Хрупкие вещи

Как это ни удивительно, но в военное время среди огромных крейсеров и сверхпрочных защитных костюмов столько же хрупких вещей, сколько и в мирное. И дело даже не в по-прежнему ломких костях Джокера или в его неспособности воевать вне кресла пилота, дело в том, что эти самые огромные крейсеры и сверхпрочные защитные костюмы разбиваются, как стекло, и рвутся, как бумага, под натиском Жнецов. Хрупкость и прочность — понятия относительные, оказывается. Если уж и есть в галактике что-то прочное, так это коммандер Шепард. Вот уж кого выковали в какой-то неведомой адской кузнице, а потом перековали в недрах «Цербера». Наверное, так и должно быть. Вот если бы самого Джокера выкинуло в космос, а потом забросило останки — телом это уже язык не повернулся бы назвать, — на какую-то планету, то ни одна проземная организация не потратила бы и кредита на его восстановление. Хотя памятник бы наверняка поставили. Тот же Шепард и поставил бы. И вписал бы его имя на доске памяти «Нормандии». В общем-то, это правильно. Шепард — это все-таки Шепард, а Джефф Моро — это всего лишь Джефф Моро, хоть он и чертовски хороший пилот. — Знаешь, Джокер, когда ты вот так задумываешься, у меня каждый раз возникает вопрос, кто ведет «Нормандию», — Шепард отрывается от просмотра личных сообщений и смотрит на пилота. — Ага, — кивает тот, вырываясь из размышлений, — особенно это актуально, когда я не на мостике, а в твоей каюте сижу на кровати. — Точно, — улыбается коммандер. — А ты уверен, что СУЗИ не заведет нас в какое-нибудь скопление астероидов? — Только если из ревности, — хмыкает Джокер. — Мне вот каждый раз интересно, почему «Цербер» не сделал главный компьютер «Нормандии» мужского пола? — Тогда бы у ИИ был шанс завоевать твое сердце? — в глазах Шепарда пляшут насмешливые чертики. — Мне надо беспокоиться? — Только ревнующих коммандеров мне и не хватало в жизни. Видимо, мир действительно катится к своему концу — с одной стороны, ревнующий ИИ, с другой — герой галактики. — Да, ты прям в цветнике. Определись уж, Джефф Моро, — голос Шепарда шутливо возмущенный. Он улыбается, широко и открыто. — В принципе, выбрать СУЗИ — безопаснее для здоровья, — Джокер делает вид, что всерьез задумался. — Все-таки она — ИИ корабля, которым я управляю. Она может сказать, что не слышала моих приказов и мы очутимся где-нибудь в Бездне Шрайка вместо Цитадели. Или запрет меня в туалете, и включит систему пожаротушения, пока я буду там… Отказывать ей было бы глупостью. Не то что какому-то коммандеру… — Герою галактики, ты забыл, — уточняет Шепард шутя. — Все равно. Что может со мной сделать герой галактики такого, чего не смогла бы СУЗИ? — Ну, есть много вариантов, вообще-то… — чуть оттолкнувшись руками от стола, Шепард отъезжает на кресле и поднимается. Джокер в очередной раз думает, насколько тот выше его, крепче — и прочнее. Вообще, Джефф никогда не понимал, что именно когда-то заставило коммандера обратить на него внимание. Если бы существовала некая прямая «прочность-хрупкость», то Шепард был бы на одном ее конце, а Джокер — на другом. Но Жнецы, видимо, изменили эти соотношения. Наверное, это была единственная хорошая вещь в Жнецах… Или же Жнецы тут были не при чем? Шепард наклоняется к нему. «Что может сделать со мной герой галактики такого, чего не смогла бы СУЗИ?» Джокер мог придумать сотню вариантов. Да что там! Он видел — он прочувствовал — эту сотню вариантов, которые СУЗИ и не снились. Или снились? Снятся ли искусственному интеллекту корабля его капитан и пилот? — Очнись, Джефф, — смеется Шепард. Его губы так близко от губ Джокера, что тот чувствует воздух, который он выдыхает, произнося эти слова. Действительно, надо очнуться. Он целует Шепарда. Губы у того жесткие, обветренные, не для поцелуев. Сколько раз их закусывали во время безумного бега от одного укрытия к другому, когда надо успеть, если хочешь выжить или спасти (спасти, наверное, на первом месте, всегда на первом месте), или когда пули солдат «Цербера» или когти банши все-таки пробивают щиты и костюм и добираются до плоти, и надо дотерпеть до момента, когда кто-нибудь использует панацелин. Джокер целует Шепарда снова, тот отвечает на поцелуй и кладет руки ему на плечи. Джефф знает, что тот делает это не в полную силу, не так, как если бы Джокер был… не таким хрупким. И, несмотря на эту «хрупкость», Шепард опускает руки ему на пояс и слегка тянет к себе, хотя каждое из этих движений может быть последним для пилота. Джокер поддается. Надо поддаться, если не хочешь, чтобы тебе сломали позвоночник. Но есть и другая причина — ему хочется поддаться. Он знает, что если чуть-чуть, самую малость отклонится назад, сделает попытку отстраниться, его отпустят. Сразу. Он чувствует себя музыкальным инструментом в сверхчувствительных руках виртуоза. Кто бы мог подумать, что Шепард, чуть ли не в один на один убивавший тварей, может иметь такие чувствительные руки, ощущающие малейшие движения. Это странно — возбуждающе странно — когда к тебе так прислушиваются. Они не сразу пришли к этому. Слишком много правил и условностей. Шепард — коммандер, капитан корабля, начальник, Спектр. И герой галактики, если уж на то пошло. Это совсем не шутка. Осознание всего этого давит. Ну и сам Джефф — пилот «Нормандии», а кроме этого обладатель редкого заболевания, которое делает любые физические отношения опасными для жизни. На то, что бы выяснить, что под навязанной ролью героя галактики Шепард — человек, со своими человеческими потребностями, пусть и не совсем обычный, а Джокер не так уж хрупок — дожил же он как-то до тридцати лет, — ушло приличное количество времени. Зря потраченного времени. Сейчас они времени не тратят. Его просто нет. В грядущую войну со Жнецами не верят разве что высокомерные идиоты из Совета Цитадели. Она уже на пороге, это все чувствуют, поэтому каким-то немыслимым образом появившееся свободное время никто больше не тратит впустую. И никого больше не волнуют условности и правила. На это тоже нет времени. Джокер проводит языком по губам Шепарда, ему кажется — глупость, конечно, — что их жесткость немного смягчается под его слюной. Ну да, если ты не можешь сам бежать, размахивая винтовкой и стреляя в хасков, то хоть так позаботься о коммандере. Они оба молчат. Джокеру больше не хочется спрашивать, что именно может герой галактики, чего не может ИИ. Это прозвучало бы наиграно. Шепард мог бы включить музыку, но им обоим этого не нужно. Сердцебиение и дыхание заполняют каюту. Он расстегивает форменную рубашку Джокера — застежку за застежкой, сверху вниз, от стоячего воротника к ремню, — расстегивает ремень и накрывает ширинку ладонью. Джефф резко вдыхает. Он судорожно принимается за рубашку Шепарда. Тот все еще стоит, нагнувшись, перед ним, сидящим на кровати. Форма у них схожая, желтый знак «Цербера» на рукавах, движения Джокера повторяют те, которые только что проделал коммандер. Шепард останавливается, ждет, когда застежки закончатся, а потом ставит ногу на колено слева от сидящего Джеффа и слегка упирается раскрытой ладонью ему в грудь, заставляя откинуться на кровать. И опять Джокер чувствует эту поразительную осторожность. Наверное, будь бы это не он, а кто-то другой, толчок вышел бы ощутимее, требовательнее, напористее. Ему же Шепард словно предлагает прилечь, не настаивая, но надеясь, что тот тоже этого хочет. Это можно было бы назвать неуверенностью, если бы над ним сейчас склонялся не Шепард. Форменная рубашка коммандера распахнута, когда он нависает над Джокером, тот видит перекатывающиеся мускулы, твердый пресс. Вряд ли можно найти какой-то другой момент, который бы сильнее доказывал «прочность» Шепарда. На какое-то мгновение Джеффу хочется, чтобы коммандер лег на него. Хочется почувствовать его вес, ощутить, как соприкасается их кожа. Но он знает, что это невозможно. Шепард подставляет локоть и ложится слева от Джокера. Тот, наконец, расстегивает молнию на форменных штанах, запускает руку под белье и сжимает член Шепарда. Джеффу кажется, что он делает это неуклюже, неловко, дергано, как мастурбирующий подросток, представляющий одному ему известный возбуждающий образ. Но Шепард не отталкивает его, он, наоборот, чуть прижимает к себе так, что член Джокера — когда ему успели расстегнуть штаны и спустить белье, он не уловил, — упирается в его собственную руку, которая двигается по длине члена Шепарда. Коммандер придерживает его в этом положении. Если бы Джокеру кто-то описал такую позу, он бы сразу решил, что давления и прижимания хватило бы, чтобы в его теле что-нибудь сломалось, но вот, сейчас он двигает рукой, чувствуя одновременно и возбуждение Шепарда и свое собственное, и ощущает лишь жгучее желание и приближающийся оргазм. Ничего не ломается. Его держат нежно и осторожно. Он старается придвинуться ближе, и коммандер послушно прижимает его. Джокер наконец ощущает то, чего хотел с самого начала: их кожа соприкасается — горячая, мокрая от пота. Он опускает голову и утыкается Шепарду в плечо, вдыхая запах мыла, ничем не напоминающий о войне, в которую коммандер окунается каждый день. Он чувствует, что больше не хочет и не может сдерживаться, он резко двигает рукой и на тыльную сторону ладони выплескивается его сперма. Ему кажется, что мир останавливается, нет ничего, кроме этой каюты посреди космоса. Шепард чуть отодвигает бедра назад и резко дергается вперед, навстречу руке Джокера и кончает, откинув голову назад, а потом вытягивает левую руку, на локте которой удерживался все это время, и ложится рядом с Джеффом. Они лежат рядом, и в комнате слышно только их дыхание. И собственное сердцебиение. Джокер вытирает испачканные спермой пальцы об покрывало. Здесь нет горничной, которая бы осудила или косо бы посмотрела на хозяина постели. На косые взгляды на «Нормандии» ни у кого нет времени и желания. Джефф думает, что уж на кого, на кого, но на героя галактики Шепард сейчас похож меньше всего — губы кажутся не такими уж жесткими, лицо и тело расслаблены, и в затуманенном взгляде нет вечной тревожности и решительности. Словно ответственность за всю галактику дала ему передышку. Теперь Джокер приподнимается на локте — врачи бы сошли с ума, увидев такое, но ему все равно, сейчас ему на все плевать, — наклоняется над Шепардом и целует его. Сейчас он не пилот «Нормандии» и рядом с ним не герой галактики, они оба обычные люди из плоти и крови, а потом оба весьма хрупкие перед Жнецами. Потом они оба садятся на кровати, Шепард встает и начинает поправлять одежду. Джокер видит, как с каждой застежкой на рубашке «прочность» коммандера восстанавливается. Может быть, для героя галактики еще не хватает вернувшейся во взгляд жесткости, но капитан «Нормандии» уже здесь. — Ты прав, — говорит Джокер, — СУЗИ далеко до героя галактики. Проигрывает по всем статьям. — Можно подумать, у нас было соревнование, — хмыкает Шепард. — Или ты действительно выбирал? Конечно, он шутит, Джокер это знает, но отвечает с внезапной серьезностью: — Нет. Я давно выбрал. Шепард вновь, как и вначале всего этого, наклоняется и целует его, а потом уходит: его присутствия уже требует миллион дел на «Нормандии», но Джокер закрывает глаза, чтобы запомнить именно мгновение поцелуя — такую хрупкую вещь в мире, который катится в последнюю войну.