Некровное родство

Наутро Асока проснулась совершенно разбитой. Никто не позаботился о том, чтобы расправить ей кровать и отправить умыться и потому девочка заснула прямо на сложенном диване, положив голову на диванную подушку, которая к утру почти насквозь промокла от слез, пролитых этой ночью. Они текли, словно вода, Асока даже не пыталась остановить их и всё её существо с каждым всхлипом и новой порцией соли, болезненно выкрикивало: — Я не причём! Я не виновата! Услышьте меня! Поймите! Но слышала это лишь подушка, которую Мина найдёт следующим утром и её боль соединится с болью этой непонятой маленькой души, которую та была уже не в силах держать в себе. Вот только разделить эту боль будет уже не с кем и не кому будет сказать Прости. Но это произойдёт потом, а сейчас здесь была только Асока с душой, разорванной на части. Горе, сидевшее в её маленьком сердце оказалось таким большим, что просто не могло не рваться наружу, слез в ней уже не было и с каждым всхлипом выходил лишь сдавленный вздох. На память пришла песня из старого мультфильма, который они когда-то смотрели с Лаксом, там у главных героев точно так же, как у неё сейчас, рухнул привычный мир и в дальнейшем виделась лишь безнадёжность, в голове, словно в проигрывателе, зазвучал грустный женский голос:

Капает вода и по трубам стекает, Ветер не устал листья с веток срывать, И в природе все об одном лишь мечтает, Чтобы Солнце взошло опять. Много долгих дней ураганы грохочут, Где простор полей и долин благодать, И душа тоскует, и сердце так хочет, Чтобы Солнце взошло опять. Нынче почти не виден Черный как ночью лес, Ливень на всех в обиде, И тьма течет с небес. Может, скоро шторм бесноваться устанет, Может быть, гроза прекратит бушевать, Как же дальше жить, если света не станет, Надоел этот мрак горестных туч. О, дай мне знак, маленький луч, Сила, ответь мне как долго нам ждать, Чтобы Солнце взошло опять.

Но солнце не всходило, небо закрыли плотные тучи и скоро должен был и вправду пролиться дождь. Наступало утро, которое вместе с куском сероватого неба, смотревшего в не занавешенное окно, толкнулось в закрытые в неглубокой тревожной дреме припухшие веки Асоки. Как же не хотелось ей их открывать, она знала, что ничего хорошего наступающий день ей не сулит, лишь новую боль и холод прежде любивших её сердец. «Вот так бы взять и умереть! И ничего не надо больше» — подумала она с горечью — «Все равно я здесь никому не нужна!» Девочка как-то слышала, что такое возможно—умереть от голода и недостатка воды, жаль только нельзя сделать этого быстро, нужен минимум месяц. Хотя, если попросить об этом того, кто уже там, на небе, где нет ни боли, ни страха, ни унижений, где все любят друг друга и никогда не предают. И Асока отчаянно взмолилась: — Мама, приди сюда! Забери меня к себе! На небо! Обещаю тебе быть тихой и скромной, никогда ни с кем там не по ругаюсь! Только забери меня! Ты видишь, что тут со мной делают! Я не выдержу больше! И тут в двери заворочался ключ и заскрипев, она отворилась, впуская фигуру женщины в белом переднике, это, конечно же, была не мама. — Проснулась, девочка? Вот и хорошо, на вот, позавтракай — ласково произнесла Фригоза, ставя на столик перед диваном небольшой поднос, там стояли тарелка с кашей, кусок хлеба и стакан с чаем. — Спасибо, Фригоза, но я не буду, отнеси всё обратно — безразличным голосом сказала Асока, садясь на кровати, её лицо выражало полнейшее равнодушие к дальнейшей судьбе. — Ну так же нельзя, ты совсем обессилишь, если не будешь есть, — Фригоза села с ней рядом и поставила тарелку перед девочкой. — Я не буду, зачем? Пускай они не делают вид, что им не всё равно — имея ввиду родителей, холодно сказала торгута и отодвинула от себя кашу так, что тарелка едва не перевернулась. — Асока, не надо так, хозяева любят тебя, как и прежде, я уверена, просто очень сердиты на тебя за то, что ты сделала и не хотят пока с тобой говорить, но пройдёт время и всё снова станет по-прежнему — сказала Фригоза проникновенно и девочка уже готова была ей поверить, но в следующую секунду пожилая служанка, продолжив свою речь, всё испортила — Ты прощение у них попроси, скажи, мол, я это нечаянно, я не знала, что эти документы настолько важны для папы и потому отдала, я не думала, что всё так обернётся. — Что? Да почему вы все на меня на меня ополчились? — резко встав с кровати, громко произнесла Асока, тарелка свалилась на паркет и со звоном разлетелась на белые острые осколки — Вы все мне не верите и не хотите верить, что я не виновата! Но вы ещё пожалеете, все! Вслед за тарелкой с полом встретился и стакан, добавив к белым горкам каши коричневый океан. Асока увидела это и неожиданно засмеялась злобным смехом: — Вот! Смотрите, что я сделала с вашими подачками! — и схватив кусок хлеба, начала рывками крошить его поверх этого натерморта — А снег идёт, а снег идёт, по щекам мне бьет, бьет — напевала она натянуто, а белые крошки сыпались сверху на кашу. — Асока, я не то имела ввиду, прости глупую старуху — начала говорить Фригоза, чтобы отвлечь и успокоить маленькую воспитанницу — Я хотела сказать, что поддерживаю тебя и очень хочу, чтобы хозяева поверили тебе. Я, хоть и простая да старая, а жизнь видела, знаю, что ты не могла сделать такого умышленно, тут явно какая-то ошибка. Хозяева поймут, надо им только всё как следует обьяснить. И знай, девочка, я всегда тебя любила и была на твоей стороне. Эти простые и добрые слова пожилой женщины пролились целительным бальзамом на измученную предательством душу Асоки и тяжело вздохнув, она, словно подкошенная, упала в объятия служанки и уткнулась в её пахнущий ванилью и корицей передник. И всхлипывала и судорожно сжимая льняную ткань её платья, девочка рассказала всё, безо всяких утаек, умолчав только о том, что отнести документы её попросил Лакс. В последний миг решила не делать этого, да, он предал её, поступил ужасно и непростительно, а она не будет. Не станет отвечать ему тем же, пусть это останется на его совести. Фригоза лишь растерянно гладила её по голове и произносила такие нужные и успокаивающие слова: — Вот увидишь, девочка, всё образуется, вот поговори с ними сейчас, скажи им, что ты не знала ничего, они успокоились слегка, готовы выслушать. И правда, услышав звон разбитой посуды, из другого конца коридора пришла Мина, и увидев такой пейзаж, она сделала единственно возможный вывод: — Как я вижу, ничего не поменялось, и раскаяния от тебя никто не дождётся — пожелав обоим Доброго утра, принесла женщина, строго сведя брови. Асока ей не ответила, продолжая молча всхлипывать, обнимая служанку. Она слышала слова матери и уже знала, что ответит на них, ответ пришёл на ум быстро и безо всяких колебаний, но она могла и передумать, услышав лишь одно слово, лишь одно, такое короткое и важное. «Прости». Но Мина его не сказала, даже не попыталась сделать и попытки помириться с Асокой, а раз так, то нечего было и думать больше. И в следующий миг, оторвав лицо от передника Фригозы, девочка вышла на середину комнаты и подойдя к женщине, посмотрела в её холодные зеленые глаза своими, блестевшими от недавних слез и сказала, твёрдо и решительно: — Здравствуйте, сеньора Бонтери, я признаюсь в том, что отнесла документы помощнику вашего мужа, сеньора Сэмюэля Бонтери, но виноватой себя не считаю и раскаивается мне не в чем. Я всё сказала, можете увести подследственного. От этих слов маленькой тогруты, Мина буквально посерела лицом, брови её сдвинулись ещё сильнее, а лицо стало совсем бледным. — Так, теперь мне всё оканчательно стало ясно. Ты не только наглая воровка, но ещё и совершенно бесчувственное существо, которому хватает наглости прятаться за другими! Что ж, это лишь доказывает то, насколько верно решение, принятое нами с отцом вчерашним вечером. И сегодня же ты отправишься на Корусант для последующего обучения и дальнейшей службы в Ордене Джедаев. Это место как нельзя лучше подойдёт для такой, как ты — безо всякой подготовки, как снег на голову, сообщила женщина леденящую кровь новость. — Зачем же, хозяйка? Может не стоит быть к ней такой суровой? — мигом засуетилась Фригоза и подойдя к девочке, судорожно обняла её. — Так, отойди от неё и лучше собери её вещи, вопрос с её отъездом решён раз и навсегда. Магистр Пло уже вылетел за ней и будет здесь примерно через час — строго произнесла Мина, давая понять, что разговор окончен. Асока слушала её и ко всеобщему удивлению восприняла предначертанное ей совершенно спокойно, похоже, даже обрадовалась такому повороту. Магистра Пло, немолодого уже мужчину кел-дорской расы, она знала довольно хорошо, он был другом юности Сэмюэля и иногда прилетал к ним в дом на праздники. Он сильно отличался от других друзей дома Бонтери, пустых и тщеславных, своей скромной одеждой и искренней теплотой, проявляемой к окружающим. От него исходила аура какой-то невероятной доброты и человеколюбия, Асока очень любила его визиты и подолгу разговаривала с ним о разных вещах, в частности о том, что такое Сила, что значит быть чувствительным к ней и что такое Орден Джедаев, место, к которому принадлежал этот странный приятель отца. И он объяснял ей всё это, терпеливо и обстоятельно, девочка внимательно слушала и ей было интересно узнавать, что есть такая организация, призванная помогать людям, страдающим от несправедливости и способствовавшая поддержанию мира. Один раз Асока даже сказала, что если бы её заведомо не определили в сенат или бизнес, то она непременно вступила бы в Орден. Магистр тогда ничего ей не ответил, а лишь загадочно улыбнулся. И вот теперь она, кажется, сможет увидеть эту организацию. Но какой ценой. И на секунду глаза девочки потемнели от обиды и горя, но лишь на один миг. После она мигом овладела собой, вспомнив как вчера её, даже толком не разобравшись, обвинили в предательстве и обозвав последними словами, заперли в комнате, сказав, что не желают её больше видеть. И это самые близкие и родные ей люди. А раз так, то нечего и сомневаться и снова взглянув на женщину, тогрута чётко и твёрдо произнесла: — Я вас поняла, сеньора Бонтери и со всем согласна, я немедленно отправлюсь вместе с Магистром, а вещи мои можно не собирать, я ничего не возьму отсюда, кроме, разве, что, одной. И сказав это, девочка быстро отодвинув Мину от входа, направилась в свою теперь уже бывшую комнату и стараясь не смотреть на прежде такие близкие и родные предметы обстановки, боясь снова расплакаться и потерять лицо, девочка подошла к своей кровати и вынула из-под подушки фотографию родной матери и прижав её к груди, достала из шкафа с одеждой лёгкое красное платье из трикотажа, доходившее ей до колен и мигом переоделась в него. Оно было одним из немногих предметов гардероба маленькой тогруты, купленным не родителями, а полученным в подарок от их друзей, потому она и выбрала именно его. И не взяв более ничего, решительно захлопнула дверь в детскую, навсегда прощаясь с прежней жизнью, дожидаться Магистра она пошла в ту же комнату, из которой вышла перед тем, как прийти сюда. Асока молча села на диван и сложив руки на коленях, уставилась в окно, глядя когда же на площадке перед домом появится знакомый звездолёт с красной эмблемой Республики, который навсегда унесёт её из этого ужасного места, куда она не вернётся даже под страхом смертной казни. — Асока, ты точно не желаешь ничего взять с собой? — поинтересовалась Мина, увидев, что дочь пришла с пустыми руками. — Нет, сеньора Бонтери — ответила девочка сухо. Больше она никогда не назвала её матерью.