Боль отчаяния

Пугающая тишина окружала замок конца XIII века; ее нарушали лишь завывания ледяного ветра, и все строение казалось еще более покинутым, чем в те редкие дни, когда на небе светило солнце. Несмотря на то, что в замке не было ни души, его нельзя было назвать необитаемым. У окна самой высокой башни замер бледный молодой человек; в его красивых глазах отражалась горечь отчаяния. Несмотря на внешнюю схожесть, человеческого в нем, однако, было мало. - По крайней мере, так считают люди, - горько усмехнулся Герберт фон Кролок. Его взгляд бесцельно бродил по раскинувшимся внизу просторам. Молодой вампир до сих пор не мог поверить в то, что произошло несколько часов назад. Сон по-прежнему оставался для него недосягаемой роскошью, и, перекинув ноги на другую сторону, виконт расположился на узком подоконнике с целью провести здесь остаток ночи. Отец, скорее всего, не поймет, а он сейчас не в состоянии притворяться, скрывая истинные чувства за широкой улыбкой. Герберт вдруг почувствовал, как по щеке скатилась слеза. Нет, отец не поймет. Тишина замка сводила с ума; он терпеть не мог ее с самого детства. Губы виконта тронула тень улыбки: он всегда с теплотой вспоминал юные годы. Граф тогда был не так строг и проводил с ним больше времени… Волна отчаяния вновь накрыла его, и Герберт понял, что на этот раз так легко не отделается. Слезы катились одна за другой, но ему было все равно. Плакать не стыдно. Особенно, когда душу раздирают кошки. События прошедших часов по-прежнему стояли у него перед глазами. Альфред покинул его. Навсегда. Несмотря на то, что любовь ассистента профессора к Саре была очевидна, Герберт, казалось, не хотел видеть, что его чувства не взаимны. Тем больнее было сейчас принимать реальность. Судорожно сглотнув, виконт попытался избавиться от кома в горле. Безуспешно. А может, он сам во всем виноват? Если бы он не был так настойчив и дал Альфреду больше времени… Скорее всего, сцена в ванной комнате и заключительные догонялки его отпугнули. - Если, если, если, - Герберт убрал с лица непослушную прядь. - Теперь в них нет никакого толку. Стоя перед дверью, ведущей в башню замка, Граф фон Кролок думал, что предпринять дальше. Герберт скрывался там слишком долго, чтобы просто любоваться звездами. Несмотря на то, что Граф не видел отпрыска и не мог его слышать, его сердце чувствовало, что сын страдает. Переступив порог, он бесшумно поднялся по лестнице и застал виконта сидящим на подоконнике; чуткий слух вампира уловил сдавленное дыхание сына. Приблизившись, он мягко опустил руку ему на плечо. Вздрогнув от неожиданности, Герберт обернулся и встретился взглядом с отцом. Боясь, как бы Граф не заметил влажный блеск его глаз, виконт поспешил отвернуться, словно за окном происходило что-то интересное. Подавив вздох, фон Кролок опустился рядом с сыном. Не было необходимости спрашивать, что случилось: он и так все знал. И, отчасти, был сам виноват в его страданиях. Приглашая незваных гостей в замок, Граф еще тогда заметил, что Герберт заинтересовался профессорским ассистентом. Но пообщавшись с Альфредом, фон Кролок понял, что мысли юноши заняты одной единственной – Сарой. Сказать об этом сыну сразу не получилось из-за приготовлений к балу. И вот теперь предстояло склеивать разбитое сердце… - Вряд ли он стал бы меня слушать, - попытался оправдаться сам перед собой Граф, - вздумай я тогда открыть ему глаза. Самовнушение не помогало. Протянув руку, фон Кролок ласково обнял сына за плечи и погладил его по светлым волосам. Герберт не сопротивлялся, а лишь крепче прижался к нему. Редко когда он нуждался в родительской поддержке так сильно, как сейчас. Редко когда Граф позволял себе подобные жесты. Спрятав лицо на груди отца, виконт дал волю чувствам. Он не догадывался, что обычно бесстрастное лицо Графа в этот момент исказила гримаса боли. Ведь для отца нет ничего ужаснее, чем видеть страдания собственного ребенка. Люди уверены, что вампиры – бессердечные монстры, неспособные чувствовать. Кровожадные чудовища, раздираемые неутолимой жаждой. Однако большинство историй выдумано и лишь некоторые из них записаны со слов очевидцев. А людям, как известно, свойственно ошибаться.