Стихи

      Охарактеризовать одним словом то, как происходил процесс «обучения» Ричарда, было сложно. Возможно, подошло бы слово «пиздец», только не в негативном значении. Странный пиздец, а не полная жопа. Именно так определил это для себя Гэвин позднее.       Сначала это было ужасно неловко. Начали в тот же день: андроид остался с Ридом на ночное дежурство. Они просто сидели друг напротив друга, оба не зная, с чего начать и как вообще подобное должно происходить. Затем принялись разбирать то, что написал Ричард. Гэвин распинался про более сложные рифмы, про то, что «анализу» и «синтезу» звучат не слишком складно, и то, что они оканчиваются одинаково, не делает из них рифмы, и про повторение одного и того же слова как о плохом приёме. Это было хорошее начало, но вскоре недосып Рида дал о себе знать, и формулировать мысли ему стало сложно (а Ричарду принимать их было и того сложнее), а затем Гэвин и вовсе начал вырубаться, так что андроид оставил детектива в покое и попытался структурировать информацию о рифмах. Наутро сонный Рид прочитал примеры рифм для «будущих стихов» и заключил, что «добрая половина из этого — хуйня полная; да и стихи не из заготовок клеятся, а из порывов рождаются, так что бросай хернёй страдать».       Рим, как говорится, не за день построился, и RK900 познавал тонкости человеческой поэзии постепенно, со вкусом, с матами напарника и программными сбоями.       После дежурства Гэвин отправился на законный выходной, дабы отоспаться, но «ученик» увязался за ним, выслушивая и игнорируя кучу ругательств в свой адрес. Детектив был слишком уставшим и сонным, чтобы спорить, так что он просто махнул рукой и пошёл досыпать. Андроид за это время изучил жильё напарника получше, сделав несколько общих выводов: о питании, привычках, а также установил, что ещё не так давно у Гэвина была кошка. Все мелкие детали, которые раньше не имели совершенно никакого значения, были сохранены в базе. Закончив с общим обзором дома и небольшой уборкой, Ричард достал папку со стихами, проанализировал то, что Гэвин не показывал ему, и определил несколько тем, по которым в основном писал напарник. Выделив отдельные непонятные строки, андроид принялся изучать их, соотнося «не к месту употреблённые выражения» со списком выразительных средств, распознавать их. Проснувшийся к вечеру Рид лишь хмыкнул, завидев как будто подвисшего напарника.       — Ну и нахрена меня запрягать было, если ты такой самообучающийся, — сказал Гэвин, выслушав краткий отчёт о проделанной RK работе.       Однако распознавание отдельных средств не помогло Ричарду самому придумывать что-то более сложное в художественном плане, так что Рид забрал свои слова назад и велел андроиду пока сочинять попроще, не заморачиваясь со средствами.       — Сначала выровняем твоё умение рифмовать свои мысли, а уж потом будем пытаться выражать их более абстрактно.       Андроид отлично знал теорию и умудрялся объяснить Гэвину много, чего детектив не знал о своих собственных стихах (и даже раскритиковал-таки некоторые стилистические косяки), но вот применять эти знания на практике у него получалось откровенно плохо.       Риду было сложно представить, что значит пытаться придумать что-то, не входящее в системные данные. А андроид сидел с мигающим из жёлтого в красный диодом и действительно долго подбирал слова. Когда Ричард сказал, что на написание тех двух четверостиший у него ушло шесть часов, Гэвин не воспринял это всерьёз, но теперь видел, что это вполне себе было похоже на правду.       По причине таких длительных процессов обучение растягивалось, и RK почти каждый вечер отправлялся в гости к детективу, где задерживался до поздней ночи — а порой и до утра. Намёки на возможность взаимовыгодного совместного проживания Рид откровенно материл; он утверждал, что в этой чудной берлоге никогда не будет жить чёртов ведроид. Чем больше Ричард обучался, тем реже он начал бывать в уже полностью изученном и чисто на уровне программы обжитом доме.       А время шло.       — Да ну блять, Ричард, — уже с каким-то отчаянием говорил детектив. — Пусть твоя система как-то выделяет тебе повторяющиеся слова, что ли. Ну нельзя же использовать слово «человек» настолько часто. Загугли синонимы, ну.       И андроид гуглил, и менял что-то, и Гэвин охуевал от того, каким пиздатым учителем был. Он не без гордости наблюдал за искренне старающимся напарником, и это зрелище, надо сказать, вдохновляло, но вместе с тем приносило чувство стыда.       Рид косился на свои стишки, которые андроид использовал для анализа, и понимал, что все двадцать грёбанных лет был настолько занят самоненавистью и попытками скрываться, что совершенно не старался улучшать «талант» и, в общем-то, никак не развивался. Он писал чувственно, но без приложения усилий, просто потому что не хотел их прилагать, потому что хотел задушить этот талант в себе. Возможно, это он в итоге и сделал. Просрал к чертям собачьим. От этого становилось грустно, и Гэвин матерился, смотрел на то, что написал напарник — писал он в основном на тему «человечности» как в людях, так и в андроидах, и, кажется, уже не собирался отрицать свою девиантность, — и снова матерился. Ричард писал хоть и сухо, но действительно искренне. Это было видно даже не столько в скупых словах и всё ещё довольно простых рифмах, но в том, как долго андроид подбирал их, и как с едва заметным волнением ждал реакции. Он смог вложить в это дело, то чего у него не было — душу, а это, блять, главное. И, в отличие от Гэвина, Ричарду этого мало, и он стремился к большему, и, конечно же, достигнет большего, познает всё, что сейчас кажется чертовски сложным, потому что он не грёбанный школьник, обидевшийся на весь мир и отказавшийся от борьбы.       — Пфлять, — почти усмехался Гэвин. — Неплохо, тостер. Осталось только это твоё тревожное мерцание диода добавить в стихи, и норм будет.       — «Тревожное мерцание диода» — запомнил Ричард, и детектив прыснул.       — Я образно, придурок. Это самое сложное, потому что, как я погляжу, ты в этом вообще не шаришь. Под мерцанием диода я подразумевал то, из-за чего он мерцает: переживания там всякие или что это у тебя. Чтобы стихи не выглядели такими сухими.       — Понял, — отозвался андроид. — Вы считаете, что я готов к использованию средств выразительности?       — Ты готов к жалким попыткам их использования, — с насмешкой сказал Гэвин. — С чего начнём? Один хуй всё абстрактное. Давай сначала познаем сравнение. Это не должно быть сложно. Глаза, как озеро, луна, как жемчуг, и вся такая поебота. Выбери, что хотел бы сравнить.       — Я… не знаю, — медленно отозвался Ричард. — Что, например? Какой-то предмет?       — Ага, — лениво отозвался Гэвин. — А вообще такие штуки легче всего тренировать на любовных стишках. Ну, ты читал классику, знаешь, сравнение женщин с цветами, запахи и вся херня.       — У Вас нет стихов о любви, — вдруг отозвался Ричард. — Ни одного.       — И чё?       — Вы совсем не обращались к данной тематике, или же такие стихи тоже были уничтожены?       — Уничтожены, — сказал Рид. — Но я уже очень давно не писал подобной херни, лет десять точно. Говорю ж, на них тренироваться в красноречии легко. А потом они мне начали казаться чем-то пиздец тупым. Даже более тупым, чем то, что я обычно пишу.       Диод андроида вновь окрасился в жёлтый, и Ричард вкрадчиво произнёс:       — Разрешите вопрос, детектив?       Гэвин вздохнул. Не «личный вопрос», но мужчина всё равно был готов к глупым и бессмысленным расспросам о былых отношениях.       — Оставляю за собой право не отвечать.       — Почему Вы так относитесь ко всему, что пишете? — спросил Ричард. — Мне кажется, у этого должна быть определённая причина. С Вашими-то упёртостью и самолюбием.       — Слыш, щас нахуй пойдёшь, — огрызнулся Гэвин, не ожидавший именно такого вопроса. Говорить с андроидом на эту тему отчего-то совсем не хотелось. Давнее чувство стыда и обиды со старшей школы показалось чем-то глупым и несерьёзным. Да и вспоминать об этом было не особо приятно.       — Детектив Рид, — настойчиво сказал андроид. — Я, конечно, не хочу лезть не в своё дело. Возможно, Вы не желаете об этом говорить. Но я бы выслушал Вас. Людям это порой необходимо, верно?       — Не делай мне грёбанных одолжений.       — Вы неправильно поняли, детектив, — мягко сказал Ричард. — Я не сделаю Вам одолжение. Я хотел бы выслушать Вас. И Вы имеете право отказаться, разумеется.       Последняя фраза была сказана без особого желания, ясно показывая, что андроид не хотел услышать отказа. После того, как началась вся эта история со стихами, Ричард действительно становился с каждым днём всё более человечным, живым, что порой обескураживало Гэвина. На лице передовой модели Киберлайф теперь гораздо чаще можно было увидеть очертания каких-либо эмоций, и голос перестал быть холодно-равнодушным. При этом Ричард не был похож на одевиантившегося Коннора, который очаровательно улыбался и искренне (раздражающе) интересовался всем, что его окружало. Ричард был сдержан, и поэтому наблюдать за редкими изменениями в нём было интересно и даже приятно. И Гэвин ничего не мог поделать с тем, что Ричард-девиант начинал ему нравиться. Он не был грёбанным человеком с резким изменением характера и какими-то личными загонами, но уже и не был похож на чёртовых тупых андроидов, стоящих в специальных местах безвольными куклами.       С таким Ричардом стало приятно дискуссировать на тему поэзии. Такой Ричард, кажется, действительно уважал Гэвина, каким он был: детективом полиции со скверным характером и «тонкой творческой натурой». С таким Ричардом подобными ночами даже хотелось говорить по душам. И, разумеется, для отказа такому Ричарду не находилось ни одной причины.       — Да и хер с тобой, там ничего особенного, — как бы неохотно начал Гэвин. — Я писал в старшей школе. Один мудила-всезнайка нашёл мою тетрадь и публично высмеял мой стих. Ну, хуёво было, чё теперь.       — Он сделал это при Вас?       — Я выходил. И тетрадь по дурости оставил на парте. Вообще не ожидал, что этот придурок-Рик полезет шариться в моих вещах. Урод прыщавый.       Диод андроида мигнул жёлтым, принимая информацию.       — Рик, — отозвался он. — «Придурок-Рик». Вы поэтому, едва начав сотрудничество, дали мне такое имя? Помнится, Вы использовали именно эту связку слов, впервые обратившись ко мне во время задания.       — Ну… частично да, из-за этого, — чуть помедлив и немного опешив, отозвался Рид. — А вообще, у тебя это, считай, на груди написано. «РК» едва ли не просило сказать «Рик». Да и ты, вообще-то, тот ещё придурок.       — Понятно, — не выражающим ничего голосом сказал Ричард. — Рад, что при переходе на неформальную речь Вы не называете меня «Риком», сэр.       — Ты не похож на Рика, — отмахнулся Гэвин, но тут же сконфузился. — Но это не значит, что я не считаю тебя тупым упрямым пластиковым придурком.       — Вы тоже тупой упрямый придурок, детектив. С Вами приятно работать.       Рид усмехнулся, засчитывая подъёб. Нашлись два сапога пара.       — Ты давай своё остроумие и красноречие в стихах показывай.

***

      — Поздравляю Вас, детектив Рид, — вместо приветствия начал Ричард, встретив Гэвина ранним утром у его рабочего места, — с Вашим первым, не считая меня, подписчиком на Поэтах.com.       — Ты, сука, громче скажи, чтобы блять весь отдел услышал, — злобно прошипел мужчина, подойдя к напарнику.       — Я также рад видеть, что сегодня у Вас не наблюдаются признаки недосыпа. Сегодня нам нужно завершить бумажную работу и до конца оформить дело №3796. Срочных вызовов и экстренных происшествий не было.       — Отлично, — зевнув, сказал Гэвин и сел за стол, как всегда закинув на него ноги. — Как раз работа для тостера вроде тебя.       — Поскольку я знал, что Вы так скажете, а также знаю, что я спокойно справлюсь с данной работой за час и, следовательно, у нас есть свободное время, я смею нарушить график и отвлечься от заданий. Детектив, я закончил работу над стихотворением.       — Да ну? — Гэвин даже не знал, на что он так реагировал: «Да ну, ты нарушишь график?» или «Да ну, закончил-таки?» — Ну хуле, удиви меня, жестянка.       — Прежде всего скажу, что немного изменил формат стихотворения. Вы упомянули, что тренироваться легче на описании кого-то. Я проанализировал информацию и решил поработать в жанре «Послание». Вынужден признаться, что отступился от многих рекомендаций: мне всё ещё сложно даётся правильный подбор слов и размеров в соответствии с идеей. Мне хотелось воплотить её в кратчайшие сроки, поэтому я пожертвовал стилистикой. Надеюсь, Вы простите мне подобное пренебрежение.       Гэвин немного прифигел, но ничего не сказал, показывая, что готов слушать и критиковать. — «Вы — человек. И Вам свойственны Глупость, невежество, двойственность. Грубый смех — хуже писка системы. Но из-за Вас проломил я все стены. Вы интересней, чем хотите казаться. Скажите: могу ли я с Вами остаться? Пусть я лишь андроид, но мне интересны Вашей сложной жизни процессы».       У Рида сердце отчего-то начало биться быстрее, чем следовало, и он чувствовал, что в очередной раз за эту долбанутую недельку краснеет. Он приоткрыл рот, не найдя, что сказать, как вдруг поперхнулся, увидев, что совсем недалеко от стола стоит Хэнк, зависший со стаканом кофе в руке и, видимо, забывший, куда он шёл.       — Пфлять, — сказал Гэвин и яростно зыркнул на лейтенанта. — Хуле вылупился?! Пиздуй, куда шёл, старый хрен!       Андерсон приподнял руки в защитном жесте и поспешил ретироваться к своему столу, где его ожидал Коннор. На лице у лейтенанта было написано, что ближайший час его напарник-андроид буден вынужден отвечать на самые долбанутые вопросы касательно способности пластиковых голов генерировать стихи.       Гэвин перевёл взгляд на Ричарда и заметил, что тот застывшим взглядом провожал их случайного свидетеля, и диод его мигал жёлтым.       — Спокойно, Рич, — аккуратно позвал его детектив. Андроид моргнул и снова посмотрел на напарника.       — Я знаю, что местами оступился и искривил стихотворение; мне было сложно подбирать слова конкретно по данной тематике. Думаю, я займусь корректировкой в ближайшем времени; но мне очень хотелось, чтобы Вы услышали это. На самом деле, я хотел включить в стихотворение благодарность Вам за то, что помогаете мне с этим. Думаю, я напишу об этом в следующий раз. Надеюсь, Вы не воспримете это, как очередную попытку оскорбления, потому что иначе мне придётся считать Вас ещё более упрямым придурком, чем до этого.       Гэвин всё ещё не знал, что сказать. Ричард явно следил за тем, как говорить с детективом, потому что и голос, и лицо его оставались невозмутимыми, как если бы он зачитывал отчёт, но диод моргал жёлтым, и Рид уже знал, что если это не анализ чего-либо или кого-либо, то самое натуральное волнение.       — Пиздец, — сказал Рид.       — Вам не понравилось?       — Я… пфлять, Ричард, давай работать, — пробормотал Гэвин смущённо, всё ещё красный. Андроид отметил для себя такую реакцию и записал её как «Положительная (?)».       А Рид закрылся неподписанными бумагами и попытался прийти в себя, вернуть сердцебиение в норму и перестать волноваться из-за какого-то стиха.       Ему, блять, написал стихотворение напарник-андроид.       Гэвин откровенно не знал, как на это реагировать. И от того, что на «послание» захотелось ответить, стало только ещё более стыдно.       — Детектив Рид, я решил публиковаться, подобно Вам. Я думаю, как оформить отсылку на Вас в этом стихотворении, чтобы…       — Ты совсем сдурел?! — крикнул Гэвин громче, чем планировалось и, злобно зыркнув на развернувшихся в их сторону коллег, тише продолжил. — Эту поеботу публиковать не надо!       — Почему? — андроид чуть склонил голову набок, изучая реакцию напарника.       — Потому что! Это ведь для меня написано. Тогда нехуй его публиковать. Послания не для общего обозрения пишут, понял?       — Понял, — кивнул андроид. — Тогда это только для Вас, детектив, и ни для кого больше.       Гэвин закрылся бумагами, усиленно делая вид, что работает, и Ричард улыбнулся уголками губ, фиксируя изменения в показателях мужчины.

***

      На следующий день Рид проигнорировал приветствие напарника, просто встал перед ним и, немного помешкав, протянул ему помятый исписанный листок.       — Что это, детектив? — спросил андроид, и Гэвин отвёл взгляд.       — Возьми и прочти, ублюдок пластиковый.       Рид стал гораздо реже обзывать Ричарда, но в моменты, когда он нервничал, подобные обращения вырывались сами собой, по привычке. Андроид взял протянутый лист и едва заметно улыбнулся.       — Это Ваше послание? Мне?       — Потише, придурок, — почти прошипел смущённый Гэвин.       — Честно говоря, не ожидал от Вас, детектив, — произнёс Ричард. — Я… удивлён. И мне очень приятно. Не могли бы Вы зачитать это?       — Нет, — резко сказал Гэвин. — Молча прочтёшь и выбросишь.       — Ни за что, детектив. Ни одно Ваше стихотворение больше не будет уничтожено.       — Говори. Блять. Тише.       — Но это не честно, детектив. Я читал Вам свои стихи. И даже Ваши стихи я зачитывал вслух. Вам это, кажется, нравится, — Гэвин мысленно взвыл: в этом он не до конца признавался даже себе, а тут его так жестоко раскрыли. — Я прошу Вас.       Рид не стал поднимать взгляд: Ричард наверняка смотрел на него пронзительно, не «щенячьим», просящим взглядом, но мягко-настаивающим, и Гэвин не хотел этого видеть.       — Отлично, давай! — зло буркнул Гэвин и вырвал свой лист из рук напарника. — Твоя взяла. Кхм…       Детектив окинул взглядом отдел: половина столов пустовала, коллеги, находящиеся в помещении, кажется, были заняты своими делами и совершенно незаинтересованны тем, что происходило вокруг. Мужчина выдохнул и, поймав себя на нешуточном волнении, попытался как можно более спокойно и даже безразлично прочитать. — «Раздражают людишки с кучей проблем, Раздражают андроиды электронным голосом. У них всех ограниченный запас тем, Они все торгуют разума голосом».       У Гэвина немного дрожали руки, и он сбился, ловя себя на слишком больших косяках (но это грёбанное стихотворение было написанно ещё более на эмоциях, чем обычно, и Рид, черкаясь вчера на несчастном листе, спешил выразить мысль, а не следить за рифмами и стилистикой). Переходить ко второму четверостишию было даже как-то страшно. Он не хотел читать это чёртово «послание» вслух, потому что это стало бы равносильно признанию, которое Рид не был готов сделать даже сам себе. Он метнул недовольно-смущённый взгляд на Ричарда, желая отругаться и замять эту тему, но андроид всё же смотрел на него этим мягко-настаивающим взглядом, с немой просьбой продолжить и терпеливостью, которая показывала, что напарник был готов ждать, пока Гэвин закончит чтение, хоть весь остаток рабочего дня. Детектив выдохнул. — «Но ты. Ты другой. Это сложно понять, Но это в глаза мне бросается. Ты почти человек — ты смог доказать, Пусть и сам ещё в этом упрямишься».       Диод Ричарда загорелся жёлтым, и Гэвин смял листок и трясущимися руками всучил его андроиду. Дочитывать до конца Рид ни нашёл в себе ни смелости, ни моральных сил.       — Пфлять, заткнись, ни слова не говори, тупая жестянка! — Рид не поднимал глаз на напарника и смотрел на свои ладони, упрямо пытающиеся передать листок андроиду. — Я просто хотел сказать, что ты, тупое ведро с болтами, не такой тупой, как все, кого я знал.       Гэвин смутился в край, и сказать это несчастное: «Я рад, что моим напарником стал именно такой говнюк, как ты, а не кто-то ещё» так и не смог. Он просто пробубнил что-то нецензурное и отвернулся от андроида.       — Работы выше крыши.       Рид поднял взгляд и замер. Напротив, совсем недалеко, стояли двое коллег, которые, судя по всему, увидели достаточно.       Они не смогли сдержать смешков; Гэвин ощутил противный ком в животе и выругался.       — Я надеюсь, то, что вы стоите здесь без дела и лезете туда, куда не следует, объясняется тем, что вам совершенно нечем заняться, — вдруг резко-холодным голосом, от которого вздрогнул даже Гэвин, произнёс Ричард. — Потому что капитану Фаулеру явно не понравится, что поставленные перед вами задачи решаются медленнее, чем старый терминал печатает бланки.       Старый терминал не печатал бланки вообще уже третью неделю, и Рид бы заценил подкол, похвалил бы за удачное сравнение, даже заржал бы, если бы не был так взволнован всей этой грёбанной ситуацией.       Коллеги сменились в лице и спешно ретировались с глаз напарников, и Гэвин выдохнул.       — Всё, пиздец, — сказал он. — Просто пиздец.       — Детектив, Вам не стоит беспокоиться по поводу произошедшего, — ровным голосом произнёс андроид. — Я позабочусь о том, чтобы не возникло неприятных последствий.       Гэвин обернулся, исподлобья взглянув на напарника с сильным желанием спросить: «И как, блять, ты об этом позаботишься, пластика кусок», но взгляд Ричарда был холоден и суров; андроид выглядел настолько серьёзно настроенным лишь во время заданий.       — Что же ты, морды им всем набьёшь, чтобы слухи не распускали? — со злой насмешкой спросил Гэвин.       — Думаю, этого не потребуется, — сказал Ричард. — Я, в отличие от Вас, умею убеждать другими методами, детектив.       Рид ничего не сказал в ответ, отвернувшись и сев за своё место. С нечитаемым лицом он открыл терминал на столе и принялся слишком увлечённо изучать уже знакомые наизусть дела.       — Детектив, я… — андроид начал фразу медленно-натянуто, уже не холодно-безразличным, а каким-то даже немного потерявшимся голосом, глядя на помятый лист бумаги в своих руках.       — Заткнись, — буркнул Гэвин, пытаясь сесть за терминал так, чтобы тот скрывал его лицо. — Просто заткнись и займись делом.       Ричард развернул небрежно скомканную бумагу и обнаружил, что написано было больше, чем два четверостишия. Благодаря нескольким ночам, наполненным матными монологами Гэвина, андроид смог понять всё кристально ясно, даже те выражения, которые раньше поставили бы его систему в тупик.       Ричард запомнил, как Гэвин сказал ему пару дней назад, что стихи чаще всего — нечто сугубо личное, это выражение тех чувств и эмоций, которые сложно описать обычными словами или с которыми можно поделиться далеко не со всеми. И здесь, в этом «послании», Гэвин писал об уважении к напарнику, что значило даже больше, чем просто много. Оно было написано с отступлениями от ритма, с рифмами, которые сам же Рид просил не использовать, и Ричард, безусловно, с привычной дружественной издёвкой упомянул бы об этом, но только не в данном конкретном случае. Множество помарок, кривой даже для Гэвина почерк и вся реакция на личное вручение послания говорили сами за себя.       — Детектив, я очень благодарен Вам…       — Захлопнись.       — Я очень ценю то, что Вы написали подобное и то, что Вы поделились этим со мной. Простите, что заставил Вас декламировать это.       — Пфлять, — совсем тихо выругался Рид. — Ричард. Помолчи. Не здесь.       Диод мигнул жёлтым, принимая данную формулировку.       — Разрешите проводить Вас сегодня до дома, детектив?       — Ты можешь, — сказал Гэвин, но резко прервался.       — Благодарю. В таком случае…       — Ты не понял. То, что ты вчера. Вчера мне показал. Ты спрашивал. И вот. Ты можешь. Остаться.       «Могу ли я с Вами остаться?» — выдала оперативная память написанную им же строчку, и андроид вскинул брови.       — О. Я понял Вас. Наверное. Вы уверены?       — Да, — буркнул Гэвин, всё ещё не поднимая глаз на андроида.

***

      У детектива Рида явно началась светлая полоса жизни. Перемены в поведении мужчины подмечали и коллеги; правда, стоило только в лицо спросить Гэвина, чего он вдруг стал таким добреньким — в ответ сразу же прилетали ругательства и далеко не мягкие просьбы отъебаться.       Рид чувствовал себя довольно воодушевлённо. Проблем на работе не было достаточно давно, дела решались гладко. К тому же, детектив действительно ощущал желание заняться своим творческим развитием. Ему часто советовали найти хобби, чтобы перестать быть унылым дерьмом и срывать весь стресс на работе, но он слал всех далеко и надолго и не относился к тем минутным порывам писать стихи как к хобби — скорее как к досадной привычке, от которой надо было избавляться. (Ричард, услышав об этом во время одной из бесед, сказал, что лучше бы Гэвин так пытался бросить курить; в ответ андроиду лишь показали средний палец). Теперь же детектив был готов сказать, что писать грёбанные стихи — его грёбанное хобби, и что он хотел над этим работать. И Ричард, надо сказать, вдохновлял.       Гэвин долго не хотел этого признавать, но делить свою жизнь и творчество с кем-то было действительно здорово: Рид в один момент осознал, что вся его прошлая жизнь была каким-то дерьмом, хотя раньше он, разумеется, так не считал. А близость с андроидом, казавшаяся всегда чем-то ужасным и неправильным, сейчас приносила спокойствие.       Талант Ричарда совершенствовался с каждым днём, и Рид тоже старался не лажать. Иной раз они буквально соревновались: кто напишет лучше, кто ярче раскроет идею. Вскоре подобные споры велись и на работе, посреди обыденной рутины, и напарники довольно скоро перестали как-то стесняться этого. На любые вопросы и смешки касательно того, что во время перерыва они читали друг другу стихи, игнорировались и мягко отклонялись показыванием среднего пальца и леденящего взгляда андроида. Попытки насмешек также пресекались Ричардом — с угрозами за углом, если требовалось. Фаулер как-то даже сделал им выговор за откровенное страдание фигнёй вместо бумажной работы, но это был единственный раз, потому что иметь дело с Ричардом, умеющим аргументировать слишком заумными фразами, уставшему капитану хотелось меньше всего.       Как ни странно, но и читатели у них были, и Гэвин довольно долго не верил, что Ричард никого не взламывал и что какие-то люди действительно нашли его творчество чем-то интересным и достойным внимания. Но он стремился к совершенству, выравнивал стиль и был крайне доволен тем, что это находило отклик. Ричард чувствовал удовлетворение, наблюдая за подобными изменениями в напарнике.       Свою девиантность отрицать было бесполезно ещё после слишком яркой заинтересованности в поэзии, но это перестало казаться чем-то ужасным. Ричард много говорил об этом с Коннором, а потом посредством стихов и с Гэвином, и жить без рамок программы оказалось не страшно, а очень даже легко и приятно. Осязание чувств и способность ими делиться, выражать их — это было чем-то, ради чего, по мнению Ричарда, действительно следовало жить. Да и Гэвин в конце концов определил для себя основной смысл жизни. Было забавно, когда напарники обменялись стихами на эту тему и обнаружили, что написали примерно одно и то же, практически напрямую посвящённое друг другу. Рид тогда долго смеялся, говоря, что «это просто как в каком-то блядском банальном сопливом фильме», а чуть позднее много думал о том, зачем андроидам настолько мягкие губы и почему они ощущаются намного приятнее, чем человеческие.       В общем и целом, жизнь налаживалась.