(не) забывать

— Даже не думай меня прогонять, Крис, я все равно не уйду. Пальцы Нуры впиваются в приоткрытую дверь с такой силой, что белеют, будто пытаются удержать, если вдруг Шистад решит её захлопнуть. И помада сегодня на губах бордовая, будто кровь, что буквально недавно стекала по его рукам. И волосы растрепанные, будто они — Нура и Вильям, — может ещё полчаса назад… Крис настолько устал, что ему плевать — пусть хоть квартиру его разносит. Что это, в сущности, изменит? — Чай, кофе, виски, томатный сок? — карие глаза смотрят расфокусировано, но парень отступает с прохода, чтобы пропустить девушку лучшего друга в собственную квартиру. Может, хоть она всадит ему финальную спицу в легкие, дав, наконец, захлебнуться собственной отравленной кровью. — Я пришла поговорить, — информирует его зачем-то блондинка, так и не решаясь переступить порог. — А я то думал, решила в «Монополию» сыграть! — язвит устало, выцветшие, будто в горло натолкали битого стекла, и Шистад не может его выкашлять, сколько не пытался. — Проходи, подруга, не стой в дверях. Я не трогаю маленьких девочек. «Я теперь по мальчикам, конкретно по одному», — остаётся недоказанностью в воздухе, но они оба это знают. Крис — потому что принял это, а Нура оттого, что Вильям не мог не рассказать. Иначе как объяснить девушке, отчего теперь пугаешься лучшего друга? Теперь уже «бывшего лучшего», если по правде. — Если бы все зависило только от меня, Крис, я бы его отпустила, — захлебывается вдруг девочка, кидая ему в спину слова-стекляшки, которые шипами впиваются в лопатки, — сама бы помогла, ведь он заслужил счастья… Но он… Крис, Боже, я… — Он меня не любит, — сухо, подводя итог и выводя константу. Эти слова царапают небо и десна, оседают на губах раскаленным воском, обжигают язык. Крис бы может и забыл, но не может, н е х о ч е т з а б ы в а т ь, не хочет опустошать себя сильнее, чем уже есть. Не у с у г у б л я т ь не получается. — Мне так… — «тяжело», «мерзко», "больно"? Крис пытается опередить её слова, определить, что же она скажет, не замечая, что стоит в коридоре спиной к ней, к любимой девушке Вильяма, и смотрит в стену. Он готов сам себе сделать трепанацию, лишь бы перестать ехать крышей. — … Страшно видеть тебя таким измученным, словно ты… вылинял. Крис был бы не против, даже стереть себя как ластиком, лишь бы вытравить из памяти годы дружбы и пальцы, что раньше касались его так часто и без задней мысли, уничтожить голос в собственной голове, забыть как откидывает челку, как любит натягивать капюшон на голову, как… Как по собственной глупости он, Кристофер Шистад, самолично оттолкнул от себя друга, рассказав о ненужной никому любви. — Это ничего, — Нура возвращает его на землю, будто ударная черепом о бетон, — это пройдёт… или он все поймёт. По крайней мере, может, ты однажды… переболеешь? Крис только плечами пожимает — ему плевать. У него в кармане билет до Лондона, а потом хоть в Темзе утопиться, хоть с Биг-Бена упасть. Сердце-то все равно всмятку, на кусочки. Вдребезги и не собрать. — Сбереги его, Нура, — Крис смотрит глазами в глаза, и берет пальцами за запястья. У него ледяные, уставшие руки. — Ради нас обоих — сбереги его. Вильям Магнуссон даже не понимает, что имеет самую дорогую ценность в этом мире: два огромных сердца, что бьются только для него. Он выбирает только одно, разбивая другое. Н е с п р а в е д л и в о.