I hear you

      Один летний день, одно палящее солнце и один старый клен, под которым двое. В воздухе витает запах тепла и примятой травы. Юнги поворачивает голову и смотрит на своего спутника с теплой улыбкой. У него уголки губ в шоколадном мороженом и кончик носа запачкан, за кромку ворота белого свитшота стекает блестящая на солнце капелька пота. Юнги не может сдержать рвущегося наружу умиления, ведь он такой милый, когда думает о том, не странно ли он сейчас выглядит. Юнги кажется, что совсем нет, что милее и забавнее Чимина, что сидит с ним рядом и пылает щеками, нет никого в мире.       У меня что-то на лице? — Чимин стреляет взглядом в сторону зависшего Юнги и постоянно прячет глаза за горящими красным щеками. Юнги бы сказал, что на лице у него — милость, но Чимин не поймет. Не поймет, откуда Юнги знает о его загонах.       Ну хватит так на меня смотреть, это смущает, — жалобнее тянет Чимин. Мин усмехается по доброму и достает из кармана чистый платок.       — У тебя все лицо в мороженом, грязнуля, — говорит он, настойчиво стирая с его лица пятна. Чимин вертится как непоседливый ребенок, пыхтит и дуется, но Юнги от этого только больше хочется о нем позаботиться.       Он так сильно любит Чимина. Его улыбку, его глаза, его привычку вечно убирать мешающую челку с глаз. Чимин в свои семнадцать все еще похож на ребенка, собирает фигурки супергероев и любит видеоигры. Он злится, когда Юнги пихает в него здоровую еду по типу брокколи, и ворует сладости прямо у него из-под носа. Он не любит чистить зубы и умываться по утрам, но делает это ради Юнги, который встает рано только ради него и делает это вместе с ним. Чимин любит смотреть романтические фильмы, но все время фыркает, когда Юнги предлагает посмотреть их вместе, просто потому что знает, что будет плакать.       Чимин для Юнги открытая книга. Он всегда знает, чего Чимин хочет. Юнги купил ему шоколадное мороженое потому, что Чимин о нем подумал, хотя указывал на обычный шоколадный батончик. Юнги привел его в парк потому, что это самое любимое его место, хоть он в этом и не сознавался. Юнги хочет уже отвести его домой, потому что понимает, как жарко Чимину в этом свитшоте, который он решил напялить сегодня утром. Но ведь Чимин ни в коем случае не согласится.       — Чимин, ты сейчас весь вспотеешь и заболеешь, если ветер подует, — заботливо тянет Юнги, обнимая парня за плечи. У того в глазах мольба и капелька детской обиды. А в голове у него только:       Кажется, я ему наскучил, — и Юнги это так расстраивает. В его жизни нет ничего, что могло бы нравиться ему больше Чимина. Казалось, он делает все, чтобы Чимин это понял, но такие мысли заставляют его задуматься: кто из них ошибается? Юнги, который недостаточно проявляет свою любовь, одновременно пытаясь скрыть ее, или Чимин, неуверенный в себе настолько, что не видит очевидного?       — Если ты заболеешь, я очень расстроюсь, потому что мы не сможем с тобой гулять какое-то время, — ласково поясняет Юнги, и взгляд Чимина, благодарный и как будто влюбленный, для Юнги лучше ответов на все его вопросы.       Юнги может слышать мысли Чимина. Его голос звучит в голове непроизвольно, сам по себе. Юнги от этого немного больно, потому что настоящего голоса Чимина он не слышал с двенадцати лет.       Когда Чимин замолк, ему только исполнилось десять. Они только-только познакомились, Юнги был старше Чимина на два года и все время ловил на себе восхищенные взгляды мальчика. Чимин считал его в двенадцать подростком и горделиво хвастался родителям, что общается со взрослым мальчиком. Их волновало это до тех пор, пока они семьями не познакомились, и взрослым мальчиком не оказался он, Юнги, обычный ребенок. Юнги нравился родителям Чимина.       Они проводили время все вместе, ездили на пикники, устраивали ночевки, все уикенды были совместными. Их дружба была крепкой, чистой и невинной, Чимин для Юнги был тем, о ком нужно заботиться. Он оберегал его от хулиганов, разбитых коленок и вредоносных насекомых, баловал сладостями как младшего брата.       Но Юнги не мог уберечь его от судьбы. Тогда, когда мама Юнги сняла трубку трезвонящего телефона и упала на колени, Юнги понял, что все очень плохо. Когда она, утирая слезы, потащила Юнги быстро одеваться, он спросил, что же все-таки случилось, и ответ его поразил.       Машину семьи Пак сбила фура. Они ехали после уикенда у бабушки Чимина, а у фуры были неисправны тормоза. Она вылетела на дорогу из-за поворота и врезалась в машину со стороны водительского места, протаранив еще и пассажирское. Чимин был на заднем, он был пристегнут, и, по словам мамы, всего лишь сломал руку, а вот его родители… У них не было не единого шанса.       Примерно тогда у Юнги что-то щелкнуло внутри. Его голова была полностью свободна от мыслей и наполнена сплошным белым шумом. Он был напуган. Юнги не помнит, как они прибыли в больницу, как мама его разговаривала с врачом и упрашивала пустить их в палату. Юнги помнит только свои вспотевшие ладони и пересохшее горло, как на него накинули больничный халат и за руку повели по коридору, постоянно куда-то сворачивая.       Только потом он увидел Чимина, и ему захотелось кричать от того, какой у него безжизненный и пустой взгляд. Его левая рука была перебинтована, бледное лицо ничего не выражало, и только глаза с полопавшимися капиллярами выдавали его горе. Юнги взял его за руку, пока мама выясняла подробности ситуации у доктора. Чимин никак не среагировал на него, даже не вздрогнул. Мальчик был похож на куклу, безжизненную и безвольную.       — Чиминни, — позвал его Юнги, не рассчитывая, что он откликнется.       Но Чимин неожиданно дернулся, повернув в его сторону голову. Его пальцы сжались и мальчик, наконец, расплакался по-настоящему. Юнги обнял его, подставляя плечо, а Чимин почти захлебывался слезами. Не было никакого сомнения, что от Чимина не скрывали факта смерти его родителей. Не было никаких сомнений в том, что Чимин ломается внутри и вот-вот готов рассыпаться. В тот момент Юнги поклялся, что защитит его даже ценой собственной жизни.       У него обнаружился психогенный мутизм. Чимин замолк, и не сказал ни слова ни ему, ни кому-либо еще. Юнги перечитал много литературы, вместе с родителями, которые переоформили опеку над Чимином на себя, водили его по психологам и на арт-терапии, но мальчик упорно молчал, вместе с Юнги изучал язык жестов. Они оба понимали, что разум Чимина не хочет поддаваться лечению, и старались проходить через это вместе. Юнги никогда не отпускал его руку.       Чимин вел себя более открыто только с ним. Они до сих пор живут в одной комнате, раньше Чимин перебирался в кровать Юнги, обнимал его до самого утра и холодным носом утыкался ему в шею. Юнги же перебирал его волосы и с каждым днем понимал все отчетливее, что слово «люблю» по отношению к Чимину меняет свой смысл.       Когда Чимину исполнилось шестнадцать, Юнги впервые услышал его мысли. Чимин рассматривал витрины с маффинами и словно не решался попросить Юнги купить ему что-нибудь. Мин положил руку ему на плечо и тут же услышал:       — Боже мой, как стыдно, — голос Чимина дрогнул, как и сердце Юнги, который этого голоса с двенадцати лет не слышал.       Он готов был обрадоваться, что Чимин наконец преодолел свою болезнь, но видя, что губы Чимина не шевелились, а от него нет никаких дальнейших действий, Юнги становится не по себе. Он готов согласиться с тем, что это был плод его фантазии, но этот голос снова:       — Хочу это персиковое пирожное, но я не взял кошелек, — опять пробубнил голос Чимина в его голове, но в этот раз Мин отчетливо видел, что Чимин молчал. И как бы сильно этот голос в голове не казался странным и пугающим, Юнги в тот момент волновало больше, почему Чимин так смущается попросить что-то у него. Ведь для Чимина ему ничего не жалко.       — Ты хочешь персиковое пирожное? — осторожно поинтересовался Мин. Чимин обернулся к нему растерянным и даже во взгляде его читалось недоумение. «Как ты узнал?», — спросил он и почему-то залился краской.       Юнги осознал, что читает его мысли только вечером следующего дня. Они уже лежали в темноте на разных кроватях, Юнги был в полудреме, но проснулся сразу же из-за скулежа свернувшегося на кровати калачиком Чимина. За окном бушевала природа, дождь отбивал барабанную дробь о стекло. Чимин ненавидел грозы, а очередные раскаты заставляли его ощутимо содрогаться. Его кровать вздрагивала вместе с ним.       Если я попрошусь к Юнги, это не будет выглядеть странным?— слышит Юнги. Этот голос звучит не со стороны кровати Чимина, а словно в его голове, как будто он слушает радио в наушниках. Юнги закрывает уши в растерянности и зажмуривается, но что-то голосом Чимина продолжает пищать напугано в его голове: Я взрослый, я не должен больше бояться грозы.       — Не хочешь перелечь ко мне? — спрашивает Юнги, боязливо поглядывая на кровать Чимина. Он слышит два коротких стука о тумбочку — Чимин говорит ему «нет». — Чиминни, не волнуйся. Я тоже без тебя в грозу боюсь спать.       Он надеялся, что это Чимина убедит. В темноте ему показалось, что он все-таки решил подняться с кровати, но парень перевернулся на другой бок и только громче засопел, притворяясь спящим. Он так делает всегда, когда дуется. Только на что, для Юнги все еще загадка.       Юнги сделал это сам. Взял свою подушку и перебрался в его кровать, игнорируя ерзающего и сопротивляющегося Чимина. Рукой обхватив его талию, Юнги отчетливо почувствовал дрожь. Чимин дрожал весь, когда комнату озаряли молнии и гром сотрясал землю. Юнги уткнулся носом в затылок и прижал его тело к себе, ощущая пальцы Чимина на своем запястье.       — Спи, Чиминни, — прошептал в темноту Юнги.       Сколько бы в ту ночь не били молнии и не гремел гром, Чимин больше не дрожал. В дальнейшем мысли Чимина для Юнги были всегда неприятными. Сколько бы он их не слышал, парень думал только о том, что мешается. Могу ли я сесть рядом с Юнги-хеном? Я не должен мешать ему, иначе хен разозлится. Наверное, я очень приставучий. Для Юнги это было шоком. Чимин перестал звать его на прогулки, и в мыслях его было лишь нежелание навязываться. Он не показывал Юнги свои рисунки, думая, что они уродливы и могут ему не понравиться. Чимин даже лишний кусок хлеба не мог попросить без тревожных мыслей.       Юнги много думал, оглядываясь назад понимал, что вины его в этом нет, а Чимин просто стал таким, когда повзрослел. И в его силах было только выдержать и дождаться момента, когда на объятия Чимин ответит искренней улыбкой, а не смущенно отведенным взглядом.       Юнги берет Чимина за руку. Домой они решили идти пешком, чтобы солнцу лица подставлять и наслаждаться летним теплом. На лице Чимина такое умиротворение, коего Юнги не видел с его десяти лет. Улыбка у Чимина теплая и ласковая, парень закрывает глаза и медленным парящим шагом идет по бордюру, крепко сжимая пальцы Юнги в своей ладони. Пока Чимин не видит, Юнги может смахнуть с лица свою дежурную, спокойную улыбку и посмотреть на него с той любовью, с какой смотрит только на него спящего. Ему так много хочется сказать, так много хочется передать ему своими жестами, поведением, чтобы Чимин наконец понял, что он для Юнги не просто сводный брат. Что же Юнги останавливает?       — Чиминни, — зовет Юнги, останавливаясь. Чимин открывает глаза и спотыкается, падает на Юнги и непроизвольно сжимает его в объятиях, оказывается с ним нос к носу.       Ситуация до смешного банальна, Юнги видел такую в большинстве романтических фильмов, что так любит Чимин. Его рука ложится Чимину на талию, прижимает крепко к телу. У Чимина во взгляде читается паника, щеки горят от смущения и мысли путаются, так что Юнги не может ничего прочитать. Он слышит только помехи, как на радио, и это так умилительно.       — Тебе кто-нибудь нравится? — спрашивает Юнги напористо, не отпуская. Чимин упирается ладошками в его плечи, но не отталкивается, сжимает футболку и роняет голову ему на плечо, зарываясь носом в белую ткань. Он молчит, потому Юнги продолжает. — Спрошу по-другому. Я нравлюсь тебе?       Кажется, словно он слышит писк кардиомонитора. Словно у Чимина сердце замерло и забилось так быстро, что тело его начало содрогаться. Юнги боится вдруг за его надломленную психику, но Чимин резко отстраняется и смотрит на него серьезно, поджимая губы и сводя брови к переносице. Чимин кивает, так уверенно и настойчиво, что Юнги не может удержать улыбки.       Ты так сильно нравишься мне, что я даже дышать иногда не могу, — серьезно думает Чимин. Это все, что Юнги хотел услышать. Ему не нужно большего для того, чтобы вжаться своими губами в его, таким образом прояснив все и показав свои чувства.       Под агрессивно настроенным солнцем они стоят очень долго. Юнги целует Чимина до изнеможения и покалывания губ. Он не знает, что будет с ними дальше; сможет ли Чимин преодолеть свою болезнь и сказать однажды «люблю» как все, будет ли Юнги и дальше слышать раздумья, что роятся в голове парня.       Юнги знает, что он очень сильно любит Чимина. А еще, что Чимин тоже очень сильно его любит.