Навья ночь

— Я заблудилась, — сказала она, и в её глазах блеснули слёзы. — Можно мне погреться? У неё были длинные темно-русые волосы и сияющая белая кожа. Ганн подвинулся, освобождая ей место у костра, и она тут же уселась — прямо напротив него, одернула подол светлого платья, прислушалась к чему-то. Красивая. — Как тебя звать? — спросил он. — Марика, — она смотрела в костёр. — Я из Тухлых Вод. — Интересно твоя деревня называется, — он усмехнулся. — Кто ж вас так обозвал? Она пожала плечами. — Люди… У неё были очень большие и очень чёрные глаза — такие чёрные, что зрачков от радужки не отличить; Ганн подумал, что если она и была когда-то Марикой, то было это очень давно. Из-под воротника ее сорочки к шее и уху змеились зелёные пятна тления, и от неё несло болотным илом. По ее горлу, от уха до уха, тянулась широкая тёмная полоса. — Люди, — повторил за ней Ганн. — Хорошие, наверно, люди у вас живут. — Ты поможешь мне дойти до дома? — она протянула к нему руки над костром. — Ты такой красивый и сильный, и лес знаешь… Мне кажется, я в болоте утопну, в чарусе лесной, если одна пойду. Страшно мне. «Гой, гой, гой! — загремело среди деревьев. — Гой, гой, гой!» — Замолчи, — он прижал палец к губам, и Марика испуганно притихла. Тихо шелестел ночной лес; щербатый серебряный месяц путался в ветках дуба, будто пойманная птица в силке, и из последних сил разбрасывал слабый свет. Где-то невдалеке ухнула сова — раз, другой, третий — и умолкла. — Это лесной дид? — шепотом спросила она. — Мать говорила мне, что он любит плясать… Я тоже люблю. Я на сестриной свадьбе уж так плясала… ух! Все парни на одну меня и дивились… Она раскрыла рот — и в свете костра блеснули длинные, как колья, зубы. Ганн вскочил на ноги. — Топь и камыш! — отрывисто крикнул он. — Что себе взяли, себе берите! Над лесом пронёсся чей-то полный боли стон, и трава вокруг неё пригнулась к земле, заключая девицу в зачарованный круг. Она тоже поднялась — тяжёлым, рваным движением. Видно, распухшие ноги мешали. — Ах ты ведьмино отродье, — каркнула она, и из ее пальцев начали расти птичьи когти. — Давно догадался? — Да ты и не пряталась, бесспинная, — он оскалился и провёл языком по кромке зубов. — Что выбираешь — гребнем по волосам или чугайстером пополам? — Ну я даже не знаю… — она изобразила раздумье. — Дай подумать? Такой сложный выбор. Ганн скривился и бросил ей дешёвый деревянный гребень — таких у него всегда хранилось два-три на запас — и бесспинная ловко его поймала. Трава вокруг неё снова поднялась. — А теперь пошла вон, — сказал он. — Провожать не буду, не надейся. — Ненавижу вас, мужиков, — ответила Марика в тон, расчесывая свои роскошные волосы. — Говорят, в окрестностях появилась девчонка-Проклятая. Надеюсь, она тебя сожрет. Пока-а-а! Громко и грубо расхохотавшись, она исчезла в темноте: на секунду мелькнула ее прилипшая к голым костям спины сорочка в кровяных разводах. Ганн снова опустился у костра и подкинул в огонь пару веток; его одолевали дурные мысли. «Людже люджем играють-спивають, а мы соби такой так, такой так!» Невдалеке раздался треск и пронзительный вой; хрустнула ветка. Кажется, сегодня бесспинная будет долго плясать. Спустя некоторое время лесной дед вышел из-за деревьев и вступил в неяркий круг света, отбрасываемый костром. На длинной белой бороде были следы крови. — Здесь согреюсь, — сказал он. — Я оставил тебе кулеш, лесной человек, — отозвался Ганн, не отрываясь от костра. — Мавки говорят, что в городе ходит Проклятая. Должно ли вмешаться? Что говорят духи? — Духи идут к городу, — сказал тот. — Делай что хочешь, ведьмин сын. Найди ее сны. Очаруй ее, оплети словами, ты это умеешь. А не сможешь — зубы Окку сделают это за тебя. — Я тебя понял, лесной человек. Надо наведаться в Мулсантир, подумал он. С тамошними хатран он никогда не ладил, но тем лучше. Так легче будет очаровать Проклятую. Если, конечно, еще не поздно.