Тропой неизвестной пускаюсь я в путь

На хайвее нет преград. Он рвется вдаль необузданным мустангом, гладкий как укатанный лед на конькобежном треке. Под вытянутым куполом синего неба словно на ниточках висят ватные облака. Их массивные тени резкими, неровными полосами разлиновывают зеленеющую после дождя прерию. В воздухе пахнет озоном и мокрой травой. Утробное рычание автомобильного мотора незаметно проникает в сознание и занимает свое место в картине мира. Дженсен вдыхает полной грудью и выжимает педаль газа в пол. Теперь, когда стрелка спидометра подбирается к ста двадцати милям в час, мир наконец-то перестает быть статичным. Эта машина… Она знакома и чтобы управлять ею, не нужно смотреть ни на приборную панель, ни на рычаг коробки передач. Ей присвоено ласковое прозвище “Детка”, правда, присвоил его не Дженсен, да она и не принадлежала ему никогда. Но сейчас он может гнать на ней по-настоящему быстро и страшно даже подумать, какая мощь всегда скрывалась под этим капотом. Табун лошадей ходил по съемочной площадке смирно, едва перебирая звонкими копытцами поршней, а теперь он мчится во весь опор, и ветер заполняет легкие кристально чистым воздухом. Небольшой городок ждет его где-то у подножия гор. Дженсен прикидывает расстояние на глаз: около сорока минут пути. Но стоит моргнуть, и он уже оказывается в пригороде. Благо, что улица пуста и только белый пикап на углу мигает поворотником. Дженсен сбавляет скорость до приличных двадцати миль в час. Достаточно прикрыть глаза всего на миг, и вот он уже в самом центре, где на парковке у бара есть только одно свободное местечко. Наверное, здесь тоже прошла гроза: запах бензина и гари сменился легкостью озона, а под ногами блестит мокрый асфальт. “Красный лис” — гласит вывеска с полуголой девицей в алых латексных сапогах. Музыка гремит басами, танцовщицы в блестящих облегающих костюмах крутятся на пилонах, а некоторые и на столах особенно щедрых джентельменов, но Дженсен не обращает на них внимания. У барной стойки не протолкнуться, но один стул, на который падает отраженный свет софита, пустует, словно заколдованный. Дженсен садится, позволяя сиянию окутать себя, и тут же сталкивается взглядом с барменом. — Кого-то ищете? — не дожидаясь заказа, он ставит перед Дженсеном кружку темного пива. — Да. У него нет имени или описания. Он ехал сюда без цели, но теперь согласен с неожиданной догадкой. Крепкое пиво наполняет рот кофейно-ореховым ароматом, а сладковатые винные нотки придают ему изысканности. Стаут. В нем не хватает чего-то, чего не может быть в пиве, но что Дженсен давно и точно ассоциирует именно с этим сортом. В нем не хватает покоя. На хайвее все было легко: дорога вела и знала лучше него, что нужно делать дальше. В баре, где музыка становится громче с каждой секундой, у Дженсена слишком много вариантов. Он оглядывается по сторонам. Он ведь кого-то ищет? Красная лестница ведет куда-то наверх, и он оставляет полупустую кружку на барной стойке. Пушистый ковер облизывает длинным ворсом его ноги — он вдруг идет босиком, а ботинки исчезли. Между узких горячих стен становится жарко, и Дженсен стягивает куртку, которая никогда не была его. Она пропадает, стоит ему уронить ее на пол. Он не сожалеет. Ступеньки заканчиваются внезапно. Он, не раздумывая, отдергивает в сторону бордовый бархатный занавес, преграждающий ему путь. Оглушительные овации перекрывают доносящуюся из бара музыку. На сцене единственный стул напротив микрофонной стойки, к нему прислонена акустическая гитара. Невидимая толпа хлопает в ладоши и визжит от восторга, когда он берет ее в руки. Палисандр на верхних ладах отполирован до блеска, а на колках видны пара царапин. Дженсен часто играет на этом инструменте. Он никому не рассказывает, откуда взялась гитара, которую он возит с собой из поездки в поездку или же запирает дома на ключ. Под сотней незримых взглядов хочется спрятать ее в кофр. Сцена вытягивается в подиум, со всех сторон мелькают огни, и Дженсен, подхватив гитару, идет вперед. — Мистер Эклз, вы уже закончили? Он останавливается у микрофона, узнав в окликнувшем его голосе ведущую шоу: — Закончил. Я уезжаю. — Один? Не один. В конце подиума очередная дверь, деревянная и изъеденная трещинами. Ручка скрипит, когда он нажимает на нее. Она должна стать спасением, но не становится. Морской воздух скрипит солью. Длинный пирс кажется бесконечным. Серые волны подхватывают пену и выбрасывают ее к ногам Дженсена. Прохлада взбирается вверх по промокшим до колен джинсам. Он садится на край, свешивает ноги и зачем-то начинает перебирать ноты, зажимая вмиг ставшие скользкими струны. Морская соль вредна для акустики. Вреден для нее и влажный воздух, и перепады температуры. Мелодия незнакома, он наигрывает ее скорей наугад. Словно кто-то сидит рядом, мурлыкает себе под нос старую песенку, а Дженсен пытается поймать ее и переложить на ноты. Он почти может разобрать слова, только ветер создает уж слишком много шума. Море успокаивается, порывы смягчаются и вот уже легкий бриз ерошит волосы Дженсена. Солнце выбирается на небосклон, расцвечивая воду теплой палитрой оттенков. Позади раздается рев мотора, но Дженсен не пытается обернуться. На этом пути он может смотреть только вперед. Удар страшной силы должен сломать позвоночник. Боли нет, только ощущение полета и падения, вода льется в рот, в легкие, заливается в уши, а мелодия все равно продолжает звучать, словно и в морской пучине ей осталось место. Воздуха нет, и Дженсен сдается, вдыхая воду. Она вдруг кажется невесомой, и он лишь чувствует, как легкие слегка сжимаются от соли. Дно приближается стремительно, и сколько он не пытается плыть, ничего не выходит. Тело чужое и непослушное, и жгучий страх накатывает неудержимым валом. Чьи-то горячие по сравнению с океаном руки подхватывают его под грудь и плечи. У покоя и спасения есть имя. — Миш, — с облегчением выдыхает Дженсен и откидывает голову назад, подставляя шею под прикосновения любимых губ. Море перестает быть темным. Белые лучи пронзают его толщу, и мелкие рыбки переливаются россыпью драгоценных камней. Они проносятся мимо, щекотно задевают своими хвостами, и Дженсен пытается увидеть в их гладких как зеркала боках отражение своего спасителя. Оглянуться назад и проснуться сейчас было бы слишком больно. Ловкие, сильные пальцы Миши расстегивают его рубашку, и Дженсен рад от нее избавиться. Футболка отправляется следом за ней на морское дно, и он нетерпеливо дергает пряжку ремня на джинсах. Одежда стесняет движения. Без нее у Дженсена словно открывается второе дыхание. Ладони Миши скользят по его плечам, по спине и пояснице, оглаживают живот и руки, очерчивая подушечками пальцев каждую мышцу. — Догони меня, — усмехается он на ухо Дженсену и вдруг пропадает. А потом мелькает справа, и Дженсен чуть неуклюже дергает ногами. Он умеет плавать, но тело не слушается. — Миш, подожди! Под водой нельзя говорить, да и не слышно наверняка, но Миша слышит. Он возвращается, и Дженсен с удивлением рассматривает блестящий русалочий хвост, искрящийся аметистовыми бликами. Широкие плавники по его бокам игриво подрагивают. — Догонишь тебя с таким, — фыркает Дженсен и пытается подплыть поближе. — С таким? — Миша выразительно кивает на ноги Дженсена, и тот вдруг обнаруживает у себя такой же хвост. Но если Мишин чуть полосатый, то у Дженсена он скромно серебристый, и так ему нравится даже больше. Одного взмаха хватает, чтобы оттолкнуться от воды и устремиться вперед. Миша едва успевает увернуться, и Дженсена больше ничто не интересует. Он словно стал сильнее в десятки раз: обычно под водой большая плотность, а здесь он парит словно в невесомости. Миша избегает его вытянутых рук, ловко переворачивается и плывет спиной вперед, позволяя Дженсену вдоволь налюбоваться на хитрые искорки в своих глазах. Здесь, в глубоком синем море они кажутся небесно-голубыми, и Дженсен не может оторвать от них взгляда. Когда они добираются до рифов, игра становится интереснее. Узорчатые кораллы встают на пути причудливыми барьерами, и Дженсену приходится постараться, чтобы не отстать от Миши, который явно чувствует себя здесь в своей стихии. Он легко ориентируется в этом калейдоскопе, то увиливая от руки Дженсена на глубину, туда, где наверняка водятся мурены, то взмывая над рифом, распугивая стайки пестрых рыбок. Дженсену удается нагнать его только на границе рифа, где море становится прохладнее и темнее. Он успевает схватить гладкую чешую хвоста и с силой сжимает пальцы на жестком плавнике: — Поймал! Дженсен смеется и старается не смотреть в клубящуюся за спиной Миши мглу. На этот раз он успел, точно успел. Миша позволяет притянуть себя для поцелуя, и на языке становится сладко, словно и нет вокруг соленой воды. Дженсен прикрывает глаза, но все равно подсматривает. Его пальцы зарываются в темные волосы на затылке Миши, и в груди наконец-то разгорается пламя. Ему жарко после погони, нечем дышать под водой, и горло мучает жажда. Но все неважно, пока рядом бьется такое же горячее сердце, повторяя его собственный ритм. Их хвосты трутся плавниками друг о друга, и от этого под чешуей словно растекается расплавленное железо. Когда Миша обвивает Дженсена хвостом, ему остается лишь прижаться сильнее к обнаженному торсу. Поцелуй прекращается, чтобы рассыпаться на десятки торопливых прикосновений к щекам, бровям, шее, чтобы устремиться вниз к ключицам и груди, и Дженсен стонет, требуя большего. — Давай наверх, — выдыхает ему на ухо Миша, кивая на сияющую над головой поверхность. Дженсену хорошо и здесь, но он повинуется, не забыв схватить Мишу за запястье. Хвост не слушается, он вдруг тяжелый, и непонятно, кто из них кого тянет наверх. До звенящего за зеркалом воды неба остается рукой подать, когда Миша вдруг притягивает к себе Дженсена для поцелуя. Тот не успевает возмутиться. Горячее запястье вдруг становится прохладным, выскальзывает из крепко стиснутых пальцев, и Миша, оказавшись под плывущим Дженсеном, выталкивает его из воды. Что-то тяжелое, влажное ударяет его по спине, и Дженсен в ужасе распахивает глаза. Вокруг темно, душно, он опутан какой-то тканью, и барахтается, пока не избавляется от нее. Только спустя минуты он, наконец, узнает больничную палату. Его постель измята, пропитана потом, а в штанах мокро от спермы. Дженсен насилу добирается до душевой кабинки, и долго не может избавиться от ощущения осевшей на коже соли. Стоять больно, едва зажившее колено ноет, требуя покоя. Утром он снова спросит о результатах спасательной операции и снова услышит “нет”.

***

На хайвее нет преград. Детка ворчит и привозит его в красный бар. — Ищете кого-то? — Да. Залитая софитами сцена, овации и гитара, которую подарил ему на день рождения один очень дорогой человек. — Мистер Эклз, вы закончили? — Закончил. Скрипучий пирс, удар и шумное погружение. — Миш. Игра, погоня, секунда до черной, всепоглощающей мглы и путь наверх, от которого невозможно отказаться. За эту неделю он так и не продвинулся дальше. Раз за разом его, сначала вяло, а потом и яростно сопротивляющегося, Миша выталкивал из воды в реальность. И нежность в его смеющихся глазах причиняла больше боли, чем собранное штифтами колено да переломанные ребра. Врачи говорили, что Дженсен легко отделался. Он вышел из комы всего спустя две недели после травмы. Отек мозга быстро сошел на нет, и его бы выписали, если бы не навязчивые сны, превращающиеся в видения. Иногда он почти бредил. Психиатр списывает это на шок. Успокоительные не помогают. Вместо ночей без сновидений наступает бессонница, и Дженсен отказывается принимать лекарства. Спустя целый месяц поисков результата нет.

***

Мокрый от дождя хайвей делит прерию пополам. Слева виднеется ферма, огороженная когда-то белым забором. Многочисленные дожди, бури и яркое солнце кое-где стерли с него краску. Дженсен позволяет себе отвести взгляд от дороги и рассматривает стадо черных овец, пасущихся совсем близко к откосу. Видимо, в ограде брешь, и животные убежали. Справа, за зеленым морем прерии, блестит тонкая золотая полоса — настоящее море. Он ездил по этой дороге столько раз, и никогда этого не замечал. Указатель по правую руку гласит “Чарлстон”. Чарлстон — маленький город в северной Каролине, на самом берегу Атлантического океана. Они не выбирали его местом для медового месяца. Они просто сбежали на время хиатуса [1], доверив игральному кубику выбрать место на карте.. “Красный лис” привычно блестит своей вызывающей вывеской. Дженсен останавливается у входа и почему-то не может заставить себя переступить порог. Возле двери красуется расписание местных концертов, названия мелких рок-групп, и он никак не может разобрать последнюю надпись. 13-го августа, в девять вечера. Названия группы не прочитать. Пиво привычно отдает орехом и кофе. На сцене одинокий стул, но Дженсен успевает остановиться перед тем, как выйти под свет софитов. Он спотыкается о пюпитр, листы с нотами разлетаются по полу и пожилая женщина, похожая на учительницу, бросается собирать их вместе с ним. — Простите, — он поспешно поднимает страницу за страницей. Бумага царапает пальцы, словно наждак. — Ничего-ничего, — она улыбается, и остается только дивиться, как ей не больно собирать ноты. — Я успею все рассортировать до прихода Джеймса. — Кто это? — Дженсену не интересно, но слова сами срываются с губ. — Джеймс Коуф — певец. Очень талантливый. Дженсен кивает и отдает ей листы. Дверь на пирс вдруг оказывается заперта. Он бьется над проржавевшим замком до самого рассвета, пока не просыпается, и пальцы его оказываются исцарапаны.

***

Странно, но хайвей без утробного рыка Импалы кажется пустым. Да и не держать в руках руль непривычно. Дженсен ежится, но открывает окно. — А тебя не продует? Все-таки гроза только прошла, — осторожно замечает Джаред. Они знакомы уже лет семь, и сейчас он единственный, кто не крутит пальцем у виска на откровения Дженсена. Что ж, теперь у них равные шансы загреметь в психушку. Они едут в Чарлстон только потому, что Дженсену приснился этот город. — Через пару километров слева будет ферма, — как бы невзначай произносит он. — Забор побит, и овцы разбежались. Джаред выжимает педаль тормоза, когда напротив указателя “Чарлстон” действительно оказывается ферма. Упитанные черные овцы пасутся у откоса, и им совершенно плевать на чужаков. — Чувак, скажи, что гугл-карты творят чудеса, — Джаред потирает пальцами глаза, но Дженсен не отвечает. Он всматривается вдаль по правую руку, где золотым ободком блестит Атлантический океан. Тот самый, куда они сорвались с обрыва больше двух месяцев назад. — Может, ты здесь был раньше? С Мишей они ехали по другой дороге. Они так и не добрались до Чарлстона, заночевав в отеле в Маунт-Плезант, что располагался севернее по 17-му шоссе. — Останови! — требует Дженсен, когда они проезжают мимо забитой парковки. За десятками автомобилей привычно алеет вывеска “Красный лис”. Наверное, они приехали рано: в заведении пусто, и бармен лениво расставляет алкоголь по полкам. Он почти не обращает внимания на посетителей, и Джаред привлекает его внимание взмахом руки. — Кого-то ищете, уважаемые? Дженсену не знаком его голос. Он чувствует себя обманутым, и в душе все рвется на части, когда Джаред протягивает ему фотографию Миши. Бармен качает головой: — Ни разу не видел. На языке горько, но совсем не похоже на стаут. Взгляд падает на маленькую, узкую сцену в углу. Пальцы болят от ощущения содранной о наждак кожи: — А Джеймса Коуфа знаете? Бармен чуть поднимает брови, отставляет стакан в сторону: — А зачем он вам? Джаред отводит взгляд в сторону, чтобы не показать собственного недоумения. — Он… — любое объяснение прозвучит глупо. — Мне нужно поговорить с ним насчет музыки. — Неужели его песенками кто-то заинтересовался, — бармен пожимает плечами. — Он выступал здесь последний раз 13-го августа. Могу дать визитку. Дженсен не знает, с каким вопросом звонить этому человеку. Его выручает Джаред, прикидывающийся музыкальным агентом. — Ты прям как Сэм, — Дженсен благодарно хлопает его по плечу. Джаред поправляет волосы и откидывается на спинку сидения: — Зачем тебе этот мужик? — но поймав виноватый взгляд, только машет руками. — Я понял, он тебе приснился. — Нет, не он. Мне приснилось, что я держу в руках его нотную тетрадь. Джаред устало закрывает глаза: — Твои родители меня убьют. Сначала я молчал про ваши отношения, потом ты сбежал из больницы, а теперь мы в Чарлстоне, потому что тебе снится какой-то мужик. Дженс, это безумие. Дженсен позволяет себе отвернуться и посмотреть на вывеску “Красного лиса”. Все та же длинноногая девица в латексных сапогах улыбается со своего плаката нахально и дерзко. — Тело не нашли, — упрямо бормочет он себе под нос. — Я не сдамся, пока не увижу тело. — Если ты его увидишь, ты окончательно тронешься, — Джаред вздыхает, потом улыбается и заводит мотор. — Ладно, поехали к этому мужику. Джеймс Коуф живет почти на окраине Чарлстона и настолько прост, что приглашает “музыкальных агентов” на встречу прямо в свой дом. Уютный коттедж явно окружен заботой: лужайка ровно выстрижена, разноцветные гномы расположились вокруг альпийской горки, а будка выкрашена в ярко-салатовый цвет. Доберман вскакивает на ноги при виде гостей, но лишь машет некупированным хвостом. Висячие ушки только добавляют псу комичности. Дженсен долго мнется под дверью, и Джаред сам нажимает на кнопку звонка. Дженсен пытается найти в себе хоть грамм актерского мастерства, но его беспокоят лишь окружающие детали, ни одна из которых не всплывает в памяти. Ощущение совершенной ошибки гложет его, пока Джеймс не приглашает их в гостиную. Здесь пахнет лаком и клеем, влажным деревом и немного корицей. Аромат слабый, он едва пробирается в комнату, но этого достаточно, чтобы заставить Дженсена неприлично озираться по сторонам, пока Джаред старательно болтает о всякой чепухе. — Простите за запах из мастерской, — извиняется хозяин дома. — Я увлекаюсь реставрацией гитар, вот только начал работать над новой. Внутри что-то скручивается, словно перетянутое колючей проволокой. Дженсен насилу улыбается: — Вот это совпадение! Я тоже. Над чем сейчас работаете? Горький ком подкатывает к горлу, когда Джеймс заносит в гостиную искореженную гитару. Дека вздулась, по грифу прошла трещина, двух колков не хватает. Два слова на задней стороне у крепления анкерного болта подтверждают догадку. “Для тебя”, с такой узнаваемой “Д”, какой ни у кого больше нет. — Где вы ее взяли? — спрашивает Дженсен, чувствуя, как голос предательски превращается в хрип. — На берегу… — Покажите это место. К утру следующего дня остров Драм исхожен Дженсеном вдоль и поперек. Он свалился бы раньше, если бы Джаред не впихивал в него чай и бутерброды порой почти насильно. — Так, тебе нужен перерыв, — он затаскивает Дженсена на лодку, когда ясно, что на Драме следов уже не найти. — Здесь ничего нет. — Но Коуф сказал… — Забудь, что он сказал, — Джаред накидывает плед на его плечи. — Ешь. Бекон с сыром быстро восстанавливает силы. Дженсен откидывается назад, устраивается поудобнее, почти безразлично глядя на то, как Джаред заводит мотор. — Твоя мать сегодня трижды звонила, — ворчит он. — По-моему, она перестает мне верить. — Что ты ей сказал? — Первый раз ты плавал с дельфинами, второй раз спал, третий раз был на физиотерапии. Если она позвонит сейчас, — Джаред смотрит на часы и свистит от удивления: уже заполночь. — То мне останется только отправить тебя по бабам. Дженсен позволяет себе усмешку. Их поиски здесь бессмысленны: машина упала во время отлива, и искать стоило бы в море. Или в радиусе тридцати миль от места аварии. Здесь, в устье реки Купер, гитара из багажника Импалы могла оказаться только чудом. Дженсену нужно еще одно. В темноте мелькает длинная полоса огней. Он вздрагивает и резко садится: — Что это там? Джаред подносит бинокль к глазам: — Всего лишь пирс. Перед глазами мелькают серые волны и по ногам до самых коленей ползет фантомная влажность. Дженсен стряхивает с себя плед: — Разворачиваемся.

***

Беркли Каунти больше острова Драм, но застроен куда меньше. Река Купер огибает его и лишь тонкий ручей отделяет от материка. Пирс построен давным давно, еще когда дерево было основным строительным материалом. Просоленные за годы доски скрипят под ногами и выглядят ненадежно. — Да не случится ничего со мной, — Дженсен тщетно пытается отказаться от оранжевого спасательного жилета. Джаред демонстративно надевает свой: — Вы с водой плохо сочетаетесь. Обойдемся без риска, ладно? Дженсен фыркает и все-таки следует совету. Он хорошо плавает. Правда, последний раз, когда они в Импале сорвались с обрыва, это умение ему не помогло. После падения он помнил только удар сумасшедшей силы, боль, рвущую в клочья его ребра и легкие, и шум воды. Волны подхватили машину словно пушинку, смяли и утянули на дно. А потом Мишины пальцы сомкнулись на его запястье, и Дженсен отключился. — Может, есть смысл обойти ближайшие больницы? — предлагает Джаред, когда пирс исхожен вдоль и поперек. — Может, — соглашается Дженсен. Единственным выходом кажется броситься в воду. Туда, где во сне им все же удалось встретиться. Правда, тут не придется ждать красочных рифов и рыбок, мерцающих всеми цветами радуги: река судоходна, в ней наверняка ничего не видно даже с фонарем. После бесплодных поисков Джаред все-таки уговаривает его поехать в мотель. Дженсен просыпается в половине десятого утра совершенно разбитым в первую очередь потому, что ему так ничего и не приснилось. Кофе кажется безвкусным, хотя Джаред и закинул по привычке четыре ложки сахара. — Может, ты еще какие детали вспомнишь? — обнадеживающе произносит он, глядя на Дженсена, уныло листающего каналы в телевизоре. — Что-нибудь? — Это же просто сны, Джа. Ты сам говорил. — Но гитару мы нашли. Его оптимизм не заражает. Это могло быть лишь совпадением. Говорят, подсознание превращает мимолетные образы и воспоминания в истории или даже в видения, что иногда приводит к ощущению дежавю. Может, и Коуф, и “Красный лис” уже встречались Дженсену в новостных сводках или лентах соцсетей, и лишь теперь измученный надеждой разум связал их воедино. Дженсен хочет уже выключить телевизор, но не успевает дотянуться до большой красной кнопки на пульте. На экране мелькает яркая картинка кораллового рифа: в музее Мэйс Браун с сегодняшнего дня будет показываться экспозиция из Австралии. Он вскакивает на ноги, хватает с кровати мобильный и выбегает из номера. Выставка маленькая. Смотреть здесь практически нечего, но он никак не может заставить себя отойти от залитого эпоксидной смолой стола, в толще которого расположилась миниатюрная имитация Большого Барьерного рифа. Он знает все эти изгибы, впадины и высоко торчащие кораллы. Он может точно сказать, где именно они резвились в его снах. Он стоит над миниатюрой так долго, что мешает толпящимся вокруг школьникам, которым тоже не терпится рассмотреть всю картину. — Мистер, — неприязненно окликает его учительница. — Вы закончили? Вы уже полчаса тут стоите. Дженсен извиняется и заставляет себя отступить. Он почти выходит из зала, как вдруг вытаскивает фотографию Миши из кармана рубашки и возвращается к осадившей его женщине. Он слышал ее голос раньше, слышал, однозначно слышал. На длинной, превратившейся в подиум сцене, на пороге заветной двери. — Простите, мэм, — они уже наделали множество глупых вещей, одной больше, одной меньше. — Вы знаете этого человека? Видно, что она собирается отмахнуться, а потом ее лицо удивленно вытягивается.

***

— Подумай только, восемьдесят миль от места аварии! — восхищенно восклицает Джаред. Дженсен делает вид, что не слышит. Он обещает себе обрадоваться, как только информация подтвердится. А пока они подъезжают к приюту святого Патрика, он запрещает себе дышать свободно и кусает губы, иногда до крови. Так не бывает. Отлив должен был утащить его в открытое море. Дженсена спасла проходящая мимо шлюпка, а Миша… Дженсен отчетливо помнил руки, вытолкнувшие его из воды. А потом была тьма, боль и долгие дни в паршивой больничной палате. Поиски спасателей ничего не дали ни в первую неделю, ни во вторую. Когда он очнулся, у постели сидели Джаред, начальник береговой охраны и мать, поседевшая от вести о случившемся. Спасательную операцию продлили, но было ясно, что спустя две недели шансов найти хотя бы тело оставалось немного. И теперь Дженсен боится поверить. Он дышит через раз, переступая через порог приюта, задерживает дыхание, идя по узкому коридору, давно требующему ремонта. Открывая тонкую дверь, изъеденную трещинами, он слышит знакомый скрип дверной ручки. Наверное, эта встреча могла бы быть другой. Миша спит, и Дженсен щиплет свое запястье, убеждаясь в реальности происходящего. Он осторожно садится на край старенькой кровати, надеясь не разбудить. — Привет, — шепот срывается с губ. — Как я рад тебя видеть, приятель. Сердце стучит так, что в висках отдается. В коридоре слышны чьи-то шаги, и Дженсен был бы рад запереть дверь. — Они сказали, у тебя до сих пор шок. Что ты можешь меня и не вспомнить, как не вспомнил ничего до этого дня. Это не страшно, знаешь. Я все тебе расскажу, как проснешься. Познакомлю тебя с семьей и друзьями. Покажу наши самые любимые бары, проедемся по местам съемок и, может, ты согласишься пожить некоторое время в Техасе. Миша вздыхает и чуть ворочается во сне. Дженсен позволяет себе усмехнуться: — Хорошо, никакого Техаса. Мне на самом деле плевать где, лишь бы рядом. Эти два месяца, Миш, они худшие в моей жизни. Я боялся тебя потерять. Он осторожно гладит Мишу по руке, потом переплетает свои пальцы с его и насилу сдерживается, чтобы не прильнуть губами: — Мне все равно, как сложно будет дальше. Я уже счастлив. Тишина становится тяжелой, притяжение невыносимым, и Дженсен закрывает глаза в попытке справиться с собой. Когда он, наконец, открывает их снова, Миша смотрит на него с улыбкой. Такой же нежной, какой она была во время их погони над кораллами Большого Барьерного рифа. [1] Хиатус — перерыв в телесериале, его съемках, обычно сопряженный с крупными праздниками или санкционированный каналом по индивидуальным условиям. Те самые две-три недели, когда мы с нетерпением ждем новые серии.