Instruments

— Не открывайте глаза. Он произносит это, словно шутку. Слова кажутся вызовом. Они будто играют в игру, кто сможет дольше держать глаза закрытыми. И до сих пор кажется, что это было не предложение, а команда. Сальери лежит на мягких простынях на спине. На нем были только рубашка и брюки, а остальная его одежда была аккуратно сложена на стуле, стоящем около стены. Он слышит, как Моцарт передвигается по комнате, поднимая что-то и опуская обратно на место. Он узнает звук трущейся о кожу ткани, когда Моцарт снимает с себя одежду. Возможно, только жилет. Матрас прогибается под весом Вольфганга. Моцарт, должно быть, сидит сейчас рядом с Антонио. Сальери чувствует, как он смотрит на него. Это заставляет его веки дрожать от волнения. Но он этим вечером неожиданно для себя самого решает, что все будет по-другому. Он держит глаза закрытыми. Дыхание становится ровным. Он с еле скрываемым нетерпением пытается предугадать следующий ход Амадея. Он чувствует, как его рубашка слегка приподнимается, в то время как пальцы Моцарта ищут пуговицы и расстегивают их, обнажая кожу, которую он ласкает пока одним лишь взглядом. После того, как лёгкая ткань расстегнутой рубашки начала медленно сползать вниз по бокам, оголяя грудь и талию Сальери, Вольфганг закатывает рукава до локтей Антонию, раскрывая покрывающиеся мурашками предплечья. Композитор берет запястья Сальери в свои ладони, тянет его согнутые в локтях руки выше и кладет их по обе стороны его головы ладонями вверх. Он слегка нажимает холодными пальцами на его запястья. В этот раз приказ не был сказан вслух, но, тем не менее, расшифровать его было крайне просто. «Не двигаться». Сальери глубоко вздыхает. Он ждет. Проходят секунды, и Антонио считает каждый собственный порывистый вздох. Когда он насчитывает десять, к горлу подступает необъяснимая тревога. Капельмейстер уверен, что Моцарт не двинулся с места, но теперь он совсем перестал его слышать. И незнание того, тронет ли он его вновь, заставляет его беспокоиться. Но тревога отступает, когда что-то легко касается его живота. Прикосновение настолько слабое, что он не уверен, реально ли оно. Быть может, это мираж перед глазами медленно погибающего от жажды покорителя пустынь? Но оно и не думало растворяться в воздухе, не оставляя за собой следа. Наоборот, прикосновение становится более явным и продвигается от пупка до груди Сальери, медленно спускаясь вниз. Незримая линия очертила каждое ребро, лениво переходя на грудь. Когда она резко прервалась, Антонио задержал дыхания, безмолвно моля о продолжении. Прикосновение снова почувствовалось на животе. Линия продолжила свой путь. Предмет, чем бы он ни был, проникает под ткань брюк. Пальцы Сальери нервно дернулись. Сам себя он умоляет не двигаться. Он смог бы расслабиться, если бы он был привязан к спинке кровати. Моцарт любил, когда запястья Антонио были связаны шелковой лентой. Но сейчас все не так, как было раньше. Сальери приходится контролировать себя. Безусловно, обычно он чертовски хорош в самоконтроле, но только не в те моменты, когда кожа Вольфганга находится так близко к его собственной. И Амадею нравится видеть его обезоруженным и напряженным. Сальери уверен, что он сейчас ухмыляется. Загадочный объект снова касается его кожи. Он путешествует по ключицам Антонио, переходит на его шею, оплетая её линией, и заново исчезает. Ожидание следующего прикосновения становится для Сальери пыткой. Он резко вдыхает будто на момент ставший густым воздух маленькой комнаты в тот момент, когда предмет касается его брови. Носа. Левой щеки. Когда Сальери чувствует его на своих губах, он наконец все понимает. Это перо. Возможно, перьевая ручка, которую Моцарт всегда носит с собой в кармане. Его рот немного приоткрывается. Что-то острое укололо Сальери в нижнюю губу. Невольно он вспомнил, как ранее в студии Моцарт использовал нож, чтобы заострить перо для письма. Его кончик нежно царапает кожу. Поддаваясь порыву, Антонио аккуратно прикасается к нему языком. Перо аккуратно прижато к нему так, чтобы Сальери смог хорошо смочить его. Моцарт будто окунул предмет в чернильницу. Композитор отстранил его и нарисовал короткую линию на щеке Сальери. Он почувствовал, как Вольфганг подул ему на щеку, и на секунду ощутил нежно покалывающий кожу холод. — Я бросаю тебе вызов, — неожиданно говорит Моцарт уверенным голосом. Сальери вздрогнул и чудом оставил свои глазами закрытыми. — Какой? — тихо спросил он. Кончик пера сильнее прежнего давит на внутреннюю часть его предплечья. — Угадай, что я напишу. Если ты окажешься прав, получишь приз. — А если я не угадаю? — Я получу приз. Оба раза его выбираю я, безусловно. Сальери вздохнул и еле заметно кивнул. — Отлично, маэстро. Я начинаю. Линии. Короткие, прямые, начерченные с какой-то странной любовью. Острые резкие нажатия. Точки? Третье и последнее нажатие были наиболее продолжительными. — Что я написал? На лице Сальери появилась слабая улыбка. — Ваши инициалы. В. А. М. — Прекрасно, маэстро! Полагаю, это было слишком легко для Вас. Давайте попробуем что-нибудь другое. Кончик пера оказался прижат к другому предплечью. Медленно Моцарт выводил что-то на коже Сальери своим элегантным курсивом. Стараясь оставаться сосредоточенным, Антонио представил, как перо оставляет след на коже. Темные линии букв, несмотря на усердие капельмейстера, расплываются в абстрактном лишенным смысла узоре. Прикосновения прекратились, и Сальери понял, что Моцарт ждет ответа. Принимая поражение, он качнул головой. — Что же, герр Сальери? Сдаетесь? — Это… название? — Нет, — Антонио почувствовал, что Моцарт меняет положение. Перо находится прямо под его ключицей. Пауза. Точки, маленькие линии и круги рисуются быстро и непрерывно. Скорость пера была достаточной, чтобы подсказать Сальери правильный ответ. Моцарт не может писать музыку медленно. Каждая нота, каждый аккорд выходят друг за другом из-под пера моментально, хотя сам произведение задумано в темпе adagio. — Соната. — Старая или новая? — Новая. Я надеюсь, Вы не попросите меня угадать, для какого инструмента Вы пишете это. Моцарт звонко рассмеялся. — О нет, герр капельмейстер, Вы и так отлично справились! Сальери вдруг чувствует вес Амадея на себе. — Сегодня я планирую играть только на одном инструменте, — неожиданно тихо произнес композитор. Моцарт наклонился, схватил запястья Сальери прямо перед тем, как он попытался коснуться его. Вольфганг опустил голову и провел языком по коже, на который несколько мгновений назад писал. — Тише. Инструменты не двигаются сами по себе. Не шевелитесь, Сальери. Позвольте мне играть.