Спазм

«Сильные переживания часто действуют не так, как мы хотим, и могут вызвать удовольствие не хуже секса» Гермиона сохранила на лице строгую учтивость, хотя внутри насупилась от полученного смысла слов, которые когда-то сказал ей Тео. За время, потраченное на изучение его внутреннего мира, Гермиона успешно разобралась в интерпретации психоанализа и поняла, каким образом можно вывести палача из равновесия. Его главным преимуществом всегда являлась уверенность в её следующем шаге, поскольку Тео с ранних лет следил за эмоциями, развив обычное чутьё до навыка эмпатического слушания, и научился играть с чужими чувствами не хуже, чем со своими. Он привык к её поведению, наперёд зная, какую получит реакцию, и подобная власть стала руководящим звеном их нездоровых отношений. Теперь Гермиона поняла его фразу, ведь шагала по холодному тюремному коридору с сильнейшими духовными переживаниями, но удивительным образом воспринимала их с трепетом, похожим на возбуждение, ведь она подготовилась к встрече и дала обещание Рону, что не совершит ошибку. Только проигрыш стал бы ошибкой, а всё остальное она пообещала оставить в стенах Азкабана. Ни одна живая душа не помешала бы ей увидеть нового узника, который, кстати говоря, абсолютно не знал про приход посетителя. Гермиона невесело ухмыльнулась и продолжила путь за невзрачным, щуплым старичком, который гнусаво рассказывал ей основные правила тюрьмы, а в конце не сдержался и прохрипел: — Безобразие! Здесь запрещено посещать заключенных! Как вы получили разрешение? О, интересный вопрос! Гермиона мельком бросила взгляд на пергамент с печатью Министерства, который она вложила в костлявые ручонки старика, и, вздернув подбородок, задала встречный, риторический вопрос: — Вы сомневаетесь в работе отдела магического правопорядка?! Старик скривился и пробурчал что-то невнятное, а потом пожал плечами и продолжил путь, придерживая перед собой волшебную палочку с Люмосом. Гермиона заинтересованно рассматривала давнишние трещины крепостных стен тюрьмы, которые возникли задолго до побега главных Пожирателей Волдеморта. По всей видимости, антимагические чары, наложенные на здание, часто подвергались проверке со стороны опасных преступников. Судя по отметинам магического происхождения, узники достигли определенного результата, но так и не смогли сбежать с территории. Как только Кингсли занял пост министра, он подписал эдикт, разрешающий сотрудникам тюрьмы применять волшебство, дабы всегда быть готовыми к побегу пленников, но Гермиону не столько волновало использование палочки, сколько интересовал вопрос: — Где дементоры, сэр? Старик нахмурился ещё больше, едва не порвав кожу из-за глубоких морщин. Завернув за угол, он остановился в начале короткого коридора и кивнул подошедшему аврору, который дежурил у дальней стены. После этого он повернулся к Гермионе, подняв палочку на уровень глаз. — Дементоры исполняют приказ старейшины Визенгамота и не спускаются на этот этаж. Гермиона чуть не пропустила его ответ, потому что глаза были направлены на единственную дверь, которую охранял аврор. Сердце сделало кувырок, пульс участился. Неотрывно взирая на вход в узилище, она шепотом произнесла: — Приказ Корнелиуса Фаджа? — Да. Гермиона хмыкнула. Черты лица ужесточились. Неудивительно, совсем неудивительно! Гермиона была уверена, что папа Нотт вовремя подсуетился и попросил Фаджа посодействовать. Один, два, три, дыши… аврор и старичок теперь лишние, ведь так? Так, поэтому Гермиона небрежно отодвинула от себя его руку с горящим Люмосом и направилась к двери, тихо сказав: — Оставьте нас! С натужным кряхтением старец развернулся, намереваясь уйти, но аврор, недоуменно посмотрев на Гермиону, уверенно произнес: — Вы должны сдать волшебную палочку и все магические артефакты. Только воспитание и врожденное уважение к порядку не позволили Гермионе проигнорировать данное высказывание. Она сделала глубокий вдох и постаралась вежливо ответить: — В этом нет необходимости. Аврор округлил глаза, но спустя пару мгновений подозрительно прищурился и более грубо процедил: — Необходимость заключается в обязательной инструкции, которую нужно соблюдать! Мистер Нотт может… — Нет! — Гермиона резко повернулась в его сторону и подняла ладонь, не желая слушать окончание. — Мистер Нотт не может мне навредить! К её удивлению, аврор распрямил плечи и потянулся к карману за палочкой, попутно сказав: — Мистер Нотт может… — он сделал паузу, специально указав на её ошибку в выборе слов, — пострадать! — шагнув вперед, он с раздражением указал палочкой на Гермиону. — Моим долгом, как аврора, является защита не только посетителей тюрьмы, но и заключенных, — она внутренне опешила от такого поворота разговора и сжала руки в кулаки, — особенно тех заключенных, которых несправедливо отправили в Азкабан! Теперь настала пора Гермионе округлять глаза, но, к счастью, в диалог вмешался старичок, с любопытством наблюдавший за перебранкой: — Приказ Министерства, — он приподнял пергамент, обратив взор аврора на бумагу, — следовать требованиям мисс Грейнджер! Пока аврор читал строчки, Гермиона расслабила руки и прикрыла глаза, успокаиваясь и остывая, но память подкинула день заседания, на котором её все бросили… кроме него. Факты налицо. Гермиона повернулась к двери и натянуто улыбнулась. Скорее всего, Тео даже в тюрьме добился расположения к себе, раз аврор готов был защищать его от посетителей… или же снова сработали приказы Нотта-старшего. В любом случае, итог таков: дементоры не посещали его камеру, охрана превратилась во вполне дружелюбную компанию, а место не было настолько холодным, как другие коридоры Азкабана. Как удобно, Теодор, не так ли? Конечно, он готовился заранее, да и всегда гордился болтливым языком, заговаривая зубы всем подряд. Наивный аврор тоже попал под дудку! Мерлин, пусть я не увижу роскоши в его темнице! Гермиона представила себе широкую, удобную кровать, сотни книг и картины в позолоченных рамах. И это тюрьма? Тюрьма — это подвал, в который попадали исключительно жертвы, а Нотт никогда ею не был и быть не собирался, поэтому для чистокровного засранца даже Азкабан превратился в курорт! — Мисс Грейнджер! — вздрогнула, повернув голову к старику. — Министерство в ответе за последствия вашего пребывания, будьте благоразумны! — сказав, скрылся за поворотом. Аврор бросил на Гермиону недовольный взгляд и неохотно покинул коридор. Дыши! Глубже, глубже, до сердца сквозь лёгкие. Всплыли воспоминания последнего месяца: тяжелые пререкания с Кингсли, разговор с Малфоем, бесконечные размышления, бессонные ночи в отделе тайн, изучение омута памяти, консультации в ирландской больнице, беседы с Николасом Роем про его лечение и успешные результаты… Гермиона опустила взгляд на свою одежду и поправила пиджак. Боролась с беспокойством. Никто не знал о её посещении, иначе отец Теодора давно бы принял соответствующие меры. Достала палочку… и обвела пальцем золотой каштан на рукояти. Тонкая, гибкая, с сердцевиной из волоска единорога. Ноттовская. Та самая, первая и родная, которую вручил ему Олливандер в одиннадцать лет. Гермиона забрала её из аврората и с тех пор держала у себя, но никогда не использовала, боясь почувствовать родство с древком. Когда-то Тео сломал её собственную палочку, дав начало системным бедствиям. Качнув головой, Гермиона пригладила волосы. Ни одна прядь не выбилась из пучка. Покрутила кольцо на пальце. Проверила, заметны ли инициалы на платке, торчащем из нагрудного кармана. Идеально! Страшно? Уже нет! Он знает меня, я знаю его. Мы на равных. Стеснение появлялось перед чужаками, а Тео стал родным, значит, у меня нет повода для смущения и неуверенности. Мы оба знаем, кто слабее, ведь Теодор сам это доказал на заседании Визенгамота. Гермиона дотронулась кончиком палочки до замка… Вдох, выдох. Помогает? Дыши, детка! Гермиона в последний раз изогнула губы в неприязни перед собственным разумом, который привык изъясняться мужским шепотом. Затем медленно выдохнула и выбросила из головы все посторонние мысли, кроме важных. Тео попал в тюрьму месяц назад. Из-за связей и участия в шпионской деятельности его заключение стало тайной для общественности. Именно этой информацией воспользовалась Гермиона, чтобы добиться у Кингсли разрешения на посещение тюрьмы. Под видом деятельности она собрала необходимые документы для допроса. Гермиона была уверена, что такой хитрый сукин сын, как Тео, наверняка сохранил бы полезные сведения о европейских встречах в секрете. К тому же она хотела узнать, каким образом он добился помощи Забини, который удивительным образом устроился на высокую должность в администрацию. Но истина заключалась в том, что данные оправдания она приготовила исключительно для министра и аврората, а в крайнем случае для папаши Нотта, который, как ястреб, летал над Министерством, следя за её действиями и исполнительной властью, а точнее за тем, чтобы его ненаглядный сыночек правильно питался и высыпался в самом ужасном месте магического мира, где столетиями люди гибли от слабости, голода и контакта с дементорами. Сначала Гермиона с тревогой готовилась к активным выходкам Нотта-старшего вроде планов побега, но потом до неё дошла комичная аксиома — Тео сам пожелал тюремного заключения и попросил отца не вмешиваться, потому что бежать и прятаться он не собирался. Как благородно! До тошноты? Как обычно — да! Благородно и самоотверженно, аж тошно! Выгнув спину, она спрятала палочку в рукав, оставив для ноттовского взора лишь кончик на внутренней стороне запястья. Приложила ладони к карманам, в одном нащупав карточку от лягушки, во втором — важное стекло, нагретое её ладошками за долгие ночи размышлений и доведенное до нужной консистенции. Прижала к груди стопку пергаментов и прочистила горло. Аккуратно толкнула дверь и с тихим скрипом вошла внутрь. Сердце! Спокойно! Эмоции под контролем. Первым делом она испытала удивление, ведь ни изысканной кровати, ни богатой библиотеки, ни тем более картин в камере не было, зато… — Я почти закончил! — из противоположного угла от входа послышался задумчиво-увлеченный голос. Гермиона застыла столбом у двери. Если бы раньше не тренировалась сдерживать эмоции, то воскликнула бы от изумления. Её тело не шевельнулось, но глаза быстро заскользили по каменной стене, на которой блестело множество порядковых чисел, переходящих в трансфинитные ординалы. Нотт продолжал вырисовывать мелкие цифры, приподнявшись на мысках и вытянув руку. Видимо, он воспринял скрип двери, как приход аврора или сотрудника Азкабана. Гермиона позволила себе лишь приподнять бровь и вновь вперить взгляд в стену. Чепуха какая-то, а Нотт обезумел, раз с таким усердием чертил свои цифры. Что ж, она перевела взгляд… Тео был прежним. Гермиона не могла решить, чему разочаровалась больше: отсутствию у него признаков истощения или же возникновению у себя ностальгических воспоминаний. Нотт был облачен в полосатую тюремную робу, но, в отличие от лохмотьев Сириуса, серая ткань его формы казалась плотной и теплой, а на ногах были мягкие эспадрильи светлого оттенка. На лице не наблюдалось щетины, только волосы были в крайнем беспорядке, а ещё… Раздался тихий треск, когда черный кусочек антрацита рассыпался в его ладони, смазав на стене петельку от цифры «5». — О нет! — тихо вымолвил, легко улыбнувшись сам себе, и облизнул палец другой руки, чтобы стереть кляксу. Гермиона изучала помещение, пока Нотт наклонялся лицом к стене, будто с желанием получше рассмотреть полученную цифру. Кончик носа случайно мазнул по поверхности, испачкавшись углем. Она сделала мысленную пометку: антрацит являлся самым лучшим и дорогим сортом каменного угля, поэтому велика вероятность, что Теодор получил его в посылке от отца. Котелок с углем стоял справа от его ноги, и, если судить по количеству, безумец хотел украсить абсолютно все стены своей берлоги, включая пол и потолок. Цифры — каждая размером с ногтевую пластину, выведены под наклоном. Гермиона сравнила целое изображение с кривой пирамидой и едва поборола желание воспользоваться палочкой для заклинания из раздела нумерологии. Матричная магия могла создать модель трехмерного пространства, окрасив цифры в разные цвета… Теодор всегда первым справлялся с подобными заданиями в Хогвартсе, но сейчас, без палочки, исписанная стена демонстрировала лишь непонятное пятно из набора чисел с неровностями и кривыми углами. Ужасная картина. Что ещё? Нотт постучал ладонями друг о друга, отряхнув уголёк, а Гермиона сделала ещё одну заметку: в помещении были стандартная койка и стул со столом, на котором лежали объемные тома по истории магии, а в другом углу — санитарный узел и настенное зеркало. Вся мебель располагалась вдоль стен по периметру квадратной комнаты. Гермиона не успела задаться вопросом: почему здесь так светло, ведь не было ни свеч, ни Люмоса?! Нотт не требовал комфорта. Хорошо. Гермиона осторожно закрыла за собой дверь, опустила руку с пергаментами вдоль тела, и в этот момент он наконец повернулся… Как повернулся, так сразу и оцепенел, вылупив глаза и открыв рот. Черное пятнышко от угля осталось на носу, и Гермиона сфокусировалась на нём, чтобы не встречаться с пронзительным взглядом, но затем вновь повторила свои же задачи для встречи и установила прямой зрительный контакт. Удовлетворившись его реакцией… или же смертью, потому что он перестал моргать и дышать… Гермиона нарочито равнодушно провела осмотр его тела с макушки до пят. Вернувшись к лицу, обнаружила намек на возвращение из мертвых. Если бы не было так тошно, то его растерянность показалась бы забавной. Гермиона выглядела закрытой и холодной, разрешив Нотту так же внимательно рассмотреть себя. Каждая его эмоция читалась по лицу: сначала он моргнул, хорошенько так моргнул, на секундочку зажмурившись, затем слегка наклонил голову набок и прикусил уголок нижней губы. Смотрел так, словно не верил в пришествие. Потом случилось неожиданное — с ужасом на лице он схватился ладонью за сердце и вымолвил, вложив в интонацию наигранный испуг: — Что случилось с твоими волосами? Сука. Определенно, ей было слишком сложно бороться с эмоциями, ведь он как ни в чем не бывало задал вопрос, словно обратился к лучшей подружке. Спустя несколько секунд Тео вовсе расплылся в улыбке, и… Гермиона честно не могла поверить, что увидит подобное поведение… он торопливо провел тыльной стороной ладони по носу, стирая золу, а второй рукой пригладил волосы и поправил ворот робы, мол, приготовился к свиданию. Мило даже… Оставив его вопрос без ответа, Гермиона чуть запрокинула голову и сделала шаг вправо, отойдя от двери. Тео не двигался. Гермиона почувствовала воодушевление от того, что не испытала страха. Что бы он ни сделал, в данный момент она была уверена в собственных силах. Шагнула ещё и прислонилась спиной к стене, сложив руки перед собой. Тео поочерёдно задерживал взгляд на пергаментах, кольце, платке, а потом посмотрел в её глаза и, дрогнув уголком губ, ласково протянул: — Соскучилась? — сделал шаг вперед. Началось. Гермиона держала зрительный контакт и поняла, что всё осталось по-прежнему. В прошлом она обязательно возмутилась бы и ответила отрицательно, а Нотт рассмеялся бы, упрекнув во лжи. Теперь… она нашла спасительную манеру поведения: действовать противоположно его ожиданиям. Он тоже сцепил ладони в замок перед собой и нежно, почти снисходительно поджал губы, сохранив кривую улыбку. Но после её ответа в выражении появилось удивление: — Да, — лаконично, прямо, без чувств и прикрас. Край брови приподнялся. Теодор приоткрыл уста, но не сразу нашел слова: — Я тоже, — тихо сказал, будто сам себе, и опустил взгляд вниз, но затем вернулся к зрительной связи и низким голосом произнес, — детка… Шагнул вперед, но внезапно Гермиона оттолкнулась от стены, встряхнула ладонью, в которую проскользнуло древко волшебной палочки из рукава, и, указав на стол, ровно произнесла левитационное заклинание: — Локомотор! — прямоугольный деревянный стол приземлился на середину комнаты, за ним стул. — Инкарцеро! — тугие веревки обвили запястья Теодора. Он с заметным интересом следил за её действиями. Опустил взгляд на свои руки, сцепленные впереди, и вопросительно посмотрел на Грейнджер. — Зачем? — приподняв ладошки, с легкой иронией добавил. — Я бы не тронул тебя, — тут, конечно, слукавил, но нападать на неё он точно не стал бы. А потом вдруг его взгляд зацепился за каштановую древесину, и улыбка вновь вернулась на лицо, ведь Гермиона пользовалась его палочкой. — Не тронул, — согласилась она, кинув документы на стол, — садись! Она вернулась на своё место к стене, а Тео с открытым недоумением сел за стол, обратив взор на пергаменты. Гермиона с волнительным ожиданием тянула время, ведь знала, что скоро ему надоест играть в ребячество. Маски давно были сняты, она ждала… Сложив руки на груди, дотронулась макушкой до стены и наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Видела. Как же приятно было видеть! Неужели именно так видел её палач на протяжении восьми лет? Сейчас она смотрела на то, как менялись эмоции на его лице. Вот, пожалуйста, он непринужденно поставил локти на стол и протянул ладони к пергаментам, на которых были написаны имена чиновников, прикреплены колдографии подозреваемых в измене и указаны даты встреч за границей. Но как бы упрямо он ни демонстрировал невинную заинтересованность, Гермиона видела, что его взгляд прорезал листы насквозь, ведь он явно думал о другом и не прочитал ни строчки. Ну! Ну! Она ждала… ждала… ну же… Ура! Наконец-то! Гермиона осталась в прежней позе, но в душе подпрыгнула от предвкушения, потому что Тео глубоко вздохнул и небрежно откинул пергаменты на стол. На его лице не осталось простой нежности, когда он расслабленно откинулся на спинку стула. Наклонив голову к плечу, чуть прищурил глаза и изогнул уголок губ в усмешке, саркастической и развязной. Он хотел узнать причину её появления, так сильно желал понять… Гермиона спросила себя, с каких пор ей стало проще общаться именно с таким Теодором?! Наверное, после унизительного слушания в суде, где палач заговорил с ней при свете. Тогда его личности смешались в одну, а все её страхи деформировались в смесь злости и одержимой ненависти. — Моя малышка, — он сделал паузу, но она не возразила, и Тео продолжил, — если тебя интересует информация, — кивнув на пергаменты, он улыбнулся шире, — просто попроси меня рассказать, но… — ещё одна намеренная остановка в речи и пристальный взгляд, — тебя не интересует! — бескомпромиссное утверждение. Гермиона кратко надула губы в сожалении, а потом отлипла от стены и со сложенными на груди руками медленно подошла к столу, встав напротив Теодора в позу надсмотрщика. Как только её бедра прижались к столу, Тео опустил на них взгляд и прикусил губу, а Гермиона с расстановкой произнесла, подтвердив его слова: — Меня не интересует информация, — не применяя волшебство, кончиком палочки она аккуратно подвинула друг к другу разбросанные листы. Теодору не нравились её односложные ответы, и из-за этого Гермиона сохранила уверенность в собственном превосходстве. Он положил ногу на ногу, повернувшись к ней полубоком, и вытянул связанные руки, опершись ими на край стола. Честно сказать, ему было достаточно просто смотреть на такую ледяную глыбу льда, которую нацепила на себя Грейнджер, поэтому он не задал уточняющий вопрос, а ждал её хода. Она понизила голос и вымолвила, продолжив кружить палочкой по пергаментам: — Меня интересуешь ты! — сказала, смотря в глаза, и с довольством подметила ещё одну долю удивления. Нет, его не удивил смысл, его привела в изумление подобная чарующая, почти повелительная интонация. Если бы он не знал Грейнджер, то решил бы, что она соблазняла его для страстного секса, но в её глазах постоянно вспыхивала непонятная искра, которая была слишком далека от флирта. Гермиона, как никогда, держалась стойко и прохладно, но Теодора не беспокоили такие перемены в ангелочке. Обведя языком нёбо, Тео повторил её нотки в звучании и спросил: — В чём заключается твой интерес, детка? Гермиона направила взгляд на кончик палочки, который остановился на одном из пергаментов. Перед тем как ответить, она сняла с себя маску безразличия и показала печальное, мученическое выражение. Смотрела вниз, не моргая и глубоко дыша. Его глаза обжигали её лицо. Она хотела, чтобы он это увидел. Увидел, как важен был для неё следующий вопрос: — Мне интересно, способна ли такая тварь, как ты, пожалеть о содеянном? Глаза поднялись, оценивая его реакцию. Тео смотрел на неё без выражения, а потом перевел взгляд на стол. Гермиона внутренне загорелась от всплеска адреналина. Нет, она не позволит ему уйти от ответа. Голос стал жестким, грубым и чуточку просящим: — Ты всегда прятался в тени, подло пользуясь преимуществом! — слова летели быстрее мыслей. — Мне больно, Теодор! Ты не знаешь, как страшно находиться в темноте и думать о том, какую часть тела поджечь в первую очередь для быстрой смерти! Я хотела умереть прежде, чем ты спустишься в подвал, потому что боялась новой боли и неизвестности! Гермиона остановилась на несколько секунд для глотка кислорода. Тео по-прежнему буравил взглядом стол с нечитаемым лицом. Её глаза заслезились, но она часто заморгала, избавившись от влаги, и обреченно залепетала: — Как часто ты ощущал во рту привкус крови, Тео? Ты помнишь запах чернозема? А ощущение грязи? Ты оставил меня на сутки со связанными руками без воды! Тебе знакомо отчаяние? В этот момент под его веком дернулся мускул, но он не поднял глаза, а она продолжила: — Уничтожение палочки, потеря надежды, смерть любимого питомца и боль от встречи с родителями, которые так и не смогли вспомнить родного ребенка! — она перечислила лишь малую часть, не упомянув про его манипуляции с друзьями и властями. — Этого мало для добровольной гибели? — спросила и сразу же ответила. — Нет! Мне достаточно! Ты испортил видение мира, Тео! Во мне исчезли сокровенные чувства жалости и благородства, потому что ты заменил их навязчивой и больной… — вздрогнув, она не договорила и снова глубоко вдохнула. Её сильно раздражало отсутствие реакции, поэтому она сказала прямо: — Ты заменил собой неприкосновенное место в моём сердце, которое я хранила не для окружающих, а для себя! Ты разрушил мою жизнь, наполнив её собственными низменными инстинктами и скверной! После этого Гермиона замерла, поскольку Тео очень медленно направил глаза по её телу и дошел до глаз. Она шокировано задержала дыхание, когда он исподлобья пристально скрестил с ней взор, а потом… Нет, этого просто не может быть! Только не в этой ситуации, когда я открываю перед ним свою душу! Но правда была такова: неспешно его губы расползлись в довольном оскале, обнажив зубы. Он наклонил голову назад и, прямо посмотрев, вымолвил ласкательным полушепотом: — Да, я сделал это! Гермиона искренне пыталась найти фальшь в его интонации, хотя бы намек на сожаление, однако прозвучало не только самодовольство, но и счастье от её слов. Нотт был рад подобному разговору, а Гермиона выбивала себе надгробие, потому что готова была спрыгнуть с башни от такого поворота событий. Палач мог бы и соврать, успокоив её душу, но он не обманул. В ошеломлении она с трудом выдохнула: — Ты животное! Стул скрипнул, когда он подался чуть вперед и прошептал: — Которое ты безмерно любишь всей душой, малышка! Наступило томительное молчание. Гермиона смотрела на него немигающим взглядом, а Тео щелкнул языком и вновь отклонился на спинку стула. Минуты потекли, зрительная связь не нарушалась, пока Гермиона не прикрыла веки. Возвращалась к холодной маске и таки вернулась со словом: — Нет. — Грейнджер! — Это ты меня любишь, не так ли? Тео закатил глаза и с улыбкой кивнул, явно готовясь к очередной тираде со стороны малышки, но Гермиона молчала, лишь смотрела. Долго, долго. Он позволил ей руководить своим заключением, поэтому терпеливо ждал, а во время паузы любовался её лицом. Прическа ему не нравилась, но ранее Тео, аки Трелони, предсказал ей скучный пучок, поэтому принял внешний вид как должное. В остальном Грейнджер была великолепна… Но она не торопилась продолжать. Стояла с ровной осанкой. Тео вздохнул и сказал то, что она и так знала: — Да, Гермиона, я очень сильно тебя люблю. Ты самое дорогое и важное, что есть у меня в жизни! — По этой причине ты заставил меня страдать? — ангелочек съязвил и поморщился. — Я не заставлял тебя страдать! — Тео сохранил безмятежность, но на окончании его голос стал более твердым. — Тебе было больно, потому что ты сопротивлялась! Шестое чувство подсказало Гермионе, что он говорил не о физическом контакте, но даже глубокий моральный подтекст превращался в извращение. Как удачно он выбрал подходящие к её плану слова! Гермиона неискренне улыбнулась и, сощурившись, произнесла: — Я пыталась спастись от насилия, Тео! — покачав головой, она убрала палочку в рукав и спрятала ладони в карманах пиджака. — Впрочем… теперь это не важно! Вот после этих слов Теодор не смог скрыть любопытства и поторопился узнать причину её изречения: — Почему? В её глазах появился неоднозначный намек на борьбу с собственными действиями, но через секунду снова появилась злость, и Гермиона достала из кармана темный, полупрозрачный флакон. Тео наблюдал, как она поднесла его к глазам, покрутила в пальцах и поставила на середину стола. Признаться честно, Теодор не верил в такой исход… — Выпей, — качнула головой в сторону колбы. Тишину камеры разбавил прерывистый мужской смех. Теодор сел ровно, сложив ладони на коленях, и посмотрел на Грейнджер с веселым недоверием. — Это яд? — спросил и громче засмеялся, когда лицо малышки ужесточилось. — Ты не можешь убить человека, Гермиона! Твой характер слишком мягок для подобного! Он ожидал отрицания с её стороны, но внезапно она тоже засмеялась в такт его смешкам и сказала: — Тем не менее ты дал слово, что выпьешь его из моих рук, — чуть наклонилась и прошептала, — докажи, детка! И в этот момент до Тео наконец дошла серьезность ситуации. Грейнджер поступала так же, как и на суде, заранее зная, что он ей не откажет. Проблем с согласием у него не было, да и интуиция кричала про грейнджеровский блеф, поэтому он протянул ладонь к сосуду без страха и трепета, однако, обхватив флакон, его рука дрогнула, а брови сошлись на лбу из-за одного важного предсмертного желания: — Могу ли я написать отцу прощальные строки? Этот вопрос его очень волновал, потому что он не хотел умирать не попрощавшись. К его удивлению, Грейнджер ответила быстро и грубо: — Нет! Тео поджал губы и поднес флакон к груди. Что ж, могло быть и хуже. Тео мысленно прокричал, что старший Нотт был самым лучшим отцом на свете. Теперь ещё одно важное прощание… — Скажи, что любишь меня! — на этот раз он произнес без улыбки и в упор смотрел на Гермиону. — Нет! — Поцелуешь в последний раз? — Нет! — На минет я тоже могу не рассчитывать? Гермиона напрягла ладони, чтобы ненароком не ударить его по башке, и прошипела: — Ты напрасно тянешь время! Приступай! Он дернулся в её сторону, по-видимому, для прикосновения, но Гермиона резко отскочила назад и направила на него палочку. Нотт так и остался сидеть за столом, добившись ушиба коленки. — Я хочу этого, Тео! — язвительная улыбка провоцировала его на поступок. Когда-то он дал клятву, что сохранит верность своим принципам, и одним из них являлось бесспорное подчинение её желаниям, особенно в подобном контексте. Итак, разве смерть по прихоти ангелочка могла быть ужасной? Теодор зажмурился на короткое время. Перед глазами пролетали все люди, которым он причинил вред, а также те, кого он привык называть друзьями. Манерный пудель и хитрый чертёнок занимали передовую, даже Панси удачно протиснулась в его сознание. Почему-то Теодор испытал гордость, что спас Поттера. Затем появились Рой и обманутые преподаватели, а потом… Трокс и кровавые стены… Нет, Теодор сложил губы в трубочку и выдохнул. Всё неважно! Только она! — Гермиона! — он снял колпачок, из флакона потянуло приторным запахом эстрагона. — Я хочу сказать тебе… — Нет! — вновь произнесла она. — Ничего не говори! Несмотря на внешнюю категоричность, Гермиона была близка к истерике. Как бы упрямо Тео ни показывал свою готовность к смерти, она видела его эмоции. Он не страдал от скорой кончины, а боялся уйти, не сказав ей важных слов. Открыв рот, Нотт собирался запротестовать, но Гермиона подняла палочку и прошептала: — Силенцио! Тео раздраженно закрыл рот, но потом покачал головой и поднес к губам флакон. Скрестил взгляд с карими глазами. Одними губами немым голосом произнес: — Я люблю тебя, детка! Залпом. До дна. Гермиона сняла Силенцио, облегченно выдохнула и опустила голову, уткнувшись подбородком в ключицу. Теодор захлопал ресницами, ощутив во рту терпкое послевкусие. Он понятия не имел, какой яд подкинула ему коварная малышка. Эффекта вроде бы не было, но вдруг… Он вздрогнул от громкого женского крика: «Я убью тебя, грязнокровка!» Что? Нет, нет, нет… Перед глазами засверкали вспышки. Теодор потерял фокусировку, а голос… жуткий, противный голос вопил: «Твоя грязная кровь испачкала мои туфли!» Раздался оглушительный, безумный смех, и голос выкрикнул: «Круцио!» Тео дернулся всем телом, вскочив на ноги. Стул с грохотом перевернулся, когда он пошатнулся и схватился за голову. — Нет! — выдохнул, задрожав всем телом, и прищурился, увидев очертания тюремной камеры и сгорбленную фигуру Гермионы. Он часто заморгал… всё хорошо, он в тюрьме, он… но снова: «Сорви с неё кожу!» В его голове прозвучал рычащий вой, а фраза принадлежала оборотню. Теодор надавил пальцами на виски и с ужасом распахнул глаза, когда образ Грейнджер замерцал, а перед взором возникла гостиная малфоевского мэнора. — Д-детка, — животный страх в секунду наполнил каждый нерв, когда он собственными глазами увидел окровавленное тело Гермионы. А в разуме взревели голоса и смех Беллатрисы: «Я вырежу на ней клеймо насекомого!» О Господи, нет! Это происходило перед ним. Гермиона лежала на полу, закричала и посмотрела в его глаза, а он схватил её за горло, а потом… «Пожалуйста, не надо!» Он услышал родной голосок и мольбу, засмеялся и со всей силы ударил её по лицу. Кусочек черного лака с тонкого женского ногтя остался на её щеке в месте глубокой раны. «Я ничего не знаю! Умоляю, не трогайте меня!» Но он не остановился. Придавил коленом живот и склонился к её руке, сжимая в ладони острый нож. Теодор упал на пол, замотав головой, как сумасшедший. В глубине души он понимал, что это не его воспоминания, но зрение показывало… Он зажмурился, но это не помогло. Гермиона визжала от боли, а он следил зрачками за каждой вырезанной буквой и смеялся визгливым женским голосом. — Это не я! Нет! Это прошлое! — забормотал, но видел всё глазами Беллатрисы, которая облизнулась после проделанной работы и надписи «грязнокровка». Затем… ещё хуже. Ощущения холодного пола Азкабана исчезли, а разница между реальностью и воспоминаниями померкла, когда глаза заслезились от новых всплесков памяти и криков Грейнджер. Оборотни ходили вокруг Лестрейндж, а она не останавливалась и задавала вопросы, не разрешая ей ответить. Гермиона билась в судорогах от проклятий и сплевывала сгустки крови… — Грейнджер! — он пополз вперед, хотя не был уверен, что вслепую найдет настоящую, сильную, красивую Гермиону, пришедшую к нему в Азкабан. — Хватит! — он понимал, что она способна ему помочь. Оставалась надежда, что кошмар исчезнет, как только Белла закончит пытку, ведь Тео знал про побег гриффиндорцев, но… случилась трагедия. В висках закололо тупой болью, перед глазами снова появилась тюрьма, но через несколько секунд… «Я убью тебя, грязнокровка!» Сука! Нет! Только не снова! Воспоминание вернулось к началу… Тео снова пытал Грейнджер и получал удовольствие, слушая выкрики оборотней и смех Лестрейндж. Заново: буквы и вопли Гермионы. И по новой. До тех пор, пока горячая ладошка не натянула его волосы на затылке. Тео поздно услышал собственный крик от ужасных воспоминаний и часто заморгал, с трудом разглядев склонившееся лицо настоящей Гермионы. Она была так близко… живая и здоровая… Вторая ладонь прижалась к его щеке, ощутив влажность от пота или от слез. Гермиона сдавила кулак на его затылке и прошептала в сантиметре от губ: — Тебе больно, потому что ты сопротивляешься! Мерлин! Она повторила его ранние слова. Теодор дышал прерывисто и часто, задаваясь вопросом: как можно не сопротивляться подобному? Он ненавидел Беллу, боялся увидеть именно эту сцену, даже Малфою запрещал вспоминать о ней, а теперь… сам превратился в убийцу. — Нравится? — Гермиона вскрикнула и забегала зрачками по его лицу. — Ты такой же, как она! Начался новый приступ. Мутная пелена закрыла его глаза, а в голове завыли оборотни. — Нет, детка! — Ты пытал меня! — Я не причинил бы вреда! Гермиона обхватила ладонью его нижнюю челюсть. У них были разные критерии насильственного принуждения. Она впилась ногтями в его щеки и процедила: — Каждый день… — поставила ударение на всех словах, — ты будешь видеть мою боль! Будто в подтверждение, Грейнджер в его голове расцарапала себе шею от новой атаки Круциатусом. Это делал он! Он направлял палочку и с довольством слушал крики. Воспоминания засверкали с новой силой. Теодор зажмурился. Нет, так не должно быть! Он справится! Он всегда справлялся! Ради Грейнджер! — М-милая, — он открыл глаза и сумел рассмотреть её нахмуренный лоб, — е-если хочешь… — она чуть прищурила глаза и явно ожидала новой просьбы прекратить, но Тео издал звук, похожий на сопение, и с придыханием прошептал, — я буду страдать каждый день… ради тебя! Данная фраза вызвала неопределенную реакцию с её стороны. Гермиона по-прежнему была зла, во время его речи — удивлена, а сейчас… Он хотел бы рассмотреть получше, но новая сцена в мэноре ярко пестрела в разуме. Тем не менее он заметил, что её дыхание участилось, взгляд стал отстраненным, а на щеках появились розовые пятна. Что? Он приподнял брови, когда Гермиона ослабила ладони и, направив взгляд на его губы, еле слышно, почти с лаской произнесла: — Мой палач… Ещё мгновение, и Тео был бы уверен, что она поцелует его, но, вместо этого, она вздрогнула, словно очнувшись от гипноза, и отскочила назад, выпрямившись в полный рост. «Я вырежу на ней клеймо насекомого!» Он свернулся в позу зародыша, сдавливая виски. Воспоминания орали в самых отдаленных уголках сознания. Сколько прошло? Час? Всего-то минуты… голова раскалывалась, тело дрожало, подступила тошнота. Пришлось встать на четвереньки… Гермиона провела ладонью по глазам, а он опорожнял желудок. Это ли ошибка, Рон? В ней никогда не хватало жестокости. Даже сейчас не было сил смотреть на мучения другого человека. Прижав руку к губам, она заглушила всхлип. Хотелось воздуха… — Тео, — с надеждой, что он её услышит, она достала из кармана черный сосуд с настоящим ядом и поставила его на стол, — посмотри на меня! Среагировал не сразу. Сначала заскоблил ногтями по горлу на манер Грейнджер из мэнора. Потом повернулся и вперил взгляд на флакон. Гермиона была убеждена, что он понял, какую жидкость она показала ему на этот раз. Он пополз на четвереньках к столу, жмурясь от новых криков в сознании, но, когда открыл глаза, заметил странный жест настоящей Гермионы. Она указала пальцем на яд и отчеканила фразу: — Я не хочу, чтобы ты умер! Не понятно. Совсем. Он спросил: — Что? Она положительно покачала головой. Вложила в интонацию наставление и двойной смысл: — Ты не должен умереть! Вдруг его осенило. Теодор не знал, плакать ему или смеяться?! Ай да малышка! Ай да сука! И она улыбнулась. Вероятно от его понимания. Скупо, но улыбнулась, а Тео привык потакать её капризам и ответил: — Я понял. Она сразу же развернулась, направившись к двери. Теодор смотрел на оставленный яд, как на спасение от пыток Лестрейндж, но… таков план ангелочка. Гермиона сыграла на его принципах и велела не трогать яд, удвоив его мучение лишней долей искушения. «Сорви с неё кожу!» Ублюдки! Мерзкие твари! Нет! Не надо! Он держал в руках палочку Беллы и ловко наколдовал жалящее проклятие, оставившее ожог на ноге Грейнджер. Как же сильно он хотел достать собственную, каштановую… — Теодор, — с открытым в немом крике ртом он посмотрел на Гермиону в момент, когда воспоминание замерцало. Посмотрел и так же широко распахнул глаза, увидев древко в её руках… Раздался треск, а на пол упали две сломанные половинки его палочки. Гермиона отвела взгляд и рванула к двери, а Тео смотрел ей вслед. Только через час непрерывных мучений он дополз до двери, нащупав части каштана. Перевел взгляд на яд и… «Круцио!» Сложился пополам, вонзив в ладонь острый край торчащего деревянного кусочка. Почему бы не умереть? Флакончик блестел… Смерть рядом. Гермиона больше не будет кричать. Это воспоминания! Но такие реальные… Во второй раз подступила рвота. Тео отбросил части палочки. Выпей яд! Лестрейндж засмеялась, малышка завизжала. Но он точно знал, что не дотронется до яда, поскольку настоящая Гермиона попросила об этом. Час за часом. Из носа хлынула кровь. Головная боль вызвала ломоту во всем теле, ребра ныли, а сердце… Сердце страдало от того, что Тео дал слабину. Его главной силой всегда был интеллект, но сознание путалось. Через несколько часов он потерял реальность, а картинки мотались по рассудку. Он вертелся на полу, прикусывал пальцы, хотел умереть. Вжался в угол и со всей силы ударился затылком о стену. В глазах потемнело, но разум диктовал свои правила и пытал грязнокровку… нет, пытал ангелочка! Это не разум, а ты! Нет! Не я! Это твой смех! Ещё один удар. Запах крови. Из носа обильный красный сгусток. Удар… с головы потекло по затылку. Спине стало влажно. Удар… ткань на плечах окрасилась в красный. Удар, удар… Внезапно Теодор дернулся всем телом, раздался хруст, сознание не померкло, но отказали конечности. Глаза закатились. Треснул череп, а он подумал, что в другой жизни его любимая малышка случайно сломала его каштановую палочку… *** — Что будем делать, Гарри? — Рон стоял напротив двери Гермионы, а его друг находился поодаль, переминаясь с ноги на ногу. Их подружка поздно вернулась из тюрьмы и вбежала в комнату, громко хлопнув дверью. — Пойдем, — Гарри, как самый храбрый, подошел к двери и поднял ладонь с намерением постучать. Им не ответили. Рон пожал плечами и зашел. Гарри следом. — Гермиона, где ты? — при тусклом свете они нашли её на полу возле кровати. — Я-я… я… — она подняла заплаканное лицо, показав выражение предельной боли. — Что ты сделала? — Рон наколдовал стакан и наполнил его Агуаменти. Гермиона отпила и обессиленно свесила голову вперед. Ребята присели рядом. Ранее она рассказала им, что хотела посетить руководителя тюрьмы и по возможности встретиться с Ноттом, но не упомянула про свой конкретный план… — Ему больно, — вымолвила неразборчиво и тихо. Рон с беспокойством повторил вопрос: — Что ты сделала? Гермиона перевела на него взгляд, полный отчаяния и обреченности. — Я совершила ошибку…