▪▪▪
В 2065 году рыбный бизнес родителей Донхёка закрывается навсегда после обвала на фондовом рынке. Его отец устраивается в другой город, в сотнях миль от шума волн и голубого неба, в какой-то мрачный офис налоговой, находящийся в многоэтажном доме. Когда Донхёк выглядывает из окна своей комнаты, к которой он всё ещё не привык, вместо запаха морской соли он чувствует запах табака, а звёзды прячутся за неоновой синевой и облаками дыма. В новой школе учительница Донхёка зачем-то вызывает его родителей к себе. Вернувшись домой, они предлагают сыну перейти в другую школу, обратно на холмистую сельскую местность, где они готовы платить огромные деньги за обучение, а он будет носить аккуратную школьную форму. Говорят, что так будет лучше, у Донхёка огромный потенциал, и пятнадцатилетнему мальчишке определённо нужно больше поддержки, чем ему могут дать депрессивная мать и работающий отец. Он соглашается лишь из-за астрономической программы, ну и потому, что больше не может терпеть мелкую пыль в легких. — Буду скучать по тебе, — мама крепко прижимает его к себе, сильнее чем когда-либо. Целует в пятнышко между глаз, приподнимается на носочки и, поправляя наспех надетые туфли, отпускает Донхёка. — Всё будет хорошо, мам, — он широко улыбается и гладит её по щеке своей теплой рукой, опуская на землю чемодан, наполненный новенькими белыми рубашками и обувью из итальянской кожи. — Рождество наступит раньше, чем ты успеешь оглянуться.▪▪▪
Донхёк больше не чувствует себя особенным, когда его сплошь и рядом окружают эти умные ребята, которые вечно хотят быть лучше, лучше и ещё лучше. С шестнадцати лет ученики с самыми высокими баллами получают возможность стажироваться в отделе глобальных космических исследований. И всю зиму 2066 года Донхёк проводит за книгами по астрофизике и математике. На целых три месяца он бросает пианино и даже перестает думать о девчонке, которую как-то встретил в коридоре. Но после того, как он, наконец, попадает в астрономическую программу, он больше её не видит. Там с ним оказываются не так уж и много ребят, да и те, в основном, старше Донхёка. Рядом стоят два парня и девушка, примерно его ровесники, и осматривают сооружение перед ними так, словно для них это привычное дело. Лишь один из парней с удивлением пялится на стартовую платформу. Он поворачивается к Донхёку и сглатывает так, будто его только что поймали за поеданием карамелек перед ужином. Собрав волю в кулак, он протягивает руку и делает вид, будто ему все равно. — Донхёк, — Хёк фыркает, протягивая руку в ответ, и представляется. — И чтоб ты знал, я сейчас удивлен не меньше тебя. За обедом этот парень садится рядом с ним на стальные лавочки кафетерия, низкий голос эхом раздаётся в пустоте, когда он представляется как Марк Ли, и белые огни сверкают в его глазах, словно звезды. Донхёк делится с ним домашними картофельными панкейками в обмен на кимбап и разговор по душам.▪▪▪
Как оказывается позже, Марк хорош абсолютно во всём. Донхёк часто думает о том, что Вселенная просто создана для таких, как Марк, которым всё вечно интересно и любопытно, которые исследуют всё до последней капли, если их увлечь. Они проводят вместе каждую секунду, а Донхёк потом ещё долго не может выбросить из головы образ хихикающего Марка и его заостренные зубы. Не то чтобы это странно, просто это не самым приятным образом отвлекает Донхёка. Ему сложно сосредоточиться, когда он рядом, и если Хёк и хочет отправить кого-то в космос, то Марк определённо лучшая кандидатура. — А что насчет квазаров? — спрашивает старший ломающимся от усталости голосом, глядя на Донхёка из-за книги. Марк берёт бледными тонкими пальцами холодную чашку кофе со стола и раздражённо морщит нос. — Не знаю, а что с ними? — отвечает Донхёк, забирая кофе с холодных рук Марка, и направляется к кофеварке, чтобы сделать новый. Деревянный пол скрипит под его мягкими шагами, с каждым разом утихая. Марк вздыхает, когда Хёк протягивает ему чашку, благодарно улыбаясь в слабом свете настольной лампы. — Осторожно, он горячий, — шепчет Донхёк, стараясь не нарушить спокойную атмосферу в комнате. Затем забирается к себе в кровать, наблюдает, как Марк что-то учит, и считает монотонные тики часов. Он привстает с кровати, когда сбивается со счета в пятый раз, привлекая внимание старшего. — Я думал, ты спишь, — говорит Марк, аккуратно складывая свои очки. — Тебе свет мешает? Донхёк уже видит смутные очертания соседних зданий в окне и слабо качает головой. — Ложись спать, — настаивает младший. — Иначе точно умрёшь от переутомления.▪▪▪
Марк звонит ему в воскресенье утром, прямо перед восходом солнца, в час туманной тишины и ожидания. Со временем Донхёк привыкает к его сонному голосу, к теплу одеял и к первым следам рассвета. У него на звонке стоит какая-то старая песня о путешествиях по космосу; она напоминает ему о том, зачем он здесь. И каждый раз Донхёк отвечает только после того, как хриплый голос, бодро стартуя, заканчивает обратный отсчет запуска ракеты. Он подпевает и желает майору Тому безопасного полета (Бог вам в помощь!). — Привет, — тихо шепчет он в трубку, пропуская между каждым вздохом тиканье часов. Солнце светит в окно, освещая кровать. На часах ровно семь, и Донхёк смеётся над чересчур пунктуальным Марком. Он переворачивается на спину и полузакрытыми глазами осматривает трещины на белом потолке. Они, как пустые дороги в бескрайних снежных пейзажах, раскалывают мир по швам. Сверху слышно, как лает соседский лабрадор. Донхёк привстает с кровати и трёт глаза. — Ты мне приснился, — хрипит Марк на другом конце трубки, эхом отдавая по белым стенам его однокомнатной квартиры на окраине города; их разделяют тридцать пять минут езды на метро и куча снега. — Мы были в космосе, а твои волосы были красными, и… Марк на секунду делает паузу, наступает полная тишина. И отвечает спустя сорок две секунды. — И ты меня бросил. В голове Донхёка это звучит, как «Я так скучаю, хоть и видел тебя на прошлой неделе», и это как-то неправильно. Он уверен, что Марк говорит это, весь заваленный сугробами, и специально звонит до восхода солнца, чтобы снег не растаял и не раскрыл ему всю правду. — Марк, — вздыхает Хёк, — мы это уже проходили. — Попьем кофе вместе? — хихикает старший где-то на другом конце города. Соседский лабрадор перестает лаять, и Донхёк улыбается солнцу, лучи которого падают на оранжевые стены. — В точку, давай.▪▪▪
Они бегут, чтобы успеть на последний поезд. Снег лезет прямо в левый ободранный ботинок Донхёка, когда они пересекают белоснежное поле, чтобы добраться до станции. Марк закатывает рукав и смотрит на часы; его чёрные волосы развиваются на холодном ветру, и он поворачивается к Хёку, глядя на того полу-отчаянно, полу-восторженно. От такого взгляда младший заливается смехом, глубоко вдыхая запах зимы и ни на секунду не отпуская руку Марка. — Ещё минута, — его голос с трепетом, как снежинки на ресницах, раздаётся в голове Донхёка. Где-то вдалеке жёлтые окна поездов разделяют холмы. — Мы успеем, — говорит Хёк, догоняя Марка. — Нам некуда торопится. На платформе под деревянным навесом и слабым оранжевым освещением стоят ещё несколько пассажиров. Женщина в кремовом пальто изо всех сил пытается одновременно удержать мешок дров и руку маленького сына. Марк предлагает свою помощь и закидывает мешок на плечи, будто там перья вместо дров. Провода над рельсами прогибаются под тяжёлым снегом. Донхёк чувствует, как тонет, когда Марк весь сияет и с довольным видом улыбается ему. Поезд прибывает на две минуты позже, тёплый и пустой. Марк рисует ракету на запотевшем стекле и показывает её младшему. — Когда-нибудь мы обязательно окажемся там, — шепчет он, и горячее, словно летний бриз, дыхание согревает замерзающие уши Донхёка. Марк снимает одну перчатку и сплетает их пальцы в кармане чёрной куртки Хёка. Старший засыпает на полпути к городу, прижимаясь красной щекой к запотевшим стёклам. Его рука всё ещё в кармане у Донхёка, влажная и холодная. Донхёк гладит его грубые костяшки большим пальцем, чувствуя подъёмы и спуски, как у горного хребта. Они проезжают мимо маленьких деревень, и яркие огни вокруг сияют, словно звёзды во мраке ночи. А ещё дальше виднеется что-то вроде купола из неоновых огней ночного города, чтобы поезд потом смог вернуться назад домой.▪▪▪
Всё как обычно. Марк звонит Донхёку в четверг вечером, когда солнце садится между двумя высотками, погружая комнату младшего в тёмно-розовые оттенки. — Можешь приехать? — спрашивает он. В этом нет ничего странного, но звучит это всё-таки как-то неправильно. — Что-то случилось? — лениво интересуется Донхёк, чувствуя, как тянет в животе, с каждым тиканьем часов всё сильнее и сильнее. Лёгкий ветер дует в открытое окно, снося с мраморного подоконника конспекты по аэродинамике. — Нет, не совсем, — растерянно отвечает Марк. — Я просто подумал кое о чём. Донхёк добирается к нему в центр буквально за 10 минут на метро. На улице мокро после несильного ливня, а небо горит оранжевым. Он снимает жёлтую худи и несет её в левой руке, вдыхая аромат цветущей вишни и острых рисовых пирожков. Марк открывает металлическую дверь, стоя перед Хёком в запачканном томатным соусом фартуке, и широко улыбается. Донхёк кашляет от запаха гари. — Ты что-то готовишь? — с неудомением спрашивает он и переводит взгляд с фартука на покрасневшего Марка. — Ну, — отвечает старший, делая паузу, — я пытался, а потом понял, что ещё хочу жить. Донхёк смеется, снимает кроссовки и прилипает к Марку. — Что ж, ты пытался, это уже хорошо. Став свидетелем крайне неудачной попытки старшего, Донхёк решает просто заказать пиццу. Он натягивает на себя серую толстовку Марка, которая ему большевата в плечах и рукавах, и ищет по квартире свой телефон. Его толстовка пахнет древесиной и солью, как запах давно забытой зимы после нескольких недель палящего солнца. — Выбор фильма за тобой, — шепчет Донхёк, показывая на голограмму на стене. В какой-то момент, где-то между последним куском пиццы и поцелуем Джоэля и Клементины, Марк поворачивается к нему, улыбаясь так, что у младшего лёгкие горят, а в горле пересыхает. Он тянется куда-то к правой ноге Хёка и кладет ему руку на бедро, прямо на горящую кожу. — Почему ты позвал меня в четверг? — Донхёк шепчет так, будто это самая секретная и загадочная тайна. Марк улыбается во все тридцать два, и прежде чем он успевает ответить, Донхёк быстро целует его, просто чтобы убедиться. — Я скучал, — и Донхёку хочется верить, что он говорит так, потому что он слишком банален, вот и всё. Но Марку определенно виднее. — И ещё: у меня есть новости. Это то, о чем Донхёк иногда думает, думает где-то в промежутках между моментами, посреди дня и ночи, и даже тогда, когда просыпается от палящего солнца. Эта мысль не даёт ему покоя с самого первого дня их знакомства на той самой стартовой платформе. Это то, для чего был рождён Марк. Прежде чем влюбиться в свою родную планету, Марк влюбляется в простые числа и в саму идею бесконечности. Он мягко сжимает бедро Донхёка и говорит: — Я скоро улетаю, — говорит это с улыбкой, в своей типичной восторженной манере, будто его только что осенило, и царапает горячую кожу младшего, пытаясь привлечь внимание. Донхёк только улыбается и молится всем существующим Богам, чтобы не расплакаться.▪▪▪
В дождливое воскресное утро кто-то стучит в дверь. Марк не звонил ему, но Донхёк знает, что подготовка будущих астронавтов занимает почти всё свободное время. И иногда по ночам Хёк ощущает, как его кровать прогибается под чужим весом, а Марк просто слишком сильно измотан, чтобы ехать к себе домой. Старший обхватывает его талию посреди ночи, целует в шею и бормочет извинения. У раковины теперь две зубные щётки, а Донхёк ставит на стол две чашки кофе, когда Марк просыпается ровно в шесть. Донхёк снова просыпается с восходом солнца, и одна из чашек уже пустая. Он вытирает мокрые руки об уже влажное полотенце и выключает радио. Открыв дверь, он видит промокшего насквозь Марка в джинсовой куртке и запотевших очках. В его руках коробка, завёрнутая в дождевик. Донхёк вскидывает брови и запускает его внутрь. Включает отопление, даёт Марку свою желтую худи, целует в губы и толкает на кресло. — Осторожней, — смеётся старший, обхватывая коробку руками. Капли дождя скатываются от мокрых тёмно-коричневых волос до раскрасневшихся щёк. Луч солнца освещает комнату, и Марк улыбается ещё ярче. — Я принёс тебе подарок. — Тысячу раз тебе говорил: хватит извиняться, — Донхёк вздыхает и закатывает глаза. — Это не извинение, — старший весь выравнивается и отрицательно машет руками. Когда он впервые говорит младшему, что отправляется в космос, Хёк это сразу чувствует. И изо всех сил пытается сделать вид, что он рад, потому что это всё, о чём мечтал Марк. До Марка доходит только спустя три минуты, когда он видит мокрые от слёз глаза Донхёка. — Я люблю тебя, — говорит старший. Донхёк не хочет напоминать ему тот сон, в котором он его бросил, но все равно говорит: — Ты сейчас немного лицемеришь, совсем чуточку. Спустя целых десять месяцев и долгую зиму, Донхёк делает вывод: он смирился, и вообще, это не его дело. Глубокий голос радиоведущего заполняет каждый уголочек гостиной, информируя о подробностях запуска космического корабля на следующей неделе. Донхёк кладёт свою ярко-красную голову на широкую грудь Марка и слушает ровное биение родного сердца. Старший фыркает и пропускает пальцы сквозь только что окрашенные волосы. — Люблю красный, — тихо бормочет он. — Так ты всё-таки и есть тот самый парень из моих снов. Когда интервью по радио прерывается, и включается какая-то джаз-песня, заполняя тишину между каплями дождя, Марк протягивает Донхёку отсыревшую коробку. — Я поговорил с хозяйкой, она не против, — говорит он и ухмыляется, видя как Хёк растерянно и недоверчиво щурит глаза. Открыв коробку, он видит там самого маленького котёнка в его жизни с большими зелёными глазами. — Боже мой, Марк, — с восторгом вздыхает Донхёк, прижимая к себе котёнка. Его шерсть — это смесь черного, белого и рыжего, он широко раскрывает свои глаза и пронзительно мяукает, прижимаясь к руке Хёка, словно здороваясь. — Его зовут Бобби, но ты можешь дать ему другое имя, если хочешь. Он ещё совсем малыш, — Марк смотрит на Донхёка сверху вниз, сияя в солнечном свете, а его глаза светятся от удовольствия. Донхёк свободной рукой проводит по его щеке и тянется за поцелуем. Он прижимается к Марку, а по радио играет та самая песня о путешествиях по космосу.▪▪▪
Донхёку исполняется восемнадцать, и его родители снова переезжают на южное побережье. Врачи советуют его маме морской воздух в качестве лекарства от депрессии, как будто соль стимулирует больше нейротрансмиттеров, чем пожизненный запас антидепрессантов. В самый разгар лета Донхёк навещает их с целым мешком апельсинов и хорошими новостями. В девять часов поезд уже переполнен, потому что это один из последних учебных дней. Энергичные школьники в пляжной одежде толпой проходят мимо Донхёка, громко крича о прогнозе погоды и о тридцати градусах Цельсия, и заразительно смеются. Хёк вытягивает ноги, с восторгом наблюдая за солнцем в окне. Когда он прибывает на станцию, вокруг кипит работа, кругом одни уличные торговцы и куча льда, тающая под знойной летней жарой, и пахнет тут сырой рыбой. Отец подбирает его на своей старой красной электромашине с треснувшей краской на дверях. — Слышал новости? — спрашивает его отец. Донхёк, не раздумывая, отрицательно машет головой. Он тут даже не живет, как он может их услышать? — Старик Чжон теперь тут главный, и рыбная промышленность снова процветает. Донхёк видит эту радость в каждой морщинке отца и наслаждается давно забытым счастьем. Мама худыми пальцами касается обгоревших щёк сына и спрашивает про Марка. Донхёк сглатывает ком в горле, заходя под тень плакучей ивы в саду. — Он в порядке, — говорит Хёк. — Мне разрешили выйти с ним на контакт в сентябре. Отец мозолистыми руками дочищает апельсин и смотрит на Донхёка из-за стола. — Это хорошо, — он по частям передает апельсины своей жене, сидящей рядом на белой лавочке, смотрит на сына и вздыхает. — Я не выдержу, если и ты будешь страдать от депрессии. По пути обратно в город льёт как из ведра. Донхёк возвращается к себе, Боуи ждёт его на мраморном подоконнике в пустой спальне, а простыни всё так же не тронуты. Иногда он забывает о Марке, пока не видит дома его зубную щетку и чашку кофе на деревянной столешнице. Хёк хватает Боуи, кладёт к себе на колени и зажигает сигарету, наблюдая, как облака загораживают ночное небо. Он точно знает, что сейчас Марк пролетает через орбиту Харон, где-то на внешнем краю солнечной системы, в своей жестянке, словно пересекая реку по пути в потусторонний мир. И никто не гарантирует Донхёку его возвращение.▪▪▪
Марк больше не звонит ему по утрам в воскресенье, да и по вечерам в четверг тоже. Донхёк слышит его дрожащий голос с помехами через динамики наземной базы, они обсуждают силу солнечной энергии и скорость деформации. Его напарник Джон уходит, как только часы пробивают девять, и Донхёк поворачивается к веб-камере, спрашивая у Марка про звезды. — Они похожи на полоски, — замечает старший, показывая их Хёку через иллюминатор его крошечного корабля. — Я лечу слишком быстро. Марк указывает бледным пальцем на одну из многих вытянутых звёзд. — Это наше солнце, — говорит он, и яркие огни, как отпечатки мечты, отражаются в его больших глазах. В последнее время Донхёк совсем не видит солнца. Он уезжает задолго до рассвета и приезжает на самом последнем поезде. Его окружает сплошная темнота, пока Марк не показывает ему звезды солнечной системы за сто тысяч световых лет от него. — У меня к вам вопрос, майор Том, — неожиданно выдает Донхёк и пытается отвести взгляд от черных растрепанных волос Марка, вспоминая то, какие они гладкие на ощупь. — Только не смейся. Но спустя шесть минут где-то на другом конце галактики Марк всё равно заливается смехом, с задержкой из-за огромного расстояния между ними. — Каково это — кончать прямо в космосе? Еще через девять минут Марк как под электрошокером переводит дыхание и отвечает: — Неописуемое чувство. Донхёк уезжает, оставляя Марка одного анализировать минералы в пролетающих мимо кометах и обсуждать инопланетную жизнь с биоинженером Вон Лукасом. Он сидит один в пустом вагоне и наблюдает за огнями небоскрёбов вдали. На второй остановке заходит женщина и садится прямо рядом с Донхёком, будто других мест нет. Он лишь одобрительно кивает и старается не заснуть. Женщина безостановочно кидает в рот мятные конфетки, как его мама обезболивающее. Или как Донхёк скуривает сигарету за сигаретой, пока дым не обволакивает его с ног до головы до тех пор, пока он не примет душ и не поменяет рубашку. Во время перекура Джон говорит, что это опасно для его лёгких, и делает затяжку из своей самокрутки. Можно подумать, самодельный фильтр как-то спасёт его. Незнакомка вскидывает тонко выщипанные брови, когда замечает взгляд Донхёка на себе, и предлагает ему конфетку из розовой упаковки. Её длинные ногти покрашены в серебряный, а светлые волосы в тусклом свете отдают тёмно-серым. Донхёк вежливо улыбается и принимает конфету, позволяя ей раствориться на языке и стереть горькое послевкусие одиночества и выпитого кофе.▪▪▪
Вместе с первым снегом Донхёк подхватывает простуду. Волноваться особо не о чём, но Ким Донён всё равно заставляет его остаться в постели, под первыми лучами осеннего солнца. — Блин, да в порядке я, — возражает Донхёк, грея ноги солнечными лучами, падающими на деревянный пол в гостиной. Донён, такой домашний в своём полосатом фартуке, готовит на кухне завтрак и иногда делится с Боуи кусочками сырого бекона с тарелки. — Но почему-то я всё ещё тут, готовлю тебе завтрак. Когда ты вообще в последний раз ел домашнюю еду? Донхёк чешет затылок и забирает Боуи у слишком щедрого соседа. Он даже не помнит, когда в последний раз выходил на улицу, не говоря уже о домашней еде. — Ну да, так я и думал, — язвит Донён мелодичным голосом. Донён очень даже умный, когда не ведёт себя как нянька и чем-то напоминает Донхёку его маму, до того, как она заболела. Хёк делает радио громче и открывает окно. На любимой станции Донёна играют лучшие песни последнего столетия. И, конечно же, включается песня Дэвида Боуи, которая играла каждый раз, когда звонил Марк; она заполняет всю кухню и смешивается с городским шумом за окном. Номер Марка уже давным-давно не существует, а связь вне базы совсем не ловит, но Донхёк всё ещё ждет его звонков по воскресеньям. Это уже прочно вошло в его рутину. — Да, это ты, — Донён со всей любовью обращается к Боуи, гладит его рыжее пятнышко и подпевает. — Это Дэвид Боуи, — закатывает глаза Донхёк и встаёт. — Пойду полежу немного. Позовёшь, как готово будет. Кровать кажется ему слишком пустой, жалюзи плотно закрыты, и лишь кусочек утреннего солнца рисует на стене жёлтую полосу. Он с дрожащими руками и горячими щеками думает только о Марке. Он все, о чем Хёк может думать. Донхёк ощущает его каждой клеточкой своего тела и видит в каждой звезде во Вселенной. Мысли о нём оставляют после себя миллиарды лет времени и пространства, размазываясь по белому потолку, как сияние среди тёмных звезд. Они — всё, на чём он фокусируется. Лабрадор Донёна больше не лает, и Донхёк утопает в тишине.▪▪▪
Донхёку девятнадцать, и с тех пор, как он оказывается в программе по освоению космоса, его будущее уже чётко распланировано. Он слишком сильно зацикливается на практике, не уделяя внимания теории. Он, скорее, просто поможет найти людям новый дом, чем найдет для этого новую планету, чтобы построить дом там. Его мама, Чжон Ченлэ и еще куча людей, уже говорили ему об этом. Донхёк слишком чувствителен для точных наук. Он переживает о каждом сбое. Он возвращается к родителям на южное побережье и всё лето заботится о матери. За четыре с половиной миллиона световых лет от него, Марк просит соединить его с Донхёком. Сообщение доходит спустя три дня, и за это время младший даже успевает подумать о его оставшейся жизни. — Я сказал ему, что тебя тут нет, — сообщает Джон по телефону во время перекура. Донхёк усмехается, скрещивая руки на груди. — Что? Думал, я про вас не знаю? У меня, вроде как, глаза ещё на месте. Когда отец возвращается со свежей рыбой и персиками, Донхёк кашляет и говорит: — Мне пора идти, но скажи Марку, что я ещё вернусь.▪▪▪
В сентябре Донхёк отправляет ему сообщение через радиосигналы. Их разделяют две галактики, поэтому видеосигнал отключился еще в Мае. Он печатает «я люблю тебя» и надеется, что оно дойдет до Марка. Черные клавиши кажутся бесконечными чёрными дырами под его пахнущими никотином пальцами. Хоть он и назван в честь Дианы, греческой богини безопасного возвращения, Донхёк сомневается, что корабль Марка когда-нибудь прилетит домой. Спустя месяц приходит ответ, Марк отправляет ему «2»*, и учёные верят, что это количество галактик, которые он уже пролетел. Но Донхёк прекрасно знает, что это совсем другое.▪▪▪
Поздним летом, когда Донхёку уже двадцать, второй запущенный корабль пилотируемых экспедиций по исследованию экзопланет разрывает все связи с планетой Земля. А дождливым воскресным утром сеть окончательно пропадает. Через два дня он находит в почтовом ящике фотографию астронавта Марка М. Ли и вешает её на холодильник. Донхёк приходит домой и говорит Джону, что больше не вернётся. Как не вернётся и Марк, ведь между ними почти пять миллионов световых лет.