Dysphoria

Он помнит, когда начал видеть первые сны. Это случилось вскоре после постройки базы в Большом рифе рядом с обломком «Авроры» — хорошее место, из которого можно добраться до более глубоких зон региона и даже до Затерянной реки, но в тот момент он об этом не знал. Убежище удалось построить быстро, в воде и еде он не нуждался благодаря водоочистной станции и внутренним грядкам. Из его комнаты открывался вид на якорные коконы и мембранные деревья, которые успокаивали его каждый раз, когда он смотрел вдаль, на тёмный океан. Неожиданный источник комфорта в эти сложные времена. Кровать, без сомнений, стала лучшей частью нового жилища. Немного неудобная, по его меркам, но это намного лучше, чем жёсткий холодный пол, на котором ему приходилось спать всё время. Тогда и появились первые сны. Сны всегда начинаются одинаково. Он качается на волнах океана планеты 4546B. Он не знает, как попал сюда и почему, но он продолжает заполнять кислородные баллоны, пока есть возможность. Затем он плывёт вниз. Он гребёт руками и ногами, из маски выходят пузырьки воздуха, в то время как он заставляет себя опускаться глубже и глубже в чернильную пропасть, развернувшуюся под ним. Дно никогда не показывается. Нет плавучих островов, никаких каменистых образований, показывающихся из темноты, ничего, что могло бы подсказать, насколько глубоко он погрузился. Есть только он и медленно угасающий свет. Океан молчит. А он продолжает плыть. У него нет чёткой цели, он лишь знает, что он должен плыть глубже. Это инстинктивное стремление не к выживанию, а к чему-то другому. Будто от его груди тянется цепь, постоянно увлекающая его всё ниже. Как ребёнок, тащащий родителя за руку, чтобы показать что-то интересное. Как только тьма океана окутывает его, он просыпается. Он сбит с толку, ему всё ещё кажется, что он плывёт, хотя он сидит в кровати. В конце концов, он игнорирует эти сны, посчитав их побочным эффектом многих часов, проведённых в инопланетном океане. После встречи с Морской императрицей он решил, что видел эти сны из-за неё. Это она звала его туда, вниз, в Главный Изоляционный Комплекс, чтобы он помог вылупиться её детям, которые станут его спасением. Он остался с ней до самого конца, наблюдая за тем, как замедляется и останавливается её дыхание, молясь, чтобы вместе с её смертью прекратились и его сны. Они продолжились. Он плывёт глубже, тяжесть в груди усиливается. Ему удаётся прорваться сквозь тьму, заполняющую нижнюю часть океана в его разуме. Он ничего не видит, но он чувствует… каких-то существ, плавающих рядом с ним. Огромные существа, размером с Призрачного левиафана, которого он видел с края кратера, когда принял идиотское решение заплыть так далеко от базы. Однако он уверен, что с этими чудовищными существами он раньше не сталкивался. Тем не менее, они не замечают его, и он продолжает плыть. Иногда во снах у него заканчивается кислород, но всегда он просыпается, хватая ртом воздух, до того, как задыхался. Ему казалось, что он в самом деле тонул. Хотя, как говорила Маргарет, он всегда тонул на той планете, просто очень медленно. Теперь, полтора месяца спустя, уже на его родной планете, в его постели, а не в океане, который испытывал его полтора месяца, он думает, что сны закончатся. Но стало только хуже. Сны не только продолжились, они начали казаться всё более реальными. Это привело к чувству оторванности от мира вокруг него после каждого пробуждения. Чем глубже он заплывает в чернильную пропасть, тем яснее чувствует, как он меняется под стать окружению. Рвущийся костюм дайвера от мутаций тела. Ноги, сливающиеся в один вытянутый хвост, тянущийся за ним через воду. Перепонки, образующиеся между его пальцами, плавники, облегчающие плавание. Чешуя, прорезающаяся через кожу, похожа на светящиеся ярко-зелёные кисты, покрывавшие его тело, пока он ещё был заражён. Процесс должен быть болезненным, но его не покидает странное чувство освобождения, что он превращается во что-то, чем он был на самом деле уже довольно давно. Странное ощущение рождается у него в груди, делая его легче, чем когда-либо. Какая-то неизвестная эмоция, или, возможно, у него просто появился плавательный пузырь. С новыми конечностями он плавает быстрее, чем раньше, и теперь он может видеть что-то на дне почти бесконечного океана, отсутствие темноты, ослепляющее его, свет. Он слышит, как оно зовёт его, поёт на языке, который он понимает не разумом, а душой. И затем он просыпается. Лёгкие всегда отказываются работать поначалу, будто настаивая на том, что у него должны быть жабры. Тело будто возмущалось: «Куда они делись? Всё должно быть не так!». Когда ему наконец-то удаётся вдохнуть, это не приносит никакого облегчения. Кажется, будто он всё ещё задыхается. Он никогда никому не рассказывает об этих случаях — боится последствий. Вдруг Альтерра заберёт его, запрёт, начнёт проводить эксперименты, пытаясь выяснить, каковы последствия его изоляции на той планете? Он не может понять, чего он боится больше: что они с ним сделают или что они могут выяснить. Мог ли он всё ещё считать себя человеком после всего, через что ему пришлось пройти? Может ли кто-нибудь остаться человеком после таких событий? Что это вообще значит — быть человеком, иметь человечность? Многие скажут, что нечеловечно было убивать тех живых существ: Пискунов, Рыб-Гэрри, Бумерангов, Пузырей, которые стали основой его рациона на первых порах выживания, не говоря уже о тех, кого он убил прежде, чем они могли убить его, хотя он мог питаться фруктами и овощами. Он не смеет упоминать о том, что часть его начала упиваться этим ощущением вонзающихся в сырую плоть зубов, наслаждаться разрыванием на части другого живого существа ради собственного выживания, поэтому даже после появления сада он продолжал охотиться, потому что это удовлетворяло… Он больше ни в чём не уверен. С друзьями отдельная проблема. То, как они настойчиво пытаются достучаться до него, узнать о его состоянии. Тревога появляется в их глазах, страх перед тем, что изоляция сделала с ним. Но он уже не был Райли. Райли погиб с остальной частью экипажа, когда «Аврора» разбилась. Он был выжившим — тем, кто сумел вылечить Хараа и спасти целую планету, тем, кто убивал и почти был убит взамен. Он тот, кто жил, хотя должен был умереть, но никто об этом не знает. Они видят лишь пустую оболочку, которая когда-то была их товарищем, и не понимают изменений, через которые он прошёл. Изменения, через которые он всё ещё проходит. Он плывёт глубже, и голоса продолжают петь. — Возвращайся домой, возвращайся домой, — они плачут, а ему хочется кричать, потому что он дома он дома уже несколько месяцев просто оставьте меня в покое, пожалуйста! В конце концов, они начинают преследовать его вне снов, и оторванность от мира сильнее, чем когда-либо, явная дисфория, которую он переживает каждое утро, лишает его дыхания, он больше не может с ней справиться, не может понять. — Почему? — спрашивает он себя, когда наконец заканчиваются сеансы с терапевтами и психиатрами. — Почему я страдаю, хотя я должен чувствовать себя свободным? Он не знает, кому он задаёт этот вопрос: себе или голосам, отравляющим его разум. Домой, домой, пожалуйста, вернись домой. Он плывёт глубже. — Прекратите это! — он хрипит, голос сиплый из-за долгого молчания. — Пожалуйста, прекратите это! Пение продолжается. Его кровь красная, хотя она должна быть жёлтой, всё нетакнетакнетак… Он плывёт глубже.