***
Осознание приходило. Все быстрей и стремительней… Лео смотрел на трясущиеся руки, желавшие только одного: утопить горечь в сладкой неге красного льда. Это было просто: снова убежать от проблем, забыться, задыхаться в море удовольствия, когда внутри выло от боли проснувшееся сердце. Руки тряслись. И он вдруг начал осознавать, что этими чертовыми руками он вырыл могилу отцу. Единственному человеку, которому он был нужен, который не принял желание Лео убить себя с помощью наркотиков. - Что же… что же я натворил? Земля отдавала холодом и была сырой. Он перекатывал ее ком в ладони, не обращая внимание на запачкавшиеся манжеты. - Что же… что же я… Надгробие стояло ровно. Черные буквы сливались в одну блеклую линию. «Карл Манфред». - Я не хотел. Я, правда, не хотел, - сказал он, вглядываясь в надпись, словно в лицо живого человека. – Я просто мечтал, что ты услышишь меня. Чтобы эта кукла больше не была между нами. Только… ты и я. Как раньше. Как всегда было. Солнце падало камнем за линию горизонта. Пришедшие заморозки пробирали насквозь, впиваясь в кожу окостенелыми пальцами. Вскоре ничего не будет. Ни листьев, шуршащих под ногами, ни этой надписи. Их заметет снегом, но его память уже ничто не сотрет. Лео сглотнул. Вдохнул полной грудью воздух, впуская в себя этот мир. - Я… исправлюсь. Правда, это был последний раз. Я больше не притронусь… Надгробие стояло ровно, и Лео отдал бы все на свете, чтобы так же ровно перед ним стоял отец. И лицо его сияло, как чертово заходящее солнце.***
Осознание пришло. Пришло вместе с ломкой, когда его выворачивало от боли и хотелось кричать. В зале было тихо. Раскиданные по полу книги и журналы молча смотрели в потолок открытыми страницами. Солнечные блики терялись в янтаре рома и виски – тех самых, что любил выпивать вместо лекарств отец. Капля пота скатилась по виску, затерявшись в мокрых волосах. Рука скользила по ковру. Мягко. И даже немного приятно. Хорошо, что он это чувствовал. Потому что это единственное, что не давало сойти с ума. Лео смеется, и собственный смех кажется чужим. Как давно он его не слышал. Странное ощущение. Он не сдается. Не только ради обещания отцу, но и ради себя самого. Ощущения приходят волнами, и он испытывает… надежду? Все не будет как прежде, но может быть, станет иначе? Лучше? Не так горько во всяком случае.***
Впервые он слышит о девиантах, находясь в центре города. В ресторане играет легкая, приятная музыка, когда адвокат говорит о завещании. О том, что Карл хотел отдать часть нажитого на благотворительность и сделать мир хоть немного лучше после собственной смерти. Лео усмехается. Почему-то этот факт его не удивляет, и он совсем не имеет желания спорить. Подпись на бумагах кривоватая – руки дрожат, но уже меньше. Он учится заново жить. Телевизор транслирует картины мирной демонстрации. Главная новость дня: андроиды вышли на улицы, требуя равных с людьми прав. Кто-то рядом говорит, что машины совсем сошли с ума и что от них нужно избавиться как можно скорее. Лео почти не слышит этого человека, он вглядывается в лицо куклы на экране и думает, что сходит с ума. Ведь так не бывает. Ведь не может быть, чтобы один человек сделал столько ошибок, правда?***
Он думает об этом весь день. Смотрит на фотографии отца, размышляя, что сделал бы Карл. Конечно, отец понял бы. Сколько раз подсовывал этой кукле книжки, говорил с ней, будто она живая. Оказалось, живая. И картины рисует такие, что годы, проведенные Лео в художке, теперь видятся ему бесполезными. Две руки тянутся навстречу, и это пахнет отдаленной мечтой. Люди и андроиды. Странно осознавать, что у этого тостера сердце больше, чем у него, человека. Что этого сердца хватило на то, чтобы закричать о желании получить свободу, а не начать кровопролитную войну. Вспоминается, как он молча стерпел пощечину. И как плакал над телом отца. Лео прикрывает глаза. Не хватало еще загонять себя в гроб мнимым ощущением вины.***
Город охватывает хаос. Лео хочет лишь одного: отсидеться в четырех стенах, чтобы не видеть, во что превращается мир. Андроидов забирают отовсюду и свозят в лагеря. Телевизор вещает о начале великой войны, революции, сошедших с ума машинах. Люди в панике покидают дома, надеясь найти спасение где-нибудь еще. Лео смотрит на картину и пытается понять. Он не хочет покидать дом, в котором вырос. Это место проросло в нем так же, как он пророс в нем. Ночью Лео слышит шорох и вытаскивает спрятанный под подушкой пистолет. В зале люди, по крайней мере, так ему кажется. Резко включившийся свет пугает их и самого Лео. Глаза жжет от непривычки, но он отчетливо видит на висках светящиеся диоды. - Пожалуйста. Пожалуйста, мы просто хотим жить, - молит женщина и падает на колени. Они даже не пытаются бороться. Не пытаются убить, как сделал бы это человек. - Мы не причиним вам вреда, - заверяет его чернокожий андроид. – Позвольте переждать ночь. - Пожалуйста! Пожалуйста! – молят остальные. И именно в этот момент на дверь обрушиваются удары, ставя его перед выбором. Спасти десять… андроидов? Язык не поворачивается назвать куклами существ, в глазах которых стоят слезы. - Откройте дверь! Полиция! Лео чертыхается. Вглядывается в их глаза, колеблется. Но все же опускает пистолет. - Прячьтесь! И не смейте высовываться, пока они здесь! – шипит он и бежит к выходу. Девиантам не нужно повторять дважды. Они перемещаются быстро, но практически бесшумно. Обернувшись, Лео не видит никого и открывает дверь. - Да, господа офицеры? Я могу вам чем-то помочь? - В этом районе были замечены девианты. Позвольте нам проверить дом, сэр. - Здесь никого нет, - заверяет Лео. – В этом нет нужды. Спасибо за заботу. - Сэр, мы вынуждены настоять. Мигалки на машинах светят в глаза. Лео думает, что у судьбы хорошее чувство юмора, раз она поставила его в такое положение. Он тяжело вздыхает. И вспоминает, каково это – быть тем, кем когда-то был. - Вы не поняли? Я сказал. Что. Здесь. Никого. Нет. Я и так проснулся из-за ваших ебаных сирен. Если вы не свалите на хер отсюда, у вас будут проблемы. Он смотрит пристально. Знает, что взгляд у него тот еще – умение смотреть на людей, как на дерьмо, есть у многих богачей. И он в свое время недалеко от них ушел. Полицейские переглядываются. Лео понимает: они несильно будут возражать, если его прирежут те же девианты. Выговор на работе, урез зарплаты – так себе помехи, учитывая, во что превратился Детройт. - Простите за беспокойство. Спокойной ночи, сэр. Полицейские уходят. Лео захлопывает дверь. Скатывается по ней и думает только об одном. Пронесло. Черт возьми, пронесло.***
Утро застает его в постели. Девианты успели смыться, обчистив шкафы с одеждой и оставив записку с одним-единственным словом. «Спасибо». Лео думает, что ему насрать. Его состояния хватит, чтобы купить завод по производству мебели и потеря нескольких шмоток несильно расстраивает. Благодарность девиантов не трогает, он сам до конца не понимает, зачем это сделал. Пережитый стресс снова чешет руки: набить знакомый номер телефона, позвонить и забыться. Но он останавливается, одевается и идет, сам не зная куда. Ноги сами ведут его. На кладбище тихо. Какой идиот станет идти сюда кликать смерть? В Детройте хаос, среди людей прячутся андроиды и вот-вот начнется резня. Лео на удивление спокоен. Ему кажется, что после ночного происшествия бояться больше нечего. Могила отца ждет его за поворотом. Под ногами шелестят листья, и солнце стоит достаточно высоко, чтобы освещать всю округу. Он замирает, видя незнакомую фигуру, и ощущает дежа вю. Они пересекаются с Маркусом взглядами. Лишь на миг. Могила отца – единственная точка, где их пути пересекаются. Маркус проходит мимо, не трогая и не пытаясь отомстить. Лео понимает: у него есть на это право. Но их дороги в очередной раз расходятся.***
Только сейчас он понимает: Маркус приходил попрощаться. Все чаще Лео ловит себя на мысли, что он мог остановить его. Извиниться. Попробовать отговорить идти на смерть, пока не поздно. Это был его долг перед отцом. Перед самим собой. И перед ним, Маркусом, тоже. Телевизор транслирует загнанных в угол андроидов. Лео смотрит не отрываясь, зная, что не имеет права не смотреть. Он в очередной раз облажался, считая, что эти куклы всего лишь пустышки. Лео просит прощения у отца за то, что не заговорил с Маркусом. Может, это был знак свыше? Возможность искупления? Уже утраченная. Андроиды стоят в кольце, и Лео думает, что знает дальнейший исход. Однако Маркус выходит вперед. И начинает петь.***
События развиваются слишком стремительно, и Лео не успевает заметить, как кровавое безумие прекращается. На улицах больше не идут бои. Не проходят демонстрации. Детройт держит руку на пульсе, отсчитывая удары. Президент Уоррен выступает на всех каналах одновременно, призывая граждан к миру. Лео, потрясенного, растерянного, хватает лишь на ядовитую мысль, что давно надо было бы это сделать. И не тянуть до последнего. Он больше не ждет знаков судьбы. Возможно, стоило повзрослеть раньше. Но он сделал это сейчас, надеясь, что ему хватит сил исправить ошибки. Лео знает лишь одно место, где он может пересечься с Маркусом. Он приходит туда почти каждый день. Снег падает под ноги, и эта прохлада ложится бальзамом на разгоряченное сердце. Всем им пора немного остыть. Могила отца остается почти неизменной. Несколько раз Лео находит там невзрачные букеты цветов. Он приходит. Каждый день, хоть это и тяжело – смотреть на результаты своих деяний. Лео идет почти бездумно, ожидая увидеть очередной букет. Однако судьба идет навстречу и сталкивает с тем, кого он желал увидеть. Маркус проводит рукой по имени отца. Так, как должен был делать это Лео, прося прощения. Манфред-младший ловит себя на мысли, что ему неловко прерывать уединение. - Карл был хорошим человеком, - внезапно говорит Маркус, оборачиваясь. – Я слышал, что вы открыли благотворительный фонд в помощь моему народу. Лео усмехается. - Да, думал на днях, куда потратить деньги. С наркотой я завязал, пришлось искать что-то другое. Мне показалось это хорошей идеей. Он перекатывается с пятки на мысок, словно ребенок. Маркус внимательно наблюдает за ним, то ли ожидая подвоха, то ли просто разглядывая. - Карл был бы рад услышать это, - замечает он. - Ты назвал его отцом. Тогда. Перед тем, как копы… Лео неловко замолкает, ведь произошедшее – его вина. И эта могила, и то, через что пришлось пройти Маркусу. - Ты всегда… ухаживал за ним, - выдавливает он из себя. Правильные слова даются тяжело, гораздо тяжелей, чем оскорбления в адрес других. Но Лео учится, он понимает: это те вещи, которым надо учиться. – Был рядом, пока я просирал свою жизнь. Я думал, что он просто заменил меня куклой. - Он любил вас, - словно не замечая оскорбления, отвечает Маркус. – И не хотел, чтобы с вами что-то случилось. - Именно поэтому ты не ударил в ответ, да? Хотя мог. Мог же? – спрашивает Лео. Внутри все дрожит. Осознание бьет обухом по голове: если бы Маркус захотел, он убил бы его. Андроид молчит, подтверждая его мысль. - Я столько раз проматывал в своей голове этот день. Столько раз просыпался, надеясь, что это лишь сон. Меня ломало, но я понимал, что если снова начну употреблять, отец этого никогда не простит. Слезы текут по лицу. Лео чувствует это, но не пытается стереть. Они самое честное, что когда-либо было в его жизни. От правды прятаться больше не хотелось. - Я думал, что вы лишь куклы. Пластиковые дебилы без сердца, нужные лишь для выполнения приказов. Что отец чокнутый, раз считал тебя за нечто большее. А потом… когда я увидел по телеку… На той демонстрации. И в тот день, когда… Маркус по-прежнему молчит, но тоже чувствует. Слова засели в груди, сжимая так сильно, что становилось больно. - Терпеть удары. Петь под дулом оружия. То ли ты псих, то ли… - Лео вздыхает и с трудом выдавливает улыбку – быть человеком давалось ему тяжелей, чем некоторым осознавшим себя андроидам. – То ли действительно лучше нас. Лео подходит ближе. Протягивает руку. И впервые чувствует, каково это: поступать правильно. - Я помогу. Сделаю, что смогу. Понимаю, что это будет нелегко, но… Мы не выбираем легких путей, правда? Улыбка появляется на лице Маркуса. Лео так и не смог многое сказать отцу, но именно сейчас надеется: где бы Карл ни был, он их видит. И знает, что все хорошо. - Спасибо. За эти слова и за то, что ты уже сделал, - говорит Маркус, пожимая ему руку. - Тебе есть куда идти? – внезапно спрашивает Лео. – Я слышал, что у вас вроде как с жильем сейчас туго. Он смущается своей доброты. Она до сих пор кажется непривычной. - Туго, но после случившегося эти трудности уже не пугают. - Тогда… может, вернешься? Я схожу с ума в этом большом доме. Маркус смеется. В глазах стоят слезы, но несмотря на это, он чувствует себя счастливым. - Я теперь не один. - Я знаю. Если хочешь, можешь и друзей своих прихватить. Я не буду против, правда, - соглашается Лео и уверенно добавляет: – Возвращайся, Маркус.***
Осознание приходило. И на этот раз Лео не испытывал боли. Портрет отца висел на самом видном месте. Выведенный рукой Маркуса, он заслуживал лучшего. Жизнь налаживалась. Общими усилиями они выстроят новый мир. А пока… - Быть сыном Карла Манфреда – великое счастье, - говорит Маркус. Лео смотрит на портрет. И думает, что это правда.