Синдром

      Её глаза такие глубокие, что мне кажется, я могу утонуть в них. Нет, конечно, я видел людей с тёмными глазами и до этого, того же Форда, например, но её глаза - просто галактики. Тёмно-тёмно-серые, с синим ореолом по краю радужки и гетерохромическими золотистыми искрами, рассыпанными вокруг расширенных зрачков.       В её глаза хочется смотреть бесконечно долго, вспоминая бескрайние глубины космоса, мелькающие в иллюминаторах Дедала…       Как же её зовут-то… Даже не припомню. Эти глубокие глаза настолько захватили мои мысли, что, признаться, я совершенно прослушал её имя. Просто посмотрел в них тогда – и меня словно накрыло с головой. Я что-то говорил, что-то бесконечно остроумное и несомненно очень нужное, чтобы она не потеряла ко мне интерес, чтобы решила пойти со мной…       И она пошла. Я был так счастлив, что на пару мгновений даже забыл, для чего именно она мне так была нужна. Так необходима…       Девушка тихо стонет, и я отвлекаюсь от своих воспоминаний.       - Что случилось, солнышко? – со всей заботой, на которую только способен в данный момент, спрашиваю я, поворачиваясь к ней всем корпусом. – Подожди немного, я скоро освобожусь и дорасскажу тебе, чем всё закончилось.       Она смотрит на меня с совершенно непонятным выражением, я не могу понять, чего она хочет.       Я снова поворачиваюсь к экрану и продолжаю изучение карты города. Девушка некоторое время молчит, и до меня доносится только её шумное дыхание. Наконец, она снова стонет, громче и требовательнее. Во мне шевелится раздражение, и я с трудом его подавляю. В конце концов, все женщины, которых я знал, так или иначе проявляли нетерпение.       - Ну ладно, раз ты так жаждешь продолжения, я начну сейчас. На чём мы остановились?       Она уже не просто стонет, она мычит, смешно раздувая ноздри на маленьком носике.       Протянув руку, я убираю широкую полоску серебристого технического скотча с её губ. После клейкой ленты на нежной коже остаются красные пятна.       - Отпусти меня, пожалуйста, - тихо, срывающимся голосом просит она.       - Солнышко, ты что, с ума сошла? – я хмурюсь, снова чувствуя нарастающее раздражение. Его так быстро подавить не удаётся, и, чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю барабанить пальцами по столешнице. – Во-первых, я еще не рассказал тебе всю историю до конца, во-вторых, я привёл тебя сюда не для того, чтобы так сразу отпустить, уж извини. У тебя прекрасные глаза. Я никогда раньше ни у кого не видел таких красивых глаз. Они похожи на космос, и поверь, уж я-то знаю, о чём говорю.       - Отпусти меня, пожалуйста, я никому ничего не скажу! – чуть громче восклицает она, и её голос срывается на истерическое рыдание.       Я смеюсь и покачиваю головой. Я так редко смеялся там, в галактике Пегас, и так часто стал смеяться здесь, на Земле, это начало даваться мне так легко…       - Так на чём я остановился в своем повествовании? А, на пост-атлантическом синдроме… Симптомы стали проявляться примерно через шесть – девять месяцев, в зависимости от темперамента и характера человека. И, конечно, не стоит игнорировать род деятельности… Глубже всего он оказался у военных и исследовательских групп, которым приходилось постоянно рисковать, постоянно куда – то бежать и что-то делать. Кто находился постоянно в тонусе, понимаешь? – неторопливо повествуя о том, что случилось с Атлантидой после того, как её переместили на Землю, я, оторвав ещё одну полосу скотча, прилаживаю её на место – прямо на покрасневшие припухлые губки. После этого, всё так же не прерываясь, начинаю стирать чёрно-серебристые потёки туши и теней с её щёк. Кожа на лице такая бархатистая и мягкая, что я с трудом подавляю в себе желание сжать её щёки между пальцев. Я прямо представляю на секунду, как мои пальцы будут утопать в этой бархатистой коже…       - Другим было легче. Тем же техникам, или ботаникам, например. Их команды выпускались, как правило, уже после того, как планету посетит малп, возьмёт пробы воздуха и воды, после того, как туда наведаются военные и удостоверятся, что там безопасно, после того, как политологи или доверенные лица вроде Тейлы проведут переговоры с аборигенами, которые тоже не всегда заканчивались мирно, понимаешь? Вот только тогда уже можно было выпускать ботаников или каких-нибудь там геологов-почвоведов, чтобы они ковырялись во всем оставшемся, словно младенцы в песочнице, пребывая в полной безопасности. А сколько приходилось делать нам ради их безопасности, ты можешь себе представить, солнышко?       Солнышко молчит, только таращит на меня глаза, ставшие практически идеально круглыми и ещё более синими.       - Первой это заметила Саманта. После того, как её вернули в команду ЗВ-1, через некоторое время, у неё начала появляться непонятная тревожность. Её на время отстранили от миссий, тем самым сделав только хуже – тревожность переросла в панические атаки. Но стоило ей вернуться в группу, когда последний клон Баала сбежал, и всё стало практически нормальным. Миссии, путешествия через врата – это все возвращало к жизни. А после этого вернулись мы… У нас всё было намного сложнее. Саманта пробыла на Атлантиде всего год – мы же в общей сложности пять. Нас начало корёжить, всех, без разбора, а понял, что происходит только Шеппард. Джон… Он пытался нас спасти. Всех нас. Он рассказывал нам, что с нами происходит, пытался подбодрить и вселить надежду, но ему самому приходилось несладко. Но он хотя бы примерно знал, что делать. У него уже было похожее состояние после Афганистана… А потом он сломался. После того, как Ронона пристрелили в пьяной потасовке…Хм… Я ведь рассказывал о Рононе, верно?       Девушка всё так же смотрит на меня, не отрывая взора. Мне совершенно непонятно, понимает ли она хоть что-нибудь в моем повествовании или нет, и это вызывает во мне новую волну раздражения. Вдруг накатывает безумное желание взять её за плечи и резко встряхнуть, или дать пощёчину, или хотя бы пощёлкать пальцами перед глазами, чтобы удостовериться в том, что она в сознании.       - Ну же, солнышко, соберись, - сквозь зубы цежу я и пытаюсь улыбнуться так, чтобы улыбка не походила на оскал, чтобы не показать своей злости. – Ронон Декс, сержант Ронон Декс, специалист по оружию с Сатеды, уничтоженного рейфами мира. Мы подобрали его на планете с испепеляющим солнцем, когда пытались поймать Форда. Помнишь? Такой волосатый верзила со сверхразвитым инстинктом убийцы. Он шутя заламывал и троих, и четверых, инстинкт самосохранения у него, кажется, отсутствовал в принципе. Ронон тоже отчасти понимал, что с ним происходит, но сдерживаться ему было очень сложно – он никогда не умел ждать. Возможно, даже сложнее, чем всем остальным. В конце концов, у него не было здесь якоря, понимаешь? Не было чего-то или кого-то, кто мог бы его немного притормозить. Он был чужаком в этом мире. Да, новые впечатления, всё новое, оно занимает сознание, но ненадолго, как оказалось… У него не было здесь семьи, дома, хотя бы просто любимой женщины или мужчины, чтобы зацепиться за это и бороться с собой. И он сдал одним из первых. Он начал напиваться. Это случалось не сказать, чтобы уж очень часто, по выходным и увольнительным, но каждая его пьянка заканчивалась кошмарной дракой, как правило, с несколькими трупами. После первой же его обязали сдавать оружие, если только он был не на миссии (их иногда отправляли с группами ЗВ, Саманта постаралась), и пригрозили трибуналом. Кажется, он тогда только посмеялся. После этого он устроил поножовщину в баре, и Джону стоило огромных усилий вывезти его оттуда и замять дело. Потом он просто устраивал драки…Ха, драки! Да в его руках даже носовой платок мог превратиться в оружие! И превращался, поверь мне, солнышко! Спустя каких-то пару месяцев во многих забегаловках штата о нём уже ходили легенды. Его называли Неубиваемым. И в конце концов его голову поставили на местный тотализатор. Тому, кто убьёт Неубиваемого, светило около полумиллиона долларов. И кабацкая шваль просто сошла с ума. В очередной свой выходной он как обычно зашёл надраться и подраться… а его встретили очередью в живот. Из-под барной стойки, через вырезанное в ней оконце…хм… Говорят, он пытался удержать выпадающие кишки рукой, пока второй бил бармена о стойку, вцепившись ему в волосы. Насколько я знаю, череп он ему таки проломил тогда, напоследок, так сказать… Не знаю… Но Джон тогда сломался. Махнул на всё рукой. Уволился к чёртовой матери и подписался наёмником на Ближний Восток. Не сразу, конечно, но его отпустили. Официально он до сих пор числится пропавшим без вести, но мне кажется, что его убрали свои же… Когда поняли, что он не сможет больше оставаться. Это ведь Шеппард, у него и так было очень много разногласий с командованием…       Я отворачиваюсь от неё, и вдруг необъяснимо остро чувствую, насколько сильно у меня затекло всё тело от сидения на не очень удобном стуле. Встаю и начинаю неспешно прохаживаться по комнате, освещаемой только монитором ноутбука да прорывающимися в окно уличными огнями. Она боится оторвать от меня взгляд и следит за каждым моим движением, словно опасается того, что вот прямо сейчас я резко взмахну рукой и что-нибудь с ней сделаю. Что-нибудь ужасное, в этом она, конечно, не ошибается. Но не сейчас, не сейчас… Я ведь ещё не закончил…       Повернувшись к ней спиной, я начинаю жадно вглядываться в то, что творится за окном. Огни города блекнут, скоро начнёт светать. Я уже вижу, как проседает густая тёмная синева неба с восточной стороны, словно бархатное покрывало, протёртое по самому краю. Надо торопиться – совсем скоро, всего через несколько часов, начнётся карнавал в честь Марди Гра, и по Кэнал стрит проедет кортеж короля и королевы карнавала.       - Ты знаешь, солнышко, - неспешно продолжаю я, царапая по оконному стеклу ногтем, - я никогда особенно не дружил с Родни, но сейчас мне его по-настоящему жаль. Наверное, даже больше, чем кого-либо из миссии. Смерть… Да, смерть жестока и всегда не вовремя, но с ней мы были знакомы. Кто-то ближе, кто-то не очень, но несомненно все, на то мы и солдаты. Ха, мы ведь были не просто солдатами, мы были лучшими из лучших, иначе бы нас не отобрали на Атлантиду. Каждый из нас знал, на что шёл, и предполагал, каков может быть его конец. Мы были готовы к смерти от пули, или быть разорванными взрывом, или на худой конец даже быть высосанными рейфами, но Родни… Вот уж действительно, трагедия гения… Я ведь говорил уже, что он был выдающимся астрофизиком? Гением! Он всегда находил решение, какая бы трудная задача ни стояла. Несложно догадаться, что именно он бросился искать способы подзарядить имеющиеся у нас МНТ или найти новые, чтобы мы могли вернуться. Домой… Он был одержим этой идеей, он практически перестал спать и есть, убеждая всех в том, что ему осталось совсем чуть-чуть, буквально вот столечко, - я показываю девушке большой и указательный пальцы, сведенные почти полностью, лишь с миллиметровой щелочкой между ними. Она даже не смотрит на них, судорожно пытаясь поймать мой взгляд.       Напрасно.       Я снова отворачиваюсь к окну и смотрю в самый конец Кэнал стрит, в тот самый её конец, который упирается во Французский квартал. Из окна я даже вижу яркие гирлянды, развешенные на балконах, и нитки дешёвых пластмассовых бус, тускло поблескивающие в свете фонарей.       - В итоге, когда к нему приехала Саманта с предложением сотрудничать в каком-то другом проекте, где были очень нужны его выдающиеся мозги, он так и сидел: на полу собственной лаборатории, из которой выгонял всех диким ором, решись кто показаться на пороге, и бесконечно строча на ноутбуке. Вот только ирония в том, что ноут был уже несколько суток нерабочим – от перенапряжения в нём сгорела какая-то плата, а МакКей этого даже не заметил. Все его рассчёты и исследования остались у него в голове. Он просто строчил и строчил, даже не замечая, на какие клавиши нажимает, и приговаривал, что ему осталось совсем чуть-чуть, чууууточку, вооот стооолечко, - я снова показываю девушке пальцы и горько усмехаюсь. – Медицинское обследование подтвердило острое психическое расстройство на фоне переутомления и навязчивой идеи, что-то невообразимо сложное, на границе с шизофренией. Наш гений двух галактик попросту не выдержал напряжения и тронулся умом. В итоге, под предлогом перевезти его в ещё более засекреченную лабораторию, его забрала Джинни, сестра. Насколько я знаю, он сейчас находится в одной из лучших закрытых клиник Оттавы, а она забирает его на все праздники. Он вроде как не против, но всё равно ворчит, что ему не дают спокойно закончить работу…Работу на том же самом неработающем ноутбуке… Это настоящая трагедия…       Я чувствую, что в горле от длинного рассказа уже пересохло, и неторопливо иду в ванную, где жадно пью прямо из-под крана невкусную, вонючую воду с ярким привкусом металла и чего-то ещё, чего-то не то химического, не то гнилого. Не смотря на это, я не могу оторваться от тонкой струйки и с трудом сдерживаюсь, чтобы не присосаться к металлическому крану губами и языком и не начать высасывать её. Оторваться от воды у меня получается только тогда, когда я слышу в комнате возню, стук и сдавленный крик «Помогите!»       Горячей волной от самой груди поднимается уже не раздражение даже, а самая настоящая ярость, которая останавливается где-то на уровне глаз. Я прекрасно знаю, что её никто не услышит, поэтому иду в комнату нарочито медленно, еле сдерживая дыхание, чтобы не зарычать.       Девушка, перевернув стул, лежит на боку прямо на полу. Видимо, я недостаточно плотно приклеил скотч, потому что серебристо-серая полоска сползла на подбородок, обнажив губы.       Губы трясутся и кривятся в непонятной мне гримаске. Я не могу понять, что это, что-то среднее между презрением и страхом, как мне кажется, и это только добавляет негатива в мои эмоции.       Я хватаю её за правое плечо, достаточно грубо поднимаю и со стуком ставлю стул на прежнее место. На том месте, за которое я схватился, через пару часов разольётся тёмный синяк, я точно это знаю. Затем вскидываю руку и отвешиваю девушке оплеуху. Несильную, но рука у меня тяжелая, на то я и солдат. Её щека вспыхивает от удара алым, и солнышко, сжимаясь, замолкает, даже дышать старается абсолютно не слышно, и только на её длинных ресницах начинают блестеть слёзы.       - Ну вот и что ты сделала? – укоризненно спрашиваю я, выплеснув злость, и снова начинаю стирать с бархатистой кожи лица тёмные дорожки. Вся моя чувствительность как будто переходит именно в пальцы в этот момент, и мне начинает казаться, что когда я дотрагиваюсь до неё, их кончики начинают подсвечиваться изнутри, словно под моими ногтями прячутся маленькие светлячки. Не в силах совладать с моментально возникшим влечением, я прохожусь по одной из тёмных дорожек языком.       Её щека на вкус солёная и пыльная, и я облизываю её снова и снова.       - Ты больной, - шепчет она мне прямо в ухо, и звук её голоса меня отрезвляет.       - Нет, солнышко, со мной всё в порядке, - выпрямляясь, отвечаю я и отхожу к столу за скотчем. – Я не болен, ну, если не считать пост-атлантического синдрома, хотя я не уверен, что это болезнь. Карсон так и не дал однозначного ответа по этому поводу. Хм…       Я отрываю полоску скотча, на порядок длиннее, чем в прошлый раз, и борюсь с необъяснимым побуждением обмотать скотч ей вокруг головы несколько раз, чтобы на этот раз он приклеился наверняка. Но это склеит её волосы, и они слипнутся, поэтому я решаю просто наложить несколько полосок на губы, в несколько слоёв.       - Карсон… он хороший. Он, как и Родни, без раздумий кинулся на амбразуру нашего спасения. Так же, как и Родни, не спал и не ел по несколько суток, пока ему не начинало отказывать тело…И так же, как и Родни, он ни к чему не пришёл. Да, синдром был. Да, он наблюдался у всех жителей Атлантиды. Да, в разных степенях интенсивности, в зависимости от рода деятельности и длительности пребывания в Пегасе. Да, проявлялся тоже по-разному, это уже больше зависело от характера и темперамента. Но на этом он завис. Остановился. Всё, больше ему сказать нам было нечего. Седативные помогали лишь ненадолго, а потом резко начинался обратный эффект – тревожности перерастали в паники, в мании преследования… Некоторые из военных покончили с собой, окунувшись с головой в паранойю, учёные… Так, о Родни я уже рассказал… Был ещё чех, Зеленка. Радок Зеленка. Он практически сразу уехал на родину, и о нём мы пока ничего не знаем… - я лювлю себя на том, что начинаю сбиваться и заговариваться, и на несколько секунд прерываюсь, пытаясь понять, что является этому причиной.       Я осматриваюсь. Вроде ничего необычного, комната, стул, на котором сидит солнышко, мой стул, стол, на котором стоит ноутбук и мерцает на нас слепым экраном с открытыми картами Нового Орлеана, солнце, заглядывающее в окно…       Солнце! Вот что меня сбивает с толку. Солнце уже показывается из-за горизонта, а это значит, что мне пора заканчивать трепаться, у меня остаётся мало времени.       - Солнышко, ты когда-нибудь была королевой карнавала? – спрашиваю я, снова поворачиваясь к девушке.       Та отрицательно качает головой, не сводя с меня взгляда. Когда я вновь заглядываю в её удивительные глаза, у меня от восторга спирает дыхание.       - Знаешь, сегодня я сделаю так, что все забудут про Марди Гра и будут говорить только о тебе. В честь твоих невероятных глаз. Ты позволишь?       Я достаю телефон и, оттянув ей веки, старательно фокусирую камеру, чтобы снять необычную радужку. Через несколько попыток я остаюсь доволен получившимся результатом и прячу аппарат обратно в карман.       - Так вот, по поводу Карсона… Они много времени стали проводить с Дженифер. Они очень сильно сдружились. И когда у шотландца снова начались проблемы с вырождением клеток, она очень сильно переживала. Я думаю, она чувствовала себя виноватой за то, что не уследила за Родни, они ведь встречались. Не сомневаюсь, что у них обоих даже были чувства… Но случилось то, что случилось, поэтому Келлер с утроенной силой принялась за спасение дока. Вот только проблема была в том, что вакцина Карсона была на основе рейфовских ферментов. Когда Тодд был жив, с этим было проще, они просто приходили и брали столько ферментов, сколько им было нужно, но потом рейфом заинтересовались яйцеголовые…Видишь ли, их не устроили те исследования, которые проводили мы, и они решили провести свои. Белому дому это настойчиво вливали в уши пару месяцев, и в итоге рейфа у нас забрали. А ещё через пару недель КЗВ пришло письмо, в котором говорилось, что у рейфа случилась аллергическая реакция на какой-то из препаратов, и его не удалось спасти. Хм…Аллергия у рейфов? В это верится с трудом, но Комитету пришлось проглотить и это, потому что следом пришло ещё одно письмо, под грифом «совершенно секретно», и всей верхушке звёздных врат пришлось заткнуться… В итоге все попытки синтезировать вакцину полностью оказались провальными в условиях Земли, и было принято решение снова поместить Карсона в стазис – на это остатков энергии МНТ ещё хватало. Собственно, он до сих пор находится в одной из капсул, и есть ли у него шанс когда–нибудь выйти оттуда, никто не знает… Скорее всего нет, такое мое мнение… А Дженифер… Она совершенно разуверилась в себе. Она считает, что потерпела полнейшее фиаско – сначала не рассмотрела болезнь МакКея, потом не смогла помочь его лучшему другу. Почти полгода она лечилась от депрессии, а потом тоже ушла из проекта. Последние новости о ней приходили откуда-то из Центральной Африки – вместе с группой волонтёров она поехала туда бороться с какой-то хитро сделанной лихорадкой.       Я встаю и снова начинаю прохаживаться по комнате. Солнце светит уже вовсю и неприятно режет глаза. Жаль, что я не додумался хоть чем-то закрыть окна, но тут же я одёргиваю себя тем, что это уже не важно, что пройдёт всего несколько часов, и меня тут уже не будет. Я подхожу к столу и разворачиваю ноутбук экраном к девушке. Щелкаю несколько раз клавишами и показываю ей всплывшую карту штатов.       - Смотри, солнышко. Мы сейчас вот здесь, в Луизиане. Это последний штат, в котором я побывал. Я начал с Калифорнии, а потом колесил вразнобой, как хотелось, просто ехал или летел туда, что первое приходило с утра в голову. И вот, наконец, Луизиана. Я никогда раньше не был в Луизиане. Забавно, не правда ли?       Я смеюсь и ловлю своё отражение в обрезанном куске зеркала, висящем на стене. Странно, я никогда не считал себя особо привлекательным, но сейчас моё отражение кажется мне даже красивым. Во всяком случае, смех и улыбка мне идут.       Я снова поворачиваюсь к солнышку и продолжаю своё повествование:       - Тебе, наверное, интересно, что будет, когда я закончу тут. Знаешь, что будет дальше? А дальше я начну всё сначала! Родни как-то бросил, что я тупой. Что все военные так или иначе туповаты, слишком прямолинейны и совершенно лишены фантазии, потому что только исполняют приказы, и ничего больше. Интересно, что бы он сказал, если бы я рассказал ему о том, что делаю? Наверное, не поверил бы! Но ему не расскажешь… Никому уже не расскажешь, так или иначе… Разве что Тейле… Тейла… Она единственная, кому относительно повезло. Вот уж и недооценивай после этого материнский инстинкт… Наверное, её спас от всего этого именно Торрен. Она так боялась, чтобы с ним ничего не произошло, прямо как наседка над ним квохтала. И ты знаешь, солнышко, забота о ребенке очень смягчила действие синдрома. Нет, конечно, не избавила полностью, но атозианка осталась единственной относительно нормальной. Без сомнения, она стала на порядок более тревожной и подозрительной, чем была в Пегасе, но она осталась адекватной. Ну и я вот тоже. Наверное, всё дело в том, что я реально был спокойным. Очень спокойным, до состояния зажатости, я бы даже сказал, и синдром меня чуть раскрепостил. Освободил мои мысли и желания. Ты знаешь, я даже скучаю по Пегасу. Что говорить, я очень сильно по нему скучаю. Мне не хватает этого драйва, этих немыслимо рисковых схваток с рейфами, не хватает ощущения того, что сама смерть мне дышит прямо в затылок и шевелит своим дыханием волосы. Я скучаю даже по этому. Может, я стал адреналино-зависимым, как ты думаешь, солнышко?       Солнышко по-прежнему молчит, глядя на меня своими глазами – галактиками.       С улицы начинают доносится гомон, смех и разноголосые выкрики «Счастливого Марди Гра!», бренчание колокольчиков и звяканье муляжных монет об асфальт. Люди начинают праздновать, и это означает, что времени у меня осталось всего ничего.       - Вот такая вот история, солнышко. Не думай, я ничего не придумал. Это – реальная история Атлантиды, города Древних, города – корабля. Мне было очень приятно рассказать тебе об Атлантиде. И мне очень понравилось, как ты слушала. Ты замечательный слушатель, и глаза у тебя просто волшебные. Но нам с тобой пора спешить – уже очень скоро по Кэнал стрит поедет кортеж. Мы ведь не хотим опоздать, правда же?       Я достаю из-под стола небольшой ящик с инструментами и подхожу к девушке почти вплотную. Она начинает громко мычать сквозь скотч и отвратительно пучить глаза. Они так сильно вылазят из орбит, что уже не кажутся мне ни красивыми, ни даже привлекательными. Момент истинного восхищения прошёл, и перед собой сейчас я вижу просто девку с размазанной по лицу косметикой и потёками слёз на щеках. А ещё через мгновение – не вижу даже и её, сознание заволакивает сначала тёплая вата абсолютного спокойствия, а потом низ живота сжимается от предвкушения адреналина, риска и бешеного бега – совсем как на Пегасе, как если бы я спасался от погони рейфов…              ***              «Очередная жертва!... Невообразимо, власти и полиция молчат, а убийство продолжаются! Убийство прямо в канун Марди Гра! Распотрошённую женщину скинули прямо на кортеж короля и королевы посреди Кэнал стрит в Новом Орлеане! Как защитить себя законопослушным гражданам нашей страны?..» - Время Нью-Йорка       «Джек Потрошитель переехал в США после почти полутора веков спячки? Как иначе объяснить сорок девятую жертву маньяка, неуловимого в течение нескольких лет? И что будет дальше – Антарктида?» - США Сегодня       «Имеют ли место разговоры о том, что мы имеем дело с ритуальными убийствами? Кто это – сумасшедшие или сатанисты? И как реагировать на то, что примерно раз в месяц находят новую жертву с развороченными внутренностями и разрисованным собственной кровью телом?» - Почта Вашингтона       «Женщины выходят на митинг! «Мы боимся!» – заявляют они, пытаясь призвать полицию и власти хоть как-то увеличить безопасность женской половины американского населения. – «Мы боимся за себя, за наших матерей, сестёр и дочерей! Где же наше гарантированное Конституцией право на безопасность?..» - Время Земли.              ***              - Ваши покупки, мсье! – пожилая и очень полная афроамериканка по-матерински тепло улыбается мне из-за прилавка, подавая два сэндвича с индейкой, запаяных в пластиковую упаковку, и два двухлитровых баллона с питьевой водой без газа. – Покидаете Луизиану, стало быть?       - Да, работа, никуда не деться, - так же тепло улыбаюсь я ей и подаю кредитку для оплаты.       - Эван, стало быть, - мельком глянув на неё, бестактно замечает она, не увидев, к счастью, как меня передёргивает. Я дал ей случайно не ту карту, которой обычно расплачиваюсь, а свою собственную. – Моего кузена звали Эван, спился, паршивец, к сорока годам, а говорил, стало быть, что музыкант, а не забулдыга пьяная…хм… Батюшки, как вы побледнели! Простите, мсье, я не хотела вас оскорбить, просто после Марди Гра все отсыпаются, вы у меня единственный клиент за сегодня, вот и развязала от скуки язык!       - Ну что вы, ничего, - вымученно улыбаюсь я в ответ, и начинаю оправдываться. – Это всё шартрез! Знаю же, что он мне не идёт, но всё равно никак не могу устоять перед ним! Вот меня и скрутило!       - Может, вызвать скорую помощь? – она изо всех сил пытается быть любезной, чем начинает безгранично меня раздражать, но я улыбаюсь ей всё так же тепло, как старой доброй знакомой, или как родной тётушке, например.       - Нет, мадам, ну что вы! Никакого беспокойства! Сейчас отъеду подальше и пущу в ход воду, и мне станет намного легче, поверьте!       - Ну ладно, - вроде как успокаивается она, и в том самый момент, когда я уже берусь за ручку двери, бросает мне вслед: - На всякий случай! В двух с половиной милях отсюда, прямо по шоссе, стоит небольшая заправка. На ней есть пункт оказания первой медицинской помощи. Там работает мой кузен, не тот, который Эван, стало быть, а другой. Его зовут Юджин. Юджин Баркс. Если станет плохо, прямиком заезжайте, он постоянно выводил Эвана из запоев, он знает, что делать! Скажите, что вы от Мари, и он примет вас, как родного!       Поблагодарив и распрощавшись, я выхожу и неторопливо направляюсь к своему авто. Сажусь за руль и некоторое время просто сижу и смотрю на себя в зеркало заднего вида.       Сейчас я не кажусь себе симпатичным.       Я щурусь, и мои серые глаза начинают мне казаться почти чёрными под веером ресниц.       Какие необычные у неё были глаза, вспоминаю вдруг я и достаю телефон. Копаюсь в фотографиях, и увеличиваю ту, которая нравится мне больше всего. Тёмно-тёмно-серые радужки с синим ореолом по краю, и россыпь гетерохромических золотистых искр вокруг расширившегося зрачка. Просто чудо, а не глаза. Настоящие галактики. Настоящий космос, уж я знаю, о чём говорю.       Посмотрев на фото несколько секунд, я удаляю их, удаляю их все, и, весело насвистывая, трогаюсь с места…