***
Вообще-то, человеческие жертвоприношения уже несколько десятков лет как запрещены. Тетушки, родственники на шабашах, сам Совет и лениво зевающий Салем не устают напоминать об этом Сабрине. Сабрина кивает. Сабрина делает по-своему. Разница воспитания ее и всех тех рассыпающихся в прах магов из Совета должна стать камнем преткновения — и она становится. Только не так, как все этого ожидают. Сабрина кивает, Сабрина делает по-своему, Сабрина улыбается, думая, что разожгла бы каждый костер Инквизиции своими собственными руками, если бы ей дали решить, не пора ли менять состав Совета. В конце концов, насильники, убийцы и воры, родившиеся многие сотни лет назад — это не совсем то, что нужно ведьмам и колдунам двадцать первого века. Они даже не знают, что такое инстаграм и тиндер, какое, к черту, руководство? Разница воспитания становится камнем преткновения, потому что Сабрина была рождена гораздо позже начала Инквизиции. Сабрина — ребенок нового поколения, не боящийся смертных; она выросла на историях вроде «Гарри Поттера» и иже с ним, и магия для нее — вовсе не инструмент выживания. Это сила, о которой многие могут только мечтать. Сабрину, в конце концов, воспитывали две чокнутые тетушки, больше похожие на одну, но то ли с раздвоением личности, то ли с биполярным расстройством, и ненастоящий кот, пытавшийся захватить мир. И, о, поверьте, Сабрине хватает и амбиций, и ума, и силы для того, чтобы играться с человеческими жизнями. Изредка. Как бог положит. У Сабрины есть все: красивый дом, очаровательные родственники, милый и обходительный парень, магия — чего еще желать для счастья юной ведьме? Сабрина смотрит на то, что осталось от Пенни Пибоди, и горько улыбается. Признания ей хочется. И свободы.***
Джагхед уверен: то, что Сабрина Спеллман живет в Гриндэйле, а не Ривердэйле — чудо господне. Иначе это не назвать: живи она в одном городе с Шерил Блоссом, вселенная схлопнулась бы к чертовой матери от обилия красного цвета и проблем с головой у обеих. Вселенная схлопывается в Поп’с: Сабрина чертова Спеллман появляется там ранним пятничным утром, в час, когда все школьники набиваются за столики, пытаясь проснуться перед занятиями; разбавляет унылый пейзаж своим красным пальто и блестящими бордовыми ботинками. Джагхед едва не роняет свою чашку кофе; Сабрина улыбается доброжелательно (и не поверишь так сразу, что по велению ее узкой ладони Пенни Пибоди не стало), заказывает молочный коктейль с вишней на горке взбитых сливок и непринужденно начинает говорить о чем-то с ЭфПи, щуря свои глаза так же, как это делает Салем. Шерил за соседним столиком отрывается от разговора с Тони и смотрит на Сабрину таким взглядом, после которого нормальному человеку начали бы сниться кошмары. Сабрина невозмутимо улыбается. Сабрина улыбается так часто, что Джагхед готов поверить: для этой улыбки тоже существует какое-то заклинание. Вся их компания — Шерил с Тони, Арчи с Вероникой и Джаг с Бетти — провожают Сабрину взглядом, и каждый в этом помещении готов признать: Спеллман не вписывается в будни их города, словно вырезанная из журнала глянцевая картинка, наклеенная поверх старой выцветшей фотографии. На выходе Сабрина подмигивает Джагу и машет рукой, и он не знает, что хуже: последующие вопросы от друзей или Сабрина чертова Спеллман, зачем-то вернувшаяся в Ривердэйл.***
По сравнению со своими тетушками Сабрина, если так подумать, совсем безобидна. Относительно, конечно, учитывая бродящие по полям пугала, огромных пауков из тумана и прочую мистическую дрянь, созданную в попытке выучить пару новых заклинаний. И все же. Все же. Ничто так не пугает людей, как тетушки, которых вывели из себя. Сабрина пожимает плечами, видя лужу крови на полу подвала, и осторожно переступает через нее, вслушиваясь в крики с первого этажа. Салем сворачивается на груди оттащенного в угол тела и раздраженно дергает хвостом. — Сторожу, как какой-то пес, — шипит Салем, — а должен наблюдать и судить. Превратили меня в свою собачку, а сами скандалят. — Кто это? — Сабрина присаживается перед трупом, разглядывая следы от копыт на его лице. Чей-то одержимый козел, вероятно, оставил свою отметину прежде, чем вспороть парню живот рогами, и Сабрина знает только двух людей, которые захотели бы скрыть это недоразумение от глаз соседей и Ковена. — Какой-то невероятный идиот из Центрвилля, решивший, что в Гриндэйле ему станет легче жить, — Салем смеется, как сломанное радио, вцепляясь когтями в ткань на груди мертвеца. — Будто ему не твердили, что в этом городке делают с теми, кто выходит на улицу ночью. Не расстраивайся, Брина, в этот раз не твоя очередь оттирать пол от крови. Крики на первом этаже стихают; лестница скрипит под двумя парами ног, и Сабрина раздраженно щелкает пальцами, избавляясь от этого скрипа. Разница воспитания заключается еще и в склонности ее тетушек не следовать собственным правилам по поводу жертвоприношений.***
В ящиках Пенни Пибоди оказывается волчий аконит. Джагхед выясняет это совершенно случайно: Сабрина говорит ему, когда приезжает в Ривердэйл через пару недель. Без Пибоди ей самой приходится забирать товар, и она в восторге от постоянной смены обстановки. Салем на заднем сидении ее пикапа, должно быть, тоже: когда Джаг залезает в машину, тот приветствует его с хриплым смешком, и Джонс уверен, что под шапкой у него только что прибавилось седых прядей. На Сабрине тонкий джемпер, едва ли подходящий для этого времени года; светлые волосы, прихваченные черной лентой, вьются от влажного воздуха. — Ты можешь перестать со мной здороваться? — шипит Джаг, когда они отъезжают от трейлерного парка. — Ребята задают вопросы, и вряд ли я их обрадую, если скажу, что ты — то самое решение проблемы Заклинательницы змей. — Ребята — это Змеи или та компания чокнутых из кафе? — взгляд Сабрины немного усталый: ночью ее ожидает шабаш с парой сотен гостей разной степени надоедливости. Сабрине нужен кофе, ящик с аконитом и десяток патронов, а не лекции мальчика в короне. — Потому что первые, я уверена, и не такое слышали, а у вторых за душой грешков не меньше. Перечислить тебе все трупы на их совести? — Не надо, Сара Бейли, — Джаг отворачивается, смотря в окно. Стекло отражает Спеллман: сосредоточенный взгляд, черная лента для волос и парочка оберегов на тонкой белой шее. Сабрина похожа на первородного ребенка Куперов и Блоссомов — психически неуравновешенная блондинка в красном. Сабрина не похожа на ведьму, какими их изображают. Скорее, на романтизированный образ из подростковых сериалов и книжек, тщательно отшлифованный взрослыми, не желающими травмировать детей злыми сказками. Пусть дети вырастают и травмируются сами. — Я, вообще-то, к тебе по делу, — говорит, наконец, Сабрина, и стучит пальцами по рулю пикапа. — У меня остались вещи нашей общей подружки, и я хочу, чтобы ты их забрал. — Ты шутишь? — Джагхед вскидывается и тянется постучать себе по виску. — Куда я их дену? — Это змеиная кожа. Тебе решать. Я не могу сжечь ее сама, это неуважение к стае жертвы. — Какое, к черту, неуважение? — Джаг стягивает шапку и трясет головой. — Ты убила Пенни, вскрыла и использовала ее труп в жертвоприношении! — Если ее одежду найдут у меня, то в качестве трупов для жертвоприношения используют нас с тобой, — огрызается Сабрина, ударив по тормозам возле Поп’са. Салем с явным наслаждением выпрыгивает из машины и потягивается, и Джаг давит в себе желание схватить кота за шкирку и отвезти к Свитвотер, чтобы утопить. Сабрина, не оглядываясь, идет в кафе и заказывает у ЭфПи огромную чашку кофе. Джагхед пожимает плечами на вопросительный взгляд отца; знакомить их с Сабриной — последний способ самоубийства, который бы он выбрал. «Привет, пап, помнишь, я нашел решение проблемы с Пенни? Вот, оно, решение это, улыбается тебе и пьет кофе, а еще летает на метле и иногда проводит кровавые ритуалы в своем подвале». Даже Бетти у шеста смотрелась выгоднее, а это о многом говорит. — Одна моя знакомая в шестом классе жутко мне надоедала, — говорит Сабрина, когда Джаг садится к ней за столик. Салем сворачивается в клубок на крыше пикапа и шипит на каждого прохожего, и Сабрина отрешенно, но как-то по-своему нежно ему улыбается. — Ее звали Аделина Хаббард. Салем собирался выцарапать ей глаза, но вместо этого тетушка Хильда превратилась в огромного паука и до смерти ее напугала. В прямом смысле до смерти: у Аделины была фобия. Тетушку наказали, превратив в паучиху на пару лет. Совет Магов — конченые выродки, и последние три поколения они стараются отбелить свою репутацию, так что наказывают по всей строгости. Забери одежду, мальчик в короне. Ты и сам можешь ее сжечь. Джагхед вдруг понимает, что Сабрина не выглядит, как обычный подросток; синяки под темными глазами, светлые кудри, красное пальто, тонкая улыбка — все это начинает казаться ему пугающим фасадом, за которым — сила, способная черт знает на что. — Ладно, — бормочет он, — я сам ее сожгу. Но ты должна будешь купить мне гамбургер. — Договорились, — Сабрина прячет усталую усмешку за чашкой кофе. Это не самая высокая цена.***
Салем любит наблюдать за Сабриной. Он видел ее, когда она только родилась, и следить за ее взрослением — одно удовольствие. Из нелепого свертка она превратилась в неопытную школьницу, а из неопытной школьницы — в настоящую ведьму, и с каждым разом ее поступки все больше напоминают поступки самого Салема в его бытность человеком. Амбиции, сила и милая мордашка сделали из Сабрины оружие массового поражения, и Салем Сэйберхеген горд, что приложил свою лапу к ее воспитанию. В Сабрине есть та сумасшедшая жилка частого посетителя психиатрических клиник, которую многие ведьмы и колдуны за последние столетия повадились прятать; Сабрина ее не прячет — Сабрина ее олицетворяет. Презрительное отношение к ее происхождению — одна из причин, и Салем уверен: пожелай малютка Брина однажды свергнуть Совет Магов — она сделает это. Она будет первой, кто схватится за факел, первой, кто призовет в этот мир хоть Асмодея, хоть Астарота. Сабрина безрассудна, интеллигентна и раздосадована отношением к себе — и это то опасное сочетание, превращающее ее либо в политика, либо в революционерку. Салем будет рядом, когда малышка Брина решится сыграть в игру с захватом мира. И почему-то Салем уверен, что Брина выиграет.***
Джагхед сжигает одежду. Кожа горит плохо, обугливается, и Сабрина льет в костер жидкость для розжига, рассеянно щуря усталые глаза. Ей бы впору писать себе некролог: и Совет, и Ковен, и еще черт знает кто в любой момент могут понять, чем она занимается по выходным. Тетушкам, возможно, и простят такое; чистокровным ведьмам живется легче. К полукровкам всегда предвзятое отношение. Словно ни мир, ни они сами не знают, что из себя представляют. Словно они, как бомбы замедленного действия, готовы взорваться от любой попытки начать колдовать. — Это, должно быть, тот еще кошмар, — говорит Джаг задумчиво, — стоять посреди леса с едва знакомым парнем и жечь одежду с трупа. «Не льсти себе, мальчик в короне, — шепчет голос в голове Сабрины, — ты и рядом с моими кошмарами не стоял». Где-то в поле, там, за рекой, ходят и шуршат соломой чучела. Харви, должно быть, гадает, где же Сабрина и почему она не отвечает на звонки. Салем, завернутый в пушистую розовую шубу и лежащий на постели Спеллман, вспоминает о светлом времени, когда он, ведомый амбициями, пытался захватить мир. Тетушки, возможно, варят зелья или снова ссорятся. Где-то ждет своего часа Мадам Сатана. Мир раскачивается из стороны в сторону сломанным метрономом, и в голове появляется зудящее чувство паники: если узнают, если поймут — снова ткнут носом в происхождение, превратят черт знает во что, запрут в похоронном доме. Превратят ее жизнь в еще больший ад — тот, из которого уже не выкарабкаться. Сабрина думает, что пора завязывать с теургией. — Всяко лучше, чем жечь сам труп. И подливает жидкости для розжига в свой первый костер.