До тебя мне дойти нелегко

Антон на запястье старается не смотреть. Прячет за длинными рукавами толстовок, браслетами, да и вообще, ебись оно все. Хватит, на всю жизнь насмотрелся. Он горько улыбается, вытаскивая потрепанную пачку, и выкатывается на балкон, тихо шелестя шинами по пыльному линолеуму. Просила же Ира — не дымить. Он и не дымит в квартире, да был бы только смысл, до окна все равно не достает нормально. И Ире теперь наплевать. Он прикуривает, разглядывая сизое небо, и откидывает зажигалку на низкий столик. Теперь — все для него. Столики, пандусы, сожаление в глазах окружающих. А ему б не сожаление — а ему б насмешливое «сам дурак». А чем не дурак? Настолько свыкся с несколькими тысячами шагов — а как по компасу идти, как обычно, лень, да и счетчик вечно скачет, видать, половинка его слишком непоседливая, чтобы подождать, пока Антон до нее доберется. А тут… Увидел ярко-чернильное 37 на запястье, — всего тридцать семь шагов до своего соулмейта! — рванул на красный через дорогу, к автобусной остановке — наверняка же там, стоит в толпе, — поскользнулся, полетев носом вперед. А его любовь так и уехала, не заметив нелепо вскрикнувшего парня, ослепленного фарами авто. А потом: мешанина из размытых лиц участливых докторов, писка приборов и тоскливого материнского «Тош, у тебя больше нет ног». Как так вышло, он и сам не знал. Наслушался заумных терминов и терпкой горечью осевшего внутри «не было возможности спасти». А потом до него дошло — он же, блять, ходить не сможет! Антон дернул тогда рукой, щуря слезящиеся от боли глаза, и заморгал, глядя на блеклые, почти стершиеся цифры. Они были! Но что это значило, Шастун понятия не имел. Ходить-то он теперь не сможет. Не сможет, опрокинув стопки четыре для храбрости, рвануть вперед, ориентируясь на уменьшение цифр на запястье, как по путеводной звезде, поругаться с бабулькой у подъезда, подняться на пятый этаж, сам, без лифта, с каждым шагом решаясь, отбрасывая сомнения, а потом постучаться и сказать: «Ждала меня?». Или ждал. Не принципиально. Вот это настоящее везение, что ж скажешь. Из тысячи потенциально возможных вариантов — и лишиться единственной надежды найти соулмейта, это умудриться надо. Иногда застрявшего на стадии депрессии Антона посещали мысли: а что там, на той стороне связи? Застыл ли счетчик на чужом запястье? Потускнели ли чьи-то глаза? Антон выкашливает дым и трет колени. Болят, сука. Тянется к телефону, не глядя набирая врача: — Зайду завтра? *** Павел Алексеевич в качестве профилактики у него теперь стабильно — два раза в неделю. Уточнить по поводу медико-социальной экспертизы, протолкаться по кабинетам в бюро для получения справок — все остальные дни. Как жить теперь, Антон старается не думать, переключаясь по темам для нытья по дням недели. О футболе с пацанами он жалеет по понедельникам, когда они обычно собираются, а он только позавчера отыскал храбрость съездить, поболеть. О том, что теперь не выйдет пнуть Димку — по средам, когда он заскакивает после работы его проведать и, загадочно блеснув стеклами очков, выдать едкую шуточку. — Можно? — неловко стучит он в кабинет. — А, Шастун, — откликается усталый голос. — Ходь сюды. Хмыкнув, Антон вкатывается в кабинет ухмыляющегося врача. Долго, небось, думал. — Как делишки у Шастунишки? — Так же, как и два дня назад, — фыркает Антон. — Нормально, скоро войду в колею. — Ну-ну, — хихикает Добровольский. — Не запнись на порожке. Он копается в ящике и спустя пару «да где же эта хрень» выуживает опутанный проводами аппарат. — Твои любимые шокеры! Антон закатывает глаза и штанины. — У меня, кстати, для тебя блестящие новости, — начиная экзекуцию электростимулированием, сообщает Павел Алексеевич. — Связался я с Арсом, который раньше у нас практику проходил, а теперь в протезно-реабилитационном центре трудится. Он сказал, что работает над решением проблемы фантомного болевого синдрома с помощью применения бионических протезов. Растекшийся в кресле Антон слегка вздрагивает под электрическими ударами, которые вроде как эту фантомную боль и должны убирать, и поднимает брови: — Что за имя такое — Арс? Физиотерапевт морщится: — Еще один тупой вопрос, и я добавляю тока. Антон хмыкает и чешет нос. — Что за бионические протезы такие? — исправляется он. — То-то же. Максимально крутая и дорогая штука, сумма которой уж явно не уместится в бюджет государственной поддержки инвалидов. Протезы соединяются с нервными окончаниями, самообучающаяся модель, которая к тебе приспособится. Встроенный искусственный интеллект, — Добровольский мечтательно улыбается. — Поумнее тебя будет. По его физиономии кажется, что врач от таких тоже бы не отказался. Антон скептически поднимает брови. — Типа наполовину терминатором буду? Рот Павла Алексеевича растягивается в ехидную улыбку, и Антон считает секунды до фонтана презрительной едкости, как вдруг тот неожиданно серьезно отвечает: — Если все получится, Тош. Фантомные боли сложно вылечиваются, однако со временем регрессируют. Убедить использовать на тебе эти протезы в качестве эксперимента практически невозможная задача, но Арс то ли счел это вызовом, то ли поводом поупражняться в красноречии, я понятия не имею. И если сможет… — Я понял, — прервал его Антон, впервые за долгое время чувствуя согревающее тепло. Даже если и не ради него самого тот парень это делает, но делает же. — Спасибо. — Катись отсюда, — улыбнулся врач, закончив процедуру. — Арсений вечерком тебе напишет, что нужно предоставить. Антон невольно видит чужое чистое запястье и завистливо вздыхает. Те самые злополучные 37 он предпочел бы перечеркнуть и никогда не видеть. Уезжает он с тяжелым сердцем и каплей надежды. Дома Антон, устроившись с кружкой плодово-гадостного компота, который продавец высокопарно обозвал чаем, читает про чудо-протезы и курит прямо перед экраном, медленно впадая в анабиоз. Да за эти деньги можно спокойно купить трешку в Воронеже! Оповещение о пришедшем сообщении отрывает его от тупого разглядывания картинок расписанных яркими цветами протезов. Он переключает вкладку, зависая на лаконичном: «Все ок» от Арсения Попова. — Ох-ре-неть, — в пустоту выдает он, расплываясь в улыбке. — Охренеть! Проведенного времени за компом вполне хватило, чтобы поверить Добровольскому от и до: выбить целых два бионических протеза для одного неизвестного придурка, который сам же и виноват в своем несчастье — немыслимая задача, за которую и браться-то бесполезно. Антон бы, например, не взялся. Посмеялся б над неудачником и забыл через минуту. А вот Арсений, видимо, нет. Наверное, устав ждать, пока его сообщение прочитают, Арсений скидывает перечень документов, с которыми… а дальше Антон не видит, так как не к месту трясущиеся руки не позволяют кликнуть по диалогу. Вместо этого он переходит на страницу Арсения, тут же подвисая на фотографиях мужчины. Лучше б кошка на заставке стояла и не нервировала людей! Антон как раз успевает пересчитать родинки на левой щеке Арсения, как замечает, как тот свалил из онлайна. Да замечательно блять! Шастун торопливо открывает диалог, пробегает глазами по списку документов и печатает: «как ты это сделал?» Благодарность высшего уровня, Шастун! Он прикусывает губу, краснея от стыда. Рядом с кругляшком аватарки загорается зеленый значок, а потом сообщение читают. Антон ждет. Секунду, две, мучительно представляя, как с той стороны зависает Арсений, поражаясь его наглости. Напиши уже ему что-нибудь, корит он себя, не в силах смотреть, как Арсений начинает набирать сообщение, а потом перестает. Стирает? Выбирает между «нахер» и «нахуй»? Антон вытирает мокрые ладони о плед, слыша стучащую в висках кровь. «спасибо» — на одном дыхании выстукивает он, без сил растекаясь на столе. Ну, типа, он сделал все, что мог. Арсений печатает… Антон с ужасом ждет, щелкая зажигалкой. Признательность этому парню просто зашкаливает, а он выразил всего-навсего в простом «спасибо», да еще и с маленькой буквы. Позорище. «Пожалуйста ))» Это все? А где хваленое Добровольским красноречие? Ну нет, Антон так не согласен. «Почему я?» — не давая себе времени включить ту имеющуюся каплю мозгов, набирает он. «Ты мне понравился сразу» — не заставляет себя ждать Арсений. Антон ерзает, охуевшим взглядом сверля экран. Э-э? «У меня аж поджилки трясутся» — решает отшутиться он. «Вот уж вряд ли :D» — с минутной заминкой отвечают ему. Антон ржет. Сука ты, Арс. А потом начинает вдруг сталкерить, хотя раньше этим не увлекался, оправдывая себя необходимостью отблагодарить. До самого вечера он перещелкивает пятьсот фотографий Арсения, тормозя на каждой второй, а там из комментариев к одной из них переключается на инстаграм, забитый странными подписями. Да он одними скулами ампутацию мог бы провести! На одной из последних — нечеткая фотка со стаканчиком кофе из старбакс и яркое 41 на запястье. Подпись: «жду тебя». И даже без хештэгов. Антон замирает, тупо пялясь в экран и растирая между пальцев сигарету. Дождался? Дождался? Он вздергивает рукав, смотря на блеклые свои цифры. Они меняются, но раньше чуть ли не пылали на бледном запястье. Если соулмейт умирал раньше времени, раньше встречи — цифры застывали, потеряв цвет, как старая затертая татуировка. А у него нет, бегут так, как он теперь никогда не сможет, только мутные, как чернила на мокрой бумаге. И врач по этому поводу ничего вразумительного не сказал, пробормотав про неизученный случай. Поржав над видео, в котором Арсений в белом халате преследует невесть откуда взявшуюся гусеницу, безуспешно спешащую скрыться в плинтусах больницы от чудаковатого придурка с камерой, без задней мысли Антон подписывается, а потом замирает испуганным кроликом, осознавая, что нехило так спалился. Раздавшемуся звонку в дверь он почти рад. Димка кидает на колени хмельно звякнувший пакет и ухмыляется: — Давай, Шаст, ноги в руки и на кухню. У меня новости есть. Антон откатывается, пропуская друга в крохотную прихожую, и мучительно придумывает шутку в ответ. — Хочешь, кстати, к нам пойти работать? Можем придумать тебе образ, что-то вроде пирата-комика, — он разувается и несется в ванную. Сквозь шум воды слышится веселое: — Будешь травить шутки вроде: «А вас не бесит, когда у вас одна нога деревянная?». Позов приглушенно смеется и выглядывает, спрашивая неожиданно серьезно: — Что врач говорит? Когда идти на первичное протезирование? — Скоро, — жмет плечами Шастун и трогает спицы колес кресла, — еще мерки снимать. Дима смотрит — внимательно, пристально, оглядывая вдруг всего и сразу, что Шастун ощущает себя как под микроскопом, за которым сидит въедливый ботаник. — Нормально? — спрашивает он. — Нормально, — тянет Антон, разворачиваясь. Новости у Димы романтично-сопливые о неведомой Кате. Как он, значит, сидел на лавочке, а она в офисной узкой юбке, на роликах, в него влетела. Димка смеется, говорит, видно, и так кататься нормально не умеет, а в такой одежде и подавно — вот и запнулась, впечатывая сливочный рожок ему в щеку. А пока извинялась, то и дело прерываясь на хохот, и стирала с его лица тающее мороженое влажными салфетками, он и разглядел мигающее 0 на ее тонком запястье. Антон чокается с ним бутылкой, поздравляет, улыбается радостно, а сам завистливо отводит взгляд. Позов ловит это, хмурится, и, чтобы избежать сочувственных расспросов, Антон тут же переключается на первую подвернувшуюся тему, будто прилипшую дешевым пластырем, не отдерешь, и начинает трындеть без остановки, захлебываясь словами — так дорого, и Арсений хотел, Арсений написал, а еще Арсений смешной, за гусеницами ползает, — будто боится, что остановят, скажут не волноваться, что найдет он еще свое… Дима хороший друг, не останавливает, только вдруг улыбается как-то хитро, что Антон замолкает сам. — И что Арсе-ений? — тянет Дима, подпирая щеку рукой и строя неимоверно заинтересованную физиономию. — Красные кроссовки носит как дурак, — с запинкой договаривает Антон, медленно соображая, что за чушь он тут вдохновенно несет. Дима хмыкает, наслаждаясь его растерянным видом, и делает глоток пива. Антон зарывается в телефон, пряча краснеющие щеки. Сверху в ленте кружок с ясным ликом Арсения, и Антон невольно улыбается — да что же с ним? — тут же кликая на него. Арсений вопит что-то о котах и котлетах, тыкает пальцем в тетку-повариху и на тринадцатой секунде успевает пожаловаться на пропажу какого-то Мурзика. Шастун смеется, поднимая глаза на ухмыляющегося Димку, а потом смотрит видео еще раз, потом еще, чтоб Диме показать, какой Арсений чудной — теперь ты понял, да? А потом вдруг замирает, включает еще раз и останавливает возмущенно-радостную речь, пальцем касаясь недовольного лица поварихи. На картинке указующий перст Арсения застыл, невежливо тыкая в тетку, а Антона затапливает ликующее облегчение: на запястье черным пятном выделяются цифры. Не дождался! *** Под чутким руководствующим «да не ссы» от светила физиотерапии Павла Алексеевича он едет снимать первичные мерки для протезов, мысленно посмеиваясь со своих же робких надежд «а Арсений?..». В такси он привычно обновляет ленту социальной сети, заходя на чужой профиль. Дима говорит, он увяз как в зыбучих песках — в Арсении. Антон и не спорит, увяз, не увяз, зато хоть досуг какой. Арсения иногда торкает на поиски, и утром Антон находит миллион историй, от обезоруживающе-наивного «может, сегодня повезет?» с отметкой в три утра, продолжающим тупость выходного дня «пора бежать! Не будем останавливаться!» и конечным Арсением, где-то около озера с занимающимся рассветом, в шапочке и с усталой улыбкой «не нашел. Пора спать». Шастун только глаза на это закатывает — серьезно? На бледных запястьях блеклые цифры кривятся на пятитысячной отметке. Далековато, думает Антон. Не так уж прям очень, у некоторых сотни тысяч, а он тут разнылся, но все же. Где-то даже мелькала история о соулмейтах, один из которых был космонавтом, а у второго цифра не вмещалась на руке. А у него всего-то пять тысяч несуществующих шагов. Раз плюнуть. За стеклами дождь, вылезать совсем не хочется, страшно к тому же — а вдруг что? Таксист выкатывает коляску из багажника, услужливо открывая перед ним дверь. Антон смотрит на хлещущие струи по небритому лицу, не отражающему ни капли раздражения, мол, чего возишься, инвалид, не видишь, как льет? — Довезти вас до входа? — глухо спрашивает мужчина. Антон мотает головой, нелепо умащиваясь в коляске, пятерней зачесывает мокрую челку назад, толкается вперед под неуверенным взглядом таксиста. На примерке он смотрит в потолок, пол, стены, куда угодно, но только не на то, как теперь выглядят его ноги. Врач снимает мерки, пристраивая какие-то неведомые штуки к его коленям, в глаза не смотрит — как и Антон ему, впрочем, — бормочет себе что-то под нос, записывая данные. Вроде как и его осматривает, а вроде как и не обращает на существование Шастуна внимания. Быстрый стук отвлекает их от игнорирования друг друга, заставляет растерянно заглянуть в чужие глаза — вот он я, а вот мои проблемы, знакомьтесь. — Арсюху не видел? — спрашивает просунутая в щель голова. Врач выдыхает чуть громче, скрывая смешок, кривит губы вроде как и пренебрежительно, но Антон, моментально подобравшись, может поклясться, что это улыбка. — Умчался. — На кой черт? — фыркает голова и кивает на Шастуна. — Сам же просил бионику для пацана, куда слинял теперь? Врач закатывает глаза и дергает плечом. — Сказал, на окончательную примерку явится, — фыркает он. — Еще б он не явился, — бурчит Сергей, чье имя на бейджике Антон наконец разглядел. — Вот же придурок. Телефон в кармане вибрирует, обрывая невольно-возмущенное Антоново «эй!» Сергею. Шастун вздыхает и лезет в карман, открывая на свет божий ехидное «Ну как примерка? Уже можно учить танец робота?». Антон хмыкает и отправляет в ответ: «Знаешь, горы по колено»*. Врач цокает языком и отправляет его домой. _________ *цитата Макса Коржа — Горы по колено *** Он почти не замечает тот момент, когда в его жизни снова появляется Ира. Он видит ее на кухне, невозмутимо перекладывающую горячий блин на солнечно-желтую стопку, видит и лишнюю фиолетовую зубную щетку в ванной, бездумно смотрит, как она гладит его футболки. — Я решила вернуться, — сообщает она наконец, после пары часов полного молчания, наполненных тотальным игнорированием со стороны Антона и неловкими попытками заговорить от Иры. Антон тушит бычок, выдыхая дым ей в лицо, она морщится. — Зачем? Ира улыбается, он расценивает это как «ну, ты сможешь ходить», и качает головой. — Ты не хочешь? — она притворяется удивленной. — По крайней мере, теперь твой кот не мешается под ногами, — ухмыляется вдруг Антон, ломая все свое показное равнодушие. Эх, Шастун, с кем поведешься… — Очень смешно, — раздраженно говорит Ира, — а что врачи говорят? — В их отчетах черт ногу сломит, — продолжает веселиться Антон и тянется за еще одной сигаретой. Она зло бросает полотенце и хлопает дверью. Шастун подъезжает к окну, опираясь на подоконник. — Эй, ключи вернуть не забудь! — вопит Антон, замечая ее на улице, и тут же на чужой вскинутый средний палец демонстрирует свой. Вот сучка. *** От мысли, что через пару дней у него будут ноги, под кожей неровно начинает биться пульс, ладони некстати потеют. Антон старается отвлечься, зависая во всемирной паутине — серьезно, Грут в шапочке? — смотрит фильмы, стуча ложкой по керамическому боку чашки с ягодной бурдой, и думает о бесконечности запасов пресловутого фруктового чая. Димка часто сидит рядом, отчего-то не с той самой Катей — «она понимает, что я нужен здесь», — хмурится, читает о протезах больше самого Антона. А потом вдруг притаскивает вместе с пивом бутылку ягодного Липтона, а Антон торжествующе охает, вычислив гада. — Чтоб еще раз подложил мне это дерьмо! — швыряет Шастун картонную коробку Диме в голову. — Чего ради ты все таскаешь это? — Катюша не любит, — смущенно оправдывается Позов, бережно поднимая коробку, — а я как-то и не смог признаться, что мне вроде как нравится. — Слышал сказку о паровозике, который смог? — ехидно начинает Антон, начиная ржать. — Да, майор Пейн! *** Они красивые. Антон тупо пялится на киберпанковые конечности, блестящего черного цвета, с точеными острыми икрами, и ошеломленно поднимает глаза на сияющего врача. — Ну как? Он сглатывает и пытается приподнять ногу. Она слушается. — Сейчас позову Арса! Врач исчезает, оставляя Антона наедине с этим. Он молча разглядывает ноги, ожидая что-то вроде надписи «объект захвачен», после чего его мозг захватят и роботизируют. Может, ему повезет, и ему сохранят сознание? Или он станет бездушной машиной, убивающей всех на своем пути? Антон тихо смеется, натягивая рукава толстовки, и сердце начинает громко бухать в груди, отстукивая ритм арс-арс-арс. Он поднимает голову, буравя взглядом дверь, и даже не слышит шагов по ту сторону из-за шумящей в ушах крови. Что-то произойдет. — Сейчас войдет этот чудаковатый Арсений, тих-тих-тих, — шепчет себе Антон, потирая кольцо на среднем пальце. — И все. И все! Арс-Арс-Арс! Все. Дверь распахивается, являя напряженному взгляду раскрасневшегося от бега Арсения. Тот сияет улыбкой, отчего у Антона все замирает и екает сердце. Он снова сглатывает, разглядывая колени в разрезах черных джинсов, красные кроссовки (ну как дурак же!), синие сверкающие глаза, и ждет. Арсений молчит, секунду, две, а потом губы расползаются в улыбке — и у Антона невольно тоже, — и врач окидывает его оценивающим взглядом с ног до головы. — Ну и как же себя чувствует низушка от торта? — выдает он, давя смешок. Антон хлопает глазами, въезжая, не в силах контролировать медленно, но верно, отвисающую челюсть. Ты что, совсем дурак? — Ты что, меня тортом назвал? — неверяще спрашивает он. Арсений приваливается к косяку, смотрит вниз, теребит в нетерпении рукав, облизывает губы. Антон ерзает, сжимая пальцы в кулак, и чешет запястье. — Иди сюда. — Но я еще ни разу… — неуверенно начинает Антон, но натыкается на прямой взгляд, отчего все возражения замирают в горле. Арс улыбается снова, не ослепительно-счастливо, выглядя, как трехмесячный лабрадор, а как-то по-особенному, нежно. — Иди ко мне, — мягко просит Арсений. Антон с ужасом понимает, что готов хоть ползти к нему, и не находит в душе ни капли недовольства. Кивает, выпрямляясь. Арсений не делает ни шагу, пристально следя, как робко Антон поднимается на ноги. — Ну что же ты как по мышеловкам, родной, — тихо шепчет он, видимо, рассчитывая, что Антон не услышит. Шаст сбивается, спотыкаясь, раскидывает руки в разные стороны под испуганным взглядом, но вдруг понимает, судорожно дергая рукав толстовки. 4 бьет по сетчатке чернильно-черным, отпечатываясь резными гранями на коже. Антон поднимает глаза на настороженного Арсения, мнущегося на пороге. Он поднимает руку, показывая Шастуну 0. Последние шаги — его. Антон делает шаг вперед, сокращая расстояние — отбрасывая сомнения, решаясь? — в нетерпении, скорее, к нему, чувствуя, как скулы болят от улыбки. И еще, и еще, отсчитывая мысленно, пока не чувствует смыкающиеся вокруг него теплые ладони.