Я не могу плакать. Не могу кричать. Просто, меня что-то пожирает изнутри. Это умирает доверие близкого тебе человека. Долгой и мучительной смертью. А вместе с ним умираю и я.
***
— Да пойми же ты наконец! — В голосовом сообщении девушка отчаянно пыталась донести до подруги всю абсурдность ситуации. — Моя душа к тебе привязалась. Я переступила через свою непомерную гордость, а ты так ничего и не поняла. — Люди эгоисты, а я в особенности. —Да, давай. Люди эгоисты… — Ядовитая желчь от этих слов проникает прогнившими насквозь когтями прямиком под мою жалую телесную оболочку и выдирает куски кровавой плоти из моего покрытого толстой коркой неприступности сердца, оставляя неизлечимые раны внутри груди, — Бог видит, я старалась. — голос в недослушанном файле легонько срывается, заставляя приглушённый мотор умирающего туловища работать во всю мощь, — Удачи тебе. Прощай. Минута. Ненавистная иконка «Отправка сообщений ограничена» в тысячный раз мелькает перед моим стеклянным взором.И в игру вступают ОНИ:
Отчаянье. Сердце перебегает из пяток к голове, и среди запутанных лабиринтов человеческого тела никак не найдёт тот яркий свет в конце тоннеля. Вторая. Страх. Любовь, Вера и Надежда прилипают к невидимому барьеру меж мирами, оставляя на тоненькой преграде своеобразные метки от прогнивших насквозь когтей, несущие лишь необъятный ужас в наш пропащий мирок. Третья. Бессилие.Чёрная пантера раздора проникает в самые потаенные уголки человеческой души и с жадным оскалом разбивает миллионы осколков низших духов бессердечного света, вставших у неё на пути. — Чёрный список значит, да? — Мой полубезумный смех разрезал звенящую тишину полумрака ночи, скрывшись за пошарпанными столетними гаражами. И набрав во все свои прокуренные лёгкие как можно больше воздуха, я взвыла как раненый зверь в смертельной ловушке человека. — Как же так… Почему я всё время хожу по садовым граблям и не пытаюсь остановиться, когда их проржавевшие затупившиеся лезвия выдирают мне глаза и разрезают пополам все кровеносные сосуды моего организма. Почему я никогда не рассуждаю логически и в нужный момент не перегрызаю горло своей гордыне, в надежде избавиться от неё раз и навсегда. Почему всегда поступаю в самых лучших традициях Гриффиндора, — под яростным напором дрожащих пальцев пачка промокших насквозь сигарет неохотно поддаётся и резко разрывается пополам, показывая миру последнюю в своём роде, — сначала делаю, а потом уже думаю. Но ведь гораздо легче выстроить каменный забор неприступной стены масок, лжи, оправданий. Всю свою жизнь я просто бегала по ромашковому полю от всех живых существ, которые могут проникнуть в самую глубину моей несущей разочарованием душонки. Но она смогла. С необычайной лёгкостью и улыбкой на лице она сломала все многолетние барьеры, особенностью которых являлась всё та же легендарная нерушимость во всех потайных ходах и лазейках. Она читала меня как открытую книгу — всякий раз её словестные баталии со мной открывали мир полный ярких красок и с каждым разом я всё больше влюблялась в такое простое слово: жизнь. Она была своеобразной Богиней моего жалкого существования. И тогда… Тогда я решила пойти наперекор себе, в попытке выставить мою тушку храбрее, безбашеннее, отважнее, лучше. И когда Вселенная дала мне последний малюсенький якорь надежды, я поддалась совсем не предоставленному шансу, а радостно внимала сладостным речам той роковой гордости. Гордыня — вот источник гибели и развращения человека; она побуждает человека уклоняться от проторенных путей, увлекаться новшествами; она порождает стремление возглавлять людей заблудших, ставших на стезю гибели; она заставляет человека предпочитать быть учителем лжи и обмана, чем учеником в школе истины. И моё слабохарактерное эго выбрало сторону семи смертных грехов. Воспоминания наших встреч затмили мой затуманенный разум, выкинув всё постороннее из моего воспаленного мозга. И я начала безумно хохотать. Вздрагивая всем телом, я в сумасшедшем оцепенении рвала свои белоснежные локоны, которыми всегда гордилась, и восхищала толпу кредитоплательщиков и безмозглых увальней. Прокусанные губы не переставали кровоточить и всё больше и больше распаляясь в неожиданной, и такой долгожданной свободе набирали темп, и вот уже янтарные капельки густой массы звонко приземляются на прогревшийся от летнего воздуха неприглядный асфальт. По окровавленной щеке скатилась одинокая слезинка, назло обжигающая лицо словно в немом укоре за утраченное доверие родного человека. Частички соленоватой воды бисером блестели на моих коротких светлых ресницах и будто пелена закрывала глаза, из-за чего те становились ещё бледнее, словно стеклянными. — А зачем? — Я резко поднялась с затвердевших конечностей и ошалело начала колотить руками бесчувственное железо, снисходительным скрежетом отвечавшее на мои попытки выбить из себя дурь. — Зачем мне тогда вообще существовать, если каждый раз я оставляю позади своих любимых людей? И уже окончательно определились со свой судьбой, я решительно побежала в сторону дома.***
Спустя полчаса.
И быть одной — этo гораздo прощe. Не нужнo никому желать «спокойной ночи». И говорить, чтo любишь очень-очень И всe эти «скучаю, между прочим». И можнo быть свободной в небe птицей, А не кому-тo вместо журавля синицей, И пo ночам, нe частo, радоваться пиццей, Не объясняя, почему тебе не спится. А можнo дажe впасть немногo в крайность, Собраться и уехать, нe прощаясь, Куда-нибудь, гдe толпы глупых чаек, Уходят ввысь, нe очень ровной стаей. И в жизни твоей никаких столь лишних кочек, И в мыслях всe, как будтo между прочим, Но кажется, это совсем-совсем не проще, Когда нe нужнo никому твoe «спокойной ночи». Я перестаю напевать маленький сборник рифмованных строчек, в которых засела своя, собственная душа поэта. В последний раз я набираю в легкие как можно больше воздуха и с лихорадочным блеском в глазах охватываю своим взором ночной город. Осталось сделать всего один шаг. Шаг, длиною в жизнь. Кровь яростно бежит по венам тела мертвеца, с гневом бурлит и разрывает одну из самых важных частей организма.Сердце, тише. Не мешай…
И одинокая фигурка в томительной темноте легко рассекла воздух в прощальном полете.