Монохром

Угольно-черное небо. Белый огрызок луны. Черное сердце под алебастрово-белой кожей громоздкого тела. Пустое. Ненасытное. Тысячи чужих жизней таких же бессловесных тварей вливаются в тебя, но никак не могут заполнить зияющую пропасть, которая образовалась вместо души. Данаевый труд. Жрать_рвать_кромсать. Не задумываясь ни о чем, ведомый вечным голодом зверь бьется с такими же, как он, чтобы самому не быть убитым, и, не заметив, становится с ними одним целым. Повезло, что остальные слабаки, и удалось сохранить остатки разума, пусть ему все так же еще не ведомы другие чувства, кроме голода. В кромешной тьме среди толпы одноликих истуканов он один другой, он сильней, он помнит сам себя. А чтобы сохранить этот слабый проблеск рассудка, ему нужны силы, и он вгрызается в ближайшее чудище, вырывает кусок плоти из тщетно сопротивляющегося тела. С каждым новым глотком силы к нему возвращаются остатки памяти, обрывки мыслей, все еще бессвязных, но уже достаточных, чтобы выбраться из толпы гиллианов наверх, обратно под бледную луну. Теперь он стал сильней, быстрей, чем был когда-либо, и это восхищает. И первая мысль разума, очнувшегося от вечного голода – «хочу стать еще сильней». Она гонит вперед даже сильней, чем страх деградировать до глупой твари, заставляет охотиться на любую дичь, благо ее достаточно среди серых барханов. Хотя, почему заставляет? Это приносит ни с чем не сравнимое удовольствие, даже большее, чем от насыщения чужой плотью. Ему это в радость. А еще у него теперь есть имя. Набор звуков, которые отдаются щемящей радостью где-то глубоко внутри, куда не до конца проникла вездесущая пустота. Это еще и первое произнесенное слово, раньше нужды в разговорах не было, пока на его пути не появился этот тощий адъюкас, с которым они сначала, конечно же, подрались. Уже потом, когда никто так и не смог взять верх, и они, обессилев, переводили дух, противник заговорил. - Ни один не смог победить. Мы можем продолжить, но, скорее всего, погибнем оба. Можем разойтись в разные стороны, но вряд ли один повернется спиной к другому. А можем пойти дальше вместе. Вместе биться и делить добычу поровну – так мы сможем верней победить и стать сильней. Стать Вастер Лордами. – Пустой поднялся на ноги и устремил на противника испытующий взгляд через забрало маски. – Как твое имя? - Ильфорте. Так начался их путь. Сражения, одно за другим, давало им силу все большую, но все еще недостаточную. К их маленькой группе примыкали другие, кто-то погибал, и на их место приходили другие, а потом на их пути появился он. Мелкий с виду адъюкас не казался опасным, но его мощь и сила духа сразу изменили первое впечатление и заставили пятерых преклонить колено перед их новым лидером, их королем. Шло время, но все в пустую – Ильфорте, как и остальные в их группе, больше не чувствовал, как сила наполняет тело, как сосуд. Кажется, она достигла края и дальше просто некуда. Все надежды и чаяния пошли прахом – им не подняться еще выше. Все, что они могут теперь – это отдать свою силу королю, чтобы он продолжил путь вместо них. Но гордой пантере не нужно такое пятно на репутации – он не мог и не может быть королем у слабаков. Долго, яростно и рьяно он вбивал в каждого из них эту немудреную истину, пока боль от ударов – не столько по телу, но по гордости - не стала сильнее бездны отчаяния. А потом появился этот замок и трое в белых одеждах, под которыми скрывались такие же черные сердца. Они предлагали силу в обмен на верную службу, и это было заманчивым предложением, новой возможностью шагнуть выше, пусть и с чужой помощью. Кучка пустых сгрудилась рядом с ломким кварцевым деревцем, в одном переходе от замка. Из песка выкопалось маленькое существо, похожее на мышь, только вместо морды – голый череп, а в брюшке – сквозная дыра, и тут же зарылось обратно – по месту, где она только что сидела, ударил хвост Ди Роя, подняв в воздух тучу песка. Шаолонг неодобрительно покосился на возмутителя спокойствия, но не стал нравоучать, вместо этого обратившись к Гриммджо. - Что ты об этом думаешь, король? - Мы идем.