Живой.

Каждый из нас ведёт свою особую борьбу, о которой знаем лишь мы одни.

Свобода или смерть? Сколько бы люди не бились над этим вопросом, правильного ответа на него не существует. Умирает ли человек навсегда? Считается ли смерть тела смертью души? Или, когда человек умирает, он покидает землю, на которой для его души больше нет места, ведь она предназначена для чего-то более возвышенного, чистого, за гранью понимания людей? Вечно мы ищем ответы. Никогда не беритесь за решение дилемм. Как, знаете... Про яйцо и курицу. Дилемма — это нерешаемое уравнение, в нем либо не существует корня, либо их так много, что во вселенной нет подходящего числа. Элайджа смотрел на падающий за окном снег и думал, что именно в его жизни изменилось. И, главное, когда появилось это навязчивое чувство перемен, которое так прочно вросло в стену его нерушимого спокойствия и маком распустилось у ее подножия? Он помнит, когда. Когда на пороге его дома появился Коннор. В тот день, когда он посмотрел в его живые глаза и понял, что люди окончательно прожгли всю суть мироздания, так ничему и не научившись. RK800 — совершенная модель. Точный, вежливый, спокойный, как льдяная глыба, просто идеальный. Выверенный с точностью до одной миллиардной. На него была возложена ответственнейшая миссия — сохранение привычных устоев, сохранение грани между реальностью и безграничной смутой. Андроиды — прислужники, люди — хозяева. Так было годами. Он был призван спасти систему. И 800 модель серии RK — девиант. Последний шанс Киберлайф спасти человечество оказался иррациональной переменной. Он настолько умён, что обошел собственную систему. Он обманул сам себя, чтобы дать себе свободу. Он мечтал о ней, сам того не понимая. Парадоксально? Пожалуй. Именно это ее и провоцирует. Коннор признан Элайджей идеальным даже при условии его очевидной неисправности. На Аманду же он повесил клеймо "ошибка" после первого ее провала. Он был молод, горяч головой и совершенно безрассуден. Не думал о последствиях и о том, что каждый выбор открывает новые пути в разных временных плоскостях. Слишком большая цена была у этого просчёта. Ошибки прошлого проделывают брешь в настоящем и будущем, как ошибка в коде девиантов прорывает брешь в из сознании. Жаль, что последствия у этих двух парадоксов кардинально разнятся. Она мстит. Холодно, расчётливо, точно. Как вендетта*, понимаете? На ножах для нее делали специальные гравировки. "Пусть все твои раны будут смертельными". И буквально врезали эти слова в сердце. — Если ты пришла покончить с этим раз и навсегда, то тянуть не стоит. Глаза создателя пронзили даль обречённо, почти отчаянно, встречаясь со льдом далёких серых вершин. На них не было жизни — только льдяные сталактиты, холод и снег. Отличное описание его внутреннего мира. Камски тихо поставил граненый стакан с блестящим в нем виски на низкий подоконник. О хрусталь глухо ударились подтаявшие кубики льда. Руки мужчины мелко подрагивали, выдавая его с головой, но сейчас ему меньше всего нужно было притворство. Маски сброшены. Давно сброшены. Сброшены и растоптаны в грязи собственного поражения. Он был перед ней, как на ладони. Один, беззащитный, застанный врасплох, словно щенок, которого поймали на месте сломанного розового куста. Жалок, глуп и наивен. — Ты плохо знаешь меня, милый. О, нет. Камски знал ее достаточно хорошо, чтобы предугадать этот длинный, полный ненависти разговор, который все убийцы ведут со своими жертвами, погружая их в ужас, потопляя в нем, придушивая и лишая последнего глотка спасительного воздуха. За окном поздняя ночь — лучшее время для разговоров. Снег укрывал промерзлую землю, покрывая все грязные тайны бренной почвы девственной пеленой холода. Первый иней скопился в уголках стекол, и даже встроенный климатконтроль не останавливал его. Мороз рисовал свою роспись медленно, тщательно, симметрично, выверяя, казалось, каждый завиток. Холод не пугали масштабы, ведь рано или поздно изморозь покроет всю поверхность стекла, навсегда отрезая его от внешнего мира, а внешний мир — от происходящего в огромном доме. Камски рвано вздохнул. Нужно будет обязательно проверить все системы дома, уж слишком часто барахлит. — Я не желаю тебе зла. Сегодня Аманда была в образе милого андроида с кудрявыми рыжими волосами и причудливым разрезом аквамариновых глаз. Сразу было понятно, что тело несчастной жило когда-то лишь с целью удовлетворять некоторые животные потребности людей. Стало почему-то отвратительно. В первую очередь — от самого себя. Потому, что вообще создал андроидов для таких целей. — Не лги себе, — поморщившись, сказал Камски, не поворачиваясь. — Это не так. Тихий смех завис в воздухе оглушающим звоном. Так смеются победители. Она поднялась, поправляя пышную шевелюру, и прошла по полутемному кабинету, пальцем очертив корешки редких книг. Спиной Создатель чувствовал каждое ее движение, каждое сокращение пластиковых мышц, настолько он был напряжён. Аманда взяла книгу, осторожно открывая ее и пролистывая пару иссохших и пожелтевших от времени страниц. Она пришла к нему внезапно, как сквозняк, и холодом сковала его сердце, и без того, кажется, не особенно пылающее — снова, как и в прошлый раз, он не предугадал ее появления. Несколько ранее эта потерянная бдительность, такая свойственная Создателю обычно, дорого обошлась всему его немногочисленному окружению. Достаточно дорого, чтобы усвоить урок, не так ли? Не в его случае, кажется. Может, это и есть причина, по которой его руки так непростительно часто подрагивают. Он был не готов. Каждый шаг в его жизни был идеально просчитан. Все последствия, возможные обороты событий, все исключения были выверены до единиц, чтобы на выходе получать нечто безукоризненно идеальное, с какой стороны бы кто-нибудь не посмотрел. И Аманда знала это лучше, чем кто-либо другой, пользуясь этим так же ловко, как лучник — стрелами. — Зря хранишь этот хлам, — подчёркнуто небрежно бросила она, стряхивая с пальцев несуществующую пыль и ставя на место старое издание. — Дань прошлому, — сунув руки в карманы, хрипловато отозвался Элайджа, глядя на отражение в темном стекле. — Показуха. Резкое слово, словно удар в спину. Неожиданное, ядовитое. Так в ее духе. — О, милый мой, только не нужно грубить и закрываться от меня, — она цокнула языком, получив лишь тихий смешок с его стороны. — Я пришла поговорить с тобой, Элайджа, — пропела Аманда, приближаясь к его столу и садясь за него, предварительно смахнув с дубовой поверхности ненужные бумаги. С шелестом они спустились на пол. Удобно устроившись в кресле, она забросила ноги в замшевых ботинках на столешницу и сложила руки в замок, выжидающе глядя на Создателя из-под длинных, пышных ресниц. — Разве ты не видишь? — она состроила невинную моську. — Я безоружна и, — андроид окинула взглядом свой образ, состоящий из лёгкого свитера и джинс, — как это говорится? А, в гражданском, — нашлась она, смеясь. Элайджа скосил взгляд голубых глаз на нее, приподнимая брови в пренебрежительном жесте. — И все же недостаточно убедительно, — максимально твердо произнес он, возвращая глаза к окну. — Тебе не нужно оружие, чтобы причинить людям боль. Аманда склонила голову и прищурилась, изучая его профиль. — Мне всегда нравилась твоя проницательность. Нервы были на пределе. Вместо стали в них едва ли остался ковкий никель, который таял при малейшем повышении температуры. Камски готов был сорваться прямо сейчас, распотрошить это никчемное тельце на винтики, а потом собрать во что-то жалкое, во что-то вроде пылесоса, который и выбросить не жалко, и сплавить куда-нибудь на переработку во славу экологии. — Слишком много прелюдий, — отрезал он, сохраняя крупицы самообладания и прогоняя ненужные мысли прочь. — Говори или убирайся вон. Альтернатива снова засмеялась, постукивая перьевой ручкой по тонкому бархату стола. — Смело. Камски развернулся к ней лицом, спиной опираясь на окно, и сложил руки на груди. — Говори, — ещё жёстче повторил он, не желая слушать ни ее пений, ни философских разговоров, ни угроз. Впрочем, все это, вылетавшее из ее рта, было в равной степени опасным. — Я пришла проведать своего давнего ученика, — хмыкнула андроид, разглядывая перьевую ручку. Камски показалось, что он перегнул палку, но он предпочёл игнорировать это звенящее тонким колокольчиком предчувствие. — Всегда верила в то, что тебя не сломить, — она мельком взглянула на него, — как бы я, грешная, не пыталась. — Камски дёрнул бровью. Аманда что-то начирикала на клочке бумаги, немного помолчав. — Все относительно, — бросил он в ответ, мелко пожимая плечами, главным образом для того, чтобы поскорее закончить эту беседу. Аманда не оценила его черного юмора. Улыбка с ее лица пропала, и андроид замолчала на минуту, глядя на Создателя, не мигая. Камски стало почему-то холодно. — Как поживает твой белокурый ангел, м? Камски даже не моргнул. Описание совершенно точно подходило для Хлои, и у Элайджи внутри что-то неожиданно больно оборвалось. Больше всего с момента появления Аманды на его вилле он боялся за Хлою. Андроид была первой, кто встал бы на пути Аманды, и сейчас ее не было слышно ни за дверью, ни где-нибудь ещё. Возможно, виной тому была хорошая шумоизоляция, но Камски сильно в этом сомневался. Слишком нарочитым был интерес Альтернативы к ней. К тому же, Хлоя была абсолютно беззащитна, как ребёнок. Ни в ее программе, ни в девиантных настроениях не было пункта "самозащита через боль другим", и это, кажется, было упущением. Образ дружелюбия был в ней сейчас совсем некстати. Камски встретился с врагом взглядом, не читая в нем ничего, кроме всепоглощающей пустоты и тьмы. Даже несмотря на то, что запчасти на этой модели были голубые. Как ясное небо. — Она ведь... — она чуть склонила голову, — твой первый, — Аманда выделила это слово, — успешный проект, — капли яда просочились в ее голос, и если бы он мог убивать, от Камски не осталось бы ничего, кроме мокрого места. Она сдавала. — Пытаешься напугать меня? — пряча страх за насмешкой, спросил Элайджа, выпрямляясь. — Напрасно. — Мы оба знаем, что это не совсем так. Она сказала это с непоколебимой уверенностью, с такой же, как люди на церемониях бракосочетания говорят "да". Или, что ещё забавнее, "нет". Камски остановился и повернулся к ней, как бы выжидая продолжения из диалога. Она словно этого и ждала. А он, кажется, попался. — Почему именно такая? — спросила Аманда. Камски нахмурился, глядя на собеседницу и не понимая, о чем та спрашивает. — Что? Аманда прищурилась с видом "не прикидывайся", и сдвинула рыжеватые брови к переносице. — Почему Хлоя именно такая, Элайджа? — Аманда поправилась в кресле. — Почему голубые глаза? — сердце создателя зашлось в неистовом ритме. — Почему именно такая: покорная, добрая, послушная, милая? — Создатель замирал с каждым словом, превращаясь, скорее, в свой собственный памятник. — Почему она мешает чай против часовой стрелки? — мужчина чувствовал, как все внутри начинает гореть. — Почему на голограмме ее кожи есть шрам под правой ключицей? — Замолчи, — просипел он так, словно до этого истошно кричал. — Почему у нее подрагивает левая рука? — Замолчи... — Почему она ходит, чуть подняв подбородок, а? — Не смей... — Почему ее сердце сбито с ритма? — Нет... — Почему ее голос так звонок? Почему ее губы всегда приоткрыты, а?! Почему?! — Я сказал, закрой рот! Тяжёлый кулак приземлился перед поднявшейся в порыве чувств Амандой, с хрустом ломая деревянную фигурку льва тонкой работы. Камски, яростно дыша, смотрел на нее, улыбающуюся так победно, и ненавидел себя ещё больше. Она знала, куда давить. Он понял, о чем она говорит. На бледном лице Создателя залегли резкие тени. По виску потекла холодная капля, очерчивая линию подбородка, ходуном ходящих желваков и теряясь, наконец, в изгибе сильной шеи с бьющейся часто жилкой. Воспоминания ударили в голову Камски, яркими всполохами оставаясь на обратной стороне век. — Я знала это с самого начала. Довольно предсказуемо даже для тебя. Элайджа стоял, не в силах двинуться хоть на йоту дальше, чем стоял сейчас. Чем лишь подтверждал ее безоговорочную победу. Это была тема, на которую он возложил табу, заковал в семь печатей и в миллионы цепей, повесил замок и постарался забыть. Но постарался — не значит забыл. — Твоя затея с "Эрой" — не более, чем новая попытка исправить свою ошибку. Уверен ли ты на этот раз, что она удачная? Он молчал. Она разочарованно склонила голову. — Я знаю, о чем ты думаешь. Даже если мне вырвать язык, — Аманда издала презрительный смешок, — ты не заставишь молчать свою совесть. Камски это знал. Она была права в каждом слове, в каждом гребаном слове была режущая душу правда, поделиться которой с кем-то у него не хватило духу ни тогда, ни сейчас. Он считал постыдным свою слабость, потому что, чёрт возьми, у него всегда все было и-де-аль-но. Но не в тот раз. В тот роковой день. В ту роковую секунду. — Ты никогда не забудешь этого. Сил у тебя не хватит. И снова правда. А он сжимал кулаки так, что сухожилия рвались, что красные серпы оставались на внутренних сторонах ладоней, что хрустели сочленения костей и что даже, кажется, челюсти скрипели от напряжения. — Ты слабак. Это тоже считать правдой? Ну конечно. — Я тебя переросла. Она, словно фокусник в цирке, ловко извлекла из рукава небольшую фотографию размером с игральную карту, сделанную ещё на обыкновенный полароид, и двумя пальцами швырнула ее ему через всю поверхность стола. — Привычка хранить фото в книгах — роковая ошибка всех тех, кто был убит в собственном доме. Запомни это. Камски все молчал, лишенный дара речи. Опомнился лишь тогда, когда за спиной тихо закрылась дверь. Он опустил глаза на фотографию. Застыл. Дрожащими руками поднял ее и почувствовал, как глаза защипало нестерпимо, аж до боли. На него смотрел он и девушка, которую он так безуспешно пытался вернуть: голубоглазая, белокурая, улыбающаяся во все тридцать два, обнимавшая его за шею. Внизу была дата, выведенная витиеватым девчачьим почерком — восемнадцатое мая две тысячи девятнадцатого года. Последнее их совместное фото. "Для Элайджи с любовью, Хлоя Либерти Эдельштейн", — гласили круглые ровные буквы. Камски прикрыл глаза. И понял, что лучше бы ему никогда не вспоминать об этом. Никогда.

Январь 2017 года

— Мистер Эдельштейн, Вы уверены, что такое возможно? — молодой парень, поправляя отросшие темные волосы, смотрел на мужчину в очках внимательными голубыми глазами. Так ученики смотрят на своих наставников — с благородным страхом, юной уверенностью и пылкостью вперемешку с благоговением. — Возможно все, карапуз, — улыбаясь, мужчина поправил очки, дописывая на большом чертеже человеческого мозга недостающие химические элементы. — Если очень захотеть. — Но это же... Чудо? — парень упёрся руками в стол. — Так значит, мы с тобой волшебники.

Октябрь 2017 года.

— Как назовешь? — мистер Эдельштейн протер очки краем свитера, стоя посреди лаборатории и глядя на мальчика, чьи глаза блестели от эйфории. — Я-я? — спросил парнишка, не веря собственным ушам. Профессор засмеялся и часто закивал. — Ты, Элайджа, ты! — он опёрся руками о стол. — Это твои разработки, — мужчина прикусл губу. Парень неуверенно втянул голову в плечи, переводя взгляд с интерактивной доски на профессора и назад. — Но это... Вы же так помогли мне... — начал он — Я направляющий, — мягко остановил его мистер Эдельштейн и кивнул собственным словам. — А ты — испытатель. Изобретатель, учёный. Это твой долг — назвать свое творение. Парнишка помолчал. — Может, Энгельс? — тихо произнес он наконец, на что профессор неистово замахал на него, заслышав собственное имя. — Ну нет, карапуз, только не так, — он хохотнул. — Ни я, ни мой дедушка, царствие ему небесное, не страдаем нарциссизмом, дорогой мистер Камски, знаешь ли. И тебе не советую. Парень улыбнулся и вновь замолчал, обдумывая различные варианты названия этого глобального проекта. И тут его осенило. — "Эра", — изрёк он, наконец, и посмотрел на своего учителя. — Ведь наступает новое время. Энгельс Эдельштейн кивнул, глядя на своего ученика так, как отцы смотрят на своих детей — с гордостью и влагой в глазах. — Отлично, карапуз. Ну а теперь мы на финишной прямой: соберём эту машину и заставим ее работать, коллега. Они скрепили это крепким рукопожатием.

Август 2018 года.

— Это просто потрясающе, — светловолосая девушка прошлась по лаборатории, напоминающую теперь лабиринт из проводов и колб, и восхищённо вздохнула. — Папа, это невероятно! Чудо! — хлопнула она в ладоши. Энгельс снисходительно кивнул, глядя искоса на слегка смущённого Элайджу, который смотрел не то на девчонку, не то на машину, и периодически проводил рукой по затылку. — В этом мне помог мой дражайший коллега, дочь моя, — Энгельс обнял Элайджу за плечи, потрясая его слегка. — Извини, что несвоевременно, карапуз, — Элайджа засмеялся, глядя на улыбающуюся девушку, — но все же, знакомься: моя дочь Хлоя. Хлоя, это Элайджа, очень перспективный молодой человек. — Очень приятно, — парень протянул новой знакомой руку. Девушка вложила в нее свою тонкую ладонь, и Элайджа на секунду застыл, глядя на ее прекрасное личико и невероятные глаза. — Взаимно, — опомнившись, коротко кивнула она, не переставая улыбаться. — И мне, — невпопад сказал парень, вновь замирая перед ней. Энгельс почему-то хитро прищурился, закуривая толстую сигарету. "Юнцы", — подумалось ему.

Декабрь 2018 года.

— Элайджа, пусти, я опоздаю на лекцию, — слабо сопротивляясь и толкая парня в плечи, девушка попыталась увернуться от его ласки, но сделать это в тесной кладовой было совершено невозможно. Поэтому ей оставалось только подчиниться и, улыбаясь в губы настойчивому возлюбленному, ответить на его поцелуй. — Ты невыносима, Хлоя Либерти Эдельштейн, — прошептал Элайджа, улыбаясь, как довольный кот. — Кто бы говорил, мистер Камски, — она провела пальчиком по его скуле. — Ты бы лучше доделывал расчеты в своем "проекте века", — Хлоя показала в воздухе кавычки. — Как бы мы не облажались. Папа тебя живьём съест, да и Фия тоже, заодно,— шутливо пригрозила она. — Ты только недавно присоединилась к нашему дуэту, а командуешь, как будто ты все это устроила, — Элайджа поморщился. — И что может пойти не так? Хлоя хмыкнула. — Всегда допускай иррациональную переменную, — она подняла вверх указательный палец и машинально провела рукой по шраму под правой ключицей. — Не забывай. Элайджа закатил глаза. — Хорошо, хорошо, мисс Заучка, — он получил щелбан за такие речи. — Ау. Убедила, убедила. Хлоя чмокнула его напоследок и, пожелав удачи, попросила встретить ее после занятий, выскальзывая из кладовки. А Элайджа не мог повериь в то, что эта девушка — его девушка.

Март 2019 года.

— Итак, это Хлоя Либерти Эдельштейн, запись для Хроник номер три тысячи четыреста восемьдесят два. Сегодня, 12 марта 2019 года, испытание проекта "Эра" в сути нейросимпатических преобразований импульсов в двоичный код впервые получило положительный результат. Испытание было проведено на особях лабораторных крыс линии Вистар. Животные в порядке. Мозговая активность нормализовалась спустя четыре часа после операции. Следующее испытание планируется провести при участии молодого человека средней комплекции женского пола. Эксперимент назначен на середину мая текущего года.

Май 2019.

— Поцелуй меня, Элайджа. Он прищурился, убирая со лба темные пряди волос, и посмотрел на нее, запоминая этот персиковый румянец на ее щеках. Какой-то невинной, странной прелести ей добавляла и мужская рубашка сл смешным рисунком, накинутая ею на обнаженное тело в качестве сорочки. Он перехватил ее тонкое запястье, обвитое тонким золотом браслета — его подарка — неожиданно, но не резко, и потянул на себя, переплетая нежные женские пальцы со своими. Она совершенно не сопротивлялась. Подавшись вперёд, девушка одной рукой обхватила его шею и упала прямо на его колени. Ее лицо оказалось чуть выше глаз Камски, но ему это совсем не мешало. Ее губы замерли на несказанных словах, налившись вишнёвым цветом, и Камски застыл лишь на пару мгновений, запоминая ее вот такую: румяную, с блестящими глазами, влажной мягкой кожей, одетую лишь в его рубашку и такую настоящую. А потом накрыл ее губы своими, запоминая ее ещё крепче. Вот так, глубоко пряча в душе, навсегда ото всех и только для себя, превращая яркий поцелуй в самые сокровенные воспоминания. Жаль, что хорошее кончается так быстро. Он отстранился от нее, проводя пальцем по острой линии подбородка. — Не нужно тебе участвовать в этом, — прошептал он, губами обводя выпирающие тонкие ключицы. Она всегда была худой, отчего Элайджа звал ее про себя тростинкой. Отсюда, наверное, и постоянное желание быть рядом. — Я уже все решила, Эл, — ему нравилось, как она звала его. Коротко и очаровательно звучало это сокращение. — Не бойся. Все будет в порядке, — она посмотрела на него своими невероятными глазами, и Элайджа сдался под напором их невинности и чистоты. Молодой человек вздохнул. — Тебя не переубедить, — единственная, кому он так безукоризненно подчинялся, была она. Этот раз не стал исключением. — Вот и хорошо. Элайджа прикрыл глаза на мгновение, перебарывая в себе желание остановить ее от участия в "Эре". Он слишком дорожил ею, чтобы подвергать такой опасности. А ведь с другой стороны... Все было просчитано. Ничего не могло случиться. И он отогнал тревожные мысли прочь. Он поднялся до ее шеи, заставляя ее засмеяться, а потом оставил на нежной коже поцелуй — укус, расцветший на ней розовым пятном подобно пиону. Они сидели, обнявшись. Элайджа проводил тонкими пальцами вдоль ровной девчачьей спины, очерчивал острые лопатки, сцеловывал напряжение с узких плеч. Она подрагивала, цеплялась за него, подаваясь вперёд в ответ на его ласку, тяжело дышала, запуская пальчики в спутанные волосы. И ничто не могло им помешать.

28 мая 2019 года.

— Запись для Хроник номер три тысячи четыреста девяносто семь. Голос, записывающий в микрофон, ломался на каждом слове, треща так, как трещит лед в начале марта. Дрожь ломала его. — Сегодня, 28 мая 2019 года, испытание проекта "Эра" в сути нейросимпатических преобразований импульсов в двоичный код получило отрицательный результат. В испытании учавствовал человек: женщина, рост сто шестьдесят три сантиметра, вес сорок два килограмма. В ходе испытания приборы не выдержали нагрузки в терабайты информации, — записывающий долго молчал, собираясь с мыслями. На фоне было слышно лишь его тяжёлое прерывистое дыхание. — Сознание, память и личность испытуемого была утеряна в виртуальной памяти машины модели Generation SF2019. Модель сгорела. Испытуемый... Всхлип прервал записывающего надолго, прежде чем он вновь собрал остатки чувств и произнес тихо, мертвенно-серо, бесцветно и четко: — Погиб. Некоторое время висела тишина. — Дальнейшая судьба проекта неизвестна. Конец записи. Камски открыл глаза. По щеке потекла одна-единственная слеза, очертив торчащие скулы. Из рук выпала фотография. Она его сломала. Окончательно перекромсала его и без того собранную из кусочков личность, втоптала в грязь и смешала с ней же. Это был расчет. Холодный и жёсткий расчет. — Прости меня, Лили. За окном началась метель, завывая так, как завывали бы волки, будь сегодня полнолуние. — Я лгал тебе. Я всем лгал. Даже, наверное, началась буря. Да, именно. За окном бушевали снежные вихри. А где-то волки выли на луну.