Владычица разбитых надежд

Все складывалось, словно в сказке. Красивый молодой король во главе армии безжалостных воинов-дикарей вернулся возвратить трон своих предков и принес на крыльях своего дракона пламя. У него были чудесные волосы и удивительно редкого цвета глаза. Арианна стала его женой, несмотря на попытки Старого Розана подсунуть свою сладкую дочку в королевскую постель и старания других дев, готовых обнажиться перед ним. Он выбрал именно ее, и Арианна гордилась этим — она и не сомневалась в победе. Их обвенчали в Дорне, а в Септе Святого Бейлора она стала королевой, и венец на ее смоляные кудри возложили одновременно с серебристым обручем, легшим на голову ее короля. Она задыхалась от счастья, и грудь ее тяжело вздымалась под красно-черным шелком платья. Король встал, подав ей руку. Все походило на красивую сказку, да вот только Арианне давно бы стоило понять, что в жизни не бывает так, как в песнях. Менестрели воспевали ее красоту, величие ее супруга, их любовь, и Арианна улыбалась, слушая их баллады. Была ли в них правда? О да, Арианна и вправду сияла красотой, особенно когда смеялась или кружилась в танце, или целовала другого мужчину. Дальше не заходило — она страшилась, хотя и желала. И она знала, что скоро будет готова нарушить эту черту, не в силах отказать страстности чужой любви к ней. Ее сердце было словно овеяно холодом, и она рвалась в Дорн — согреться, раскалиться. В городе сплетен, интриг и драконов она теряла саму себя. Визерис смотрел равнодушно и холодно, хотя на людях целовал ее руку и в щеку, полуобнимал, привлекая к себе. Но его стылый взгляд не выражал никаких эмоций; лишь когда кто-то хвалил его мудрость, его величие, его красоту, его красоту — безбожно льстил, Визерис улыбался по-настоящему. Арианна усмехалась — остро, обреченно, ярко — и вскидывала голову повыше; взгляд ее искрился смехом, хотя сердце сжималось в груди. В надежде обрести счастье она почти полюбила короля, наивно полагая, что он восхищен ею. Эту глупую привязанность не удавалось искоренить из сердца даже с приходом осознания, какое Визерис — чудо, на самом деле. Она отдавалась тупой болью в груди. Арианна потешалась над ней, но избавиться не могла. Она стала не королевой, а птичкой, угодившей в клетку из собственных чувств, чужих амбиций и равнодушия. И решетка воистину сияла золотистым покрытием. Арианна не пыталась вырваться — наслаждалась прелестями жизни, дарованными ей. Но огонь, бушевавший в ней, постепенно затухал, и она хваталась за последнее, что ворошило тлеющие поленья, — любовь к ней, восхищение. Когда Визерис приходил к ней в покои, он был страстен, и она отдавалась на волю его прикосновениям, стараясь лишь не смотреть в глаза, но неизменно смотрела. Они были пустыми, словно у мертвеца. Даже когда он целовал ее, даже когда изливал в нее свое семя или двигался в ней, он не испытывал ничего. «Уж лучше бы он достался розочке Мейса», — думала в такие моменты Арианна, одержанная победа горчила поражением на ее губах и во рту — к горлу подкатывал ком. Она отворачивала взор от короля и становилась деревянной в его руках — его прикосновения сразу становились неприятны ей. Как только он покидал ее — а он никогда не оставался на ночь в ее покоях, — она, давясь, заталкивала в себя лунный чай. И слезы струились по ее щекам — она не помнила, когда так плакала до брака, но он измотал ее, вымучил, сломал. Так, должно быть, чувствовала себя Элия, когда принц Рейегар оставил ее ради другой женщины. Только вот Рейегар Таргариен любил или хотя бы желал Лианну Старк, а кого любил его брат — Арианна не знала. Любил ли он вообще? Способен ли он был на любовь? — Мне нужны наследники, — сказал он однажды, садясь на постели. Арианна знала, что этот разговор однажды состоится, но каждый день просила — не сегодня, не сегодня, не сегодня. Она молила лишь о том, чтобы оттянуть его подольше, и не надеялась, что король не потребует от нее ребенка, довольствуясь сыном покойной сестры и кхала Дрого. Дотракиец никогда не займет Железный Трон. — И я знаю, что ты пьешь лунный чай. С этого дня это должно прекратиться. Арианна хотела бы закричать на него, ударить, вцепиться ногтями в лицо — заставить его почувствовать боль, но она лишь обессиленно кивнула. Она не хотела детей. Тем более от него. Тем более сейчас, когда она была так молода — он отнимал у нее последние крохи свободы. Он сказал не «наследника», а «наследников» — Арианна едва не взвыла. Всю оставшуюся жизнь ей придется рожать ему детей с фиалковыми глазами и серебряными волосами и умереть, воспроизводя одного из них на свет. Вовсе не так она представляла себе судьбу королевы, но не имела сил протестовать. Прежняя она ни за что бы не покорилась, а теперешняя уже через месяц ощутила внутри себя новую жизнь. Визерис приходил к ней, интересовался самочувствием, проводил с ней время, освободил от обязанностей королевы. Он был заботлив, даже прикосновения его стали более нежными. Иногда Арианну так и подрывало спросить: «Любишь ли ты меня?», — но она боялась неизбежного ответа, что нашла бы в его взоре. И предпочитала оставаться в неведении, на самом деле, давно зная истину, однако не получая ее подтверждения. Легче было бы убить надежду на корню — милосерднее к себе, так точно. А она не могла и лишь отводила взгляд, когда он садился рядом с ней, да сжимала губы покрепче, чтобы не ляпнуть лишнего, охваченная тоской и волнением. Она ненавидела его — больше никто не смотрел на нее с восхищением. Ей было тяжело ходить, и она почти не покидала своих покоев. Это было невыносимо — не читать томления и страсти во взорах мужчин, она не умела это переносить и ненавидела и себя за зависимость от чужого мнения. И его ребенка — за то, что уже сделал с ней и еще свершит. Она стала совсем беспомощной, и это был не конец, лишь начало. Она не желала быть матерью, но ей пришлось ею стать два раза прежде, чем родился сын. — Как ты назовешь ее? — спросила она, держа на руках их старшую дочь. Визерис молчал. — Может, в честь своей сестры? — Только не Дейенерис, — сказал он, и в его голосе звучала сталь, заставившая Арианну вздрогнуть. — Это имя уже занято, — добавил он после, развернувшись к окну. — Возможно, Рейелла. Младшую дочь он назвал Рейенис. А сына — Эйерисом. И она никогда не спрашивала, почему не Дейенерис. Тот раз она впервые видела хоть какие-то чувства на его лице — и это была боль. «Таргариены с детства женили братьев и сестер, — думала она и качала головой. — Может, оно и к лучшему. Разбитое сердце всегда можно исцелить». Только его сердце не было разбитым, оно стало ледяным, и внутри билась странная, мучительно болезненная любовь к сестре — это имя было занято внутри него. Сквозь холод и снег невозможно было пробиться, и Арианна застудила и руки, что тянула к нему, и собственную душу, так стремящуюся обрести счастье в их браке. И теперь в надвигающейся зиме ей было так холодно, что она дрожала, словно осиновый лист, и куталась в шали и теплый бархат платья, уже позабыв вольные дорнийские наряды — тело стало совсем другим, и она не успевала привести его в прежнюю форму. — Забери меня отсюда, — шептала она, уткнувшись лбом в руку дяди Оберина. И слезы застывали на ее щеках. — Забери меня отсюда, пожалуйста.