда уезжала Сара Кру. Сара говорила ей, что она Золушка, что когда-нибудь добрая фея подарит ей туфли и новое платье; да вот только нету Золушкам счастья, у них это не прописано. Счастье – это у принцесс, пусть потерянных, но принцесс, а не бедным замарашкам из приюта) После того, как милая Сара уехала, Бекки ходила по улицам, смотрела в богатые окна и тихонько плакала о своей судьбе. Ей не жалко было, что она сирота – да плевать, и на всё плевать, на деньги, на жестокость мисс Минчин, на глупых девчонок, на бедное платье – не это важно. С отъездом Сары Кру Бекки вдруг поняла простую вещь: сказка больше не вернётся. Никогда не вернётся. Башмаки её не превратятся в туфельки, она не примет ванную, как госпожа, не поест фруктов – хотя не в этом даже дело, к черту туфельки и фрукты. А вот то, что маленькие чудеса, которые придумывала ей Сара, уехали вместе с ней, вместе с самой Сарой… вот это было очень, очень больно. Бекки помнила слова Сары: «чудо можно создавать самим, — говорила она, штопая грязные, засаленные шторы их каморки. – У всех есть на это силы, это не так уж сложно. Надо просто поверить…». Да уж, мисс Сара, с горечью думала Бекки, делать-то просто. А вот поверить как? Когда даже самое последнее чудо в жизни и то исчезло? Тут в Бога-то верить перестанешь (прости, Господи!), что уж там про чудо… Но Бекки старалась, из всех сил своей крохотной души. Она танцевала на улице (когда никто не видит), представляя себя то Золушкой, то невестой принца, то просто подругой Сары Кру. Снежинки, покрывающее её худое платье – это бриллианты, и волосы у неё не нечесаное воронье гнездо, которым лишь ворон пугать – нет, это роскошные локоны маленькой принцессы. В корзинке её лежит хлеб на кухню – нет, на самом деле это волшебный хлеб, и тот, кто его попробует, сможет петь так же прекрасно, как придворный соловей… Или когда она помогала по кухне, то представляла, как эта вся еда превращается в красивейшие украшения и дивные предметы: тыквы – это ларцы для тайностей, редиски превращаются в огромные рубины, а куски мяса – в тяжелую ткань кровавого цвета… Эти фантазии грели её. Немного, но грели. Во всяком случае, именно они помогали ей отвлекаться от тяжелых мыслей и невозможной работы. И тоски по Саре. Ох, Сара, Сара, Сара. Маленькая принцесса. Иногда Бекки озаряла ужасная мысль: «Неужели она забыла меня?...», и она, чтобы больше не думать об этом, работала в разы усерднее, внимательно слушала придирки и упрёки мисс Минчин, и даже была рада лишней нагрузке на свои худенькие плечи – лишь бы не оставаться наедине с собой, лишь бы не плакать от горечи и невозможности вновь встретиться со своей лучшей (во всём лучшей, самой прекрасной, доброй, щедрой и величественной!) подругой. Что и говорить, сказки – они для богатых, для принцесс. Не для бедных, нищих девочек. И от этого сердце скручивало в половую тряпку. Постепенно Бекки успокоилась: не потому, что она потеряла надежды или веры в слова Сары, нет, хотя и хотелось иногда – причина была в другом. Каждый вечер, дожидаясь, когда все заснут, она тайком выбегала на улицу, бегала по улицам, мостовым и собирала оброненные деньги. Много так не насобираешь, всё монеты, да и уличные мальчишки тоже стараются, но хоть несколько пенсов за ночь да наскребешь. Затем она прибегала обратно, лезла под кровать, и, отодвинув в сторону вытащенный из стены камушек, прятала их в стенку, в импровизированный «тайник». Она нашла его, когда искала хоть какие-то оставшиеся после Сары вещи, будь то пуговка с её платья, каштаны, которые она собирала, или же что-нибудь ещё. Этого, конечно, было мало, но, если накопить хотя бы ещё немного, можно было бы устроиться на работу в дом Сары, к этому богатому господину, её опекуну, и тогда… Сердечко Бекки сжималось от радости. Возможно, ей бы так и не удалось стать принцессой – родилась не там и не тогда – но, по крайней мере, она могла бы начать зарабатывать много денег, чтобы не голодать, иметь свой собственный домик, новые платья и башмаки… И чтобы быть хоть в чём-то похожей на Сару. Возможно, тогда бы они с ней не разлучались, никогда и ни за что.